Текст книги "Система"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Люди метались и кричали, пытаясь выбраться. Может быть, поэтому и был оставлен в живых Гольдин, чтобы он смог увидеть, что именно произойдет с ним? Постепенно крики стихали и, наконец, наступила тишина.

Все убитые были утоплены той же ночью. Трупы их никогда обнаружены не будут.

Дело это стало известно благодаря тому, что мать одного из казненных стала искать своего сына. Она знала, что сын остался после службы во Владивостоке, хорошо устроился, получил квартиру и служил в охране. Она знала фирму, которую он охранял. Теперь она стала требовать разыскать своего сына.

Странно это...

Странно это: какая-то мать какого-то охранника заставляет работать прокуратуру Приморья, затеять следствие и остановить "СИСТЕМУ". Разве до этого в "СИСТЕМЕ" не убивали людей, никто не исчезал и ни у кого не было мамы? Убивали и даже очень убивали. "СИСТЕМА" работала не в вакууме, а в крае, забитом спецслужбами и правоохранительными организациями, и можно твердо сказать, что если бы эти правоохранительные организации не охраняли права "СИСТЕМЫ", то она не могла бы вести такую экспансию в Приморье. "СИСТЕМА" работала в четком взаимодействии с "ОБЩЕЙ СИСТЕМОЙ", стала ее частью и уничтожение ее невозможно – слишком тесны связи, слишком плотно срослись все структуры, чтобы можно было безболезненно вырвать живой кусок ларионовской "СИСТЕМЫ". Наверное, поэтому уже здесь в Москве в прокуратуре нам отказались комментировать дело Ларионова, которое велось несколько лет и до сих пор не завершено, сославшись на то, что до решения суда материалы следствия разглашены быть не могут. Рассчитывать на то, что решение суда когда-нибудь появится, не приходится. Приморский суд возвратил дело на доследование, а срок содержания под стражей или истекает, или истек, так что можно ожидать появления во Владивостоке всех героев нашей истории. Они еще понадобятся "ОБЩЕЙ СИСТЕМЕ".

Мы сознательно ограничили в рассказе число преступлений, совершенных "СИСТЕМОЙ" Ларионова. Их было значительно больше, чем здесь отмечено. Порой жертвами становились люди, никакого отношения к "СИСТЕМЕ" не имеющие, как это было в момент взрыва в многоквартирном доме, когда четверо жильцов погибли, а пятьдесят пять лишились крова и всего, что нажили.

Но меньше всего мы хотели потрясти читателя зверствами, и если рискнули рассказать о страшной смерти семи молодых ребят, задушенных в газовой камере гаража, то лишь для того, чтобы всякий читающий этот материал понял: такие "системы" работают без сбоев, являются машиной уничтожения, не знающей жалости. Этого часто не осознают вступающие в "СИСТЕМУ", не совсем понимая, в какой мир они шагнули.

Далее: мы рискнули привести подробную организацию "СИСТЕМЫ", чтобы стало понятно, с каким серьезным, значительным и опасным врагом сталкивается общество в лице многочисленных "систем", расплодившихся за последние десять лет.

И еще: мы предлагаем читателю задуматься над тем, была ли "СИСТЕМА" Ларионова локальным преступным сообществом, уничтожившим себя в результате междоусобных разборок? Погиб ли Полуянов и его сын за попытку бегства из "СИСТЕМЫ" – или возглавляющий разведку Полуянов каким-то образом узнал о намерениях Гольдина уничтожить Ларионовых и должен был исчезнуть, унеся с собой это знание? Быть может, Гольдин, информировавший Ларионова об измене Полуянова, просто провел операцию по дезинформации своего шефа, чтобы получить "добро" на устранение проникшего в его планы лица? И наконец, может быть, само уничтожение Ларионовых было продиктовано не стремлением Гольдина стать во главе "СИСТЕМЫ", а было простым выполнение Гольдиным Заказа, отказаться от которого он не мог. И тогда становится понятным, почему Ларионов, если он об этом догадался, оставил Гольдина в живых, – ведь это была единственная нить, связывающая его с Заказчиком?

Кончено, все это – предположения, которые имеет право высказать журнал, но не могла сделать прокуратура Владивостока, где сначала велось следствие, или Генеральная Прокуратура, продолжившая и завершившая его, и изобличившая преступников. Дело доследуется и, как сказано выше, можно ожидать, что действующие лица скоро окажутся на свободе. Прокуратура оперирует вещественными доказательствами, но журнал вправе оперировать своим пониманием происходящих в Приморье (да и не в нем одном) процессов, знанием деталей грандиозной дележки огромных богатств и своим пониманием логики событий. Нам кажется, что "СИСТЕМА" Ларионова была прочно ввязана в экономику (а может быть и политику) края, влияла на все протекающие в крае процессы, была состыкована с властью в Приморье. Освободится от "СИСТЕМЫ" Приморье не смогло бы, даже сели бы захотело. "СИСТЕМА" нужна Приморью. Не нужны лишь ее лидеры, не совсем верно определившие пределы своих полномочий и попытавшиеся, возможно, прихватить часть не им принадлежавшего каравая. Это и привело к вынесению им смертельного приговора.

============================================

Бандита в России посадить НЕЛЬЗЯ? закон охраняет бандита

Один из наших стажеров, человек молодой и неопытный, пошел в воскресный день на Главпочтамт обменять стодоларовую купюру на рубли. У входа в здание вооруженный солдат в маскировочной форме старательно менял цифры на доске с объявлением курса. Молодой человек в предвкушении приятной процедуры пошутил с охранником: растем или падаем?

У окошка, где меняли деньги, он увидел очередь. Человек, назвавшийся последним, нервничал: фальшивые деньги, столько фальшивок ходит в народе! Он лично погорел на русской сторублевой бумажке. "У вас случаем не фальшивые?" – спросил он у юноши. "Отчего фальшивые?" удивился тот. "А вот вы не знаете, как можно сразу отличить, вот смотрите..." Взяв сто долларов, которые молодой человек трепетно сжимал в ладони, он сложил бумажку пополам...

Все дальнейшее вам известно. На крик молодого человека "охрана, охрана!" появился тот самый охранник с автоматом наперевес, что трудился у входа. Очередь у окошка как ветром сдуло. Молодой человек стоял перед охранником в полном одиночестве, а тот объяснил лениво: "Не знаю, не видел, я ведь как раз отошел в это время".

Молодой человек еще мало жил на свете. Он был наивный и пошел в... отделение милиции рассказать о том, что делается на Главпочтамте. Здоровый внушительного вида дежурный ошарашил его с порога хорошо поставленной руганью. Впрочем, может, это только нашему стажеру показалось руганью, для столичного же милиционера, это была столичная рутина. "Каждый день вы сюда шляетесь, каждый день кто-нибудь прибегает: ах, меня ограбили! Хотели обменят повыгоднее, хотели прибавку получить? Надоели вы нам!"

Возвращаясь домой, стажер припоминал бравого охранника с автоматом, горластого милицейского дежурного, которые, как выяснилось, не только знали о том, какое теплое гнездышко свила себе банда у них под боком, но даже делали похоже, все возможное, чтобы создать этой банде условия для нормальной и плодотворной работы. Ведь иначе бы в отделении приняли потерпевшего и оформили его заявление, а не гнали его громкими криками. Стажер вдруг сообразил, что все эти "альпинисты" из банды, охраны и милиции, связавшиеся в данном конкретном случае в одну связку, не по зубам ему, скромному человеку, и решив: "Черт с ними, с долларами!", живой и здоровый вернулся домой. А там он начал рассуждать таким образом (не будем осуждать его за радикальность рассуждений: все-таки человек был огорчен случившимся с ним, и мог в чем-то хватить через край): скажем, в милиции оказался честный человек, и по факту вашего заявления открыли дело. И предположим, что произошло еще и такое: дело попало к честному следователю. То есть вам на пути попались два честных человека – и дело расследовано. Ему предстоит быть переданным в суд. Но и здесь, рассуждал снедаемый скепсисом стажер, даже если вам попадается еще и честный судья, преступнику все равно есть чем прикрыться. Законом – вот чем, ибо закон на стороне преступника. Он бережно охраняет его права. Да и как иначе: мы ведь строим правовое государство, и не дай Бог, будут ущемлены где-нибудь в чем-нибудь права мошенника.

Стажер во многом был прав. Наш уголовно-процессуальный кодекс был принят в шестидесятом году. Это было время развития космических побед, но никак не преступности. Многое из того, что существует сейчас, просто не существовало, и частно-предпринимательская деятельность, например, называлась фарцовкой, а по-ученому – спекуляцией. Не было понятия "организованная преступность". Да и откуда ему было взяться под присмотром КГБ? В те времена "свобода" могла приснится нашей руководящей силе только в страшном сне.

Уже давно мы так не живем. Живем в другом государстве, с другими преступлениями и другими преступниками, но по тому же кодексу. Понятий "мафия", "коррупция" как не было, так и нет. Это радио все трещит и газеты пишут: "мафия", "мафия"... А ее у нас нет. Нету никакой ни мафии, ни коррупции. А это значит: судим мягко, гуманно. Но вот, предположим, все-таки судим, предположим, преступник уже взят и сидит за решеткой. Сколько он может сидеть? Сколько времени у следствия?

В старом кодексе срок содержания под стражей обвиняемого составлял девять месяцев. Поскольку дела были небольшие, не представлявшие большой сложности, следствие успевало закончить расследование и ознакомить с ним обвиняемого в этот срок: девять месяцев. Вот ты хочешь ознакомится с делом, бери ознакомляйся, читай его хоть десять лет. В зачет определенных законом девяти месяцев эти десять лет не идут.

Были случаи больших, сложных дел – и сроки по ним продлевались Президиумом Верховного Совета РСФСР; таким образом, дела удавалось закончить без освобождения обвиняемых из-под стражи. В июне девяносто шестого Конституционный суд вынес решение о признании положения статьи 201 о сроках ознакомления с делом не соответствующим Конституции и предложил Думе привести это несоответствие в соответствие. Дума привела, и теперь держать тебя взаперти больше полутора лет никто не имеет права. Если ты хочешь глубоко ознакомится с делом – вот тебе свобода, знакомься в свое удовольствие, потому что по истечении полутора лет тебя не имеют права держать.

Конституционному суду за это решение – орден! Думе – два ордена!

Преступный мир салютовал этой поправке из всех орудий. Повально пошли тугодумы, любители вчитываться в текст, поклонники детектива из собственной жизни. Они читают, часы тикают, и срок бежит. Пробежало полтора года – добро пожаловать на волю! Конституционный суд, воздев очки на нос, ответит, конечно: а вот у нас тут оговорка, что работники следствия имеют право обратится в суд, и суд, обратившись к делу, может продлить срок содержания под стражей. А на это ответил симпатичный толстяк, коммунист-сталинист Игорь Губкин, он сидит сейчас в тюрьме за попытку взорвать памятник Петру I работы другого симпатичного толстяка Зураба Церетели. В интервью телевидению Игорь Губкин произнес очень мудрое изречение собственного производства. "Власть ФСБ, – сказал он, – у нас распространяется лишь до суда, а дальше у нас – слава Богу! – есть коррупция". Так что, уважаемые конституционники, суд может продлить, а может и не продлить.

Срок содержания под стражей законом определен в два месяца. Но может быть продлен до полутора лет. После каждого продления обвиняемый может обжаловать решение о продлении в суде, и суд вполне может с продлением не согласится. Тем более что решает это суд, находящийся в районе следственного изолятора. Следователь сидит в Москве, а судья в Приморье, под пристальным наблюдением системы. Ему, судье, что жить надоело?

Судья вправе отпустить арестованного, надо лишь признать недостаточными мотивы, по которым арестован бандит. Следователь считает, что пять – десять трупов на совести данного бандита, а судья считает, что это плохо доказано, и отпускает преступника под залог. Опротестовать это решение по закону не может никто. Даже Верховный судья. А чем руководствуется судья в своем решении, ну-ка поищем, как об этом написано в кодексе? А вот как: "Руководствуясь своим внутренним убеждением". Хорошее – согласитесь – руководство к действию для судьи? "Свое внутреннее убеждение"?

По "внутреннему убеждение" судьи Владивостока Максим Иванович Мангутов, бывший прокурор, один из очень видных деятелей "СИСТЕМЫ" прав, когда опротестовывает продление срока содержания под стражей, поскольку подпись на постановлении, по его мнению, не совсем внятно читается. Судья соглашается, и "по внутреннему убеждению" отпускает Мангутова на свободу под небольшой денежный залог. Не будем осуждать судью. Он, может, сидит под дулом пушки, наставленной прямо в окно. Или является близки другом Мангутова. Не хотим осуждать и следователя, ведущего это дело, за отказ встретится с нами и прокомментировать решение судьи. У него, наверное, тоже не бронежилет вместо пиджака. Но мы не можем не спросить наших законодателей, с увлечением обсуждающих, был ли голым министр Ковалев, за дело или без дела получил Кох свои сто тысяч и прав ли Коржаков, оповестивший мир о том, что члены Политбюро могут так просалютовать из заднего прохода, что американские авианосцы скроются за горизонт, удрав в свою Америку. Нам надо бы спросить Думу: почему страна сверяется со старым кодексом и почему у нас все не находится времени заняться этим вопросом? И есть ли гарантии, что новый кодекс будет действительно охранять от преступников, а не охранять преступников?

Если судья отпустил преступника из-под стражи, если он посчитал дело "недостаточным" или нашел в нем мелкие недочеты вроде нечеткой подписи или сухого таракана, следствие – по закону – уже не может потребовать ареста по данным мотивам. Оно должно искать новые, неизвестные обстоятельства. А между тем преступник гуляет на свободе, исчезают свидетели, потерпевшие, и может исчезнуть сам преступник.

В деле "СИСТЕМЫ" за время содержания под следствием было убито двенадцать потерпевших и свидетелей.

Путешествующие по всей стране дела, тонны бумаги, перевозимой от места следствия к месту суда, новые следственные эксперименты, полеты на место убийств, новые понятые, новые улики – вся эта бюрократическая волокита порождена с единственной целью: не мешать преступлению, создать самые благоприятные условия для преступника.

Преступник может в последний момент отказаться от данных ранее показаний (В Америке, например, учитываются и являются действенными все показания). Откуда взялась эта норма, это право суда не учитывать показания, добытые часто с огромным трудом, ценою жизни кого-то из свидетелей, если преступник решил в суде отказаться от них, это нам понятно. Она взялась из памяти о кошмарах тридцать седьмого, но тридцать седьмым не пахнет, а вот разгулом пахнет. И невозможностью для обывателя нормально жить в своей стране.

Следствие беззащитно и беспомощно. Против следствия работает все: и законы, и судьи, и адвокаты, которых сейчас уже стали на бандитские деньги учить, сбивать в гильдии и содержать. Через адвокатов осуществляется связь с судьями – это известный и почти легальный канал связи.

Все отдано на откуп судье, который ни перед кем не отвечает, никому не подотчетен, которого нельзя практически отозвать, потому что он "независим" и сидит на своем месте "пожизненно". У нас в стране нет такой категории граждан, которым была бы гарантирована пожизненная синекура. Избирается президент, и ему можно объявить импичмент, можно отправить в отставку, как и правительство; можно объявить банкротство банка, проверить и посадить банкира; можно отозвать депутата. Единственное лицо во всем государстве, которое не отвечает за свои грехи, а порой и преступления, – это судья. Даже если вы исхитрились и записали на видео момент дачи судье крупной взятки, ваш материал не будет принят к рассмотрению, потому что у вас нет права на запись.

Поэтому к пессимистическому замечанию Иссы Костоева, взявшего Чикатило ("Профессионал. Как жить в России", №1), о том, что "никому ничего не нужно", мы относимся с большим пониманием. Мы разделяем тревогу этого честного человека и обращаемся с призывом к нашим читателям: напишите нам, что вы думаете об этой самой обсуждаемой проблеме борьбы с преступностью? Что вы думаете о широких полномочиях, данных судьям? Какими видите вы перспективы разворачивающейся пока что на словах борьбы я явлением, которое становиться в нашей стране "СИСТЕМОЙ"?

Отдел политики