Текст книги "Бестиарий любви в стихах"
Автор книги: Автор Неизвестен
Жанры:
Европейская старинная литература
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
От «Физиоло́га» до «Бестиария любви в стихах»
Физиоло́г
Основным источником средневековых бестиариев[4]4
Бестиарии – трактаты о животных, рассказывающие об их свойствах и повадках и предлагающие аллегорическое толкование этих свойств. См. напр.: Муратова К. Средневековый бестиарий. – М.: Искусство, 1984.
[Закрыть] является «Физиоло́г», сочинение на греческом языке, созданное во II–III веках нашей эры в Александрии. Греческий оригинал не сохранился, а самые ранние дошедшие до нас списки этого произведения – латинские переводы VIII века. «Физиоло́г» состоит из 50 глав, в которых собраны сведения (зачастую, фантастические) о животных, птицах и минералах. За описанием свойств следует их аллегорическое истолкование в христианском ключе. Например, о Дятле мы читаем:
«Дятел – пестрая птица, живет она в горах, садится на кедры и стучит своим клювом. А где найдет мягкое дерево, там делает себе гнездо. Так и дьявол борется с людьми. И когда в ком-то найдет слабость и пренебрежение к молитвам, то войдет в него и угнездится. Если же в другом найдет крепость, то бежит от него»[5]5
Цит. по: Физиоло́г / изд. подгот. Е.И. Ванеева, отв. ред. Л.А. Дмитриев. – СПб.: Наука, 2002.
[Закрыть].
Начиная с XII века латинские тексты «Физиоло́га» стали переводиться на национальные (или, как их еще называют, «народные») языки Европы[6]6
Есть основания полагать, что «Физиоло́г», или по крайней мере некоторые его главы были известны в Киевской Руси.
[Закрыть], в первую очередь на французский и английский. Материал «Физиоло́га» дополнялся описаниями животных, заимствованными из других широко распространенных в ту эпоху авторитетных источников – сочинений как античных (Аристотеля, Плиния Старшего), так и средневековых (Исидора Севильского, Рабана Мавра) авторов. К книжным сведениям добавлялись также фольклорные материалы, а иногда даже рассуждения самих переводчиков. Так, в основном, формировались средневековые бестиарии на национальных языках – порой не совсем переводы, а скорее переложения старого материала.
Расцвет бестиариев
Вероятно, факт перехода с латыни, доступной немногим, на местные языки в какой-то мере объясняет последовавшее широкое распространение бестиариев. Число сохранившихся манускриптов указывает на огромную популярность этого жанра по всей Европе. Особенно плодотворной оказалась франкоязычная среда. В двадцатые годы XII века англо-нормандский монах Филипп из Таона создает первый французский перевод «Физиоло́га», добавляя сведения почерпнутые из Священного Писания и «Этимологий» Исидора Севильского. Именно Филипп впервые вводит термин «бестиарий». В прологе, написанном на латыни, он пишет:
В первой четверти XIII века Пьер из Бове создает перевод-переложение «Физиоло́га», причем как в стихах, так и в прозе. Примерно тогда же появляется один из самых популярных бестиариев (сохранился в 23 манускриптах), так называемый «Божественный бестиарий» англо-нормандского поэта Гильема ле Клерка. У Гильема материал «Физиоло́га» снабжается морализирующими комментариями и дополняется даже личными аллюзиями. Несмотря на своеобразие каждого из упомянутых бестиариев, все они продолжают воспроизводить структуру «Физиоло́га»: животное – свойства и повадки – христианская аллегория. Это замечание справедливо в отношении подавляющего большинства бестиариев (не только французских), созданных до середины XIII века.
Прежде чем проследить дальнейшее развитие жанра, необходимо обратиться к тому, как бестиарии воспринимались людьми средневековья. Это не только поможет объяснить популярность жанра, но и позволит понять причины последовавшего кризиса.
Восприятие бестиариев и кризис жанра
Отчасти популярность бестиариев объясняется интересом их читателей к диковинам. Действительно, большинство животных, описываемых в бестиариях, либо фантастичны (Феникс, Ехидна, Единорог), либо, как минимум, экзотичны (Слон, Крокодил, Кит). Безусловно, средневековый европеец мало что мог знать об этих животных. Но любопытно, что и «обычным» животным, таким как Волк, Лиса, Крот, приписывались фантастические свойства. Напрашивается вопрос: считали ли читатели бестиариев содержащиеся там сведения достоверными? Или они осознавали их фантастичность и воспринимали бестиарии как исключительно литературные произведения? Трудно ответить на эти вопросы однозначно. Во-первых, современные понятия научности и достоверности далеки от средневековых. Для символического мышления, характерного для средних веков, содержание бестиариев было в той степени правдиво, в какой оно отражало ту или иную христианскую истину. Не так уж важно, возрождается ли Феникс из пепла и существует ли он вообще, если рассказ о Фениксе содержит идею Воскресения, а сам Феникс является аллегорией Христа. Оценивается, таким образом, не фактическое правдоподобие, а пригодность символа для раскрытия высшего смысла. Получается, что в таком символическом контексте Волк из бестиария не обязан соответствовать волку из соседнего леса. К тому же, даже если отойти от символической ценности фантастического описания, оно вполне могло существовать в виде суеверия.
Во-вторых, письменная культура средневековья, в особенности ссылающаяся на церковные или ученые авторитеты (античных философов, Отцов Церкви, средневековых эрудитов) вплоть до расцвета схоластики не подвергались серьезной критике, а рефлексия граничила с ересью. Таким образом, можно утверждать, что на протяжении длительного времени содержание бестиариев воспринимались как достоверное. Однако следует оговориться, что достоверность эта была не «естественнонаучной», а символической.
На рубеже XII–XIII веков норма культурного восприятия начала меняться. Расцвет университетов, прежде всего, привел к появлению класса, способного к критическому мышлению, не готового принимать любой материал, пришедший из прошлого за непоколебимую истину. Стали формироваться зачатки современного эмпирического подхода к знаниям. Это не могло не отразиться на восприятии бестиариев.
Альберт Великий (учитель знаменитого Фомы Аквинского) впервые проявляет скептицизм и решает проверить достоверность сведений, изложенных в бестиариях. Он проводит опыт и заключает:
«Он [Физиоло́г] говорит, что эти птицы [страусы] поедают и переваривают железо, но я не смог этого подтвердить: я предлагал железо нескольким страусам, они же его есть не пожелали».
(Albert Magnus, De animalibus)
Или:
«…многие, следуя философу… говорят, что эта тварь [саламандра] обитает в огне; но это не верно… так как, пробыв в костре хоть сколько-нибудь длительное время, она сгорает дотла».
(ibidem)
Альберту Великому вторит английский философ и естествоиспытатель Роджер Бэкон, говорящий, что «не верит, что кровь козленка способна раскалывать алмаз», поскольку «видел собственными глазами, что это не так».
Сам же Фома Аквинский, один из наиболее авторитетных философов, оказавший значительное влияние на развитие средневековой мысли, пошел еще дальше. Он установил следующее правило, постепенно выросшее в ранг универсального закона: религиозное содержание следует искать только в Священных текстах, остальные же должно понимать буквально. Использование описаний зверей и их повадок для иллюстрации или интерпретации христианской догмы становилось невозможным. Как подытоживает знаменитый французский медиевист Жак Ле Гофф: «с расцветом университетов, знания и наука… смогли дистанцироваться от религии и обрести независимость»[8]8
Цит. по: Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в Средние Века / пер. А. Рутеквич. – СПб.: Изд-во СПбГУ, 2003.
[Закрыть]. Очевидно, в таких новых условиях, бестиарии не могли продолжить свое существование в прежнем виде.
Бестиарии и куртуазный универсум
Интерпретация содержания бестиариев в религиозном ключе переживала серьезный кризис в XIII веке в связи с появлением «эмпирического скептицизма» и отрицательного отношения схоластических авторитетов к самой попытке использования «мирского» материала для объяснения божественного. Тем не менее, сам жанр бестиария требовал символического истолкования свойств животных и их повадок. Вставал вопрос о поиске замены религиозному символизму. Альтернативой христианскому космосу стал «куртуазный универсум», созданный в XII–XIII вв. трубадурами.
На XIII век приходится конец расцвета трубадурской поэзии[9]9
Подробнее о трубадурах см. напр.: Жизнеописания трубадуров / изд. подг. М. Мейлах, отв. ред. М. Гаспаров. – М.: Наука, 1993.
[Закрыть]. Трубадуры были первыми средневековыми поэтами-профессионалами, создававшими свои произведения на народном языке (языком трубадуров был язык юга теперешней Франции, получивший название «окситанского» или «провансальского»). До трубадуров стихосложение велось исключительно на латыни. Основная тема провансальской лирики – Любовь и служение Даме, а форма – «большая куртуазная песнь» или «кансона». Трубадуры внесли значительный вклад в развитие поэтической техники: выработали изощренные поэтические формы, достигли больших высот в области фонетики и рифмы. Но вклад трубадуров в средневековую культуру не ограничился исключительно поэтическими нововведениями: они сформулировали и детально разработали специфическую иерархию ценностей и кодекс поведения, в совокупности образующие особую модель мира – «куртуазный универсум». Центром и венцом этой воображаемой вселенной являлась возлюбленная Дама-Госпожа. Высшей силой и источником всех благ была Любовь. Куртуазным аналогом христианских добродетелей становились такие качества, как Юность (в метафизическом смысле), Щедрость, Мера, Красота и Учтивость. Добродетели воплощались в Даме, а служение ей (и, как частное его проявление, художественное творчество) было не только способом приблизиться к Даме, но и становилось этической и эстетической самоцелью. В процессе служения влюбленный сам претерпевал ряд трансформаций, ведущих к духовному совершенству.
Несмотря на свой исходно литературный характер, куртуазная модель постепенно начинает влиять и на реальную жизнь. Куртуазное поведение становится светским идеалом, кодексом духовного благородства. Рыцарское поведение – этическая концепция, чьи отголоски существуют и по сей день – тесно связано с куртуазным идеалом.
Куртуазная поэзия, а вместе с ней и «куртуазный идеал», быстро распространились за пределы юга Франции и продолжили свое существование на севере Франции (труверы), в Германии (миннезингеры), в Каталонии, Португалии и Италии. Именно куртуазная модель благодаря своей популярности, с одной стороны, и «мирскому» характеру, с другой, предоставила почву для обновления бестиариев и вдохнула новую жизнь в увядающий жанр. Однако после этого «куртуазного ренессанса», эпоха бестиариев кончается. Описания животных попадают в энциклопедии, но (за редким исключением) без аллегорических трактовок. В дальнейшем же материал бестиариев корректируется и перерождается в естественнонаучные, зоологические, статьи.
Бестиарии любви
Кризис старого догматического толкования бестиариев и опыт трубадурской поэзии создали предпосылки для появления нового жанра – «бестиариев любви». Первым и самым известным произведением этого жанра стал сочиненный в середине XIII века бестиарий Ришара де Фурниваля. Ришар де Фурниваль, врач и каноник из Амьена, почерпнул большую часть материала из бестиария Пьера из Бове. Однако перед нами не трактат, а ироническое или даже сатирическое произведение, в котором повадки животных толкуются не в религиозном, а в куртуазном ключе. Написан он не в форме разделенного на главы трактата, а в форме письма, адресованного Даме. Лирический герой сетует на неблагосклонность Дамы и пытается убедить ее даровать ему любовь, используя в качестве доводов материал бестиариев. Животные и их повадки служат Ришару для построения литературной игры, а их любовные «аналогии» комичны и порой совершенно абсурдны. Очевидно, что сменив христианский космос на куртуазный, бестиарий переходит в чисто литературную плоскость. Любопытно, что сам Ришар относится к «куртуазному идеалу» исключительно с юмором, что вовсе не является общей тенденцией для середины XIII века (для сравнения, популярнейшая в средневековье поэма Гильома де Лориса «Роман о Розе» (ок. 1240 г.), изобилующая куртуазными аллегориями, не содержит юмористических черт). Именно такое ироническое отношение позволяет Ришару перелицовывать аллегории на куртуазный лад с такой легкостью. Об упомянутом выше дятле Ришар пишет:
«…[сердце Дамы] – это высшее лекарство [от любовных страданий]… Но оно заперто на замок – и такой крепкий, что мне его не одолеть… вот разве если б была у меня трава, которой Дятел выбивает из своего гнезда затычку. Ибо такова природа Дятла, что найдя дупло с малым отверстием, он строит в дупле гнездо… искусные люди затыкают входную дыру пробкой… [Дятел] от природы знает траву, с расслабляющими свойствами… [Он] Приносит ее в клюве… и трогает ею затычку. Затычка немедленно выскакивает. Поэтому, о моя прелесть, я говорю: будь у меня немного этой травы, я попробовал бы, смогу ли я приоткрыть Ваш сладостный бок и овладеть Вашим сердцем»[10]10
Цит. по: Фурниваль Ришар де. Звериный круг любви / Пер. А. Волохонского // Солнечное сплетение. – 2001. – № 16–17. Иерусалим.
[Закрыть].
«Бестиарий любви в стихах»
«Бестиарий любви» Ришара обновил устаревающий жанр и породил волну откликов и подражаний. Одним из таких откликов стала анонимная поэма «Бестиарий любви в стихах», предлагаемая здесь читателю. Поэма датируется XIII или началом XIV века. Исследователи затрудняются идентифицировать автора. Некоторые склоняются к выводу, что автором поэмы является сам Ришар де Фурниваль, что все-таки представляется маловероятным. Автор-аноним вставляет в текст поэмы анаграмму своего имени. Последний «современный» исследователь поэмы Арвид Тордштейн (опубликовавший в 1941 году прекрасно откомментированный текст поэмы), разгадывая анаграмму, пришел к выводу, что имя автора – Андрё (Andrieu). Однако поэт с таким именем неизвестен.
Несмотря на то, что примерно две трети материала «Бестиария Любви в стихах» действительно заимствованы из «Бестиария Любви» Ришара, стиль произведения существенно отличается. В пространном введении к поэме автор следует традиции стихотворных романов: он сетует на трудность начатого предприятия, но все же берется за него с радостью, благо поэма пишется во славу Дамы[11]11
Сравн. например со вступлением к «Рыцарю телеги» Кретьена де Труа (Кретьен де Труа / Ланселот, или Рыцарь телеги / Пер. А.Н. Триандафилиди и Н.В. Забабуровой. – Ростов-на-Дону: Foundation, 2012).
[Закрыть]. Возлюбленная Дама, как это часто делается трубадурских кансонах, противопоставляется всем остальным:
Как роза алая одна
Прекрасней остальных цветов,
Так и она всех дам других
Своей красою превзошла.
В то время, как куртуазная любовь у Ришара подана исключительно в пародийном виде, анонимный автор поэмы перемежает иронические отрывки подлинно лирическими пассажами:
На свете нет таких причин,
Что мысль мою отворотят
От Дамы сладостной моей:
Ни ожиданьем утомлен,
Ни находясь в чужом краю,
Я не могу о Вас забыть…
Искусно вплетены литературные фрагменты, не имеющие прямого отношения к бестиариям, например истории героев и мудрецов прошлого (Соломона, Аристотеля, Гиппократа), фрагменты античных мифов (о Геракле, об Аргусе и Меркурии) и даже аллюзии на средневековый эпос («Песнь о Роланде»).
Анонимный поэтический бестиарий любви является единственным средневековым стихотворным произведением такого масштаба (почти 4000 строк), в котором переплетается материал бестиариев, ирония и лирика. К тому же, все это сделано с выдающимся поэтическим дарованием. Поэтому перед нами уникальное и самобытное произведение.
Несколько слов о настоящем переводе
В заключение хотелось бы сказать несколько слов о настоящем издании. Читателю предлагается первый перевод поэмы «Бестиарий Любви в стихах» на современный язык. Небольшие фрагменты поэмы цитируются в современной научной литературе по бестиариям, однако полный текст поэмы не был представлен широкому читателю. Перевод выполнен по публикации 1941 года[12]12
Bestiaire d' Amour rimе́, poème inе́dit du XIIIe siècle / introd., notes et glossaire par A. Thordstein. Lund-Copenhague, 1941 (Études Romanes de Lund, II).
[Закрыть], воспроизводящей старофранцузский текст манускрипта XIV века и печатного издания XVI века.
В переводе, насколько это возможно, выдерживалась точность, но сохранение переводного текста как русского поэтического произведения оставалось главной целью. Отступления от оригинала, в основном, сводятся к нарушению подстрочного соответствия: зачастую одна французская строка требует двух или трех строк по-русски. Иногда допускается вольная орнаментовка: хвост Павлина не «покрыт глазами» (так в оригинале), а «исполнен синих глаз». Лев заметает следы не «хвостом», а «кисточкой хвоста». Изредка вводятся «разделительные фразы», подчеркивающие начало или конец раздела.
Стихотворный размер (восьмисложник) сохранен, однако рифмы упразднены. «Мужская» структура (окончание всех строк на ударный слог) полностью сохранена, несмотря на традиционно использующееся в подавляющем большинстве русских переводов французских средневековых поэм чередование «мужских» и «женских» строк. «Мужские» строки не только воспроизводят строй оригинала, но и необычайно важны для передачи интенсивности и скорости стиха, которые снижаются в случае использования «женских» окончаний.
Хочется надеяться, что «Бестиарий любви в стихах», поэма, замыкающая французскую линию средневековых бестиариев, пробудит интерес русского читателя к этому любопытнейшему жанру.
Павел Рыжаков
