Текст книги "Десять дней в сумасшедшем доме (ЛП)"

Автор книги: Нелли Блай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Глава 4
Судья Даффи и полиция

Но вернемся к моему рассказу. Я придерживалась своего образа, пока не вошла помощница хозяйки, миссис Стэнард. Она попыталась убедить меня вести себя тихо. Я была уверена, что ей хотелось выпроводить меня из дома всеми средствами, так мирно, как возможно. Но это было не в моих интересах. Я отказалась уходить и продолжила повторять про утраченные чемоданы. Наконец, кто-то предложил послать за полицейским. Через некоторое время миссис Стэнард надела свою шляпку и вышла из дома. Тогда я поняла, что стала на шаг ближе к сумасшедшему дому. Вскоре она вернулась, приведя с собой двух полицейских – крупных, сильных мужчин – которые вошли в комнату довольно бесцеремонно, явно ожидая встретить тут безумную и агрессивную особу. Одного из них звали Том Бокерт.

Когда они зашли, я притворилась, что не замечаю их.

– Я хочу, чтобы вы увели ее тихо, – сказала миссис Стэнард.

– Если она не пойдет с нами добровольно, – ответил один из них, – Я протащу ее по улице силой.

Я все еще не показывала, что знаю об их присутствии, но, конечно, мне не хотелось превращать ситуацию в скандал. К счастью, миссис Кейн пришла мне на помощь. Она рассказала офицерам, как я требовала вернуть мне потерянные чемоданы, и вместе они придумали план, как заставить меня пойти с ними, убедив, что мы все отправимся искать мое имущество. Они спросили меня, согласна ли я идти с ними. Я призналась, что боюсь идти одна. Тогда миссис Стэнард вызвалась сопровождать меня и велела двум полицейским следовать за нами на уважительной дистанции. Она надела на меня мою накидку, мы покинули здание через выход на цокольном этаже и пошли по городу, офицеры полиции шли за нами на некотором расстоянии. Мы без происшествий достигли участка, который добрая женщина представила мне как транспортную контору, в которой мы обязательно найдем мои утраченные вещи. Я вошла внутрь, дрожа от вполне обоснованного страха.

За несколько дней до этого я встречалась с капитаном МакКаллахом на собрании в Куперовском союзе и беседовала с ним, чтобы добыть некие сведения. Если он был в участке, мог ли он узнать меня? И тогда все было бы под угрозой, поскольку попадание на остров зависело от него. Я натянула свою соломенную шляпу так низко, как могла, и приготовилась к допросу. Разумеется, внушительный капитан МакКаллах был там и стоял около стола.

Он внимательно оглядел меня, пока другой офицер о чем-то тихо беседовал с миссис Стэнард и полицейскими, которые меня привели.

– Вы Нелли Браун? – спросил офицер.

– Полагаю, да, – сказала я.

– Откуда вы приехали?

Я ответила, что не знаю, и тогда миссис Стэнард рассказала ему все, что могла, обо мне – как странно я вела себя в ее доме, как я не сомкнула глаз всю ночь, и что, по ее мнению, я была несчастной девушкой, сошедшей с ума в результате жестокого обращения со мной. После некоторого обмена фразами между миссис Стэнард и двумя офицерами Тому Бокерту было велено отправиться с нами в суд на экипаже.

– Пойдемте со мной, – сказал мне Бокерт. – Я найду ваши чемоданы.

И мы отправились втроем – миссис Стэнард, Том Бокерт и я. Я заметила, что это было очень любезно с их стороны – пойти со мной, и что я это никогда не забуду. Пока мы шли по улице, я продолжала вспоминать о своих чемоданах, вставляя изредка замечания о грязной обстановке вокруг и странном виде людей, которых мы встречали на своем пути.

– Кажется, я никогда не видела подобных людей прежде, – говорила я. – Кто они все?

Мои спутники смотрели на меня с явной жалостью, очевидно, веря, что я – эмигрантка или кто-то вроде того. Они объяснили мне, что люди вокруг – обычные работники. Я еще раз сказала, что, по моему мнению, в мире слишком много работающих людей, и на всех не хватит работы, после чего полицейский Бокерт посмотрел на меня пристально, явно подумав, что я утратила разум навсегда. Мы прошли мимо нескольких офицеров полиции, многие из которых спрашивали у моего конвоира, что за трудность возникла со мной. К тому времени приличное количество детей в бедной порванной одежде следовало за нами, и они выкрикивали слова в мой адрес, которые были для меня необычны и занимательны.

– В чем она обвинена?

– Эй, коп, а куда это вы ее ведете?

– Куда они ее тащат?

– Она смазливая!

Бедная миссис Стэнард была встревожена сильнее, чем я. Ситуация становилась все интереснее, но я все еще переживала из-за предстоящей встречи с судьей.

Наконец, мы пошли в низкое здание, и Том Бокерт любезно сообщил мне:

– Это транспортная контора. Скоро мы отыщем ваши чемоданы.

Вход в здание был окружен любопытной толпой, и я решила, что мое положение было не настолько худым, чтобы позволить мне пройти мимо них без всяких замечаний, так что я спросила, неужели все эти люди тоже потеряли чемоданы.

– Да, – сказал Бокерт. – Почти все они ищут чемоданы.

– Они все, похоже, тоже иностранцы.

– Да, – кивнул Том. – Они все иностранцы, только что приехали. Они все потеряли чемоданы, и большую часть своего рабочего времени мы только и делаем, что ищем их вещи.

Мы прошли в зал суда полиции Эссекса. Наконец-то пришло время решить, безумна я или нет. Судья Даффи сидел за высоким столом, и вид его источал мягкость и доброту. Меня это пугало – то, что в отношение меня не будет принято нужное мне решение из-за участия, которое я видела в каждой черточке его лица, и с почти небьющимся сердцем я последовала за миссис Стэнард, которая отозвалась на требование подойти к столу, где Том Бокерт уже давал отчет о происшествии.

– Подойдите сюда, – сказал офицер. – Как ваше имя?

– Нелли Браун, – ответила я с легким акцентом. – Я потеряла свои чемоданы и буду благодарна, если вы найдете их.

– Когда вы приехали в Нью-Йорк? – спросил он.

– Я не приезжала в Нью-Йорк, – отозвалась я (добавив мысленно «Потому что я уже давно не уезжала из него»).

– Но вы сейчас в Нью-Йорке, – сказал мужчина.

– Нет, – возразила я с тем недоверием, которое выказал бы безумец. – Я не приезжала в Нью-Йорк.

– Эта девушка с запада, – заметил он тоном, который заставил меня вздрогнуть. – У нее западное произношение.

Кто-то другой, услышав наш короткий диалог, заявил, что он жил на Юге, и у меня южное произношение, а другой офицер был уверен, что оно восточное. Я ощутила облегчение, когда первый из говоривших повернулся к судье и сказал:

– Судья, это странный случай – молодая женщина, которая не знает, кто она и откуда. Вам стоит обратить на это внимание.

Я начала дрожать совсем не от холода и огляделась вокруг, созерцая толпу бедно одетых мужчин и женщин, на чьих лицах были написаны истории трудной жизни, нищеты и борьбы за выживание. Некоторые взволнованно переговаривались друг с другом, другие просто стояли с видом полной безнадежности. Тут и там расположились хорошо одетые, сытые офицеры, которые смотрели на это спокойно, почти равнодушно. Для них все это было привычно. Еще одна несчастная добавилась в длинную очередь, которая давно уже не вызывала у них никакого интереса и участия.

– Подойди, девушка, и подними вуаль, – позвал судья Даффи тоном, который удивил меня резкостью, не сочетавшейся с его добрым лицом.

– С кем вы говорите? – вопросила я спокойно.

– Подойди сюда, милая, и подними вуаль. Знаешь, даже королеве Англии, окажись она тут, пришлось бы поднять вуаль, – пояснил он мягче.

– Так лучше, – ответила я. – Я не королева Англии, но подниму вуаль.

Когда я сделала это, тщедушный судья посмотрел на меня и очень осторожным, учтивым тоном спросил:

– Что случилось, милое дитя?

– Ничего не случилось, я только потеряла свои чемоданы, и вот этот господин, – я указала на полицейского Бокерта, – обещал отвести меня туда, где они найдутся.

– Что вы знаете об этой девушке? – серьезно спросил судья миссис Стэнард, которая стояла возле меня, бледная и дрожащая.

– Я ничего не знаю о ней, кроме того, что она пришла в наш дом вчера и попросила дозволения переночевать.

– Ваш дом? Что вы имеете в виду? – быстро уточнил судья Даффи.

– Временный дом для работающих женщин, номер 84 на Второй Авеню.

– Какую должность вы занимаете там?

– Я помощница хозяйки.

– Хорошо, расскажите нам, что вы знаете об этом случае.

– Когда я шла по направлению к дому вчера, я заметила ее на улице. Она была одна. Стоило мне войти в дом, как прозвенел дверной звонок, и появилась она. Когда я заговорила с ней, она спросила, можно ли ей остаться на ночь, и я разрешила. Потом она начала говорить, что все люди в доме кажутся ей безумными, и она их боится. Потом она отказалась идти в кровать и сидела всю ночь без сна.

– У нее были деньги?

– Да, – ответила я за нее. – Я заплатила ей за все, в том числе, за еду, которая была хуже всего, что мне доводилось пробовать.

Многие улыбнулись после этого, и кто-то прошептал:

– По крайней мере, в вопросе еды она не так уж полоумна.

– Бедное дитя, – сказал судья Даффи. – Она хорошо одета и явно леди. Ее речь прекрасна, и я готов побиться об заклад, что она добра. Я уверен, что она близка с кем-то.

Все засмеялись, и я закрыла лицо носовым платком, заглушая смех, который мог разрушить мой план, несмотря на все мои усилия.

– Я имею в виду, близка с кем-то из женщин, – быстро поправился судья. – Наверняка кто-нибудь ищет ее. Бедная девушка, я хочу помочь ей, она очень похожа на мою покойную сестру.

После этих слов все притихли на мгновение, и офицеры посмотрели на меня более снисходительно. Я же лишь мысленно возблагодарила добросердечного судью и понадеялась, что всем несчастным, страдающим тем недугом, который изображала я, повезет столкнуться на своем пути с таким участливым человеком, как судья Даффи.

– Жаль, что здесь нет репортеров, – сказал он затем. – Они смогли бы найти какие-нибудь сведения о ней.

Я всерьез испугалась этого, потому что если и был кто-то, способный разрушить мою легенду, это был репортер. Я была уверена, что лучше уж мне предстать перед множеством опытных докторов, полицейских, детективов, чем пред двумя хорошими мастерами моего дела, так что я заметила:

– Я не понимаю, как все это может помочь мне найти чемоданы. Эти люди невежливы, и мне не нравится, что они на меня смотрят. Я хочу уйти. Не желаю тут оставаться.

Сказав это, я опустила вуаль, надеясь, что репортеров задержат, пока меня не отошлют в сумасшедший дом.

– Ума не приложу, что делать с этой несчастной девушкой, – тревожно вздохнул судья. – Кто-то должен позаботиться о ней.

– Отправьте ее на остров, – предложил кто-то из офицеров.

– Ох, нет! – взволнованно воскликнула миссис Стэнард. – Не делайте этого! Она же леди, ей не выжить на острове.

В этот миг мне хотелось встряхнуть эту добрую женщину. Остров был тем местом, куда я стремилась, а она пыталась защитить меня от этого. Это было очень любезно с ее стороны, но не слишком полезно, учитывая обстоятельства.

– Кто-то явно поиздевался над ней, – заметил судья. – Мне кажется, это дитя заставили принять какое-то вещество и привезли в наш город. Заполните бумаги, мы пошлем ее в Бельвю для обследования. Быть может, через несколько дней действие вещества кончится, и она сможет рассказать нам свою пугающую историю. Только бы репортеры пришли!

Я боялась этого, так что еще раз заявила, что не хочу оставаться здесь, пока все на меня глазеют. Судья Даффи велел полицейскому Бокерту отвести меня в другое помещение. Когда мы расположились там, судья Даффи пришел к нам и спросил меня, не жила ли я на Кубе.

– Да, – ответила я с улыбкой. – Откуда вы узнали?

– О, я знал это, милая. Скажи мне, где ты жила? В какой части Кубы?

– На гасиенде, – сказала я.

– Ах, то есть, на ферме. Ты помнишь Гавану?

– Si, senor. Она недалеко от моего дома. Откуда вы узнали?

– Я знаю все об этом. Теперь, быть может, ты назовешь мне адрес твоего дома?

– Я его забыла, – грустно отвечала я. – У меня постоянно болит голова, и из-за этого я все забываю. Не хочу, чтобы меня беспокоили. Все меня о чем-то спрашивают, и от этого голова болит все сильнее. – и это даже было правдой.

– Что ж, никто больше не побеспокоит тебя. Посиди здесь и отдохни. – и любезный судья оставил меня наедине с миссис Стэнард.

Почти сразу же вошел офицер с репортером. Я боялась, что во мне узнают журналистку, так что отвернулась и сказала:

– Не хочу видеть репортеров; я не буду говорить. Судья сказал, что меня нельзя беспокоить.

– Что ж, в этом нет ничего безумного, – заметил тот, кто привел репортера, и они ушли. Но мне все еще было страшно. Не зашла ли я слишком далеко в стремлении избегать журналистов, не заметили ли они мою разумность? Если я чем-то произвела впечатление здоровой, мне нужно немедленно исправить это, так что я вскочила и стала метаться туда-сюда по комнате, пока миссис Стэнард в испуге цеплялась за мою руку.

– Не хочу оставаться здесь. Хочу мои чемоданы! Зачем так много людей меня дергает? – и я не замолкала, пока не вошел врач скорой помощи в сопровождении судьи.

Глава 5
Признана сумасшедшей

– Это бедная девушка, которую заставили принять какое-то вещество, – объяснил судья. – Она очень похожа на мою сестру, и это очевидно, что она добропорядочная девушка. Я беспокоюсь за нее и хочу помочь ей так, как если бы она была моей родственницей. Будьте добры к ней, – сказал он врачу скорой помощи. Затем он повернулся к миссис Стэнард и спросил ее, не могла бы она продержать меня в ее доме еще несколько дней, пока случившееся со мной не прояснится. К счастью, она ответила, что это исключено, так как все женщины, живущие в доме, боятся меня и съедут, если я останусь там. Меня пугало то, что она могла бы разрешить мне остаться ради платы, так что я сказала что-то про плохую еду и заявила, что не желаю возвращаться во временный дом. Потом начался осмотр; доктор выглядел очень неглупым, и я не слишком надеялась обмануть его, но решила придерживаться образа.

– Высуньте язык, – велел он быстро.

Я мысленно хихикнула.

– Высуньте язык, когда я говорю, – повторил он.

– Не хочу, – ответила я вполне искренне.

– Но вам придется. Вы больны, а я доктор.

– Я не больна и никогда не была. Я только хочу найти чемоданы.

Но в итоге я все же высунула язык, и он пристально оглядел его. Затем он проверил мой пульс и послушал сердцебиение. Я понятия не имела, как должно биться сердце сумасшедшего, так что я просто задержала дыхание, пока он слушал, и после мне пришлось сделать глубокий вдох, чтобы восстановить его. Затем он проверил, как мои зрачки реагируют на свет. Держа свою руку на расстоянии половины дюйма от моего лица, он велел мне смотреть на нее и, резко дергая ей, следил за моими глазами. Я задумалась, каким должен быть взгляд безумной, и не нашла ничего лучше, чем просто уставиться перед собой, что я и сделала. Я сосредоточила взгляд на его руке, не мигая, и, когда он убрал ладонь, я продолжала прилагать все усилия, чтобы не мигнуть ни разу.

– Какие вещества вы принимали? – спросил он меня затем.

– Вещества! – повторила я удивленно. – Что еще за вещества?

– Ее зрачки были расширены с тех пор, как она появилась в моем доме. И они не менялись ни на секунду, – объяснила миссис Стэнард. Я мысленно спросила, откуда она могла узнать, менялись они или нет, но промолчала.

– Я думаю, она принимала белладонну, – сказал доктор, и впервые в жизни я порадовалась тому, что немного близорука, чем и объяснялись мои расширенные зрачки. Я посчитала, что могу быть честной в тех случаях, когда это не вредит моей задаче, так что я сказала ему, что я близорука, ничем не болею и никогда не болела, и никто не имеет права задерживать меня, потому что мне нужно найти чемоданы. Я заявила, что хочу уйти домой. Он долго записывал что-то в удлиненную тонкую книгу, а потом сказал мне, что отведет меня домой. Судья велел ему хорошо обращаться со мной и проследить, чтобы все в госпитале были со мной вежливы, и сделать для меня все, что возможно. Если бы среди нас было больше таких людей, как судья Даффи, жизнь несчастных душевнобольных не была бы сплошной тьмой.

Теперь у меня уже было больше веры в свои способности, так как судья, доктор и толпа людей признали, что я безумна, и я с готовностью надела накидку, когда мне сказали, что меня повезут в карете и потом отправят домой.

– Я с радостью поеду с вами, – сказала я честно.

Я действительно была очень обрадована. Еще раз я прошла через зал суда, сопровождаемая полицейским Бокертом. Я была горда собой, когда вышла через боковую дверь на дорогу, возле которой ждала карета скорой помощи.

Возле закрытых и запертых на засов ворот располагалось маленькое помещение, в котором находилось несколько мужчин и лежали толстые книги. Мы все вошли туда, и, когда мне начали задавать вопросы, доктор вмешался и сказал, что уже сделал записи, а спрашивать меня бесполезно, так как я не в состоянии отвечать. Я испытала серьезное облегчение, так как нервы мои уже были весьма напряжены. Грубого вида мужчина хотел затащить меня в карету, но я отказалась от его помощи столь решительно, что доктор и полицейский велели ему отойти и сами оказали мне поддержку. Разумеется, я согласилась сесть в карету скорой помощи не сразу. Я заметила, что никогда прежде не видела подобных экипажей и что я не хочу ехать в нем, но через некоторое время позволила им уговорить меня, потому что именно это мне и было нужно.

Это была незабываемая поездка. Я расположилась на сидении, покрытом желтым одеялом, а доктор сел возле двери. Большие ворота были открыты, и когда карета тронулась, собравшаяся толпа зевак качнулась назад, чтобы уйти с ее пути. Как упорно пытались они взглянуть хотя бы раз на подозреваемую в сумасшествии особу! Доктор заметил, что мне не нравилось то, как на меня глазеют, и задернул занавеску, прежде осведомившись, желаю ли я этого. Это, впрочем, не остановило людей. Дети бежали за нами, выкрикивая разные типично уличные слова и пытаясь заглянуть под занавеску. Это было интересное путешествие, но довольно непростое. Я держалась за все в карете, за что можно было, а кучер торопился так, словно за нами кто-то гнался.

Глава 6
В госпитале Бельвю

Наконец мы достигли госпиталя Бельвю, третьей остановки на моем пути на остров. Мои усилия увенчались успехом во временном доме и в полицейском участке, так что теперь я была уверена, что сумею не оплошать. Карета скорой помощи резко остановилась, и доктор соскочил на землю.

– Скольких вы привезли? – услышала я чей-то вопрос.

– Всего одну, для помещения в палату, – был ответ.

Неприветливо выглядящий мужчина подступил в карете и, схватив меня за руку, попытался вытащить меня, как будто я была сильна, как слон, и могла воспротивиться. Доктор, увидев отвращение на моем лице, приказал ему оставить меня в покое и сказал, что сам будет сопровождать меня. Он осторожно помог мне спуститься, и я прошла мимо любопытной толпы, собравшейся поглазеть на новую пациентку, с достоинством королевы. Вместе с доктором я вошла в маленькое темное помещение, где было несколько мужчин. Один из них, сидящий за столом, открыл книгу и начал задавать мне все те вопросы, которые мне уже задавали много раз прежде.

Я отказалась отвечать, и доктор сказал ему, что нет необходимости беспокоить меня, поскольку он уже сделал все записи, а я слишком выжила из ума, чтобы рассказать что-нибудь осознанно. Я порадовалась тому, что все было так просто, но, даже сохраняя бесстрашие, не могла не чувствовать слабость от голода. Затем меня приказали отвести в палату для душевнобольных, и широкоплечий мужчина подошел ко мне и схватил меня за руку так грубо, что я вздрогнула от боли. Это рассердило меня, и на миг я забыла о своей роли, повернулась к нему и воскликнула:

– Как вы смеете меня трогать? – он чуть ослабил хватку, и я стряхнула его руку с большей силой, чем сама от себя ожидала. – Я не пойду ни с кем, кроме вот этого человека. – я указала на врача скорой помощи. – Судья сказал, что он должен заботиться обо мне, и я никуда не пойду без него.

На это врач сказал, что он отведет меня, и мы пошли рука об руку, следуя за тем мужчиной, который сперва так грубо обошелся со мной. Мы пересекли ухоженный двор и наконец достигли палат для душевнобольных. Там меня встретила медсестра в белом чепце.

– Эта девушка должна подождать здесь до отправления на пароме, – сказал врач и вознамерился оставить меня. Я просила его не уходить или взять меня с собой, но он заявил, что сначала ему нужно пообедать, а мне придется подождать его здесь. Когда я стала настаивать на том, чтобы сопровождать его, он сообщил, что ему нужно ассистировать на ампутации, и мне не положено там присутствовать. Очевидно, он верил в то, что говорит с сумасшедшей. В тот же миг совершенно безумный крик донесся с задней части двора. Несмотря на всю мою смелость, дрожь прошла по моему телу при мысли о том, что я буду заперта с по-настоящему безумным созданием. Доктор явно заметил мою тревогу и обратился к медсестре:

– Сколько шума от этих плотников!

Повернувшись ко мне, он объяснил, что там строится новое здание, и шум исходил от одного из рабочих, нанятых для этого. Я сказала, что не хочу оставаться тут без него, и он пообещал скоро вернуться, лишь чтобы меня успокоить. Он ушел, и наконец я могла сказать, что теперь я пациентка сумасшедшего дома.

Я вошла внутрь и обозрела окружающую обстановку. Длинный, лишенный коврового покрытия холл был отчищен до той особой белизны, каковая встречается лишь в общественных зданиях. В противоположной части холла виднелись большие железные двери, запертые на висячий замок. Предметы мебели ограничивались несколькими твердыми скамьями и ивовыми стульями. На другой половине холла располагались двери, ведущие, как я верно предполагала, в палаты. Справа от входной двери была небольшая сестринская комната, а напротив нее располагалась столовая. Медсестра в черном платье, белом чепце и переднике, держащая в руке связку ключей, следила за порядком здесь. Вскоре я узнала, что ее зовут мисс Болл.

Немолодая ирландка работала здесь одна за семерых. Позже я выяснила, что ее зовут Мэри, и я была рада узнать, что в этом месте есть столь добродушная женщина. Я не видала от нее ничего, кроме доброты и вежливости. Здесь было лишь три пациентки, как их называли. Я стала четвертой. Я подумала, что мне пора начать свою «работу», поскольку я все еще ожидала, что первый из встреченных мной докторов может признать во мне здоровую и отправить меня обратно «в большой мир». Так что я прошла в дальнюю часть комнаты, представилась одной из женщин и спросила, как ее зовут. Ее звали мисс Энн Невилл, и она заболела из-за перенапряжения после тяжелой работы. Она работала горничной, и когда ее здоровье ослабело, ее отправили в какой-то пансионат для женщин, чтобы она лечилась там. Но ее племянник, работавший официантом и уволившийся, не имел более возможности оплачивать ее проживание в пансионате, так что она была переведена в госпиталь Бельвю.

– У вас есть какие-то нарушения по части рассудка? – спросила я ее.

– Нет, – сказала она. – Доктора задавали мне много разных вопросов и совершенно запутали меня, но моя голова работает нормально.

– Знаете ли вы, что только душевнобольных помещают в эту палату?

– Да, знаю; но что я могу сделать? Доктора отказываются выслушать меня, а говорить что-то медсестрам тем более бесполезно.

Обрадовавшись по ряду причин, что мисс Невилл была столь же разумна, как я сама, я перевела свое внимание на другую пациентку. Я обнаружила, что она действительно нуждается в лечении и ведет себя довольно странно, хотя я видала не так уж мало женщин, принадлежащих к низшему классу, чье душевное здоровье не ставилось под сомнение, хотя они были ничуть не более сообразительны.

Третья пациентка, миссис Фокс, не была расположена к разговорам. Она была очень молчалива и, сказав мне лишь то, что ее случай безнадежен, отказалась говорить больше. Теперь я была более уверена в своем положении и решила, что никто из докторов не убедит меня в моей разумности, пока у меня есть надежда выполнить возложенную на меня миссию. Миниатюрная, хорошо сложенная медсестра вошла в палату и, надев свой чепец, сказала, что мисс Болл может идти обедать. Новая сестра, которую звали мисс Скотт, подошла ко мне и произнесла резко:

– Снимите шляпу.

– Я не сниму ее, – ответила я. – Я жду парома, и я не хочу ее снимать.

– Ни на какой паром вы не пойдете. Вам пора бы уже уяснить, что вы в палате для сумасшедших.

Хоть я и знала это прекрасно, ее бесцеремонные слова потрясли меня.

– Я не хотела идти сюда. Я не больная и не сумасшедшая, и я не собираюсь здесь задерживаться, – сказала я.

– Вам придется задержаться здесь надолго, если вы не будете делать то, что велено. Так что вы снимите шляпу, или я применю силу, а если не сумею, мне стоит лишь дернуть звонок, чтобы вызвать помощника. Снимете шляпу?

– Нет, не сниму. Мне холодно, я хочу оставить ее надетой, и вы не заставите меня снять ее.

– Я все же дам вам еще пару минут, и если вы не снимете ее за это время, я применю силу и, предупреждаю, не буду особо осторожничать.

– Если вы снимите с меня шляпу, я сниму с вас чепец, не иначе.

Тут мисс Скотт позвали к двери, а я, испугавшись, что демонстрация упрямства может служить признаком разумности, сняла шляпу и перчатки и сидела тихонько, уставившись в пустоту, когда она вернулась. Я была голодна и с радостью увидела, что Мэри готовится к обеду. Подготовка была проста. Она пододвинула скамью к одной стороне голого стола и велела пациенткам собраться за ним, потом вынесла небольшие тарелки, на которых лежало по куску вареного мяса и по картошке. Еда не могла бы быть холоднее, чем была, даже если бы ее приготовили неделю назад, и не было никакой возможности посолить или поперчить ее. Я не пошла к столу, так что Мэри подошла к тому месту, где я сидела, и, передавая мне оловянную тарелку, спросила:

– Не завалялось ли у тебя мелочи, девочка?

– Что? – спросила я удивленно.

– Если завалялась мелочь, девочка, можешь отдать ее мне. Они все равно заберут ее у тебя, девочка, так что лучше бы я ее взяла.

Я понимала теперь, о чем она говорит, но мне не хотелось поощрять Мэри, так как это могло сказаться на ее обращении со мной, так что я сказала, что потеряла кошелек, что было недалеко от правды. Но, хотя я не дала ей денег, она не стала ничуть менее доброжелательной. Когда я отказалась от тарелки, в которой она принесла мне еду, она принесла мне другую, фарфоровую, а когда я не смогла съесть и кусочка предложенной пищи, она дала мне стакан молока и крекер.

Все окна в холле были открыты, и холодный воздух начал сказываться на моей южной крови. Когда стало почти нестерпимо зябко, я сказала об этом мисс Скотт и мисс Болл. Но они ответили отрывисто, что я нахожусь в бесплатном учреждении и нечего ожидать большего. Другие женщины тоже страдали от холода, а самим медсестрам приходилось носить толстую одежду, чтобы согреваться. Я спросила, могу ли я лечь в кровать, но они отказали мне. Наконец, мисс Скотт принесла старую серую шаль и, вытряхнув из нее моль, велела мне укутаться ею.

– Эта шаль не слишком хороша на вид, – сказала я.

– Что ж, кое-кому здесь жилось бы легче, не будь у него столько гордости, – заявила мисс Скотт. – В бесплатных учреждениях людям не стоит ждать милостей и ныть.

Я укутала плечи поеденной молью шалью, от которой пахло плесенью, и опустилась на плетеный стул, гадая, что будет дальше и не замерзну ли я насмерть. Мой нос был ледяным, так что я накрыла шалью голову и почти задремала, но тут шаль внезапно отдернули от моего лица, и я увидела незнакомого мужчину, стоящего передо мной рядом с мисс Скотт. Этот мужчина был доктором и сказал вместо приветствия:

– Я уже видел это лицо.

– Так вы знаете меня? – вопросила я с притворным рвением.

– Думаю, да. Откуда ты?

– Из дома.

– А где твой дом?

– Разве вы не знаете? На Кубе.

Он присел рядом со мной, пощупал мой пульс, изучил мой язык и наконец сказал:

– Расскажи мисс Скотт о себе.

– Нет, не хочу. Я не буду разговаривать с женщинами.

– Что ты делаешь в Нью-Йорке?

– Ничего.

– Ты работаешь?

– No, senor.

– Скажи, ты уличная женщина?

– Не понимаю вас, – ответила я с искренним отвращением.

– Я имею в виду, позволяла ли ты мужчинам обеспечивать себя и распоряжаться собой?

Мне хотелось дать ему пощечину, но я была обязана сохранять самообладание, так что я просто сказала:

– Понятия не имею, о чем вы говорите. Я всегда жила в своем доме.

После долгого ряда других вопросов, по большей части бесполезных и бессмысленных, он оставил меня в покое и обратился к медсестрам.

– Определенно, сумасшедшая, – сказал он. – Я полагаю, этот случай безнадежен. Ее нужно поместить туда, где за ней будут присматривать.

Так я успешно прошла вторую медицинскую проверку.

После этого моя уверенность в способностях докторов стала слабее, чем прежде, зато уверенность в себе возросла. Я верила теперь, что никакой доктор не может сказать, безумен человек или нет, пока ситуация не зашла слишком далеко.

Позже в тот же день пришли юноша и женщина. Женщина присела на скамью, пока юноша беседовал с мисс Скотт. Вскоре он вышел из сестринской и, лишь кивнув на прощание женщине, которая была его матерью, покинул госпиталь. Дама не выглядела больной, но, поскольку она была немкой, я не могла узнать ее историю. Во всяком случае, ее звали миссис Луиза Шанц. Она казалась потерянной, но когда медсестры принесли ей шитье, она принялась за него споро и умело. В три часа дня всем пациенткам дали жидкую овсяную кашу, а в пять вечера – чашку чая и кусочек хлеба. Мне повезло: когда они увидели, что я не могу заставить себя съесть этот хлеб или выпить ту жидкость, которая здесь гордо звалась чаем, мне дали кружку молока и крекер, точно такие же, какие я получила на обед.

Когда зажгли газовые светильники, поступила новая пациентка. Это была молодая девушка двадцати пяти лет. Она рассказала мне, что слегла из-за недуга. Ее внешний вид подтверждал это. Она выглядела так, словно страдала сильной лихорадкой.

– Теперь я испытываю нервическую слабость, – сказала она, – И мои друзья отправили меня сюда на лечение.

Я не объяснила ей, где она, и она выглядела довольно спокойной. В шесть пятнадцать мисс Болл сказала, что ей нужно уйти, так что мы все должны лечь спать. Потом каждой из нас – нас теперь было шестеро, – определили палату и велели раздеться. Мне дали короткую фланелевую сорочку на ночь. Медсестра собрала всю одежду, которую я носила днем, поместила ее в пакет, подписала его «Браун» и унесла. Зарешеченное окно было закрыто, и мисс Болл, принеся мне второе одеяло, что, по ее словам, было редкой услугой, оставила меня в одиночестве. Кровать была не слишком удобна. Точнее, она была настолько жесткой, что совсем не прогибалась подо мной, а подушка была набита соломой. Под простыней была расстелена клеенка, и, когда ночь стала холоднее, я пыталась согреть ее. Мои усилия были упорны, но к наступлению утра она все еще была ничуть не теплее, чем когда я ложилась в кровать, и застудила меня почти до температуры айсберга. Наконец, я бросила это дело, сочтя его невыполнимым.