Текст книги "Начало Белой борьбы и ее основоположник"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

"Наступило гробовое молчание. Государь поднялся и уставил свой взор на занавешенное окно, очевидно не сознавая, что он делает. Его в обыкновенное время неподвижное лицо, приняло искаженное выражение, которое мною еще ни разу не наблюдалось. Было заметно, что в его душе происходила ужасная борьба. Наступившая тишина ничем не прерывалась, окна и двери были затянуты, ни один звук не мог проникнуть снаружи. О если бы наконец закончилось это нестерпимое молчание.

"Вдруг Император Николай Александрович резко повернулся к нам и твердым голосом заявил:

– Я решил ... Я решился отречься от Престола в пользу моего сына Алексея. Благодарю вас за вашу примерную, верную службу. Я надеюсь, что будете служить также верно и моему сыну. "Момент был глубоко волнующий. "После того, как Государь обнял ген. Рузского и осчастливил нас теплым рукопожатием, он медленно, размеренными шагами пошел в свой кабинет.

"Мы, которые присутствовали при этой сцене, склонили благоговейно наши головы перед мужественной выдержкой, которую Император Николай {78} Александрович проявил в эти тяжелые и ответственные минуты.

"Как обычно случается в моменты сильных душевных возбуждений, наши нервы вдруг не выдержали. Я вспоминаю туманно, что сейчас же после ухода Государя кто-то к нам подошел и начал с нами разговаривать. По-видимому, это были господа из Императорской Свиты. Каждый стремился что-то сказать, говорить, но только не о том, что казалось в этот момент наиважнейшим, наиглавным . . .

"Неожиданно снова, вышел Государь В руках он держал два телеграфных формуляра, которые он передал ген. Рузскому с просьбой опубликовать содержание. Эти бумаги Главнокомандующий передал мне для исполнения.

"Нет той жертвы, которой я бы не принес во имя действительного счастия и спасения нашей горячо любимой Родины . . . (дальнейшее известно) – было написано рукой Государя.

С этими обращенными к Председателю Государственной Думы словами, как бы запечатал Николай Александрович принятое им решение.

"Во имя счастья, спокойствия и спасения моей горячо любимой Родины, я отрекаюсь от Престола в пользу моего сына. Я прошу всех служить ему верно и нелицемерно – гласила, вторая телеграмма, которая была адресована Начальнику его Штаба. "На какие благородные чувства был способен {79} этот Человек – подумал я несчастье которого состояло только в том, что ему плохо советовали.

"Около 10 ч. вечера я получил известие, что поезд с гласными Думы (Шульгин и Гучков) должен сейчас прибыть, и поэтому я снова поехал на вокзал".

Из последней фразы явствует, что Шульгин и Гучков прибыли во Псков уже после отречения .... Государя.

Соколов,– судебный следователь при Врем. правительстве записывает 1-го марта 17 г.

"Состоялось секретное заседание членов временного комитета Думы. Все сошлись на том, что надо во что бы то ни стало сохранить монархию для блага России, пожертвовав Царем. Гучков сказал: "Единственная возможность сохранить Императорский Режим и Династию Романовых, это добровольное отречение Государя в пользу сына или брата".

Когда ген. Алексеев посылал телеграммы Главнокомандующим по указанию из Пскова, он приказывал послать ответы непосредственно Его Величеству во Псков. Государь запрашивал, Государь должен их получить непосредственно. Лишь копии должны были быть присланы в Могилев.

Но Главнокомандующие предпочли послать свои ответы в Ставку ген. Алексееву.

Когда эти ответы были получены от Главнокомандующих через несколько часов после запроса {80} (2-го марта в 10 ч. 30 м.), ген. Алексеев препровождает их во Псков и от себя пишет Государю:.

"Всеподданнейше представляю Вашему Императорскому Величеству полученные мною на Имя Вашего Императорского Величества телеграммы"... – приводятся тексты телеграмм Главнокомандующих и ген. Алексеев сопровождает их своим заключением:

"Всеподданнейше докладывая эти телеграммы Вашему Императорскому Величеству, умоляю безотлагательно принять решение, которое Господь внушит Вам, – промедление грозит гибелью России..."

Здесь интересно отметить, что у Ольденбурга, описавшего этот момент пересылки телеграмм Главнокомандующих Государю ген. Алексеевым, эта же самая теперь историческая фраза приведена следующим образом:

"Всеподданнейше докладывая эти телеграммы Вашему Императорскому Величеству, умоляю безотлагательно принять решение... здесь Ольденбургом ставится многоточие и дальше продолжает сам Ольденбург: "конечно об отречении" – о чем в оригинальном документе нет и помину. Вот как безответственные историки переиначивают даже исторические документы на свой лад.

Что касается еще одного подтверждения того, что телеграммы Главнокомандующим были посланы не по личной инициативе ген. Алексеева, а по {81} требованию из Пскова, приводятся слова ген. Данилова:

"Из-за того, что дело получало новый оборот, Государь выразил свое согласие на предложение ген. Рузского – обождать с принятием окончательного решения до получения ответов от Главнокомандующих".

Ожидая ответы от Главнокомандующих, Государь, конечно, не мог не знать, что запросы были посланы, это логично. Ведь из-за этих ответов были даже отложены переговоры.

Продолжает ген. Алексеев свой верноподданный доклад следующими словами: – "промедление грозит гибелью России. Пока армию удастся спасти от проникновения болезни, охватившей Петроград, Москву, Кронштадт и другие города, но ручаться за дальнейшее сохранение воинской дисциплины нельзя. Прикосновение Армии к внутренней политике будет знаменовать неизбежный конец войны, позор России и развал ее. Ваше Императорское Величество горячо любите Родину и ради ее целости, независимости, ради достижения победы соизволите принять решение, которое может дать мирный и благополучный исход из создавшегося более чем тяжелого положения. Ожидаю повелений. Ген. Алексеев. № 1878. 2-II-17 г. 14 ч. 30".

И здесь ген. Алексеев заканчивает свое донесение словами: "ожидаю повелений".

Как же это можно сочетать с вынуждением отречения? {82} Что касается обвинения персонала Ставки в сочувствии революции небезынтересно привести заметку Мельгунова по этому поводу – "Возрождение" тетр. 22 стр. 146:

"Повествование о настойчивых, но безрезультатных попытках предусмотрительных людей в Ставке убедить Царя 27-II-17 г. в необходимости перейти к парламентскому строю, должно быть отнесено к числу легенд, родившихся в аспекте мемуарного восприятия прошлого".

Появилось также много толков о якобы происшедшей задержке в отправке войска с фронта в столицу для подавления мятежа, а некоторыми даже указывалось, что приказ Государя вообще не был исполнен и никаких войск к столице двинуто не было. Для сохранения исторической правды следует напомнить, что после получения тревожных телеграмм из Петрограда от военного министра от 27-го февраля 17 г. ген. Алексеев докладывал Государю о необходимости отправки войск в столицу и получил на это согласие.

27-го февраля ген. Алексеев по аппарату разговаривает непосредственно с ген. Даниловым, начальником штаба Северного фронта.

"Ссылаюсь на телеграмму Главнокомандующему Северным фронтом Военного Министра от сегодняшнего числа № 197. Государь Император повелел:

"Генерал-адъютанта Иванова назначить {83} Главнокомандующим Петроградского Военного Округа. В его распоряжение возможно скорее отправить от войск Северного фронта в Петроград два кавалерийских полка, по возможности из находящейся в резерве 15-ой дивизии, два пехотных полка из самых прочных, надежных. Одну пулеметную команду Кольта, для Георгиевского батальона. Нужно назначить прочных генералов, т. к. по-видимому, ген. Хабалов растерялся и в распоряжение ген. Иванова нужно дать надежных, распорядительных и смелых помощников. Войска нужно отправить с ограниченным обозом и организовать подвоз хлеба и припасов распоряжением фронта, так как трудно сказать, что творится сейчас в Петрограде и возможно ли там обеспечить войска заботами местного гарнизона. Обстоятельства требуют скорого прибытия войск, поэтому очень прошу соответствующих распоряжений и сообщите мне, какие полки назначены для уведомления ген. Иванова, который ускоренно отправляется 28-го февраля с Георгиевским батальоном. Такой же силы наряд последует от Западного фронта, о чем иду говорить с ген. Квецинским. (Нач. штаба Западного фронта – М. Б.) Минута, грозная и нужно сделать все для ускорения прибытия прочных войск. В этом заключается вопрос нашего дальнейшего будущего. До свидания. Алексеев".

Таким образом приказом ген. Алексеева были назначены к отправке следующие войска: {84}

С Северного фронта 67-ой Тарутинский 68-ой Бородинский 15-ый Уланский Татарский 3-ий Уральский каз. полк.

С Западного фронта 34-ый Севский 36-ой Орловский 2-ой Лейб Гусарский Павлоградский 2-ой Донской каз. полк.

С Юго-западного фронта Л. Гв. Преображенский полк Л. Гв. 3-ий Стрелковый Его Величества полк Л. Гв. 4-ый Стрелковый Императорской Фамилии полк Л. Гв. Уланский Его Величества полк

Отправка войск с Северного и Западного фронтов происходила 28-го февраля и 1-го марта, с Юго-западного фронта предназначенные к погрузке войска должны были выступить 2-го и 3-го марта.

Кроме того, следует подчеркнуть, что ген. Алексеев советовал Государю отправиться в район расположения гвардейских частей на время беспорядков, именно для того, чтобы Государь находился в сфере надежных и верных ему войсковых частей.

Из Могилева ген. Иванов выехал в 11 час. 28-го февраля на станцию Дно через Витебск. В 9 час. 1-го марта ген. Иванов прибыл в Царское Село. Его вагон был прицеплен к отправленному из {85} Ставки эшелону Георгиевского батальона на станции Орша.

67-ой Тарутинский полк дошел до станции Александровская, как и требовалось по дислокации.

68-ой Бородинский – прибыл в Лугу под командой полк. Седачева. В Луге этот полк был разоружен ротмистром Вороновичем, представителем местного совета солдатских депутатов, который уже успел там образоваться. Другие полки с Северного фронта все это время находились в пути между Псковом и Дугой.

Интересно спросить, каким образом сведения об отправке войск в столицу для подавления мятежа, так расходятся, что в печати даже сообщается, будто приказ Императора исполнен не был? А факт разоружения 68-го Бородинского полка в Луге ротмистром Вороновичем, – что же это фантазия наших историков? Из-за восстания в Луге и угрозы со стороны ротмистра. Вороновича, царские поезда задержались во Пскове и не смогли продвинуться в Царское Село.

Еще до революции, во время исполнения должности Начальника Штаба Верховного Главнокомандующего генералом Гурко, в отсутствии по болезни генерала Алексеева (до 20-II-17 г.), поднимался вопрос об отправке в Петроград некоторых гвардейских полков, ввиду появления некоторых симптомов готовящегося мятежа (охтенское восстание рабочих и переход воинских частей на {86} сторону восставших). Но ген. Хабалов, Командующий Петроградским Военным Округом, тогда ответил, что нет места для размещения этих полков и, что нужно время, чтобы подготовиться к размещению. Вопрос оставался открытым и генерал Гурко дальше не предпринял никаких шагов. Ген. Хабалов тоже молчал, и, очевидно, считал, что может рассчитывать на верность имевшихся в его распоряжении войск в случае возникновения беспорядков.

Кроме того это предложение об отправке надежных войск в Петроград было сделано Государю. Совершенно ясно, что никто без санкции на это Государя такого приказа отдать не мог. Следовательно, нужно было считаться с державной волей Императора, и самоличных выступлений в то время быть не могло. Войска гвардии могли быть отправлены в Петроград только после получения повеления Государя.

*

После своего отречения от Престола 2 марта около 3-х ч. дня. Государь Император решил возвратиться в Ставку.

3-го марта днем, в Ставке стало известно, что туда прибывает поезд Государя Императора из Пскова и что литерные поезда ожидаются к вечеру. Ген. Алексеев отдал распоряжение, чтобы в Ставке, во время пребывания Государя Императора, ничего не изменилось, чтобы жизнь текла по своему обыкновенному руслу, и что всем чинам штаба надлежит при обращении величать {87} отрекшегося Императора его прежним титулом – "Ваше Величество".

В этот день ген. Алексеев чувствовал себя лучше и встал с постели.

Был сильный мороз. Небо было пасмурное, темные тучи заслоняли горизонт, и это еще сильнее влияло на настроение офицеров Ставки. И так уже было пасмурно на душе. Грозные предчувствия ложились тяжелым бременем на сердце. Рушились вековые устои Государства, как бы уплывали традиции старины. Нарождалось что-то новое, грозное, стихийное.

Генерал Алексеев приказал всем офицерам, кроме очередных дежурных, собраться на вокзале станции Могилева к 7 час. вечера для встречи Государя. Прибытие царского поезда ожидалось не на главный вокзал, а на перрон одной из боковых веток. Встретить Государя прибыли Великие Князья, находившиеся в это время в Ставке, все высшие чины штаба и генерал Алексеев, который решил быть во что бы то ни стало на вокзале, несмотря на свое общее недомогание. Начальник станции известил, что царские поезда приближаются к Могилеву. Господа офицеры стали приводить себя в порядок и всех охватило волнение.

Медленно подошел поезд к перрону и остановился. Великие князья и господа офицеры стали на вытяжку перед поездом и ожидали выхода Государя. Но Государь не покидал вагона и вызвал {88} к себе первым ген. Алексеева. Великие князья и все остальные начальствующие лица остались с офицерами на перроне. Разговор Государя с ген. Алексеевым продолжался минут 15, и только после этого Государь вышел в сопровождении ген. Алексеева на перрон. Мороз точно еще больше усилился. Всем стало как то невыносимо холодно. Лицо Государя было спокойное, но грустное.

Он поздоровался с Великими Князьями и потом стал обходить по очереди всех выстроившихся на перроне офицеров, пожимая каждому в отдельности руку. Полковник Б. Н. Сергеевский, по описанию которого пишутся эти строки, стоял последним. Он был задержан в штабе по службе и явился на перрон в последний момент уже после прихода поезда, и поэтому имел возможность внимательно следить, как Государь обходил офицеров. Было заметно, что Государь стал сильно волноваться. Он крепко пожимал каждому руку и иногда подолгу всматривался в глаза. Подошел Государь и к Б. Н. Сергеевскому и крепко сжал его руку. Б. В. Сергеевский взглянул на Императора и в этот момент заметил, что Государь плачет.

Усы и борода Государя успели покрыться ледяной корой от замерзших на большом морозе слез, выражая застывшее, словами невыразимое горе. Государь, очевидно, глубоко переживал эту встречу. Ему было тяжело видеть преданных ему офицеров, явившихся встретить его, не как царствующего Государя, а как отрекшегося от Престола Российского Императора. Ему {89} было больно видеть представителей преданной ему доблестной армии. Еще так недавно он был здесь Верховным и Полновластным хозяином, а теперь и последний, может быть, раз ему придется пожать руку своим ближайшим сотрудникам. Офицеры, также со слезами на глазах, вглядывались в глубокие синевато-голубые глаза их недавнего Повелителя, и это Государя волновало. Государь не мог сдержать своих слез и плакал, а с ним вместе плакали все. Удержаться было невозможно, момент был слишком тяжелый, глубоко переживаемый всеми.

Пройдя ряды офицеров, Государь сел в поданный ему автомобиль и отбыл во дворец.

Государь пробыл в Ставке до 8-го марта. 8-го марта, перед своим отъездом, Государь захотел проститься с офицерами и представителями команды. Следует упомянуть, что из Петрограда уже были получены требования об отбытии Государя из Ставки в Петроград. Ген. Лукомский в разговоре с ген. Алексеевым, обратил его внимание на то, что Государь слишком долго задерживается и что такое долгое пребывание могло бы вызвать недоразумения с новыми властями.

Генерал же Алексеев не желал сокращать времени пребывания Государя и на замечания ген. Лукомского он категорически заявил, что стеснять Государя не будет, несмотря на то, что имеет определенные указания временного правительства об отъезде Государя. С этими распоряжениями ген. Алексеев ознакомил Государя только после того, когда {90} Государь сам назначил день своего отбытия из Могилева. И этим днем было 8-ое марта.

К 10 часам должны были явиться все офицеры и унтер-офицеры местных команд, вызванные телефонограммой.

"Отрекшийся от Престола Российского Государь Император – гласила телефонограмма, – сегодня покидает Ставку. Предлагаю всем господам офицерам и чинам штаба собраться к 10 часам утра в большом зале главного управления дежурного генерала, куда соизволит прибыть Его Величество для того, чтобы проститься со всеми перед своим отъездом. Вызвать туда же 25 солдат, по одному от каждой команды. Эти солдаты должны быть, по желанию Его Величества, выбраны в своих командах самими солдатами".

Генерал Алексеев.

К 10-ти часам стали стекаться офицеры и чиновники штаба в здание управления дежурного генерала. В этом здании во втором этаже находился большой зал. Служил он раньше, вероятно, для концертных выступлений, т.к. в одном из противоположных входу углов стояло 2 рояля. Зал был длинный, но не широкий. Входная дверь находилась на короткой стене, в правом ее углу. Вдоль короткой стены, налево от входной двери, были выстроены 25 солдат, выборные от штабных команд, в 2 шеренги. Это были фельдфебели и {91} унтер-офицеры, в большинстве все сверхсрочные служащие, люди уже не первой молодости. Революционные веяния еще не успели коснуться штабных команд, и, несмотря на разрешенные выборы, прибыли проститься с отъезжавшим Государем старшие солдаты. Фельдфебели и унтер-офицеры, по уставу, представляют всегда свои команды в особо торжественных случаях. Офицеры стояли в зале без строя, разрозненно и скорее в беспорядке. В середине лишь был оставлен проход от входных дверей до конца зала, приблизительно в 1 м шириной.

К назначенному часу зал был переполнен.

Сюда собрались офицеры и военные чиновники всех управлений штаба, но стояли все, как попало, не представляя отдельных групп штаба. Полк. Б. П. Сергеевский, со слов которого записаны эти строки, стал в первую шеренгу в образовавшемся коридоре так, что имел возможность прекрасно видеть появление в зале Государя.

Ровно в 10 ч. через входные двери вошел генерал-адъютант Алексеев, одетый в свою обычную походную форму офицера Генерального Штаба с генерал-адъютантскими аксельбантами и вензелем Государя на погонах и прошел немного вглубь. зала. У главных дверей стоял караул полевых жандармов.

Когда в зале стало известно, что Государь подъехал к зданию и уже поднимается по лестнице, генерал Алексеев направился к нему навстречу. Когда Государь появился в дверях, генерал {92} Алексеев подошел к нему с рапортом. Государь принял рапорт, поздоровался с генералом и сразу же прошел дальше по образовавшемуся коридору между двумя массами стоявших и напряженно ожидавших Государя офицеров. Государь был в казачьей форме Конвоя Его Величества, которой он не снимал в течение всех этих памятных дней. Пройдя всего несколько шагов по проходу, Государь остановился.

Он был бледен, и было заметно, что волновался. Его левая рука нервным движением все время хватала темляк шашки и подкидывала его кверху. Правой рукой он держал портупею на груди и оттягивал ремешок портупеи вперед, как будто у него не хватало дыхания и он хотел освободить грудь от давящего ремня. При этом полк. Б. Н. Сергеевский заметил, что Государь это проделывал совершенно также, как он это делал при встрече на вокзале, при своем возвращении из Пскова. Это был, очевидно, его нервный жест, который у него появлялся, помимо его воли, в моменты сильного возбуждения.

Государь обратился к присутствовавшим офицерам с кратким словом. Что говорил Государь, трудно было ухватить и еще труднее передать. Все офицеры сильно волновались.

Может быть, и полк. Б. П. Сергеевский понял речь Императора иначе, чем многие другие. По его словам, кроме первой фразы, все остальное будто говорилось обыкновенным генералом, произносившим маленькое слово при прощании со своим штабом и благодарившим {93} сослуживцев за совместную работу. В этих словах не было и намека на то, что говорил их отрекшийся от Престола Император. Создавалось впечатление, что в тот момент говорил только Главнокомандующий, покидающий свой пост. Но в первых словах несомненно проскальзывали горькие и тяжелые переживания Государя, чувствовалось, что он больно переживал этот момент прощания и расставания со своим штабом, к которому он успел привыкнуть и который он полюбил. В этих словах чувствовалась та тяжелая трагедия, которую испытывал в эти минуты Государь, прощаясь и как Повелитель и Монарх со своими подчиненными и как Верховный Главнокомандующий Российской Императорской Армии.

"Мне тяжело говорить, – сказал Государь. – Мне очень тяжело говорить. Что случилось, то случилось, и никакого изменения в принятом мною решении быть не может. Я передам Вам то, что мне хотелось сказать от души".

Государь благодарил в изысканно сердечных выражениях всех офицеров и чиновников за их ревностную службу в Ставке Верховного Главнокомандующего. Он говорил, что теперь, в это тяжкое переживаемое нами время, все усилия должны быть направлены к одной цели – добиться во что бы то ни стало победы над врагом. Это было сказало Государем более пространно, причем он ни разу не останавливался на политическом моменте развивавшихся событий. Он старался обойти {94} молчанием этот момент, и вся его короткая речь была построена на мысли, что он прощается со ставшими Его сердцу дорогими сотрудниками по работе в Ставке.

Закончив свое слово, Государь начал медленно обходить стоявших на вытяжку офицеров. Сразу около Государя стоял полк. Сергеевский, и поэтому Государь подошел к нему и глубоко взглянул ему в глаза. И подходя к каждому из офицеров, Государь прямо смотрел в глаза, как будто хотел запомнить каждого и запечатлеть ответный взгляд офицера у себя в сердце надолго, навсегда.

Когда Государь прошел дальше, офицер, стоявший рядом с полк. Сергеевским, начал громко всхлипывать, не будучи в состоянии сдержать себя. Государь не обернулся и продолжал идти вперед вдоль фронта, стоявших офицеров. В зале была полнейшая тишина. Но уже слышались одиночные рыдания и всхлипывания. Государь медленно прошел до конца, зала и повернул обратно. В первом ряду стоял вытянувшись офицер Конвоя Его Величества. Когда Государь поравнялся с ним, офицер этот грохнулся на пол, потеряв сознание.

Это падение сопровождалось большим шумом, ибо несчастный офицер сильно ударился головой оземь. Это падение повысило нервное напряжение в зале. И, если до тех пор многие едва, могли держать себя в руках, то теперь уже силы не выдержали. Рыдания слышались со всех сторон. {95} Некоторые стали кричать на весь зал, впадая в полную истерику. Их пришлось оттаскивать вглубь зала.

Государь делал вид, будто ничего не замечал. Он, очевидно, не хотел показывать в этот момент своих переживаний.

Выйдя снова к короткой стене зала, Государь направился прямо к солдатам, стоявшим, как вкопанные. Но и они уже не были в состоянии сдерживать себя. Крупные слезы капали из их глаз на мундиры. Подойдя ближе, Государь обратился и к ним с маленьким словом. Содержание этого слова было похоже на речь, обращенную к офицерам, но оно было сказано в более простых выражениях. Государь благодарил за верную службу и просил передать его благодарность частям, пославшим их, как представителей. Он подчеркнул, что каждый должен верить в конечную победу над врагом и делать все от него зависящее, чтобы помочь победить.

Простившись с представителями от солдат, Государь еще раз повернулся к, офицерам, сделал глубокий поклон и направился к выходным дверям. В это время к нему навстречу, как бы пересекая .дорогу, вышел генерал-адъютант Алексеев, остановился перед Государем и обратился к Нему со следующими словами:

"Ваше Императорское Величество! От лица офицеров Штаба Верховного Главнокомандующего разрешите поблагодарить Ваше Величество за все то доброе, что офицеры Штаба видели от Вас. {96} Счастливого Вам пути, Ваше Императорское Величество, счастливой Вам жизни, Ваше Императорское Величество!"

И ген. Алексеев был сильно взволнован. Он обратился к Государю уже в последний момент, после разыгравшейся драматической сцены прощания Государя с чинами его Ставки.

Государь стоял спокойно перед ген. Алексеевым, и когда последний кончил говорить, он подошел к нему и, протянув обе руки вперед, положил их на плечи ген. Алексеева, притянул его к себе, крепко обнял в поцеловал 3 раза по старому русскому обычаю.

Государь уже больше не оборачивался. Ему было тяжело от всего виденного. Горький плач и стоны еще не утихали, и момент прощания со своим начальником штаба еще больше расстроил осиротевших офицеров. Ведь в эти дни отреклись от Престола 3 Императора: Государь, Наследник Цесаревич и вел. кн. Михаил Александрович.

–""

Все изложенное обрисовывает происшедшие события в совершенно ином свете, чем это делается многими мемуаристами, и те невероятные легенды и своеобразные толкования, которые были даны разными авторами, описывавшими эти судьбоносные дни под своим углом зрения, отпадают сами собой.

К сожалению, авторы этих легенд не считались ни с истиной, ни с документальными данными и часто заведомо искажали как исторический ход {97} событий, так даже и отдельные телеграммы, которыми в это трагическое время обменивались верховные руководители армии. Авторы обвинений в своих воспоминаниях и скороспелых выводах базировались исключительно на личном взгляде, личном мнении, личном определении без указания документальных данных и действительно имевших место фактов.

Ниже мы постараемся разобрать и опровергнуть несколько обвинений, обычно взводимых на генерала Алексеева некоторыми безответственными авторами крайне правого крыла российской эмиграции.

Некоторые обвиняют генерала Алексеева в том, что он, готовясь к общему наступлению, чтобы вырвать окончательную победу над Германией, не предвидел всего, и не обратил внимания на тыл, несмотря на получение подробных донесений от охранного отделения о подрывной работе революционеров. Во-первых, – все эти донесения от секретной полиции всегда были представляемы Государю на усмотрение, и от надлежащих властей зависели соответствующие распоряжения по внутреннему политическому управлению своим подчиненным, а не от ген. Алексеева, который очень редко вмешивался в дела внутренней политики, зная как Государь этого не любил. Во-вторых, всесторонняя подготовка к победе неоднократно заставляла ген. Алексеева возвращаться к вопросу об устройстве тыла и в том числе естественно и к борьбе со {98} всякими революционными движениями, которые могли затормозить необходимое снабжение армии.

Ген. Алексеев предлагал и настаивал на назначении диктатора в тыл. Генералом Алексеевым было предложено два решения: или дать ответственное перед Гос. Думой Министерство – или диктатура. Но он не встретил со стороны Государя благоприятного отношения к этому вопросу. Было созвано в конце концов совещание некоторых министров во главе с председателем совета министров Штюрмером.

Министры высказывались в определенной форме против введения диктатуры, а Государь на этом не настаивал, и было решено расширить полномочия Штюрмера и возложить на него обязанность следить за снабжением армии и правильным eго функционированием.

Во что вылилась работа Штюрмера, известно всем. А кандидатура на пост диктатора в тылу, предложенная ген. Алексеевым в лице Вел. Кн. Сергея Михайловича, была отклонена. Следовательно, ген. Алексеев предвидел и эту возможность и заранее предлагал Государю обеспечить тыл от всяких революционных выступлений, от перебоев в снабжении армии и для правильного действия железных дорог, чтобы обеспечить полную победу над Германией.

В некоторых описаниях событий (ген. Позднышева) упоминается о прибытии в Севастополь, где находился на излечении ген. Алексеев, Гучкова, и даже приводится длинный фантастический разговор между ген. Алексеевым и Гучковым, {99} вводящий читателя в полное заблуждение.

Никогда Гучков в Севастополь не приезжал к больному ген. Алексееву, о чем могут засвидетельствовать все находящиеся в живых члены семьи ген. Алексеева, бывшие неотступно при больном в Севастополе, следовательно, не могло быть и места их разговору, с такими подробностями приведенном Позднышевым.

Гучков приезжал в Ставку с разрешения Государя, а не в Севастополь, и был принят ген. Алексеевым, потому что Государь разговаривать с ним не хотел. После разговора с Гучковым, ген. Алексеев доложил Государю о цели приезда Гучкова и подробно передал свою беседу с ним.

Генерал Алексеев Гучкова не любил, об этом знал Гучков, поэтому абсурдно даже предположить, что могли быть вообще затронуты темы революционного характера, – на подобие той неправдоподобной сказки, которую полностью от себя придумал ген. Позднышев. Зачем нужна была эта ложь остается на совести автора.

Здесь уместно упомянуть, что в одном из писем Родзянко к Кн. Львову, Родзянко предостерегает Кн. Львова от слишком близкого общения с ген. Алексеевым. "Это не наш человек" – пишет Родзянко. И действительно, ген. Алексеев не был "их человеком", потому что никогда ни в каких склоках не участвовал и всех политических деятелей ненавидел. Генерал Алексеев, как генерал и начальник Штаба Верховного Главнокомандующего, конечно, не мог одобрять образ действия {100} думских деятелей, и, как преданный своему долгу офицер, он, конечно, отрицательно относился к ним. И думским деятелям это отношение было известно. Министр Кривошеин прямо сказал: "Всюду говорят, что сейчас Россией правят три человека – ген. Алексеев, о. Георгий Шавельский и Воейков".

Раз проскальзывали такие слухи, и "общественное мнение" причисляло ген. Алексеева к самым правым кругам, – откуда же впоследствии в эмиграции, вдруг, как из рога изобилия, посыпались обвинения на ген. Алексеева? Обвинения в отступничестве, в неисполнении Государевой воли, в принадлежности к левому течению политической мысли, в участии в каких-то фантастических заговорах и т.д. и т.д.

Во время действия Белой Армии, – никому и в голову не приходило обвинять генерала Алексеева в каких-то преступлениях, а в Белой Армии было много офицеров, лично знавших ген. Алексеева, было много офицеров Гвардии, которым хорошо были известны недавние события.

Почему тогда никто не говорил об измене ген. Алексеева? Почему все национально и право-настроенное офицерство группировалось именно вокруг ген. Алексеева, слепо исполняя его приказания? Офицерство ему доверяло, в нему шло и ему подчинялось. Имя генерала Алексеева во время Белой Борьбы стояло очень высоко на всех фронтах – и на севере, и на юге, и в Сибири. Тогда еще не водилось мысли очернить его во что бы то ни стало, {101} очернить этого честного патриота и большого стратега Российской Императорской Армии.