Текст книги "Рынок на обочине"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Автор неизвестен
Рынок на обочине

Рынок на обочине

...Едем мы однажды с Трофимычем по дороге... Вернее, едет Трофимыч, а я за штурмана заседаю: в тот день был его черед с нашим механизмом бороться.

Мастерство оттачивать. А день выдался, я вам скажу, особенный. Зима на дворе, январь. Только-только очередной решающий этап экономической реформы грянул: цены либерализовали. Отпустили маленько. Трофимыч в связи с этим торжественным событием мелкие деньги по 5-10 тысяч в карманы брюк из портмоне переложил.

Говорит, что за колбасой с чемоданом ходить не солидно. Но день был необычный не поэтому. К реформам-то мы за восемь лет сплошных перестроений привыкли, всей душой привязались. Политики в этом вопросе своими нестандартными решениями знатно нас поднатаскали. Один пореформит пару-тройку годков – приболеет с пенсией в три лимона, персональной машиной ручной сборки и охраной, численностью до взвода с табельным огнестрельным оружием, чтобы случайные прохожие не мешали ему про былые политико-экономические художества мемуары строчить на приватизированной даче с участком размером с княжество Мона ко, центральным отоплением и противоатомным убежищем. Другой новые деньги с орнаментом в оборот запустит, бабушек со "смертными" в колонну по три у сбербанков выстроит, устроит с дружками комедию при поддержке танков и на Матросскую тишину... Третий...

Четвертый...

Короче, из-за каких-то там цен день особенным не покажется. Шибко притерлись мы к таким выкрутасам.

А дело было в погоде. Зимы-то в последние годы стоят теплые, бляклые какие-то, слякоть... А тут ни с того, ни с сего грянуло минус 30! И с ветерком. Стужа лютая! А нам с Трофимычем, как назло, приспичило выехать на просторы Московской области по очень важному делу. Понятно, с утра стартер даже на пол-оборота не сдвинулся. Ну, этим нас не возьмешь! Поймали мы грустного таксиста, зацепились веревкой за его рессору, махнули кругов десять вокруг района и завелись. Минут за сорок мотор прогрелся до комнатной температуры, и мы поехали. По радио музычку изловили, чтобы разные стуки, скрипы и бряки нашего лимузина слух не резали и фурыкаем потихоньку. Машин вокруг почти совсем нет. Воскресенье.

"Чайники" по гаражам и стоянкам своих железных коней держат, моторесурс берегут, чтобы летом, по выходным нашу кровушку до капли выпить. Кто-то по причине крутой холодрыги завестись не может. Вообщем, пустыня Гоби, а не Варшавское шоссе.

Правда, иномарки разных СП и МП изредка провжикают, небрежно нас обойдут и укатят. В другой день, при плохом настроении можно и с ними пободаться: в большинстве на этих "Ниссанах" и "БМВ" ездят всякие биржевики и кооператоры с ограниченной ответственностью. И гоняют они на двухсотсильных моторах дюже прямолинейно, пытаясь здоровой "гашеткой" компенсировать пробелы в тактике и стратегии, которые вместе с правами на Рижском рынке не продаются.Но при наших ямах, "плотняке" и изделиях Кременчугского автозавода в левом ряду этого маловато...

Ладно. Фырчим мы, короче, по "варшавке" и заходит у нас душевный разговор о рыночной экономике, которую бойко и однобоко насаждают на каждом углу в ларьках здоровенные битюги комсомольского возраста, толкая ни в чем неповинному населению "Пшеничную" по 20 "штук" из соседнего гастронома и трусы по четверть лимона, при виде которых мосье Кардена немедленно хватил бы апоплексический удар.

Трофимыч пытается втолковать мне теорию, что любой товар стоит столько, сколько за него могут заплатить. А я, находясь на более правой позиции, убеждаю его, что весь наш рынок – махровая спекуляция, за занятие которой на заре своей власти рабочие, крестьяне и матросы "рыночников" старшего поколения без суда и следствия расставляли у первой попавшейся вертикальной поверхности и, смачно выплюнув самокрутку, кардинально перевоспитывали с помощью изобретения господина Мосина, образца 1898 года, калибра 7,62.

– И хоть жили мы, – говорю, – не богато, но моя мать при виде ценника на сосисках и сметане корвалол пивными кружками не глотала, а батя с получки выпивал на заводе с друзьями стаканчик "Столичной" от души, а не мерил, как нынче, дозу самогонки аптечной мензуркой, рукавом не занюхивал и слезою горькой не запивал.

Трофимыч опять свои доводы проталкивает: конкуренция, монополия, инфляция...

– Чего ты понимаешь? – говорит. – Серость! Ты даже основ-то не слышал. Ну, что такое лизинг? Холдинг? Бартер?

Раскричался, руками размахивает. Хоть на трибуну с графином выводи. Того гляди слюна пойдет.

– Ты, – замечаю, – не ори. И руками руль хоть изредка придерживай. А то вляпаешь какому-нибудь своему другану-брокеру поперек "Мерседеса", и он с нас по всем волчьим законам твоего рынка всю шкуру до костей соскребает.

Так, слово за слово, по ходу этой деликатной дискуссии выехали мы за город. И вдруг Трофимыч берет резко вправо и притормаживает. С пятого качка тормоза у нас насмерть берут. Останавливаемся.

– Пойдем,– говорит Трофимыч. – Поможем.

Я ногтями две недели нестриженными лобовое стекло поскреб, которое от жгучего мороза льдом изнутри покрылось и через образовавшуюся амбразуру вижу любопытную картину.

Стоит перед нашим бампером на обочине ВАЗ-21099. "Мокрый асфальт".

Ну, это ладно. С шедеврами Тольятти мы свыклись. Но рядом с этой "девяносто-девяткой" располагается с поднятой рукой, прямо скажем, не рядовая дама лет двадцати пяти в роскошном полушубке, джинсах и сапогах, какие мой товарищ жене купил, предварительно продав машину и телевизор.

– Ага,– говорю,– джентельмен! У тебя дедушка в палате Лордов часом не заседал?

Иди, замерзай с ней на пару вместе со своими рынками и биржами. Как станете цвета ее машины, я вас сюда перенесу. Котяра...

– Пойдем, – упирается Трофимыч. – Продолжим прения на свежем воздухе.

– Сейчас, – бурчу,– из этого "асфальта" небось кавалер с канистрой вылезет и бензин клянчить начнет. А подружку свою живцом на такого долдона, как ты, выставил. И совсем было я приготовился с тепого плацдарма лицезреть дальнейший разворот событий, как возникла в моей, одурманенной Трофимычевыми теориями голове одна коварная мысль.

– Ладно, – говорю. – пойдем. Но поклянись мне страшной клятвой, как клялся давеча крупный теоретик Егор Гайдар о неизбежности светлой жизни, что в мои действия ты встревать не будешь, а в случае чего, станешь только поддакивать и одобрять, кивая головой в такт моей речи.

– Чего это ты удумал? – прищуривает глаз Трофимыч.

– А то, – отвечаю, – что проведу я сейчас с тобой выездной семинар, этакую лабораторную практическую работу, и окуну твои отравленные мозги в гнилое болото наших рыночных отношений, кои ты мне битый час с пеной у рта пропагандируешь.

Выхожу я с этими словами из машины, вдыхаю полные легкие чистого льда, и надувшись от избытка собственного достоинства, как младший ученик автослесаря на станции техобслуживания во время замены предохранителя в присутствии клиента, двигаюсь походкой Людовика XIV в сторону крепко взгрустнувшей дамы.

А надо заметить, что помадка "от Диора" на ее губках уже заиндеветь успела, и бьет ее трясучий колотун, как нашего сварщика Геннадьевича наутро после аванса.

– М-м-маш-ш-ш-шина...– говорит.

– Что машина?! – строго спрашиваю я, а сам на полушубок глаз кошу: хоть и богатый мех, а в такой морозище против нашей телогрейки – туфта.

– Это песец? – интересуюсь, чтобы разговор завязать.

– Сами Вы песец! – вспыхивает барышня, будто я нецензурно выговорился. – Это – норка...

– Подумаешь, – говорю. – сами-то, небось, передний бампер от спидометра не отличаете, а за руль хватаетесь: А я из мехов только ондатровую шапку на соседе видел. Могу, случайно, бобра с нутрией и спутать:

И тут Трофимыч в нашу светскую беседу бесцеремонно так вмешивается.

– Пардон, -говорит, – мадам, моего друга за дерзость и бестактность, невежественно допущенные в отношении Вашего очаровательного манто. У него большое горе – он вчера ненароком сломал любимый рожковый ключ на 32, которым регулировал карбюратор "Солекс" в "Ламборгини – Дьябло" жены Чрезвычайного и Полномочного посла одной, прямо на глазах развивающейся державы. Однако, позвольте полюбопытствовать: какая скрытая неполадка этого сверкающего седана заставила столь прелестное создание молить о помощи меня и моего неотесанного товарища в столь не способствующий капитальному и мелкосрочному ремонту час?

Я даже рот открыл от удивления, сравнивая эти соловьиные трели с теми междометиями, которыми Трофимыч клял намедни всех подряд – от изобретателя двигателя внутреннего сгорания до начальника автобазы, гукнувшись в яме головой о редуктор заднего моста.

А "мадам" аж порозовела от удовольствия. Разомлела. Того гляди ручку для поцелуя подаст.

– Видите ли, – щебечет Трофимычу. – Мой муж подарил мне эту машину на годовщину свадьбы. Я, вообще-то, хотела "Вольво" или "Мицубиси", но он...

– Слушайте, гражданка, – вежливо перебиваю я эти воспоминания, одновременно наступая Трофимычу на ногу, чтоб он ей того-гляди шаркать не начал. – У меня на ногах, как видите, не унты, и я с ненцами по Крайнему Северу оленей не гонял. И посему смею Вам заметить, как сказал бы мой коллега по учебе в народной школе изысканных манер при автобазе N 1, что на улице "не травка зеленеет, солнышко блестит", а чудом незаконченное средне-специфическое механосборочное образование позволяет нам отличить "Запорожец" от "Феррари". Поэтому, трогательные семейные истории доскажете потом, а сейчас говорите коротко: что с машиной?

– Внезапно перестал работать двигатель.

– Понятно: заглохла. Бензин давно заливали?

– Час назад.

– Покажите пальцем – куда лили?

– Ну, знаете...

– Знаю. Один мой знакомый три месяца доливал тосол в бачок опрыскивателя лобового стекла.

Выясняется, что местоположение крышки бензобака даме знакомо. Пришлось покрутить мотор стартером, и убедившись, что он, вместе с аккумулятором находится вне подозрения, открывать капот. Зоркий в своих лупах Трофимыч соскочивший раз'ем коммутатора с ходу узрел, но его попытку устранить неисправность я пресек моментально, прошипев: "не тяни грабли", и, отдавив ему вторую ногу, столь стремительно захлопнул капот, что он едва успел эти самые "грабли" убрать.

– Дело, тут, сложное, трудное, практически невыполнимое, – радостно потирая руки говорю я обладательнице "очаровательного манто" сладким задушевным баритоном, после чего сгребаю Трофимыча в охапку и, пока он не начал разглагольствовать об электрооборудовании, со словами "помнишь Виктор с этим две недели бился" тащу его к нашей машине.

– Ну, сделайте хоть что-нибудь! – восклицает дама, дойдя в своем вопле до ля-бемоль второй октавы.

– Можем подвезти до электрички, – галантно предлагаю я, представляя как смотрится норка на фоне изрезанных сидений поезда и, взятых явно не от Матфея и Луки, надписях на стенках тамбура. – Что касается автомобиля, то в нем сгорело очень важное реле, без которого ее не заведут даже в "конюшне" Мак-Ларена.

Впрочем, это долгая и утомительная электромагнитная история, которую мой товарищ, известный своим красноречием, расскажет Вам от "А" до "Я" по дороге на станцию, включив в свою лекцию краткие биографии Яблочкова и Лодыгина, ленинский план ГОЭЛРО и теорию Майкла Фарадея.

Тут дама совсем обмякает. Как княжна Тараканова во время потопа. Того гляди в рев ударится.

– А у Вас нет этой детали? – спрашивает.

– По чистой случайности одно завалялось, – говорю, извлекая из "бардачка" реле включения стеклоочистителя, приказавшее долго жить во время незабываемой московской Олимпиады 1980 года. У дамы дух захватило. Как-будто я ей бриллиантовое колье показал, прямо с шеи английской королевы снятое. Пришлось даже дать подержать ненадолго.

– А оно работает?

– Как швейцарские часы "Ролекс". На стенде вчера проверяли.

– Сколько?

Вот этого перехода на "сермяжную правду жизни", как говаривал В.Лоханкин я и ждал. Осмотрел я еще раз внимательно манто и машину, подбросил реле на ладони, и приговор вынес:

– Сотку!

– Рублей? – с готовностью предполагает дама.

– Доллаpов, девушка, – остужаю я ее радость решительным тоном, которому позавидовал бы даже Понтий Пилат, – пpи всей нашей гоpдости за отечественные денежные знаки, мы, извините, пpедпочитаем СКВ.

– Ну, это слишком...

– Каждая вещь в условиях рынка стоит столько, сколько за нее могут заплатить в данный момент и в конкретной ситуации, – глядя в замерзшие очки Трофимыча взглядом боярыни Морозовой с полотна Василия Сурикова произношу я. – Так что, извините, что отнял у Вас столько времени. Надеюсь, что в следующей машине будет ехать истинный джентльмен, который отдаст Вам свое реле и останется замерзать, как герой известной народной песни о ямщике.

– Черт с вами! Ставьте!

– Прошу учесть, что наша фирма за установку плату с клиентов не берет!

Получив деньги, я усаживаю девушку за руль, открываю капот и блок предохранителей и, положив на блестящие и чернеющие реле только что выданные мне пять поpтpетов господина Джексона, защелкиваю крышку. Ну, и разъем коммутатора на всякий случай на место пришпандориваю. Мотор, естественно, заводится моментально.

– Только обязательно скажите мужу, чтобы на ночь вытащил реле, – с обаятельной улыбкой произносит Трофимыч. – Оно очень боится морозов...

–...И...– вырывается было у меня небольшое добавление, но Трофимыч изо всех сил наступает мне на ногу.