Текст книги "Крест и корона"

Автор книги: Нэнси Бильо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Когда возница натянул поводья, собираясь повернуть повозку, я услышала звон колоколов. Такой слабый, что поначалу едва обратила на него внимание. Но он все продолжался и продолжался. Я никогда не слышала, чтобы колокола звонили так долго. Наша повозка уже ехала по монастырской дороге, а они по-прежнему всё звонили и звонили. Брат Ричард тоже обратил на это внимание и поднял руку. Мы остановились… прислушались. Минуту спустя раздался звук новых колоколов, они звучали уже громче, накладываясь на звук первых. Словно приказ звонить был отдан где-то далеко, а, услышав звон, его подхватывали и подхватывали другие церкви, расположенные все ближе и ближе к Дартфорду.

– Колокола извещают, что у королевы родился мальчик! – воскликнул Ричард.

Мы все, включая возницу, перекрестились.

– Это знак Господень: Он благословляет этот брак, вы понимаете? – возликовал брат Ричард. – Теперь королева наверняка сможет помочь нам.

Он пришпорил кобылу и поспешил по дороге в монастырь. Я посмотрела на брата Эдмунда, ожидая его объяснений. Он кинул взгляд на возницу, потом вполголоса сказал мне:

– Королева Джейн чтит старые традиции, она поддерживает монастыри. Но когда в конце прошлого года она попыталась вмешаться и попросила пощадить нас, король приказал ей молчать. Теперь, когда она родила наследника, есть шанс, что супруг прислушается к ее советам.

Я кивнула, хотя это и казалось мне маловероятным. Вряд ли король станет слушать жену. Я помолилась про себя за леди Марию, дочь Екатерины Арагонской. Она была на пять лет моложе меня, мать ее умерла, а отец объявил незаконнорожденной. А теперь, с появлением принца, бедняжке придется совсем худо. Король не считает ни Марию, ни Елизавету – дочь от Анны Болейн – законными наследницами. А вот в Испании женщины могли царствовать по праву. Взять хотя бы мать Екатерины Арагонской, Изабеллу Кастильскую. И подобных примеров там немало. На нашем же острове женщины, к сожалению, значили очень мало.

Повозка снова тронулась по дороге к монастырю. Солнце только что зашло за горизонт. Сумерки сгустились, фиолетовая мгла окутала открытые поля слева от нас. Я выгибала шею, торопясь поскорее увидеть монастырь, но этому мешала роща.

Брат Ричард, скакавший впереди, узрел Дартфорд. Я увидела, как он замер в седле. Да, даже на него это зрелище должно было произвести впечатление.

Повозка выехала на открытое пространство, и я увидела свой любимый дом, поднимающийся над окружающими его высокими стенами.

Первое, что всегда неизменно поражало меня, – это размеры монастыря, его высокий прямоугольный фасад. Монастырские стены не производили угрожающего или мрачного впечатления. Сложенные из кентского базальта, они отливали желтовато-серым цветом. Но больше всего меня трогала симметрия архитектуры, ее уверенное изящество. На вершине стены были высечены четыре больших доминиканских герба. Света сейчас, чтобы разглядеть их, не хватало, но я помнила, как они выглядят. Черно-белые щиты символизировали радость и покаяние. На этих щитах расцветали лилии, символ нашей веры.

За передней стеной из центра здания поднималась крестообразная церковь; последние слабые лучи уходящего дня отражались от треугольных витражей. За церковью стояли здания меньшего размера: дом для братьев, конюшни и пивоварня. Какая удивительная гармония: монастырь навсегда останется для меня самым прекрасным местом на земле.

– Сестра Джоанна? – раздался голос.

– Да? В чем дело? – выдохнула я, смахивая со щеки слезу.

Брат Ричард показывал на холм вдалеке слева от нас.

– Это там начинаются земли лорда Честера? – спросил он. – Я знаком с его младшим братом, епископом Дуврским.

Я кивнула, все еще не в силах взять себя в руки. Брат Эдмунд разглядывал меня с обычным своим выражением безразличного спокойствия. Я в раздражении отвернулась.

Мы подъехали к большой сторожке перед въездом в монастырь – в ней было темно и пусто. Возница повернулся к нам, не зная, что ему делать.

– Нас должны встречать, – сказал брат Ричард.

– В монастыре есть привратник, – ответила я ему. Голос мой, к счастью, теперь звучал нормально. – Иногда он сидит в сторожке, но с наступлением темноты чаще всего находится в передней части монастырского здания.

– И для нас не выставили осветительных факелов? – сердито спросил брат Ричард, будто я была в этом виновата.

– Ничего, известить привратника о нашем прибытии будет нетрудно, – примирительно произнес брат Эдмунд.

Мы спрыгнули на землю. Громко вздохнув, брат Ричард спешился и передал поводья вознице.

Большинство людей, увидев вход в Дартфордский монастырь, замирали в изумлении. Даже на моих спутников он, казалось, произвел впечатление.

Входная арка представляла собой высокое стрельчатое сооружение. С каждой стороны на вас смотрели статуи короля – основателя монастыря Эдуарда III. На вершине арки был высечен барельеф, изображающий вознесение Девы Марии.

Брат Ричард постучал в плотную деревянную дверь. Немного подождал и постучал еще раз. Никто не ответил.

– Ничего не понимаю, – пожал он плечами.

Наконец дверь со скрипом открылась. К моему облегчению, наружу шаркающей походкой вышел Джейкоб, наш пожилой привратник. Он нахмурился при виде братьев. А когда посмотрел на меня, то я поняла, что он потрясен до глубины души.

– Сестра Джоанна, неужели это вы? – дрожащим голосом проговорил он.

– Да, Джейкоб, – ответила я.

– Разве настоятельница не известила вас о нашем прибытии? – спросил Ричард.

Джейкоб отрицательно покачал головой.

– А курьер из Лондона к вам сегодня приезжал? – поинтересовался своим мягким голосом брат Эдмунд.

– Да, брат, курьер приезжал.

– И что сказала настоятельница, прочитав послание?

Джейкоб посмотрел на брата Ричарда расширившимися глазами. Он открыл было рот, но тут же вновь закрыл его. Я никогда не видела нашего привратника таким растерянным.

– Джейкоб, да что случилось?

Но и мне он не ответил.

– Отведите нас к настоятельнице, – велел брат Ричард.

Джейкоб отпрянул от него:

– Н-нет.

– Немедленно отведите нас к настоятельнице! – прокричал брат.

Еще раз беспомощно хлопнув ртом, Джейкоб повернулся и пропустил нас в монастырь.

В холле сияла статуя белого мрамора, изображавшая Деву Марию на троне. Я думала, что Джейкоб свернет налево и поведет нас в локуториум – помещение, где монахини могли встречаться с посетителями, а сам отправится за настоятельницей Элизабет. Да, гости были братьями-доминиканцами, но монастырские правила не позволяли никаким мужчинам входить туда, где служили сестры, если только настоятельница не давала на это особого разрешения.

Но, к моему ужасу, Джейкоб повернул в сторону от локуториума и других комнат, куда позволялось входить посторонним, – к ним относились кабинет настоятельницы, а также жилые комнаты для постояльцев и путников, останавливающихся в Дартфорде, чтобы переночевать, – и направился прямо в сердце монастыря.

Он вытащил ключи у дверей, ведущих в клуатр, зал капитула, церковь, трапезную, кухни и спальни.

– Джейкоб, что вы делаете? – спросила я.

Он молча открыл дверь.

– Пока я видел здесь лишь сплошное нарушение правил: сначала правила гостеприимства, теперь самого строгого – правила затвора, – раздраженно проговорил брат Ричард. – Боюсь, те, кто хвалил монастырь, ошибались.

Я скосила глаза на брата Эдмунда, надеясь, что тот успокоит своего возмущенного товарища. Но он молчал, погруженный в собственные мысли.

Джейкоб смотрел только на меня.

– Идите в церковь, – прошептал он, держа дверь.

Мы втроем перешагнули через порог, и Джейкоб запер за нами дверь.

Наступило время комплетория, священной доминиканской службы, – совершенно неподходящий момент для возвращения, да еще в сопровождении двух братьев. Но я не знала, что еще можно сделать в такой ситуации, – Джейкоб явно выжил из ума. Он всегда был так предан настоятельнице. Я не могла представить себе, что с ним случилось.

– Ступайте за мной, – сказала я.

Мы направились в сторону клуатра – открытого дворика и сада в центре монастыря. По каждую сторону клуатра находились галереи с колоннами. Мы быстро добрались до дальнего коридора, ведущего в церковь. Моя радость от возвращения в Дартфорд была омрачена недоумением. Я не слышала ничего – ни пения, ни чтения молитв, ни антифонов. Как странно, комплеторий – это ведь не собрание немых.

Едва ступив на землю монастыря, я почувствовала: здесь что-то случилось. Теперь меня охватил страх.

Мы подошли к арочному входу в изящную Дартфордскую церковь. Поклонились, потом окунули пальцы в чашу со святой водой и осенили себя крестным знамением. Но я почти ничего не видела. Густая волна благовоний нахлынула на меня, заполнила нос, горло, глаза. Я никогда не вдыхала столько благовоний. Помимо лаванды явственно ощущался еще и запах розмарина. По апсиде мерцали свечи, отвоевывая пятна света у густого благоухающего облака. Голова у меня слегка закружилась.

И все же сестры Дартфорда в полном составе были здесь. Две дюжины женщин стояли на своих местах. И теперь, находясь среди них, я поняла, что они вовсе не хранили безмолвие. Они плакали.

Я пригляделась. В полукруге стояли длинные мостки, накрытые черной материей.

Облако благовоний рассеялось, и я увидела бледное лицо той, что лежала на мостках. Потом поняла, что материя – это длинное траурное покрывало.

Я сделала шаг к мосткам, еще один. Я узнала этот профиль, эти морщинистые щеки. На мостках лежала наша настоятельница Элизабет Кросснер.

17

Первой меня увидела сестра Джоан Вейн. Она оставила свое место и быстрым шагом пошла по центральному проходу.

– Почему вы здесь? – спросила она строгим голосом. – Вы должны быть в локуториуме. И еще привели сюда этих братьев. – Она нахмурилась, посмотрев на брата Эдмунда и брата Ричарда.

Я была настолько потрясена при виде мертвой настоятельницы, что ничего не ответила сестре Джоан. Никак не могла поверить случившемуся. Я всю дорогу обдумывала, что скажу настоятельнице Элизабет, представляла, что она ответит мне своим тихим вкрадчивым голосом.

Сестра Джоан схватила меня за руку и подтолкнула к братьям, которые ждали у входа в часовню. Меня не удивило, что она командует в монастыре: эта женщина всегда была строгим циркатором и неуклонно следила за соблюдением устава.

Брат Ричард спросил у нее:

– Это ваша настоятельница?

– Да, – кивнула сестра Джоан. – Господь призвал ее к Себе.

Братья перекрестились.

– Когда? – поинтересовался брат Эдмунд.

– Сегодня утром, – ответила она. – Я знала о вашем прибытии, но не думала, что вы появитесь так скоро после курьера из Лондона. У меня не было возможности предупредить сестер. Я хотела, чтобы у них было время проститься с настоятельницей Элизабет, прежде чем ее похоронят.

При упоминании о похоронах с моих губ сорвался глухой стон, из глаз хлынули слезы и ручьями побежали по щекам. Сестра Джоан не обращала на меня внимания.

– Хорошо, что я приехал, – заявил брат Ричард. – Потому что дел теперь предстоит много. Мне прекрасно известна процедура выборов новой настоятельницы. Следует немедленно написать и разослать письма.

Сестра Джоан вскинула острый подбородок. Она и без того была высокого роста, а теперь стала казаться еще выше.

– В этом нет необходимости.

– Нет необходимости? – изумился брат Ричард. – Но почему?

– Я – новая настоятельница Дартфорда, – с гордостью объявила она.

Брат Ричард посмотрел на нее как на сумасшедшую.

– А можно узнать, чьей властью? – спросил он наконец.

Тут за спиной у нас произошло какое-то движение. В нескольких футах сзади остановились три монахини и уставились на нас. Это были мои товарки-послушницы сестра Винифред и сестра Кристина, а между ними возвышалась мощная фигура сестры Агаты, начальницы послушниц. За ними столпились другие монахини, пытающиеся разглядеть нас.

– Эдмунд, неужели это ты? – дрожащим голосом, недоуменно моргая, проговорила сестра Винифред.

Брат Эдмунд шагнул к ней, на его лице загорелась добрая улыбка. Они были очень похожи.

– Да, дорогая сестренка, – сказал он.

Сестра Винифред неуверенно перевела взгляд с него на меня.

– И сестра Джоанна здесь? – выдохнула она. – А нам говорили, что она в Тауэре.

– Хватит болтать! – оборвала ее сестра Джоан. – Мы поговорим, когда выйдем из церкви. Сестра Агата, идемте с нами. – Она возвысила голос, чтобы ее слышали все монахини. – Прошу вас, сестры, все должны оставаться здесь. Вы, каждая в свою очередь, будете нести ночное бдение у тела. Утром усопшую обмоют и запеленают в саван. – Эти слова вызвали новый взрыв рыданий. Сестра Джоан, возвысив голос еще сильнее, прокричала: – Я скоро вернусь! А пока вы должны отдать дань уважения нашей возлюбленной настоятельнице! – Она смерила меня уничижительным взглядом и добавила: – Пусть даже она и не у всех пользовалась уважением.

Я увидела, что сестра Винифред, донельзя расстроенная и взволнованная, повернулась к своей подруге-послушнице. Сестра Кристина обняла ее и через плечо Винифред, которая была ниже ростом, бросила на меня сердитый, подозрительный взгляд.

Отирая слезы со щек, я последовала из часовни за сестрой Джоан и сестрой Агатой, братья замыкали шествие.

Через несколько мгновений мы оказались в зале капитула рядом с церковью. Сестра Агата, нервничая, зажгла свечи.

Первым заговорил брат Ричард.

– Мне необходимо знать, чьей властью вы заняли должность настоятельницы, – настойчиво повторил он. – Уж не епископа ли Рочестерского?

– Могу я узнать ваше имя? – прищурилась она.

– Брат Ричард.

– Так вот, брат Ричард, прежде всего позвольте заметить, что я вам никоим образом неподотчетна, – ровным голосом сказала она. – Но с другой стороны, не хочу ничего скрывать, поскольку все было совершено строго по уставу. Сегодня меня избрали на эту должность члены монастыря, и сделали они это, следуя определенной рекомендации. Но поступила она не от епископа Рочестерского, хотя мы, вероятно, подпадаем под его юрисдикцию. Вам, наверное, известно, что не обращались мы и к вашему патрону – епископу Винчестерскому. Мои полномочия проистекают непосредственно от второго человека в этом королевстве, от лорда – хранителя печати и вице-регента по духовным делам Томаса Кромвеля.

Брат Ричард отпрянул от нее, словно ему явился сам Сатана. Охрипшим голосом он, запинаясь, проговорил:

– Но… но… Кромвель хочет уничтожить монастыри.

На лице настоятельницы Джоан вспыхнул румянец.

– Пока монастыри стоят на этой земле, а мы все молимся, брат, чтобы расформирование их было приостановлено. В любом случае мы подчиняемся Кромвелю, ибо признали в свое время под присягой Акт о супрематии.

– Откуда ему стало известно, что Дартфорду требуется новая настоятельница? – спросил брат Ричард.

– Моя предшественница, настоятельница Элизабет, все лето болела. К сентябрю стало ясно, что ей уже не выздороветь. Я лично написала Кромвелю: поставила его в известность о ситуации и заодно упомянула о степени своей подготовленности к должности настоятельницы. На прошлой неделе он прислал письмо, в котором выразил свое одобрение. Можете сами прочесть его, если хотите.

Брат Ричард и брат Эдмунд озабоченно переглянулись. Я не была уверена, прилично ли хлопотать о назначении новой настоятельницы, пока еще жива старая, и не допустила ли сестра Джоан нарушения устава. Однако подозревала, что братья, скорее, встревожены непосредственным участием в этой истории Кромвеля.

– А теперь ближе к делу, – торопливо сказала сестра Джоан. – Епископ Гардинер организовал ваш перевод из Кембриджского братства в Дартфорд. У меня на этот счет возражений нет. Брат Ричард, я распоряжусь, чтобы все бухгалтерские книги были переданы вам завтра же. – Она кинула взгляд на его светловолосого спутника. – А вы, вероятно, брат Эдмунд? – (Он кивнул.) – Лазарету монастыря в Стэнхаме уже много лет требуется фармацевт, да и знания сестры Рейчел, которая заведует у нас в монастыре лазаретом, тоже далеки от совершенства. Если вы хоть вполовину настолько умелы, как пишет епископ Гардинер, то окупите все затраты по своему содержанию.

Брат Ричард поморщился. Это был не самый вежливый способ приветствовать новых членов обители. Однако на лице самого брата Эдмунда не отразилось никаких эмоций.

– Да, настоятельница, – только и ответил он.

– У меня сундук, который необходимо отнести в покои, отведенные братьям, и лошадь – для нее требуется место в конюшне, – сказал брат Ричард. – Мы приехали в повозке; этих лошадей следует накормить и напоить, прежде чем они отправятся назад. И возницу тоже нужно покормить.

Настоятельница Джоан пожала плечами:

– Этими делами занимается привратник.

– Ваш привратник продемонстрировал полную несостоятельность, когда мы приехали.

Она закатила глаза:

– Да, настоятельница Элизабет много лет потворствовала Джейкобу, а теперь от него практически нет никакой пользы. После похорон я первым делом уволю его и найму кого-нибудь помоложе.

От слов новой настоятельницы меня пробрала дрожь, но в глазах брата Ричарда я увидела огонек уважения с оттенком зависти.

– Теперь, что касается вас, сестра Джоанна Стаффорд. – (Внутри у меня все сжалось.) – Епископ Гардинер приказал мне принять вас назад в монастырь. Он сказал, что следствие против вас прекращено и вы не виновны ни в каких преступлениях. – Она помолчала, а потом продолжила: – Однако, на мой взгляд, вы очень даже виновны. Вы нарушили обет послушания и чести, пренебрегли священным правилом затвора. Вы стали причиной порицаний и подозрений в наш адрес – подумать только: дартфордская послушница ведет себя подобным образом! – в столь трудное для всех нас время. Епископ Гардинер пишет, что вы не подлежите никаким допросам в связи с вашим пребыванием в Тауэре, что это должно быть предано забвению. Но имейте в виду: моим доверием вы не будете пользоваться никогда. Вот смотрю я на вас сейчас и сомневаюсь, что вам вообще будет позволено принести полный обет и стать Христовой невестой.

Я стояла, уставившись в пол. Все мое тело болело, словно у побитой собаки.

– Сестра Агата, отведите ее. Пусть переоденется в хабит, прежде чем войдет в спальню.

– Да, настоятельница, – покорно сказала сестра Агата.

Лицо мое горело. Я последовала за сестрой Агатой по коридору. Мне хотелось скрыться от нее, убежать прочь из Дартфордского монастыря. Я не могла смотреть в лицо монахиням и послушницам. Невыносимо было здесь оставаться под таким гнетом ненависти. Я предпочла бы побираться на дороге.

Мы дошли до кладовки, и сестра Агата выдала мне послушнический хабит. Я надела его, снова ощутив на теле грубую ткань. Как давно это было… И вот наконец на мне опять белое одеяние и коричневый пояс доминиканской послушницы.

Но я чувствовала себя такой недостойной, что закрыла лицо руками.

Сестра Агата неловко погладила меня по плечу:

– Для вас это, вероятно, было потрясением – смерть настоятельницы Элизабет? Ведь вы были близки с ней, правда?

Я кивнула, донельзя благодарная за эти слова сочувствия.

– Я рада, что вы вернулись к нам живой и невредимой, – сказала она.

В горле у меня запершило.

– Боюсь, настоятельница Джоан не слишком довольна моим возвращением.

– Наша новая настоятельница – женщина весьма решительная. Но иначе нельзя: она принимает на себя новые обязанности в трудные времена, – ответила сестра Агата. – И неизвестно, как себя вести: у нее ведь даже нет напутственного письма настоятельницы Элизабет.

– Напутственного письма? – выдохнула я.

– Да, это священная традиция Дартфордского монастыря – оставлять преемнице послание, предназначенное только для нее одной. И настоятельница Элизабет тоже написала такое письмо. Я сама видела, как она его составляла. Но сегодня утром, когда выяснилось, что наша святая начальница ушла в мир иной, завещания нигде не обнаружили. По приказанию настоятельницы Джоан кабинет несколько раз обыскали. Но письмо бесследно исчезло.

18

Я провела в Дартфорде двенадцать дней, а на тринадцатый меня попытались сосватать. Дело было так.

В четверг после обеда я, как обычно, вызвалась отнести детям Вестерли корзину с оставшейся едой. Их мать Леттис, добродушная и трудолюбивая женщина, жившая на окраине городка, долгое время была у нас в монастыре прачкой. Приблизительно за месяц до моего возвращения в Дартфорд она тяжело заболела. С каждым днем бедняжке становилось все хуже, и теперь она лежала в лазарете почти без сознания. Ее дети и раньше были в монастыре всеобщими любимцами. Теперь же они проводили здесь целые дни напролет. Непорядок, конечно, но ни у кого не хватало духу прогнать малышей.

Вот уже неделю я добровольно носила им еду: мне всегда нравилось общаться с ребятишками. Кроме того, я хоть на время избавлялась от общества монахинь, которые относились ко мне с нескрываемым осуждением. Когда епископ Гардинер в Белл-Тауэре обсуждал со мной возможность возвращения в Дартфорд, я так жаждала служить Господу именно здесь, дабы и впредь искать вместе с сестрами благодати в молитве и смирении. Я тогда как-то не думала, что хорошее отношение основывается прежде всего на доверии. Однако теперь, когда добрая настоятельница Элизабет умерла и была похоронена под алтарем Дартфордской церкви рядом со своими предшественницами, я лишилась в монастыре не только покровительницы, но и доверия.

В то самое утро, после торжественной мессы, я исповедовалась вместе с другими сестрами. Никогда еще исповедь не была для меня так мучительна. На следующий день после возвращения я тоже покаялась во всех грехах, совершенных на Смитфилде и в Тауэре. Разумеется, ни тогда, ни теперь я ничего не сказала о поручении Гардинера, хотя и понимала, что совершаю великий грех. Но, опасаясь за жизнь отца, я поклялась епископу не говорить об этом никому, включая и нашего бедного старого брата Филиппа, исполнявшего в монастыре роль капеллана и исповедника.

До чего же тяжело было в тот день у меня на душе, когда я несла детям корзину с едой. Толкнув дверь кладовки, я вышла в огород, затем прошла через сад, за которым стояли сарай и монастырская пивоварня.

– Эй! – позвала я ребятишек. – Вы где?

– Мы здесь, сестра Джоанна! – Маленькие Вестерли появились передо мной, словно призраки, возникшие прямо из кустов.

Я подняла корзинку с едой. Первым до меня добежал Гарольд – крепкий, коренастый мальчуган лет шести. Потом появилась самая младшая – проказница Марта. Ей было не больше четырех, и в руках она сжимала куклу. Последней к нам присоединилась девятилетняя Этель. Ее лицо омрачала вполне понятная грусть: девочка была достаточно взрослой, чтобы предвидеть, что вскоре их жизнь изменится к худшему.

Ребятишки с жадностью набросились на еду, а я тем временем разглядывала их: сегодня они были более чумазыми и растрепанными, чем обычно. Из спутанных волос Марты даже торчала веточка.

– Этель, когда вы в последний раз были дома? – спросила я.

Я подозревала, что ночуют они в одном из монастырских зданий неподалеку, чтобы быть поближе к матери. Спать на улице ребятишки не могли – было слишком холодно. И потом, вспомнила я, прошлой ночью шел дождь, а одежда на них была сухой.

Этель, как раз засовывавшая в рот громадный кусок хлеба, лишь пожала плечами.

– Вот что, мои дорогие, – заявила я. – Так дело не пойдет. Вы должны ночевать вместе с отцом.

– Но его никогда не бывает дома, сестра, – тоненьким голоском сказал Гарольд.

Я вопросительно посмотрела на Этель.

– Папа снова уехал в Лондон, – пробормотала она. – Он говорит, что в Дартфорде для старьевщика совсем нет работы.

Я села на пенек, посадила себе на колени Марту и попыталась вытащить веточку из ее волос. Девочка мужественно терпела, хотя я чувствовала, что ей больно. Одной рукой малышка сжимала тряпичную куклу, а другой гладила грубую ткань моего хабита. Когда мне удалось наконец вытащить веточку, она повернулась, посмотрела на меня и спросила своим звонким голоском:

– А ты выйдешь замуж за папу, когда наша мама умрет?

– Да-да! Пожалуйста! – захлопал в ладоши Гарольд. – Мы хотели тебя попросить, Джоанна! Мы так любим тебя! Пожалуйста, стань нашей новой мамой!

Я ласково погладила Марту по плечику.

– Нет, дети, – произнесла я как можно более мягко. – Вы знаете, что я всегда буду вам помогать, но замуж я выйти никак не могу. Я ведь послушница и должна жить здесь, в Дартфорде.

– Я же говорила вам, что сестра Джоанна не согласится, – сказала Этель. Но по тому, как предательски задрожала у старшей девочки нижняя губа, я поняла, что и она в душе тоже надеялась на это.

– Наш папа очень добрый, – не сдавался Гарольд.

– Я не сомневаюсь, что ваш отец – прекрасный человек, но я никогда не буду ничьей матерью или женой, – ответила я.

Этель, прищурившись, посмотрела на меня и поинтересовалась:

– А когда монастырь закроют?

Даже ребятишки не верили, что у Дартфорда есть будущее. Это потрясло меня. Случалось, что за работой или за молитвой я забывала об угрозе, нависшей над монастырями. Мне, как никому другому, было известно, насколько велика опасность. Но, следуя проторенным путем послушниц и монахинь, моих предшественниц, которые несколько веков жили и умирали по правилам, учрежденным святым Бенедиктом, я не могла себе представить, что однажды все закончится. Однако сейчас я вдруг почувствовала, как мною овладевает паника. Бездушная армия Кромвеля наступала с каждым днем.

– Ешьте, мои хорошие, – сказала я детям. – Мне потом нужно отнести корзинку обратно.

Когда они закончили обедать, я по очереди обняла всех троих, чтобы смягчить горечь отказа. Этель была в моих руках как колючая веточка.

В монастыре стояла тишина. Каждый занимался тем, что было ему поручено. Почти все дела – от ухода за садом до выпечки хлеба, от пивоварения до изучения латыни – в Дартфорде выполняли от полудня до пяти часов. Все ждали, что теперь работы прибавится. Покойная настоятельница Элизабет содержала Дартфорд в образцовом порядке, но ее преемница, похоже, задалась целью сделать наш монастырь лучшим в Англии. Сестры, которые учительствовали, не освобождались от физического труда. По традиции местные девочки из хороших семей посещали днем занятия в нашем монастыре. Правда, теперь их осталось только восемь, то есть в три раза меньше, чем раньше.

В мои обязанности входила работа за ткацким станком. И я поспешила по южному коридору в гобеленную, расположенную рядом с монастырской библиотекой. Дверь в библиотеку оказалась приоткрытой. Помещение это тщательно оберегалось, потому что часть рукописей находилась в довольно ветхом состоянии. Здесь хранилась ценнейшая коллекция книг; читали их в смежной комнате. С самого первого дня пребывания в Дартфорде эта библиотека была для меня излюбленным местом отдохновения. Лишь немногие из английских женщин умели читать, в основном придворные дамы. Но даже для них чтение было нелегкой наукой: они осваивали ее, чтобы произвести впечатление в обществе. В монастырях обучали чтению с иной целью – чтить Христа. Но ведь образование было еще и путем к более полному пониманию духовного мира, к совершенствованию наших умов. Для меня чтение книг в Дартфордской библиотеке было великой радостью, настоящим чудом.

Открытая дверь насторожила меня: библиотека редко оставалась без присмотра. Я никогда не видела, чтобы в середине дня, когда все сестры заняты работой, дверь туда была не заперта.

Я заглянула внутрь – никого. Хотя на столе посреди комнаты горела свеча – вдали от книг, чтобы исключить опасность пожара. Видимо, кто-то зажег свечу, а потом вышел. Глубоко вздохнув, я решительно вошла внутрь.

За все это время я так ничего и не узнала о короне Этельстана, не раздобыла совершенно никаких сведений, которые могли бы оказаться полезными епископу Гардинеру. Когда за мной не приглядывали бдительные сестры – а такое случалось нечасто, – я внимательно изучала монастырь: не обнаружится ли какой подсказки. Мне представился случай осмотреть драгоценности, лежащие в большом нарядном сундуке за алтарем, но среди них не было ничего, напоминающего корону. Я заглядывала в каждую комнату в поисках чего-нибудь примечательного, не побывала только в покоях новой настоятельницы. Однако поиски мои так и не увенчались успехом, а между тем до даты, установленной епископом, – Дня всех усопших верных – оставалось меньше недели. Пока что я могла сообщить ему лишь о таинственном исчезновении письма, которое покойная настоятельница Элизабет написала своей преемнице. Разумеется, первым делом приходило на ум, что письмо было украдено. Но ведь в частные покои умирающей настоятельницы имели доступ только монахини, а мысль о том, что такой поступок могла совершить одна из дартфордских сестер, казалась мне настолько дикой, что я гнала ее прочь. Но с другой стороны, а куда оно могло деться?

Вероятность того, что я найду пропавший документ среди книг, была крайне мала. Но возможно, мне удастся узнать что-нибудь об основании и предыстории Дартфорда. Что именно? Да любые сведения, которые могли бы объяснить, почему король решил спрятать корону именно здесь. Надеюсь, тогда я сумею догадаться, где ее следует искать.

Я просматривала обложки книг. Большинство из них, конечно, были духовного содержания, как, например, «Зеркало Богородицы» или «Книга злонравия и добродетели». В монастыре имелись три особо ценных иллюминированных манускрипта, аккуратно переписанных монахами. Но основой основ коллекции были сочинения монахинь Доминиканского ордена: святой Екатериной Сиенской, святой Маргариты Венгерской и других.

Никаких книг об основании Дартфордского монастыря я не обнаружила.

И решила пролистать несколько трудов на общие темы. И снова ничего интересного: один был посвящен юридическим тонкостям заключения контрактов, другой – правлению первых Плантагенетов… А потом я увидела ее! Тонкую книжицу в темно-коричневом переплете под названием «От Каратака до Этельстана». Я потрясла головой, не в силах поверить, что на обложке и впрямь написано это имя.

Дрожащими руками я открыла книгу. Наскоро пролистав, поняла, что это сочинение повествует о ранней истории Англии. Еще в I веке от Рождества Христова кельтский правитель Каратак боролся с римским императором Клавдием, который завоевал наш остров. Далее рассказывалось о владычестве римлян, закате цезарей и их уходе из Англии, после чего описывались саксонское вторжение и борьба с датчанами-викингами. Книга показалась мне весьма незатейливой. Я пролистала ее до последней главы, посвященной королю Этельстану.

«После смерти Этельверда в 925 году наследовал ему Этельстан, его единокровный брат, хотя и рожденный наложницей. Многие королевства противостояли Этельстану. Не дремали и датчане. Они послали корабли, чтобы снова захватить Йорк, и организовали заговор, собираясь двинуться на юг. Они разорили множество деревень и повсюду, по своему обыкновению, творили ужасные жестокости. Не только датчане, но и скотты хотели захватить наши земли.

В первый год саксы не были довольны своим новым королем. Говорили, будто бы младший брат Этельстана, Эдвин, вместе со знатью строит против него коварные замыслы. Эдвин был схвачен, но поклялся перед священнослужителями в своей невиновности. Однако Этельстан не поверил брату: он посадил Эдвина в лодку без паруса, не дав ему ни еды, ни воды, и отправил в открытое море. Больше той лодки никто не видел».

Я содрогнулась, представив себе, что чувствовал молодой изгнанник. Одинокий, испуганный, он умирал в лодке от голода и жажды. Этот король Этельстан был на редкость жестоким. Я продолжила чтение: