Текст книги "Стамбульское решение (СИ)"

Автор книги: Ник Картер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

   После того, как Картер узнал все, что мог, он решил провести небольшое исследование самостоятельно. Громко выругавшись по-французски, что всех поразило, он сказал, что забыл какой-то незаменимый, очень особенный ингредиент для бобов миндина. Прося прощения, он протиснулся мимо Шурина и проскользнул на кладовую в задней части машины. Он посмотрел на мгновение, чтобы убедиться, что Шурин занят в другом месте, затем открыл заднюю дверь и шагнул в узкую ограду над соединением между машинами.

   Здесь сильно пахло выхлопными газами и моторным маслом. По обе стороны были распашные полудверки, которые открывались внутрь. Картер открыл ее, высунул голову и оглядел дорожку. Саутби не преувеличивал возраста машин. Узкая лестница вела сбоку на крышу каждого из них, как это было в большинстве пассажирских вагонов до появления обтекаемых форм и как это было до сих пор в грузовых вагонах.

   Картер закрыл дверь и вернулся внутрь. В крыше кухни был небольшой квадратный портал для вентиляции, который использовался до кондиционирования воздуха. Сквозь проход было видно, что он есть и в обеденной зоне.

   Его разум начал вертеться, формулируя план, когда он шел к передней части кухни. Он повернулся боком и проскользнул между огромной грудью Шурина и стойкой, когда Вильгельмина с металлическим лязгом ударилась о стойку. Картер с тревогой посмотрел вверх, чтобы узнать, слышал ли Шурин, но маленькие обезьяноподобные глаза были устремлены на другой конец машины, где помощник повара проверял курицу.

   «На этот раз в безопасности», – подумал Картер, проскользнув внутрь и кивнув «извините», – но это всегда было опасным делом, рассчитывающим на глупость другого человека. Отныне он должен быть более осторожным.

   Ранний обед закончился в восемь часов. В девять пятнадцать сильный толчок подал сигнал, что поезд снова тронулся. В задней части кухни, где уборка только что заканчивалась, все были напуганы. Они задавались вопросом, куда они идут и чем все это закончится теперь, когда на них нависла эта беда. В конце концов, каждая пара взглядов упала на Картера, который не мог ничего сделать, кроме как нетерпеливо пожать плечами и двинуться по проходу к холодильникам.

   Пар от приготовления пищи и мытья посуды висел в воздухе, а снятая одежда немедленно заменялось. Небольшая площадка вскоре казалась заполненной красными подтяжками и футболками, все, кроме части Картера, чей жакет, намного более белый, чем другие, остался на прежнем месте.

   Шурин тоже стоял в стороне, отделенный от других пропастью слов и обстоятельств, посторонний, который, казалось, так сильно хотел присоединиться, чье лицо постоянно светилось глупой детской улыбкой, веселой и глупой. Он был предметом случайных шуток, пока мужчины работали, никогда в лицо, конечно, и никогда по-русски, но добродушно, как будто какой-то смотритель зоопарка остановился и высадил потенциально опасную, но игривую большую обезьяну. для всех.

   Только теперь он не улыбался. Его губы были сжатыми и задумчивыми, а глаза довольно холодными, когда он смотрел на Картера. «Снимай куртку», – сказал он по-русски. Его голос был спокойным, но Картер почувствовал, что это было затишье перед бурей.

   Шеф-повар сделал вид, что ничего не слышал.

   «Снимите куртку». – сказал Шурин снова, громче, на этот раз уже не по-французски.

   Звук большого человека, говорящего по-французски, заставил всех остановиться и посмотреть на него. Взгляд переместился с Шурина на Картера, и каждый человек в комнате инстинктивно отпрянул, насколько это было возможно, в узких пределах, открывая путь между ними.

   На мгновение никто ничего не сказал. Единственный звук

  был стук колес и скрип старого вагона, пока поезд медленно уходил со станции. Картеру показалось, что кто-то внезапно включил огонь. На лбу выступили капельки пота.

   «Зачем?» – спросил он, не сумев придумать ничего лучшего.

   «У вас что-то есть под пальто. Уберите это». Маленькие глазки устремились на него, как две блестящие черные бусинки, вставленные в тесто.

   Картер начал медленно расстегивать пиджак повара, отчаянно пытаясь придумать способ, которым он мог бы обнять рукой и вытащить «Люгер».

   Пока он смотрел, здоровяк осторожно вытащил свой массивный револьвер.

   Картер расстегнул все пуговицы и откинул куртку на плечи. Когда он упадет, ремень кобуры на его талии будет виден.

   «Брось», – сказал здоровяк, идя вперед с пистолетом в руке. Он подошел к Картеру на расстоянии вытянутой руки, когда поезд проехал по стрелке, отделявшей боковые пути от главной линии, и вагон резко покатился в сторону, выбив его из равновесия.

   Картер воспользовался возможностью. Он приподнялся и ударил его прямо в промежность. Густые брови и массивный рот искривились в выражении абсолютной боли, и большой пистолет ударился об пол.

   Картер начал вытаскивать Вильгельмину из кобуры, когда предохранитель на долю секунды зацепился за нить, которую портной не обрезал, замедлив движение на долю секунды и давая здоровому россиянину, который быстро приходил в себя, достаточно времени, чтобы доставать пистолет вырвавшися из его руки и врезаться в печку.

   Картер добился преимущества, ударив мужчину по лицу. Никакого эффекта. Шурин просто смотрел на него, моргая.

   Картер снова ударил вправо в щеку. И снова Шурин смотрел, гнев медленно накапливался в нем, как пар в котле.

   В отчаянии Картер снова ударил его по челюсти, затем по щекам, откидывая на себя весь свой вес. Но это было все равно что удариться о камень с тонкой подкладкой. Шурин даже не пытался защищаться. Его огромные руки свисали по бокам, толстые пальцы дергались от ярости.

   Картер колотил по человеку, его руки работали как поршни, пока большой русский не сделал выпад, как бык, пытаясь схватить Картера за голову. Картер аккуратно отступил на шаг, и здоровяк промахнулся, споткнулся и чуть не упал лицом вниз, спасшись в последнюю минуту, зацепившись за край стойки.

   Картеру требовалось пространство для маневрирования, но в узкой кухне его не было. Он уже вошел в тупик, полный шкафов и холодильных установок, и, когда Шурин поднялся на ноги, его массивное тело заблокировало единственный путь к спасению.

   Шурин увидел, что добыча была поймана в ловушку, и его толстые губы приоткрылись в ухмылке, когда он вышел вперед, сокращая разрыв с Картером.

   Картер отступил, отчаянно пытаясь руками что-нибудь бросить. Он увидел полку из тяжелых железных сковородок. Он отцепил первую в очереди и кинул его. Она с тупым металлическим звоном попала на поднятые руки Шурина и с грохотом упала на пол. Картер кинул вторую, третью и четвертую сковороды, в конце концов опустошив всю стойку. Все они безвредно отскакивали от Шурина, как Картер вспомнил пули, которыми отскакивали от Супермена.

   У Картера не было вариантов. Официанты и повара смотрели на них, слишком ошеломленные, чтобы что-либо предпринять. Затем Картер почувствовал на своей спине холодную сталь дверцы холодильника и понял, что отступил как можно дальше. Ему придется стоять и сражаться.

   Шурин пробирался так, как грубый мужчина мог войти в переполненную комнату, вытянув руки перед собой, лицо слегка повернулось в сторону, пока Картер продолжал наносить ему удары, хотя к этому времени удары частично утратили свою убедительность.

   Когда он подошел ближе, Шурин нагнулся, пока они с Картером не подошли нос к носу, затем он обнял меньшего человека, как большой русский медведь. Огромные тиски мышц и сухожилий начали сжиматься. В грудной клетке Картера раздался тошнотворный хруст, и стало невозможно дышать.

   Картер дико огляделся в поисках помощи, но другие мужчины ничего не могли сделать, кроме как стоять и зевать.

   Затем волна боли раздалась, как тревога, в середине его спины. Русский большой палец зажал спину между двумя позвонками. Еще несколько секунд, и он разорвет их, сломав Картеру спину, как куриную кость.

   Картер быстро потряс рукавом, и Хьюго скользнул ему в руку. Затем он вслепую вонзил стилет в левый бок здоровяка, как Ахав снова и снова тыкал гарпуном в кита, ища его сердце.

   Шурин споткнулся о открытую стойку для специй, посылая банки и банки во все стороны, но он почти сразу же выправился, не теряя хватки.

   Сначала отчаяние Картера и сильная боль мешали ему сосредоточиться, и его удары ножом стали безумными. Он ударил в живот, бок, бицепс, спину, но ничего из того, что он сделал, не высвободило стальные клешни, в которые он попал.

   Он отчаянно нуждался в одном глубоком вдохе. Затем одной силой воли он взял себя под контроль. Он провел острием лезвия по грудной клетке мужчины, нашел мягкую часть даже сквозь его одежду, поставил нож на острие и воткнул его.

   Руки внезапно разжались, как пальцы вокруг чего-то горячего, и Картер, задыхаясь, рухнул на пол.

   Шурин отшатнулся к стойке, его спина и бок были залиты кровью. Ему удалось вытащить лезвие ножа, он тупо посмотрел на него, затем он рухнул вперед, как упавшее дерево, головой на пол.

   Когда он упал, казалось, будто оркестр достиг огромного крещендо. После того, как последнее эхо стихло, аудитория поваров и официантов внезапно ожила.

   «Man Dieu! Месье, мы не думали, что вы выживете», – воскликнул помощник повара, когда они побежали помогать Картеру подняться.

   Картер с трудом поднялся на ноги, держась одной рукой за шкаф, а другой за бок. Воздух влетел в его легкие, как горячий газ, вызывая мучительную боль. Каждое ребро болело.

   Он указал на тело. «Вытащите его отсюда», – хрипло прохрипел он. «Сбросьте его с поезда».

   Один из официантов скрестил толстые руки Шурина на груди; затем с помощью трех других он вытащил его через заднюю дверь за манжеты брюк.

   «Где мой пистолет?» – спросил Картер. Помощник шеф-повара достал его из передней части вагона и передал ему. Картер сунул его обратно в кобуру. «Здесь ничего не произошло. Если кто-нибудь спросит, Шурин ушел. То же самое и со мной. Я нахожусь в одной из гостиных сзади. Кто-то должен вымыть всю эту кровь».

   «Мы позаботимся об этом, месье. Но, сударь, вы плохо выглядите. У вас бледное лицо. Пожалуйста, сядьте и отдохните. Помощник повара попытался взять его за руку.

   «Со мной все будет хорошо», – сказал Картер, отстраняясь. «У меня впереди незавершенные дела». Прихрамывая от боли, он вышел за дверь в узкий проход позади машины. Помощник повара с тревогой последовал за ним. В коридоре Картер распахнул половину двери и с большим трудом сумел встать на ее край, выйдя за пределы поезда одной ногой.

   «Разве это не безрассудно в вашем состоянии?» – спросил повар.

   «Не беспокойся обо мне!»

   «Очень хорошо, месье».

   «И помните, если вас расспрашивают, вы этого не видели, и вы и ваши люди ничего не знаете о местонахождении Шурина. У этих русских охранников иногда возникают забавные идеи о мести».

   «Да, месье».

   Картер взобрался на лестницу и начал подниматься. Дождь и облачность прекратились, и лунный свет отчетливо осветил возвышающиеся вокруг него Альпы. На головокружительное расстояние внизу простиралась долина.

   Достигнув вершины, он лег на спину, задыхаясь. Он не собирался пробовать это до тех пор, пока все не заснут, но Шурин заставил его действовать. Он должен был сделать свой ход сейчас, чтобы этого человека не хватились.

   Он поднялся на ноги, пробежал несколько ярдов по крыше машины, затем остановился, не в силах идти дальше. Его ребра горели. Каждое движение было пыткой. Казалось, что руки гиганта все еще обнимали его. И все же ему пришлось продолжать.

   Он добрался до конца вагона-ресторана и прыгнул в салонный вагон. Он неудачно приземлился, попытавшись перекатиться, чтобы поглотить удар, и перекатился прямо на грудную клетку. Он лежал несколько секунд, борясь за то, чтобы остаться в сознании, несмотря на сильную боль в боках. В конце концов она начала утихать, и он смог сесть и прижаться.

   Он перелез через крышу клубного вагона, но на этот раз вместо того, чтобы прыгнуть, попытался ступить на салон. К сожалению, вагоны раскачивались в противоположном ритме, и когда он стоял, поставив одну ногу на любой из вагонов, движение угрожало отбросить его назад со склона. На мгновение показалось, что он совершил роковую ошибку, но ему удалось ухватиться за маленькое колесо, которое приводило в действие ручной тормоз, и подняться на борт.

   Оба вентиляционных отверстия, носовые и кормовые, были хорошо видны в крыше вагона. Картер подумал, что было бы наиболее выгодно для его появления. Он должен был убить одного охранника своим первым выстрелом, а это означало, что с другим он, вероятно, перерастет в перестрелку. Если он выберет ближайшую вентиляцию, у охранника в клубном вагоне может быть время, чтобы попасть внутрь и поймать его под перекрестным огнем. Следующим был спальный вагон, и, по его информации, в нем не было охраны, поэтому он выбрал дальний люк.

   Он пробрался через крышу так осторожно, как только мог, поднял крышку вентиляционного отверстия и заглянул внутрь. Там никого не было. Он присел, чтобы получить лучший угол. Кобелев сидел на вращающемся кресле в кабинке у стойки бара, глядя прямо на него, держа револьвер у виска Синтии.

   Картер инстинктивно отпрянул – и затылком ударился о твердый металл крышки. «Вы не войдете, мистер Картер?» – крикнул Кобелев из машины внизу. «Мы ждали тебя».

   Восьмая глава.

   Татьяна Кобелева потянулась через узкий прикроватный столик и взяла карту из стопки. Ее лицо озарила торжествующая ухмылка. «Джин!» – объявила она, раскладывая карты. Старая медсестра вздохнула и опустила руку. Она начала что-то говорить, но, видимо, передумала и безропотно начала собирать карты в колоду. «Думаю, мне нравится эта американская игра», – сказала Татьяна. «Если не жульничать, то больше бегать», – кисло сказала старая медсестра. «Я не обманываю! Как ты посмел обвинить меня в обмане?» «Доказательство прямо здесь», – сказала медсестра, подходя к кровати и шария под одеялом рядом с Татьяной. Татьяна пыталась ее остановить, но старушке удалось схватить королеву червей и поднести к ней. «Видишь? Ты взяла две карты на последнем ходу, а лишние спрятала здесь. Думаешь, я дура?» «Нет! Я думаю, что ты распутница и шлюха!» – крикнула Татьяна во весь голос. Глаза старухи сузились, лицо ее задрожало от злости. Внезапно она ударила русскую девушку по щеке. «Шлюха! Шлюха! Шлюха!» – пела девушка. Морской пехотинец просунул голову в дверь. «Здесь все в порядке, лейтенант Дилси?» Старая медсестра вздохнула. «Мисси здесь просто чувствует себя плохо, вот и все». «Почему бы вам не выйти на время оттуда, мэм? Сделайте перерыв. Вы помните, что случилось с лейтенантом Грин». «Сержант, мне не нужно напоминать, что случилось с предыдущей медсестрой девушки. Я не собираюсь позволять этой девушке вот так вот так попасть мне под кожу. Кроме того, ее нельзя оставлять без присмотра». «Я знаю это, мэм, но несколько минут не повредит. Вы не отдыхали от этого больше недели». «Две недели.» «Совершенно верно, мэм». «Хорошо. Моя замена в любом случае будет здесь в ближайшее время. И ты уж точно никуда не пойдёшь, не так ли, дорогая?» Татьяна мрачно посмотрела на нее, в ее глазах была чистая ненависть. Старуха неотрывно смотрела в ответ, затем повернулась и ушла, заперев за собой дверь. В комнате внезапно воцарилась тишина, если не считать прилива воздуха в вентиляционное отверстие. На мгновение Татьяна огляделась, смакуя одиночество. Несколько раз она была предоставлена ​​самой себе с тех пор, как попала в это ужасное место, и когда случался один из этих редких моментов, его нельзя было растрачивать зря. Она сбросила одеяло, раскинула ноги и упала на пол. Затем, опираясь на прикроватный столик и край матраса, она поднялась на ноги. Она отпустила стол и кровать и на одно неуверенное мгновение осталась одна на полу. Затем она потеряла равновесие, и ей пришлось схватиться за кровать, чтобы не упасть. Да, у нее все было хорошо. Через несколько минут практики простые движения ходьбы и стоя вернулись к ней. Ночные упражнения приносили свои плоды. Мускулы были сильными; они просто забыли, что делать. Она медленно двинулась к изножью кровати. Ей следует быть осторожной. Если Дилси или солдат увидят, что она стоит, танец закончится, как гласит старая пословица. Добравшись до конца кровати, она сорвала пластиковый колпачок с верхней части ноги, смочила палец и вытащила предмет, который был подвешен в впадине ноги на тонкой нити постельного белья. Предмет блестел в свете: скальпель хирурга, инструмент настолько острый, что его вес мог порезать кожу. Она держала его за нитку и крутила, наблюдая, как солнечный свет вспыхивает на его лезвии. Она украла его у неосторожного доктора во время одного из бесконечных обследований. «Кашляй! Кашляй громче!» – сказал он, когда она вытащила его из лотка для инструментов. Затем он прикоснулся к ее груди самым враждебным образом, и ей потребовалось все самообладание, чтобы не вонзить ее прямо в его сердце. Но вместо этого она стиснула зубы и осторожно засунула нож под подушку. «Это будет орудие ее мести», – думала она, наблюдая за вращением скальпеля. Этим она приведет в действие события, которые освободят ее от этого заключения и приведут к смерти Ника Картера, чего она хотела больше всего на свете. Скоро, сказала она себе. Время почти близко. Американцы уже ее скопировали. Это она знала. Откуда она это узнала – это сочетание интуиции и ремесла, хотя что преобладало, сказать невозможно. Отец научил ее уловкам агентского искусства – подозрительному складу ума, скрытности, вундеркинду.способность дедукции, постоянная бдительность и внимание к деталям – в таком юном возрасте и так глубоко укоренившие их в ней, ремесло и интуиция стали неразличимы в ее мышлении.

   .

   Три недели назад она заснула, читая в постели, и прошло два часа, о которых она совершенно не подозревала. Это было очень необычно. Она всегда чутко спала, ей нравились беспокойные сны, некоторые из которых были настолько яркими, что вызывали у ее матери много беспокойства, когда Татьяна была ребенком.

   Но это был сон без сновидений, и, проснувшись, она почувствовала на губах что-то горькое, и ее кожа была болезненно сухой, за исключением мочки уха. Был воск. Заключение? Её накачали наркотиками, и пока она была без сознания, на её лице был сделан восковой слепок. Причина могла быть только одна: они сделали ее двойником, чтобы обмануть отца.

   Была ли эта операция успешной или нет, она понятия не имела. Ежедневно она искала на лицах всех вокруг хоть какую-нибудь подсказку, но их выражения ничего не говорили. Она заключила, что они были слишком глупы, чтобы об этом говорить. И все же каждую ночь она теряла сон, гадая, не станет ли она невольно орудием разрушения своего отца.

   «Скоро время», – подумала она, когда скальпель замедлился. Скоро она станет достаточно сильной, и уже агония незнания приводила ее в бешенство по ночам. Вскоре ее собственное беспокойство заставит ее вырваться наружу любой ценой.

   Щелкнул дверной замок, и звук пронзил тело Татьяны, сделав его неподвижным и настороженным. Она стояла! Ради Ленина! Они не должны ее видеть!

   Она прихрамывала к изголовью кровати и попыталась забраться внутрь, держась за прикроватный столик для поддержки. Но колесики стола выскочили из-под него, и он рухнул на пол – лампа для чтения, карты, кувшин для воды и все такое. Она залезла под одеяло в тот момент, когда дверь распахнулась.

   «Что здесь происходит?» – спросил лейтенант Дилси, глядя на перевернутый стол.

   «Я толкнула», – ответила Татьяна. «Я была одинока. Я не люблю, когда меня игнорируют».

   Взгляд Дилси переместился с Татьяны на стол, и в них начало зарождаться смутное подозрение.

   Татьяна посмотрела вниз и, к своему ужасу, заметила, что она сняла шапку со столба кровати. Она все еще держала скальпель в руке под одеялом.

   Дилси с трудом подняла стол, затем перекатила его по небольшому клочку пола, проверяя его. «С этими вещами не все так просто», – сказала она задумчиво. «Вы, должно быть, толкнули его».

   «Я злилась», – угрюмо сказала Татьяна. «Я все еще злюсь».

   «Вы кое-что должны знать, маленькая мисс, – сказала Дилси, подходя ближе и наклоняясь к лицу девушки, – Берни Грин поклялась, что вы можете ходить, и я сказала ей, что считаю ее сумасшедшей. Она сказала: „Ты только что позволила этой девушке подобраться к тебе. Она может ходить. Но ты знаешь, я начинаю задумываться, может, Берни была права“.

   Страх Татьяны превратился в гнев. Это, вкупе с обидой, которую она затаила неделями против этой женщины и той, которую они назвали Зеленой, быстро оказалось слишком сильным для ее сдержанности. Молниеносным движением она вытащила руку со скальпелем, крепко зажатым в кулаке, и порезала лицо старухи, рассекла бровь, глаз, нос и открыла длинный разрез на щеке.

   Это движение было таким быстрым и плавным, а скальпель таким острым, что Дилси даже не осознавала, что произошло. Она с удивлением отстранилась, протянув руки перед собой и рассматривая кровь, которая теперь хлынула потоком с ее лица, по шее и капала на пол. Постепенно, когда она осознала, на что смотрит, ее рот приоткрылся, и она закричала беззвучным криком.

   В мгновение ока Татьяна откинула одеяло и вскочила с постели. Она все еще была слаба, но ей удалось спрятаться за перепуганной Дилси и схватить ее за горло. «Ни звука, глупая сука!» – прошипела она на ухо медсестре, прижимая скальпель к яремной вене старухи. «Один крик, и я отрежу тебе голову!»

   Дилси все еще смотрела на кровь, капающую из ее рук. Она почувствовала во рту его соленый вкус. В ее горле вырвался всхлип, руки задрожали.

   «Перестань ныть, как собака!» прошептала Татьяна. Ее ноги утомляли. Ей нужно было сделать это быстро. «Вызови сержанта! Вызовите его!»

   «Сержант», – сказала Дилси, ее голос был больше просьбой, чем командой. Дверь не открылась. «Сержант!» – в отчаянии крикнула она.

   Дверь открылась, и вошел сержант. Его глаза расширились, когда он увидел медсестру. «Святой… что за…», – пробормотал он.

   «Бросьте винтовку, или я убью ее!» – сказала Татьяна.

   Винтовка сержанта с грохотом упала на пол.

   «А теперь – медленно – отдай мне свой служебный револьвер».

   Он расстегнул клапан кобуры и вытащил пистолет прикладом вперед, приковывая взгляд к Татьяне.

   Татьяна толкала старуху к двери, пока

  она стала достаточно близко, чтобы схватить пистолет. Дилси оказала небольшое сопротивление. Татьяна быстро взяла пистолет, швырнула скальпель через комнату и приставила пистолет к голове Дилси.

   «Если вы не сделаете в точности то, что я говорю, я убью эту глупую женщину, это ясно?» – ровно спросила Татьяна.

   Сержант кивнул, отступая, чтобы выпустить двух женщин за дверь.

   «Я еду в советское посольство в Вашингтоне. Мне нужна машина и водитель. Бегите. Расскажите своему начальству, что случилось. Скажите им, чтобы машина ждала у парадной двери больницы. Скажите им, если они этого не сделают. , они соскребут внутренности этой женщины со стены коридора. Беги, свинья, беги! "

   Сержант колебался всего долю секунды, затем повернулся, побежал по коридору и исчез через двойные двери.

   «А теперь скажи мне, как выбраться отсюда, сука», – прошипела она, обращаясь к старухе. «И никаких трюков. Если ты попытаешься меня обмануть, я тебя убью».

   Она подтолкнула Дилси вперед, все еще держа ее за шею, дуло пистолета прижалось к ее затылку. Пока они шли, Татьяна наполовину толкалась, наполовину опиралась на Дилси для поддержки. Только кратковременное замешательство и боль Дилси помешали ей понять, что она практически выносит молодую женщину из больницы.

   Слух быстро распространился, и по коридорам медсестры, врачи и пациенты останавливались, чтобы смотреть на них, когда они проходили, число зевак неуклонно увеличивалось, пока они не достигли вестибюля, заполненного военной полицией с оружием наготове.

   Молодой темнокожий мужчина в зеленой форме, перекрещенной с белыми лакированными кожаными ремнями и сержантской нашивкой на руке, призвал их остановиться.

   «Ты не можешь меня обмануть!» крикнула Татьяна. «'Вы не подвергнете опасности ни одну из своих, даже если она старая и никому не нужна.

   Сержант беспомощно огляделся. Офицер, стоявший в углу, слегка кивнул, и сержант жестом приказал своим людям расчистить путь.

   «Не думайте, что я не буду стрелять в нее или что если меня выстрелят сзади, у меня не будет времени нажать на спусковой крючок, прежде чем я упаду. Уверяю вас, я хорошо обучена, и сейчас моя жизнь ничего не значит».

   Десятки пар встревоженных глаз наблюдали, как две женщины вместе шагнули к большим входным дверям, одна в больничном халате, а другая с зияющим порезом на лице, из которого все еще текла кровь.

   Они остановились у больших стеклянных входных дверей, и Татьяна крикнула ближайшему солдату, чтобы тот открыл их. Он бросил неуверенный взгляд на своего сержанта, который неохотно кивнул, затем вышел и приоткрыл для них дверь.

   Грязный зеленый седан последней модели простаивал у обочины. Он был в тридцати ярдах вниз по двум пролетам по цементной лестнице, но выглядел как миллион шагов и столько же миль отсюда. Ноги Татьяны были похожи на резиновые ленты, натянутые далеко за точку щелчка. Она все больше и больше рассчитывала, что медсестра поддержит ее.

   Когда они медленно спускались по лестнице, мысль о том, чтобы наконец сесть в машину, стала приобретать в сознании Татьяны все большее значение. Он вырисовывался все больше и больше, затмевая все остальное, пока ей не стало все равно, доберется ли она до посольства или остановит Ника Картера от убийства ее отца. Просто сесть и дать отдохнуть ногам казалось самым важным делом на свете.

   И все же она чувствовала, что с машиной что-то не так. Интуиция подсказывала ей, что все это было слишком просто. Конечно, они должны были вмешаться в автомобиле. У нее не было доказательств. Все выглядело хорошо. Но ее инстинкты говорили «нет», и отец научил ее доверять своим инстинктам.

   «Уберите эту машину!» – крикнула она окружающим ее мужчинам. «Доставьте мне другую. Такси. Городское такси из Вашингтона». Она вспомнила, сколько времени заняла дорога из центра Вашингтона. Она считала минуты, хотя ей были завязаны глаза. Она дала бы им столько времени и не больше, не оставляя им времени вмешиваться в управление машиной.

   Лейтенант совещался внизу лестницы с сержантом и двумя людьми в штатском.

   «Уберите ее сейчас, или я брошу ее на месте».

   «Хорошо, хорошо, – сказал лейтенант, показывая ей, чтобы она успокоилась. „Это займет несколько минут“.

   «Я точно знаю, сколько времени это займет! Быстрее».

   Через несколько секунд седан с лаем покрышек подскочил вперед и исчез, оставив Татьяну и Дилси одних на тротуаре в окружении сотрудников военной полиции.

   Прошло несколько минут. Фигуры мужчин начали плавать перед ее глазами, отчего Татьяна сильнее сжала пистолет и сильнее прижала его к голове Дилси. Постепенно к Дилси вернулось самообладание, и она начала разговаривать с девушкой.

   «Мне нужна помощь», – сказала она. «Этот порез должен быть зашит. Если его не закрыть в ближайшее время, я потеряю слишком много крови. Я отключусь».

   "Перестань плакать, старуха. Если я смогла встать, ты можешь стоять.

   Помни, если ты упадешь. Я упаду с тобой, и ты получишь первую пулю ".

   Ноги Татьяны были похожи на переваренные пряди спагетти, и она почувствовала привкус пота в уголках рта, несмотря на душистый октябрьский ветерок.

   Десять минут. Пятнадцать минут. Лейтенант откинул рукав куртки и посмотрел на часы. Разве он не сделал это всего несколько секунд назад? И разве они не сближались, все они? Чувствовали ли они, что она была на грани того, чтобы полностью расслабиться, упала, больше не заботясь о том, что с ней случилось, просто для того, чтобы на несколько минут облегчить боль в ногах?

   Такси резко остановилось перед больницей – оно было большим желтым «Плимутом» с логотипом на двери. Из последних сил она подтолкнула Дилси к его пассажирскому сиденью, но Дилси отказалась.

   «Я туда не попаду. Я никогда не выйду», – решительно сказала она.

   Татьяна наклонилась к уху Дилси. Ее единственная надежда заключалась в том, чтобы напугать старуху и заставить ее подчиниться. «Дилси!» прошептала она. Это голос твоей смерти, женщина. Слушайте! Ты для меня ничто. Меньше, чем ничто. Вы причинили мне боль. И в течение нескольких недель я клялась, что убью тебя, когда представится возможность. Я убила своего первого мужчину, когда мне было двенадцать, солдата, который пытался меня изнасиловать. С тех пор я убивала других. Многих другие. Если бы не более насущные дела, я бы убил тебя сейчас просто ради удовольствия смотреть, как ты умираешь. И пусть меня повесят! Вы понимаете? Послушай моего совета, иссохшая старая сука, и не искушай меня ".

   Голова старухи тряслась от ужаса, а глаза тупо смотрели вперед.

   «Теперь двигайся!» Татьяна неуверенно подтолкнула ее к машине. «Дверь! Открой!» Дверь со стороны пассажира распахнулась и царапнула тротуар. Затем, все еще крепко сжимая старую медсестру, Татьяна села и увлекла за собой Дилси. Она приказала шоферу. – «Веди машину!» Водитель нажал на педаль газа, и дверь захлопнулась.

   Когда они мчались к парадным воротам лагеря, она направила пистолет на водителя, прижав его к виску. – "Советское посольство и без остановок. Никаких, понимаете? "

   «Все, что скажешь, леди».

   Они вылетели в ворота и вышли на открытую дорогу. Колонна военной полиции на мотоциклах выстроилась в очередь за ними, завыли сирены и мигали огни. Они следовали на осторожном расстоянии, пока такси не свернуло на север по шоссе, затем несколько из них проехали, так что вперед и назад появились мотоциклы.

   Стрелка спидометра поднялась до шестидесяти и осталась там. Водитель был крупным черным мужчиной, и на его лице за густой бородой выражалась мрачная решимость не бояться. Пока он ехал, Татьяна приставила большой револьвер к его голове.

   «Думаете, вы могли бы указать на эту штуку в другую сторону, леди?» – наконец спросил он. «С этой штукой перед моим лицом ехать немного сложно».

   Не говоря ни слова, Татьяна оттягивала курок до щелчка во взведенном положении.

   «Я понимаю, – сказал он.

   Дилси пустыми глазами смотрела в окно. Казалось, жизнь из нее ускользнула.

   Кабина выехала на съезд с шоссе. Задние фонари двух ведущих мотоциклов стали сплошными красными, когда были задействованы тормоза.