Текст книги "Беовульф"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

"Видел я витязя

в дни его детства;

умер отец его,

добрый Эггтеов,

в дом которого

дочь единственную

отдал Хредель;

к старому другу

отца явился

и сын могучий,

о нем я слышал

от мореходов,

ладьи водивших

в страну гаутов

с моими дарами;

они рассказывали,

как тридцать ратников

переборол он

одной рукою.

Бог Всеблагой

направил к данам,

послал, Милосердный,

этого мужа

так я думаю

против Гренделя,

и я героя,

по дружбе, как должно,

дарами встречу!

Сюда немедля

введи достойных

пусть предо мною

они предстанут,

скажи: воистину

гостям желанным

даны рады!"

Тогда из чертога

вышел Вульфгар

с такими словами:

"Изволил конунг,

владыка данов,

мой повелитель,

сказать, что знает

род ваш и племя

и рад приветствовать

героев, пришедших

к нам из-за моря.

Теперь в боевом

облачении, в шлемах

ступайте в палаты

да кланяйтесь Хродгару,

а ваше оружие

покуда оставьте

тут, у порога,

щиты и копья".

Встал среди ратников

статный воин,

вождь дружины,

велел, как должно,

верной страже

стеречь оружие,

а сам с остальными

вслед за глашатаем

двинулся в Хеорот.

Витязь явился

могучий в шлеме

перед престолом,

и молвил Беовульф

(кольчуга искрилась

сеть, искусно

сплетенная в кузнице):

"Привет мой Хродгару!

Я – воин Хигелака,

его племянник;

мне ратное дело

с детства знакомо,

Там, в отчем доме,

услышал я вести

о битвах с Гренделем

морские странники

о том мне поведали,

что дом дружинный,

тобой построенный,

чертог обширный

пустеет вечером,

чуть солнца на небе

померкнет слава.

Тогда старейшины,

мои сородичи

из лучших лучшие,

меня подвигнули

тебе, о Хродгар,

отдать в услужение

рук моих крепость,

ибо воочию

сами видели,

как я из битвы

шел, обагренный

кровью пяти

гигантов поверженных;

а также было,

я бился ночью

с морскими тварями,

мстя, как должно,

подводной нечисти

за гибель гаутов;

так и над Гренделем

свершить я надеюсь

месть кровавую

в единоборстве.

Доверь, владыка

блистательных данов,

опора Скильдингов,

щит народа,

тебя заклинаю

я, прибывший

с дальнего берега,

о друг воителей,

доверь пришельцам,

мне с моею

верной дружиной,

отряду храбрых

охрану Хеорота!

К тому же, зная,

что это чудище,

кичась могучестью,

меча не носит,

я так же – во славу

великого Хигелака,

сородича нашего

и покровителя!

я без меча,

без щита широкого,

на поединок

явлюсь без оружия:

враг на врага,

мы сойдемся, и насмерть

схватимся врукопашную,

Небо укажет,

Бог рассудит,

кому погибнуть!

И если он

победит, как обычно

в этом зале,

тогда уж гаутов,

моих соратников,

он беспрепятственно

пожрет, злобесный;

тебе же не будет

забот похоронных,

коль скоро сгину,

меня утащит

окровавленного

в свою берлогу,

в багровокипящий

болотный омут,

и в клочья тело

мое растерзает

себе на мясо,

а мне уже пищи

не нужно будет.

И если сгибну,

похищенный битвой,

мои доспехи

пошлите Хигелаку,

меч и кольчугу

работы Вилунда,

наследие Хределя.

Судьба непреложна!"

8

Скильдинг-властитель,

Хродгар вымолвил:

"К нам ты ныне

явился, Беовульф,

как друг и защитник,

верный долгу;

ведь было: в споре

убивши Хадолафа,

из рода Вильвингов,

отец твой распрю

посеял кровную;

когда же гауты,

страшась усобиц,

его отринули,

бежал он от мести

к нам, за море,

под руку Скильдингов,

в пределы датские,

где я уже властил

тогда над данами,

правил державой,

обширным краем,

твердыней героев

(достойней владел бы

наследием Хальфдана

брат мой старший,

да умер Херогар

прежде времени!),

я же немедля

в оплату крови

золото выслал

Вильвингам за море:

я замирил их

беглец присягнул мне.

А ныне я должен

скрепивши сердце

поведывать людям,

как лютый Грендель

бесчестит Хеорот,

без счета губит

моих домочадцев:

дружина тает,

Судьба безжалостная

уносит воинов

в схватках с Гренделем.

Но Бог поможет

воздать злодею

за горести наши!

Не раз похвалялись

в застольях бражных,

над полными чашами

честью хвалились

герои остаться

ночью на страже

и Гренделя в зале

мечами встретить;

тогда наутро

в чертоге для пиршеств

мы находили

запекшейся крови

потоки и пятна,

пол обагренный,

скамьи и стены,

так я утратил

многих знатнейших,

всех смерть похитила!

Но время! – сядем

за пир, и сердце

тебе, воитель,

подскажет словом.

Тогда им дали

на скамьях медовых

места в застолье,

и гости-гауты

сели за трапезу,

ратники сильные,

храбросердые;

брагу медовую

в чеканные чаши

лил виночерпий,

песносказитель

пел о Хеороте;

и беспечально

там пировали

две дружины

датчан и гаутов.

9

Тут Унферт,

сын Эгглафа,

сидевший в стопах

у владыки Скильдингов,

начал прение

(морепроходец,

пришелец Беовульф,

его раззадорил:

неужто в мире

ему соперник

нашелся, воин

под небом славный,

его сильнейший),

и вот он начал:

"Не тот ли ты Беовульф,

с которым Брека

соревновался

в умении плавать,

когда, кичась

непочатой силой,

с морем спорили

вы, бессмыслые,

жизнью рискуя?

Ни друг, ни недруг,

ни муж разумный

не мог отвратить вас

от дикой затеи

соперничать в океане.

Пучин теченья

сеча руками,

взмахами меряя

море-дорогу,

вы плыли по волнам,

по водам, взбитым

зимними ветрами,

семеро суток.

Тебя пересилил

пловец искусный,

тебя посрамил он:

на утро восьмое,

брошенный бурей

к норвежскому берегу,

он возвратился

в свои владенья,

в земли Бродингов,

в дом наследный,

где правит поныне,

на радость подданным,

казной и землями.

Клятву сдержал

сын Бенстана

был первым!

Вот почему я

предчую худшее

(хотя и вправду

ты крепок в битве,

в честной сече),

коль скоро, с вечера

тут оставшись,

ты встретишь Гренделя!"

Ответил Беовульф,

сын Эггтеова:

"Не чересчур ли

ты, друг мой Унферт,

брагой упившись,

о подвигах Бреки

тут разболтался?

На самом же деле

никто из смертных

со мной не сравнился бы

мощью на море,

выдержкой на океане.

Когда-то, поспорив,

мы вправду задумали,

жизнью рискуя

(а были оба

еще недоростками!),

взапуски плавать

в открытых водах.

Сказано – сделано:

кинулись в зыби,

клинки обнажив

ради защиты

от хищных тварей,

там обитавших.

Сил недостало

ему тягаться

со мной на быстринах,

но я не покинул

его над бездной:

вместе держались

в опасных водах,

рядом плыли

пятеро суток,

покуда буря

и сумрак ночи,

северный ветер,

снег и волны

кипящих течений

не разлучили

нас в ненастье.

Со дна морского

нечисть восстала

в пене ярились

полчища чудищ.

Рубаха-кольчуга

искусной вязки,

железной пряжи

мне послужила,

шитая золотом,

верной защитой,

когда морежитель,

стиснув когтистыми

лапами тело,

вдруг потащил меня

в глубь океана;

Судьбой хранимый,

я изловчился,

– клинком ужалил

зверя морского

канул на дно

обитатель хлябей.

10

Кишела нежить,

грозя мне погибелью

в бурлящей бездне,

но я поганых

мечом любимым

учил, как должно!

Не посчастливилось

злобной несыти

мной поживиться,

плотью лакомой,

пищей пиршественной

в глубоководье,

зато наутро

в прибрежных водах

всплыли распухшие

туши животных,

клинком усыпленных,

и с этой поры

стал безопасен

путь мореходный

над теми безднами.

Божий светоч

взошел с востока,

утихла буря,

и я увидел

источенный ветром

скалистый берег

Судьба от смерти

того спасает,

кто сам бесстрашен!

Всего же девять

избил я чудищ

и, право, не знаю,

под небом ночным

случались ли встречи

опасней этой,

был ли кто в море

ближе к смерти,

а все же я выжил

в неравной схватке

меня, усталого,

но невредимого,

приливом вынесло,

морским течением

к финским скалам.

Но я не слышал

подобных былей

о подвигах ратных,

тобой совершенных:

ни ты, ни Брека

в игре сражений

не смели вы оба

железом кровавым

творить, как должно,

дела достойные,

зато известно,

что ты убийца

своих сородичей,

братьев кровных,

проклятье ада,

как ни лукавь ты,

тебя не минет!

Скажу воистину

тебе, сын Эгглафа:

не смог бы Грендель

бесчинствовать в Хеороте,

не смел бы нечистый

бесчестить владыку,

когда бы сердце

твое вмещало

столько же храбрости,

сколько бахвальства!

Но знает он,

что его не встретят,

противоборствуя,

мечами острыми,

и без опаски

враг набегает

на земли Скильдингов,

твоих сородичей,

и с Данов дань

собирает кровью,

и ест и пьет он

и не трепещет

при встрече с данами.

Дайте время,

на деле узнает он

доблесть гаутскую!

Завтра поутру,

когда над миром

зажжется Светоч,

солнце на небе

явится ясное,

всяк без боязни

сможет на пиршестве

пить брагу в Хеороте!"

Пришлась по нраву

кольцедарителю,

седовласому

старцу-воину,

решимость Беовульфа:

он уверовал,

пастырь данов,

в близость спасения.

Громче смех

зазвучал и речи

среди воителей;

вышла Вальхтеов,

блистая золотом,

супруга Хродгара,

гостей приветствовать

по древнему чину:

высокородная

вождю наследному

вручила первому

чашу пенную,

да не грустил бы

в пиру властитель,

владыка данов,

до дна он выпил,

радуясь трапезе,

добрый конунг;

затем гостей

обходила Вальхтеов

с полной чашей,

потчуя воинов,

старых и юных,

пока не предстала

жена венценосная,

кольцевладелица

с кубком меда

перед гаутским

войсководителем;

многоразумная

Бога восславила,

ей по молитвам

в помощь пославшего

рать бесстрашную.

Чашу воитель

принял от Вальхтеов

и ей ответствовал

жаждущий битвы,

молвил Беовульф,

сын Эггтеова:

"Дал я клятву,

когда с дружиной

всходил на ладью,

чтобы плыть за море:

или избуду я

ваши беды,

или сгину

в тугих объятьях

рук вражьих,

зарок мой крепок!

добуду победу,

или окончатся

дни моей жизни

в этом чертоге!"

Пришлась по сердцу

хозяйке дома

клятва гаута.

Воссела властная

золотоносица

возле супруга,

и пир разгорелся,

как в дни былые;

застольные клики,

смех и песни

в хоромах грянули,

но сам сын Хальфдана

прервал веселье,

спеша укрыться

в ночных покоях:

он знал, что недруг,

дождавшись часа,

когда помрачится

закатное солнце

и с неба сумерки

призрачным облаком

сползут на землю,

враг явится яростный,

жизнекрушитель,

в зал для пиршеств.

Повстала дружина;

воин воину,

Хродгар Беовульфу

сказал в напутствие,

благословляя

ночную стражу,

такое слово:

"Кроме тебя,

никому до сегодня

я не вверял

сокровищниц датских

с тех пор, как впервые

поднял свой щит.

Прими под охрану

мое жилище!

Помни о славе!

Исполни клятву!

Врага стереги!

и добудешь награду,

коль скоро в сражении

жизнь не утратишь!"

11

Хродгар вышел,

за ним дружина,

опора Скильдингов,

прочь из зала;

возлег державный

на ложе Вальхтеов

в покоях жениных;

уже прослышали

все домочадцы,

что сам Создатель

охрану выставил

в хоромах конунга,

дозор надежный

противу Гренделя.

Гаутский воин,

душа отважная,

снял шлем железный,

себя вверяя

Господней милости

и силе рук своих,

кольчугу скинул

и чудно скованный

свой меч отменный

на время боя

отдал подручному

на сохранение.

Всходя на ложе,

воскликнул Беовульф,

гаут могучий,

врагу в угрозу:

"Кичится Грендель

злочудищной силой,

но я не слабей

в рукопашной схватке!

Мне меч не нужен!

и так сокрушу я

жизнь вражью.

Не посчастливится

мой щит расщепить ему,

хотя и вправду

злодей не немощен!

я пересилю

в единоборстве,

когда мы сойдемся,

отбросив железо,

коль скоро он явится

нынче ночью!

Над нами Божий,

Господень свершится

суд справедливый

да сбудется воля

Владыки Судеб!"

Склонил он голову,

высокородный,

на пестроцветное изголовье,

вокруг мореходы

легли по лавам

в палате для пиршеств;

из них ни единый

не чаял вернуться

под кров отеческий,

к своим сородичам

в земли дальние,

их вскормившие,

ибо знали,

как много датских

славных витязей

в этом зале

было убито.

Но Бог-заступник,

ткач удачи,

над ратью гаутской

вождем поставил

героя, чья сила

верх одержала

над вражьей мощью

в единоборстве,

воистину сказано:

Бог от века

правит участью

рода людского!

Исчадие ночи

вышло на промысел;

воины спали,

уснула охрана

под кровлей высокой,

из них лишь единый

не спал (известно,

без попущенья

Судьбы-владычицы

хищная тварь

никого не утащит

в кромешное логово),

на горе недругу

он ждал без страха

начала схватки.

12

Из топей сутемных

по утесам туманным

Господом проклятый

шел Грендель

искать поживы,

крушить и тратить

жизни людские

в обширных чертогах;

туда поспешал он,

шагая под тучами,

пока не увидел

дворца златоверхого

стен самоцветных,

не раз наведывался

незваный к Хродгару,

сроду не знавший

себе соперника,

не ждал и нынче,

найти противника,

дозор дружинный

в ночных покоях.

(Шел ратобитец

злосчастный к смерти.)

Едва он коснулся

рукой когтелапой

затворов кованых

упали двери,

ворвался пагубный

в устье дома,

на пестроцветный

настил дворцовый

ступил, неистовый,

во тьме полыхали

глаза, как факелы,

огонь извергали

его глазницы.

И там, в палатах,

завидев стольких

героев-сородичей,

храбрых воителей,

спящих по лавам,

возликовал он;

думал, до утра

душу каждого,

жизнь из плоти,

успеет вырвать,

коль скоро ему

уготовано в зале

пышное пиршество.

(После той ночи

Судьба не попустит

не будет он больше

мертвить земнородных!)

Зорко высматривал

дружинник Хигелака

повадки вражьи,

стерег недреманный

жизнекрушителя:

чудище попусту

не тратило времени!

тут же воина

из сонных выхватив,

разъяло ярое,

хрустя костями,

плоть и остов

и кровь живую

впивало, глотая

теплое мясо;

мертвое тело

с руками, с ногами

враз было съедено.

Враг приближался;

над возлежащим

он руку простер,

вспороть намерясь

когтистой лапой

грудь храбросердого,

но тот, проворный,

привстав на локте,

кисть ему стиснул,

и понял грозный

пастырь напастей,

что на земле

под небесным сводом

еще не встречал он

руки человечьей

сильней и тверже;

душа содрогнулась,

и сердце упало,

но было поздно

бежать в берлогу,

в логово дьявола;

ни разу в жизни

с ним не бывало

того, что случилось

в этом чертоге.

Помнил доблестный

воин Хигелака

вечернюю клятву:

восстал, угнетая

руку вражью,

хрустнули пальцы;

недруг отпрянул

герой ни с места;

уйти в болота,

зарыться в тину

хотело чудище,

затем что чуяло,

как слабнет лапа

в железной хватке

рук богатырских,

так обернулся

бедой убийце

набег на Хеорот!

Гром в хоромах,

радости бражные

вмиг датчанами,

слугами, воинами,

были забыты;

в гневе сшибались

борцы распаленные:

грохот в доме;

на редкость крепок,

на диво прочен

был зал для трапез,

не развалившийся

во время боя,

скобами железными

намертво схвачен

внутри и снаружи

искусно построенный;

в кучу валились

резные лавы,

скамьи бражные

(об этом люди

мне рассказали),

допрежде не знали

мудрые Скильдинги,

что крутоверхий,

рогами увенчанный

дом дружинный

не властна разрушить

рука человеческая

это под силу

лишь дымному пламени.

Громом грянули

крики и топот;

жуть одолела

северных данов,

когда услыхали

там, за стенами.

стон и стенания

богоотверженца

песнь предсмертную,

вой побежденного.

вопль скорбящего

выходца адского.

Верх одерживал,

гнул противника

витязь незыблемый,

сильнейший из живших

в те дни под небом.

13

Причины не было

мужу-защитнику

щадить сыроядца,

пришельца миловать,

не мог он оставить

в живых поганого

людям на пагубу.

Спутники Беовульфа

мечами вращали,

тщась потягаться,

сразиться насмерть

за жизнь дружинного

вождя, воителя

всеземнознатного:

в толпу стеснившись,

они обступили

врага, пытались,

мечами тыча,

достать зломогучего,

о том не ведая,

что ни единым

под небом лезвием,

искуснокованым

клинком каленым

сразить не можно

его, заклятого,

он от железных

мечей, от копий

заговорен был,

но этой ночью

смерть свою встретил

он, злосчастливый,

и скоро мерзкая

душа, изыдя

из тела, ввергнется

в объятия адские.

Враг нечестивый,

противный Богу,

предавший смерти

несметное множество

землерожденных,

теперь и сам он

изведал смертную

немощь плоти,

изнемогавший

в руках благостойкого

дружинника Хигелакова;

непримиримы

они под небом.

Неисцелимая

в плече нечистого

кровоточащая

зияла язва

сустав разъялся,

лопнули жилы;

стяжал в сражении

победу Беовульф,

а Грендель бегством

в нору болотную

упасся, гибнущий,

в берлогу смрадную

бежал, предчуя

смерть близкую;

земная жизнь его

уже кончилась.

И тотчас даны,

едва он скрылся,

возликовали:

герой-пришелец

изгнал злосчастье

из дома Хродгара,

он, доброхрабрый,

избыл их беды;

битва умножила

славу гаута,

слово чести,

что дал он данам,

герой не нарушил:

спас их от гибели,

исправил участь

людей, не знавших

удачи в стычках,

избавил скорбных

от долгострадания,

тому свидетельство

люди увидели,

когда победитель

под кровлей дворцовой

поднял высоко

плечо с предплечьем

острокогтистую

лапу Гренделя.

14

Наутро толпами

(так люди мне сказывали)

стали сходиться

дружины к хоромине:

дальних и ближних

земель старейшины

шли по дорогам

взглянуть на чудо

следы чудовища;

из них ни единого

не опечалила

кончина недруга.

Следы поведали,

как, насмерть раненный,

разбитый в битве,

убрел враг, шатаясь,

и, Богом проклятый,

свой путь направил

к бучилу адскому

в пучине сгинул;

варом кровавым

вскипели воды,

вспучился омут,

покрылся пеной,

мутные волны,

вздымаясь, дымились

багровым паром,

кровью злорадца,

лишенного радостей

и обреченного,

геенна приняла

темного духа.

От топей к дворцу

повернули старейшины,

к праздничной трапезе;

за ними ратников,

всадников сила

на серых конях

шла от болота,

они возглашали:

да славится Беовульф

под этим небом!

нет другого

от моря до моря

на юг и на север

земли срединной,

кто бы сравнился

с ним в добродоблести,

кто был бы достойней

воестаршинствовать!

(Они и Хродгара,

вождя любимого,

хвалить не забыли

он добрый был конунг!)

Там и наездники,

быстрые в битвах,

вскачь пускали

коней буланых,

и приближенный,

любимец конунга,

славословий знаток

многопамятливый,

сохранитель преданий

старопрежних лет,

он, по-своему

сопрягая слова,

начал речь

восхваленье Беовульфа;

сочетая созвучья

в искусный лад,

он вплетал в песнопение

повесть новую,

неизвестную людям

поведывал быль

все, что слышал

о подвигах Сигмунда,

о скитаниях, распрях,

победах Вёльсинга.

К месту он помянул

вероломство и месть,

к месту – верность

племянника, Фителы,

в ратном деле

неразлучимого

с дядей: рядом

во всякой сече

были оба,

рубились конь о конь

их мечами

несчетное множество

на чуже нежити

было посечено.

Слава Сигмунда

немало выросла

после смерти его:

разнесла молва,

как с драконом

кладохранителем

он сходился,

бесстрашный в сражении,

под утесами темными

(там без Фителы

сын достойного

ратоборствовал),

и ему посчастливилось:

остролезвый клинок,

благородный меч

поразил змеечудище,

пригвоздил к скале,

и дракон издох;

тут по праву сокровищем

завладел герой,

воздаяньем за труд

было золото:

он на грудь ладьи

драгоценный груз

возложил и увез,

Вёльса доблестный сын;

а драконова плоть

сгибла в пламени.

И пошла по земле

молва о нем,

широко средь народов

стал известен он,

покровитель воинства,

добродеятель.

А допрежде того Херемод

растерял храброту,

мощь души и рук,

и подпал под власть

адской силы,

и был погублен

злолукавым врагом,

сокрушили его

бури бедствий

стал он бременем

для дружины своей

и для подданных;

и скорбели тогда

о судьбе его

многомудрые мужи,

прежде чаявшие,

что сумеет он

упасти их от бед;

часто сетовали,

что наследовал

сын отца своего,

власть державную

над казной и дружиной,

над людьми и селеньями,

в землях Скильдингов.

И сказал певец:

полюбился нам

больше Беовульф,

родич Хигелака,

чем неправедный Херемод!

По кремнистым дорогам

гнали всадники

коней взапуски.

Солнце утренницы

воссияло с небес.

Диву давшиеся

поспешали старейшины

храбромыслые

в крутоверхий зал.

Досточестный сам

вышел конунг,

увенчанный славой,

из покоев жены,

и дружина с ним,

и супруга его,

с ней прислужницы

шли толпой во дворец

к ранней трапезе.

15

Хродгар молвил,

став на пороге,

когда увидел,

под златослепящей

кровлей хоромины

лапу Гренделя:

"За это зрелище

хвалу Всевышнему

воздать я должен!

Во мрак страданий

был ввергнут я Гренделем,

но Бог от века

на чудо – чудо

творит, Преславный!

Еще недавно

я и не думал

найти спасителя

среди героев,

сюда сходившихся,

в мой дом, что доверху,

до самой кровли

был залит кровью;

из тех прославленных

мужей премудрых

никто не чаял

мой дом избавить,

жилье людское,

от злого призрака,

от адской пагубы.

Но вот он, витязь,

по воле Создателя

то совершивший,

чего не умели,

вместе собравшись,

мы, хитромыслые!

Мать, подарившая

людям воина,

может гордиться

(родитель добрая

жива, надеюсь!)

Судьба-владычица

ей подарила

сына достойного!

Тебя же, Беовульф,

из лучших избранный,

в душе полюбил я,

как чадо кровное,

и стал ты отныне мне

названым сыном.

Ни в чем отказа

в моих владениях

тебе не будет!

Не раз я, бывало,

за меньшие службы

не столь достойных

казной одаривал,

не столь отважных,

как ты, подвигшийся

на небывалый труд.

Ты сам стяжал себе

всевечную славу!

И да воздаст Создатель

тебе, как ныне,

во все дни жизни!"

Ответил Беовульф,

сын Эггтеова:

"Работе ратной

мы были рады

и шли без робости,

презрев опасность,

на встречу с недругом;

но было бы лучше,

когда бы ты мог

врага убитого

во всей красе его

здесь видеть:

я, право, думал,

что тут же брошу

его, изнемогшего,

иа смертное ложе,

что, крепко стиснутый

в моих объятьях,

он дух испустит;

ему, однако,

достало силы

отсюда вырваться;

Судьба не дала мне

сдержать бегущего

жизнекрушителя

он стал воистину

резв от страха!

И скрылось чудище,

оставив лапу

ради спасенья

плечо с предплечьем;

ныне, однако,

ничто проклятого

спасти не может,

не заживется

в поганом теле

душа нечистая:

теперь злочинный,

отягченный грехами,

бьется в оковах

предсмертной муки;

он, тьмой порожденный,

скоро узнает,

какую кару

ему уготовила

Судьба-владычица!"

Унферт притихший

молчал, сын Эгглафа,

не похвалялся

своими подвигами,

пока старейшины

дивились жуткой

руке чудовища,

что под стропилами

герой подвесил

на каждом пальце

огромной лапы

воителя адского

железный был коготь,

острое жало

мечеподобное;

теперь мы видим,

они говорили,

что даже лучший

клинок на свете

не смог бы сравниться

с когтистой лапой

человекоубийцы.

16

И было повелено

ухитить Хеорот;

спешила челядь,

мужчины и женщины,

прибрать хоромы,

украсить к трапезе

гостеприимный зал,

где златовышитые

на стенах ткани

и дивные вещи

ласкали зренье

землерожденным.

Но все же стены,

скобами железными

прочно скрепленные,

были побиты

и двери сорваны

одна лишь кровля

цела осталась,

когда, собравшись

с последними силами,

враг злосердый

на волю рвался.

Не властен смертный

спастись от смерти:

ему, гонимому

Судьбой, открыта

одна дорога

в приют, готовый

принять земное

души вместилище

на ложе смерти,

где сон последний

отдохновение

от буйного пиршества.

Настало время

явиться конунгу,

потомку Хальфдана,

в хоромы править

праздничной трапезой;

и я не слышал,

чтоб в зал сходилось

когда-либо столько

мужей достойных,

там достославные

расселись по лавам,

пир начиная.

Сновали чаши

медовой браги

среди героев,

собравшихся в Хеорот,

среди соратников

и родичей конунга

в зале. где Хродгар

сидел и Хродульф,

еще не изведали

распрей Скильдинги

междоусобиц и вероломства.

Наследник Хальфдана

пожаловал Беовульфу

знак победный

ратное знамя,

стяг златовышитый

и шлем с кольчугой;

многие видели

и меч знаменитый,

ему подаренный.

Беовульф поднял

заздравную чашу:

дары такие

принять не стыдно

в глазах дружины;

и я немногих

встречал героев

в иных застольях,

кто был бы достоин

тех четырех

златозарных сокровищ!

Сетью железной

по верху обвитый,

шишак тот служит

надежным кровом,

спасая голову

от остролезвого

меча, разящего

в жестокой сече,

когда воитель

идет на недругов.

Еще, по воле

военачальника,

восемь коней

в роскошных соруях

ввели в палату:

была на первом

ратная упряжь,

седло, в котором

сидел, бывало,

сам сын Хальфдана,

дружиноводитель,

когда, вступая

в игру мечевую,

не знал он страха

над грудами трупов

под градом ударов.

Защитник Ингвинов,

желая ратнику

удачи воинской,

отдал во вечное

владенье Беовульфу

одежды боя

и коней резвых,

воздал ему конунг

добромогучий

за труд, воителю,

казной богатой

да скакунами

никто не скажет,

что плата нещедрая.

17

И так же каждого

в той дружине,

которую Беовульф

привел из-за моря,

глава старейшин

в пиру приветил

дарами бесцепными;

и цену крови,

пролитой Гренделем,

покрыл вождь золотом.

Не будь Судьба их

вершима Богом,

не будь героя

доблестносердого,

убийца с радостью

избил бы многих!

Но род человеческий

ходит под Господом,

поэтому лучшее в людях

мудрость,

души прозорливость,

ибо немало

и зла и радостей

здесь уготовано

любому смертному

в дни его жизни.

Сливались музыка

и голос в песне

перед наследным

престолом Хальфдана;

тронул струны

сказитель Хродгаров,

дабы потешить

гостей в застолье

правдивым словом

песнопредания,

былью о битве

с сынами Финна,

как воину Хальфдана

Хнафу Скильдингу

смерть суждена была

на поле фризском;

"Воистину, Хильдебург

тогда не радовалась

ни доблести фризов,

ни мощи данов,

когда любимые

и сын и брат ее,

оба пали

в противоборстве,

проколоты копьями,

жена несчастливая

свою оплакала

долю, дочь Хока,

когда наутро

она увидела

вождей дружинных

мертвых, лежащих

под небом, где прежде

лишь радости жизни

она знавала.

Война истратила

войско Финна

осталась горстка

в его хоромах.

и он не смог бы,

подняв оружие

противу Хенгеста,

спасти последних

своих воителей;

тогда, смирившись,

решил oн данам

отдать половину

зала для трапез

и дома дружинного,

дабы жилищем

равно владели

даны и фризы;

еще обещался

наследник Фольквальда

дарами, как должно,

приветить данов:

дарить чтодневно

героям Хенгеста

пластины золота,

каменья и кольца,

а вместе и честь

воздавать им в застолье,

равно как и фризской

своей дружине.

На том порешили,

и мир нерушимый

скрепили клятвой:

поклялся Хенгесту

Финн, что будут

его старейшины

править ратями

так, чтобы ратники

словом ли, делом,

по злому ли умыслу

согласья не рушили,

чтобы дружинники,

те. чья участь

по смерти конунга

жить под убийцей

кольцедарителя,

ни слова злобы

не смели вымолвить;

если ж из фризов,

помянув старое,

распрю новую

кто посеет

меч без жалости

его жизнь решит!

Так зарок был дан.

И тогда на костер

золотые сокровища

вместе с воином,

с героем Скильдингом

были возложены:

люди видели

окровавленные

битв одежды

железотканые

с кабаном позолоченным

на груди вождя

среди многих воителей,

в сече сгибнувших.

По желанию Хильдебург

там, на ложе огня,

рядом с Хнафом лежал

сын ее благородный,

дабы плоть его

вместе с дядиной

жар костровый истлил;

погребальный плач

затянула она,

вой скорбящей жены,

и взметнулся дым,

в поднебесье огонь,

пламя под облака:

кости плавились,

кожа углилась,

раны лопались

и сочилась кровь.

Так пожрал дух костра,

пламя алчное,

лучших воинов

двух враждебных племен

и не стало их.

18

И спешила дружина,

рать скорбящая,

разойтись по домам

в ютских землях,

в пределах фризских;

сам же Хенгест,

доверясь клятве,

время зимнее

вредотворное

вместе с Финном провел,

об отчизне печалуясь;

и закрылись пути

кольцегрудых ладей

воды вспучились,

ветром взбитые,

а затем во льды

заковал их мороз.

Но пришла пора,

повернулся год

чередой возвращаются

времена с небес

(так и ныне!)

на земли смертных,

стаял зимний покров,

зеленели поля,

и сбирался в путь

гость с чужбины;

но чаще на мысли

приходила ему

не морская тропа,

но кровавое мщение

в новой схватке

он фризам попомнил бы

встречи прежние!

Потому не отверг он

Хунлафинга

меч, возложенный

на колени его,

пламя битвы,

клинок прославленный

(ютам памятно

это лезвие!),

от которого

Финн лютосердый

принял смерть в бою

во дворце своем.

Так случилось,

что Гудлаф с Ослафом,

с горькой вестью

к данам ходившие,

возвратились из-за моря,

и сердца их исполнились

духом ярости

кровь заструилась

в доме Финна,

и рать была выбита,

и жена его

стала пленницей.

Было Скильдингам

чем грузить ладьи

драгоценностями,

самоцветами,

всем, что в доме,

в хоромах Финна,

отыскать смогли;

и жену благородную

возвратили они

из заморья в отечество,

в землю датскую!"

Так закончил

сказитель песню;

пир продолжился

за медовым столом,

и вино – дивных бочек сокровище

разносил виночерпий.

Златовенчанная

вышла Вальхтеов

в зал, где конунг

сидел с племянником

(не порвались еще

узы кровные),

а в стопах у владетельных Скильдингов

сел вития

Унферт, признанный

меж людьми

многодоблестным,

хоть и был он убийцей

кровных братьев своих.

И промолвила Вальхтеов:

"Господин мой,

испей эту чашу,

о даритель сокровищ,

да возрадуешься

ты, друг воинов!

Слово доброе

молви гаутам,

будь с гостями

не скуп, но равно

дари и ближних,

приветь и дальних!

Назвал ты сыном,

так я слыхала,

героя-гаута,

который ныне

очистил Хеорот

кольцесверкающий,

так будь же щедрым,

покуда можешь!

когда же срок твой

придет, оставишь

своим сородичам

казну и земли!

А добрый мой Хродульф

поддержит славу

юной дружины,

коль скоро прежде,

чем он, о Скильдинг,

ты жизнь покинешь;

сторицей, надеюсь,

воздаст он нашим

детям за прежнее:

был сиротой он,

его мы вскормили

и мы возвысили

нам на радость,

ему во славу!"

Затем повернулась

к скамье, где братья,

Хредрик и Хродмунд,

сыны ее кровные,

сидели средь юных,

а между ними

герой гаутский,

воитель Беовульф.

19

Ласковым словом,

чашей медовой

был он привечен,

а также пожалован

двумя запястьями

златовитыми

да украшением

кольцом ошейным,

какого в жизни

я и не видывал,

и кто из героев

владел, не знаю,

подобным сокровищем,

кроме Хамы,

который, в дом свой

внеся ларец

с ожерельем Бросинга,

бежал от гнева

Эорменрика

под руку Предвечного.

Гаутский Хигелак,

внук Свертинга,

тем даром Вальхтеов,

кольцом был украшен

в последней битве,

где защищал он

свою добычу,

стоя под стягом,

войнолюбивца

Судьба настигла

в пределах фризских:

надев на шею

то украшение,

пришел за море

дружиноначальник,

но пал под щитами,

и с телом вместе

убор нагрудный

достался франкам,

и это сокровище

также стало

поживой слабейших

врагов на поле,

где многих гаутов

смерть похитила.

Под клики застольные

молвила Вальхтеов,

стоя меж воинов:

"Владей, о Беовульф,

себе на радость,

воитель сильный,

дарами нашими

кольцом и запястьями,

и пусть сопутствует

тебе удача!

Гордись же, воин,

славой и мощью

и будь наставником

этих юных.

Не я прославляю

ты сам прославил

себя среди смертных

вовек и повсюду,

вплоть до границы

суши и моря!

Будь же, воитель,

благоуспешен!

Живи безбедно!

И я надеюсь,

ты станешь другом

сынам моим кровным,

о многорадостный!

Конунгу предан

каждый наш ратник,

верен другу

и кроток духом;

старейшины дружны;

слуги покорны;

хмельные воины

мне повинуются!"

Воссела гордая!

Великолепен был

пир-винопитие;

и не предвидели,

не знали витязи

Судьбы злосмертной,

им уготованной,

когда под вечер

Хродгар на отдых

в покои конунга

ушел, оставив,

как должно, в зале,

в чертоге, стражу,

дозор дружинный.

Служили им ложами

и подголовьями

скамьи дощатые

(Роком отмечен

был между ними

один брагопийца);

щиты широкие,

блестя, стояли

у них в изголовьях;

на лавах виднелись

высокие шлемы;

и меч отменный

у каждого воина

был под рукою,

и сбруя кольчатая.

Таков обычай

у них, всечасно

готовых к сече:

и в дальнем походе,

и в доме отчем

везде, где опасность

грозит владыке,

стоит на страже

дружина добрая!

20

Они уснули.

Из них единый

за сон расплатился,

как то и прежде

случалось в доме,

где долго злочинствовал

Грендель, покуда

казнь по заслугам

его не настигла,

но скоро люди

о том узнали,

что недруг по смерти

оставил мстителя

за кровь, пролитую

в том сражении.

Выла над сыном

родитель Гренделя

женочудовище,

жившее в море,