Текст книги "Французский поцелуй"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Автор неизвестен
Французский поцелуй

Дедушка Гау

Французский поцелуй

Я родился в 1935 году в Лионе, Франция. Это было паршивое время, чтобы быть французом, и весьма паршивое время, чтобы быть ребенком. Большая послевоенная депрессия бушевала, и люди разговаривали в пониженных тонах о том, что ветры войны снова отзовутся. Когда мне стукнуло четыре года, война действительно пришла, корежа мое спокойное детство, ибо войну не заботили подобные мелочи.

Мой отец, серьезный и благородный человек, был чрезвычайно вежлив с немецкими оккупантами днем, но работал для французского сопротивления ночью. Часто мы помогали союзникам, давая им убежище по пути на дружескую территорию. Это было опасно, потому что немцы намеревались навсегда отбить охоту у людей делать подобное.

Как младший среди трех старших сестер, я имел отличное представление о разнице между полами, тем более что мои родители практически не общались с внешним миром. Детям неведомо чувство ответственности или опасности. Случись мне играть с соседским ребенком, я мог сболтнуть ему лишнее, что могло дойти до ушей его родителей, а не всем французам можно было доверять в то время. Мой отец не собирался вручать судьбу болтовне соседских детей.

И вот, когда война бушевала вокруг нас, я играл в кегли, или в прием гостей, вместе с моими сестрами в нашем тихом домике. Бесчисленное количество раз я видел их обнаженными, так же, как и они меня, потому что домик наш был невелик, а обнаженная натура для французов – не совсем такое уж бесстыдство, как полагают американцы. Таким образом, в юном возрасте я уже был отлично осведомлен, чем мальчики отличаются от девочек. Еще я узнал много другого, что помню до сегодняшнего дня, ибо это выжжено в моей душе каленым железом.

Был 1943 год, когда война обернулась для немцев плохой стороной. Союзнические бомбежки наносили сильный урон противнику, а тот бессилен был сопротивляться. Поэтому немцы срывали злость на тех, кто был беспомощен – на простых французов, втаптывая их в землю сапогами. Иногда германцам удавалось сбить самолет союзников, и тогда начинались поиски выживших летчиков, которые обычно скрывались в подполье.

В ту самую ночь мы скрывали у себя молодого американского солдата в потайном месте в подвале. Я и моя сестра Жанетта поддерживали ему компанию, он рассказывал нам о войне, и как хорошо сейчас идут дела на фронте. Его имя было Билл Гир, ему было только шестнадцать. Он подробно рассказывал, как ему удалось одурачить офицера на призывном пункте, убедив его в том, что ему уже восемнадцать. Он был только на три года старше, чем Жанетта, которая сидела обычно рядышком, вежливо его слушая. Так проходили обычно наши дни, сотни дней, когда война бушевала за стенами дома, и только сегодня случилось ужасное – война ворвалась внутрь.

Когда послышался глухой стук в потолок, мы затихли – это был сигнал, означающий, что кто-то находится у входной двери. Возможно, это соседка мадемуазель Винчи пришла взять взаймы молока, но в любом случае даже ложная тревога заставляла наши сердца сжиматься. Хотя мне было только семь лет, я знал достаточно, чтобы чувствовать страх и беспомощность, не в силах изменить что-либо.

Не могу сказать, как долго мы сидели так, прислушиваясь к шагам и приглушенным голосам наверху. После сигнала опасности время перестало существовать. Билл обнял рукой Жанетту, пытаясь ее успокоить, хотя у самого выступил пот на переносице. Иногда он с тревогой поглядывал на потолок.

Когда открылась дверь, мы все вздрогнули, а Билл вскочил на ноги, доставая пистолет.

Лицо моего отца выражало смесь твердости и тревоги. "Несколько дней немецкие солдаты будут расположены в нашем доме", – сказал он. Его голос был приглушен, а шепот почти неразличим, так что нам приходилось старательно вслушиваться. Но тон голоса не допускал возражений. На секунду он остановился взглядом на Жанетте. Это был задумчивый, оценивающий взгляд. В то время я не понял, что он означает, но теперь – да. Отец понимал, что Жанетта стала уже достаточно взрослой девочкой, и лучше всего было бы спрятать ее от немцев. Затем он посмотрел на Билла, и мне стало ясно, что он обеспокоен за него.

"Вы, двое, оставайтесь с американцем", сказал он нам. "Сидите тихо. Ничего не случится, если вы не примитесь шуметь". И он закрыл дверь, оставив нас одних.

Я не могу описать, насколько ужасной была наша первая ночь. Даже сегодня я желал бы, чтобы в той комнатушке были хотя бы часы. Успокаивающее тикание вносило бы уверенность в нас, отмечая течение времени, помогая забыть о бродящих наверху людях с автоматами. Тоска и ужас слились вместе в бесконечный унылый поток.

Второй день был не лучше, хотя к этому времени мы немного освоились с ситуацией. Билл взял на себя роль защитника Жанетты, постоянно обнимая ее своей рукой. Так как мне не было чем заняться, я замечал, как они касались друг друга; как пальцы Билла нежно касались руки Жанетты; как ее пальцы переплетались с его; как их головы склонялись, соприкасаясь губами. Мы не могли разговаривать, не могли двигаться под страхом быть замеченными, но между моей сестрой и этим американцем уже было многое сказано. Этой ночью что-то случилось наверху. Позднее я узнал, что один из солдат потрогал мою одинадцатилетнюю сестру – неподобающим образом, и мой отец возмутился. Были слышны звуки ссоры и крики, и звон разбитой посуды, и затем пистолетный выстрел. Мой отец не пострадал – другой солдат дернул стрелявшего за локоть, и сбил прицел. Затем солдата перевели в другой дом, и все успокоились.

Но мы не знали, что случилось наверху. Я и сестра были уверены, что нацисты убивают нашу семью. Мы знали, что им ничего не стоит всех нас убить, просто так. Я знаю, что это ужасно звучит, но это правда. На войне люди совершают мерзости, которые ни за что бы не сделали в мирное время. Когда послышались звуки ссоры наверху, моя сестра поднялась, напряженно всматриваясь в потолок, словно хотела рассмотреть что-то сквозь бетонную плиту и понять, что все в порядке. Когда прозвучал выстрел, она вскрикнула. Громко. Слишком громко. Билл, стоя рядом с ней, крепко ее обнял. Она дрожала в его руках. Мы были уверены, что нас услышали.

Для Жанетты это было слишком, и она заплакала. Поначалу она тихонько всхлипывала, но затем, когда наш страх перед происходящим наверху увеличился, она ее всхлипы стали громче, как раз тогда, когда наверху все успокоились. Она запросто могла нас всех выдать, но вдруг Билл поцеловал ее в губы. Это не был приятельский, успокаивающий поцелуй в щеку. Это был требовательный, сильный поцелуй в губы, со всей уверенностью, рожденной в течение долгих часов их прикосновений друг к другу.

Я знаю, что этим он хотел ее успокоить. Обладая теперешним знанием об отношениях между мужчиной и женщиной, я уверен, что он не ставил целью соблазнить мою сестру. Это прикосновение было попыткой утешить, не более и не менее. Поцелуй должен был ее успокоить – это был единственный способ не испугать ее еще больше. Но этот поцелуй, вместе со сгустившимися вокруг нас страхом и отчаянием, вдруг зажил собственной жизнью. Стало смертельно тихо. Они молча смотрели в глаза друг друга. Им казалось, что мир остановился вокруг них, и возможно, это так и было. Я сидел в углу, глядя, как они смотрят друг на друга – семилетний мальчик, пытающийся разобраться в вещах, старше его на тысячелетия.

Они снова поцеловались, и поцелуй не был медленным и нежным. Это был акт, рожденный необходимостью. Этого требовала не похоть, но желание спокойствия и уверенности. Я не понял это тогда, но теперь знаю. За пределами охватившего их поцелуя они начали делать странные движения, словно исполняя балетный танец. Молча, сосредоточенно, они снимали одежду друг с друга.

Билл расстегнул Жанетте блузку, снял ее, затем приподнял нижнюю сорочку. Странно вздохнул, и положил обе руки на топорщившиеся девичьи грудки, белеющие в полумраке. Моя сестра еле слышно пискнула, и приподнялась на цыпочки, чтобы ему было удобнее. Бил принялся молча и сосредоточенно мять ей груди, далеко оттягивая соски, которые он сжимал между пальцами, а Жанетта тихонько сопела, пытаясь расстегнуть ему куртку. Куртка полетела в угол подвала, и Билл оставил мою сестру, чтобы снять через голову рубашку, и помочь Жанетте с юбкой и нижним бельем.

И вот уже они стоят, буквально в шаге от меня, совершенно голые друг против друга. Я знал различия между мальчиком и девочкой, но когда я увидел напряженный пенис Билла, начался второй этап моего образования. Я понял разницу между мужчиной и женщиной.

В молчании их руки потянулись друг к другу. Ладонь моей сестры легла на живот Билла и поползла вниз, встретив на своем пути невероятно увеличившийся в размерах пенис, немножко кривой, торчащий вверх и в сторону, с пухлой головкой. Девичья ладошка охватила столб, и я услышал стон Билла. Обе руки его были на грудях сестры, которые, очевидно, ему очень нравились. Его голова была чуть откинута назад, и он издавал короткие стонущие звуки, в то время как Жанетта, неловко изогнувшись, терзала его член, передвигая сжатый кулачок вверх и вниз. Вдруг Билл тихо зарычал, и сестра испугалась, отпустив член. Я не знал, что это было. Потом я видел, как они медленно обнялись и начали целоваться.

Теперь я знал, что у моей сестры очень красивые ноги, худенькие, с чуть выпирающими коленными чашечками, но прекрасной формы. Я почувствовал странную негу, которая охватила мое тело, когда мой взгляд сосредоточился на ее изящных ягодицах, подрагивающих, когда она в каком-то нетерпении переступала ножками. Низ ее живота ходил ходуном, а потом я увидел, как Билл раздвинул ей ноги, и усадил ее на свое колено, и сразу же оба сильно засопели, вздрагивая.

Некоторое время они двигались так, и я забыл даже об опасности наверху. Замирая, я во все глаза разглядывал сплетенную в клубок, шевелящуюся пару. Вот они разомкнулись, неохотно, все еще продолжая ласкать друг друга руками; Жанетта изящно опустилась на коленки, ухватилась за ягодицы юноши, и принялась ловить ртом вздернутый член. Она приняла головку в губы, словно хотела ее укусить, и я страшно удивился – зачем? – но Билл не протестовал, а только отчаянно засопел. Он положил одну руку ей на затылок, лаская другой спину девушки, пока она заглатывала толстый столбик. Ей удалось это сделать только наполовину, как вдруг Билл дернулся, темный пенис выскочил изо рта сестры, и выплюнул струйку какой-то жидкости прямо в лицо Жанетты, еще, и еще раз.

Это было странно. Что-то тревожное было в том, как они сомкнулись вновь, нежно оглаживая тела друг друга. Затем они приблизились к постели, и моя сестра легла навзничь, раскрыв свои бледные ноги, словно приглашая его, и он с готовностью принял ее приглашение. Он устроился у ее ног, и опустил голову, наклонившись к ее промежности. Я не мог видеть, что он там делает, и мне стало страшновато, потому что Жанетта вдруг захрипела, вцепившись в его волосы и сдавливая его шею бедрами. Она шептала, словно в бреду: "Так, так!", а потом наступил момент, когда она замолчала, отпустив руками его голову и вцепившись в края кровати, бешено изгибаясь. Раздался тонкий, еле слышный визг. Голова Билла яростно задергалась, словно он въедался в то место между ног девочки, которое я часто видел, поросшее волосиками у старшей сестры, и совершенно голое у младшей.

Потом Бил поднял голову, и подтянулся, чтобы лечь на сестру. Ее коленки немедленно охватили его спину, ступни впились в его ягодицы. В мутном свете я видел, как они шевелились, двигаясь одновременно, в напряженной тишине. Вдруг Билл приглушенно застонал, содрогнувшись в объятиях Жанетты, затем сполз с нее, устроившись рядом. Их лица соприкоснулись. Они долго целовались, и вскоре они уснули, обнявшись.

На следующий день солдаты переехали на другую квартиру, и жизнь вошла в колею. Но затем кое-что произошло. Неделю спустя уже я обнимал Жанетту, пытаясь ее утешить. Она плакала, потому что Билл был убит немецким патрулем, когда вечером пытался покинуть город. Я держал ее худенькое, содрогающееся от плача тело в своих руках, начиная понимать тайное значение того, что произошло между Жанеттой и Биллом в те страшные часы в подвале.