Текст книги "Геммалия"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Я обещала, что увижу тебя снова, Гилфорд, – медленно и торжественно сказала она. – Я исполнила свою клятву…

Едва она произнесла эти слова, как лампа погасла; Геммалия исчезла в темноте, оставив двух друзей в неописуемом состоянии…

Линдблад долго в ошеломлении глядел на дверь; придя наконец в себя, он взглянул на друга и увидел, что тот побледнел, как смерть, и бессильно откинулся в кресле.

– Это она, – слабым голосом пробормотал Гилфорд, – сомнений нет, это она.

– Кто? – воскликнул сэр Чарльз.

Не отвечая, Джордж резко поднялся и принялся расхаживать по комнате. Воспоминания душили его, но губы были не в силах облечь их слова. Наконец он нарушил тяжелое молчание.

– Ты знаешь эту женщину? – спросил он своего друга.

– Знаю ли?!..

– Это ее ты собрался взять в жены!..

– Ты чем-то встревожен, Гилфорд? Вижу, ты знаком с этой молодой гречанкой. Где же ты с нею познакомился? Открой мне эту тайну…

– Дорогой друг, разве поверишь ты моему рассказу, если я и сам не понимаю, что происходит; разум восстает при одной мысли об этом; мне кажется, я стал жертвой непонятной галлюцинации… Но я только что и вправду видел ее; она осталась на Востоке; как же могла она так быстро попасть сюда?

– Когда я приехал в Марсель, она уже несколько дней здесь жила; ждал же я тебя довольно долго…

– Странная история! Какой корабль, мчащийся быстрее ветра, мог доставить ее через моря? Все в ней необычайно, необъяснимо… Я хотел умолчать о вещах, в которые не мог поверить. Суди сам, есть ли у меня причины удивляться, и не правильней ли будет считать, что чувства нас обманывают?

По прибытии на Пелопоннес, я присоединился к грекам под Коринфом[6]6
  …под Коринфом — Во время Греческой войны за независимость Коринф был разрушен; однако здесь на эти события проецируется трагическая поэма Байрона Осада Коринфа (1816), описывающая осаду турками Акрокоринфа (городского акрополя) и гибель венецианского гарнизона в 1715 г. во время турецко-венецианской («Второй морейской») войны. В контексте повести Коринф важен и как место действия знаменитой баллады Гете Коринфская невеста (нап. 1797), где изображена мертвая невеста-вампир.


[Закрыть] вместе с несколькими французами; они, как и я, пылали желанием помочь в восстановлении благородной независимости эллинов. В последние недели Коринф находился в осаде; став в ряды защитников порабощенной страны, я попросился и был направлен на форпост; я искал славы и мечтал быть полезным святому делу, ради которого приехал. Я не разочаровался. Однажды ночью, когда в нашем лагере все было тихо, турки рассудили, что храбрость заставила нас забыть об осторожности. Они решили застать нас врасплох и стремительно накинулись на нас. Сражение было горячим и кровопролитным. Вообрази зрелище ночной атаки, пушечные залпы, взрывы ядер, яростные крики наступающих, стоны раненых, ужасные вспышки огня, раскалывающие темноту… в этом-то жутком свете, опьяненный неистовством битвы, я и разглядел, как мне показалось… женщину восхитительной красоты; она была одна, безоружная, беззащитная посреди грозящих ей со всех сторон опасностей; но она отнюдь не выглядела испуганной; напротив, лицо ее сияло исступленной радостью; она с непредставимой быстротой носилась по рядам противников, спеша туда, где смерть была неминуема. Я видел, как она смело бросала вызов ружьям и ятаганам и как, не отдавая никому предпочтения, хватала за руку то христианина, то мусульманина, направляя лезвие и без колебаний пронзая грудь врага; и затем, вся покрытая кровью, она бросалась на поиски новых жертв…

Я позабыл, что моей собственной жизни грозила опасность, позабыл и о сражении; мне хотелось лишь приблизиться к этой красавице, столь роковой для обеих сторон, и убедиться, что зрение не обмануло меня; но перевернутые повозки и орудия, груды тел раненых и умирающих все время преграждали мне путь; она заметила, однако, как силился я пробраться к ней, и произнесла с устрашающей улыбкой на губах:

– Гилфорд, помни Геммалию… я же никогда тебя не забуду.

С этими словами она исчезла в гуще сражения; в ночной тьме я не смог дальше преследовать ее; но эта женщина, если глаза меня не обманули, сегодня вечером явилась пред нами.

– Геммалия!.. Таково ее имя! – мрачно и задумчиво сказал Линдблад. – Ты видел Геммалию! Но продолжай, я слушаю.

– С тех пор я видел ее несколько раз, и всегда это было ночью и во время битвы. Мне никогда не удавалось остаться рядом достаточно долго, чтобы поговорить с нею или услышать, что говорила она другим; но я заметил, что в минуты величайшей опасности служил для нее предметом самого пристального внимания; она следила за каждым моим движением, подстерегала каждый удар, направленный на меня… Что влекло ее ко мне? Не знаю; быть может, когда-нибудь узнаю… Но вернусь к рассказу об этих удивительных событиях. За день до того, как покинуть Восток, я выехал из лагеря в порт, откуда должен был отплыть; была ночь; один, подгоняя арабского жеребца, я пересекал огромную равнину, где несколькими днями ранее произошло кровавое сражение. Непогребенные мертвецы все еще ковром устилали землю, и мой испуганный жеребец, шарахаясь, топтал копытами посиневшие трупы; когда я очутился на поле битвы, над головой с раздраженным карканьем поднялись тысячи воронов; чудилось, они попрекали меня за то, что я прервал их чудовищное пиршество.

Я торопился покинуть это поле запустения и смерти, как вдруг заметил неподалеку женщину в белом одеянии; в темноте мне показалось, что она в глубоком раздумье склонилась к земле; вероятно, это скорбящая молодая вдова, сказал я себе; она пришла сюда, чтобы разыскать среди мертвых тело мужа, оплакать его и благословить его тень своими молитвами… Я приблизился; женщина, погруженная в свое печальное и благочестивое занятие, услышала стук копыт и поспешно поднялась; я ожидал, что она убежит, так как ничто не могло бы ее защитить в этой юдоли смерти, но вместо этого она пошла мне навстречу. Каково же было мое удивление, когда я узнал Геммалию!

– Остановись! – сказала она мне. – Зачем пришел ты тревожить сон мертвых? Завтра ты возвращаешься на родину, Гилфорд; я последую за тобой… Прощай!.. А теперь уходи.

Я хотел ответить, но мой испуганный конь, не слушаясь поводьев, с быстротой ветра понес меня прочь; я был не в силах его остановить – им словно правила невидимая рука; лишь вдалеке от странной сцены, свидетелем которой я стал, мне удалось усмирить его пыл. На следующий день я отплыл из Греции и с тех пор не видел эту обитательницу могил и полей брани. Но нынче, как ты сам слышал и видел, она исполнила свое обещание.

– Невероятно!.. и однако, что нужно от тебя этой женщине?.. Признайся, друг мой, она последовала за тобой из любви… вы любите друг друга…

– Я знаю, что ты боготворишь ее и мечтаешь на ней жениться; одного этого было бы достаточно, чтобы я отказался от нее, даже если хотел бы соединить с нею свою судьбу. Но страсть не воспламенила наши сердца; ни единое слово любви не сорвалось с наших губ. Не тревожься, дорогой Линдблад… Джордж Гилфорд тебе не соперник.

– Что же ты испытываешь к ней?

– Чувство, какое я не могу определить… Острое желание узнать ее побудило меня искать ее близости; я восхищался ее мужеством в битвах, ее красота ослепила меня, а радость, освещавшая ее лицо при виде стольких сраженных воинов, заставляла меня дрожать от удивления и ужаса. Что это за непостижимое создание, которое испытывает такую ненависть к людям, но глядит иногда таким ласковым и нежным взором?.. Объединим усилия, Линдблад, и проникнем в ее тайну!

После этого разговора два друга решили сблизиться с незнакомкой и в беседах с нею удовлетворить свое любопытство. Сэр Чарльз перестал опасаться Гилфорда; он был теперь убежден, что тот не испытывал к Геммалии страсти, какую он в нем заподозрил; и потому он без всякого страха наблюдал, как Гилфорд, подобно ему, искал любой возможности завязать дружбу с прекрасной гречанкой. Последняя оставалась печальной, молчаливой и непроницаемой; ее дикий темперамент, однако, несколько смягчился. Визиты двух англичан стали более частыми; беседы с нею доставляли им громадное удовольствие; она бывала порой оживленной и легкомысленной, порой же грустной и нежной. Похоже было, что она получила блестящее образование, говорила на многих языках, была поклонницей искусств, много путешествовала и была знакома с историей и обычаями древних и современных народов; она обладала превосходной памятью, помнила все даты и с чудесной точностью приводила факты… Стоит ли удивляться, что два англичанина были так очарованы ею?..

Линдбладу, однако, начало казаться, что все помыслы и внимание Геммалии были устремлены на Гилфорда. С баронетом она обращалась с ноткой прежней холодности. Она едва награждала сэра Чарльза взглядом, но иногда он замечал, как она устремляла на Гилфорда взор, полный огня… Во время совместных прогулок она всегда шла под руку с Гилфордом, часто ускоряя шаг, чтобы остаться с ним наедине; она говорила с Джорджем так тихо, что несчастному Линдбладу не удавалось услышать их беседу; мучения были тем более невыносимы, что виновником их был его ДРУГ.

«Она презирает меня и пренебрегает мною, – с горечью говорил он себе. – Она любит Джорджа… он отвечает ей взаимностью… Ах! зачем он меня обманул… никогда бы не подумал, что он на такое способен… Но я не могу существовать в этой убийственной неопределенности; я должен знать, что меня ожидает; она должна объясниться. Если она предпочитает Гилфорда, я оставлю их и умру от любви…»

Лелея эти мрачные мысли, он в одиночестве однажды пришел к Геммалии. Она сидела за столом, склонив голову на грудь. При его появлении она вздрогнула; по ее пытливому взгляду он понял, что она ждала и одновременно страшилась разговора, который должен был решить судьбу их обоих.

– Геммалия, – сказал он, – я пришел к тебе не с упреками; я лишь прошу тебя сказать правду. Любишь ли ты Гилфорда?

– Нет, – отвечала она, – и кажется, я тебе уже о том говорила.

– Но как можно верить твоим словам, когда все их отрицает? Ты не отходишь от него, только с ним говоришь, только о нем думаешь… Я же, любящий тебя больше жизни, больше всего на свете, отвергнут и ненавидим…

– Какая несправедливость! он говорит о ненависти… он, единственный, кого я люблю! – промолвила она, поднимая свой прекрасный взор к небесам.

– Что ты сказала? – воскликнул Линдблад, падая на колени. – Ты любишь меня, Геммалия? могу ли я в это поверить?

– В каком доказательстве ты нуждаешься? – отвечала она.

– В каком доказательстве… Стань завтра же моей женой!

– Я согласна, – помедлив, промолвила Геммалия. – Но тот, кто желает взять меня в жены, должен знать, что берет на себя… Я одинока, без семьи, без средств; несчастье идет за мной по пятам, грозя всему, что окружает меня; оно уничтожит, предупреждаю, и моего будущего мужа, и ему следует подумать об этом… Но какую бы судьбу ни уготовило черное будущее тому, кто соединит свою руку с моей роковой рукой, он по крайней мере должен сделать это по своей воле.

Зловещий тон, каким она произнесла последние слова, заронил в сердце баронета мрачные предчувствия; внутренний голос словно кричал ему: «Поберегись, Линдблад! бездна разверзлась под твоими ногами… Враг сам предупреждает тебя об опасности…»

Но любовь заглушила глас разума… Он не желал даже думать о будущем. Обладать Геммалией – в этом состояло для него все счастье мира…

Все решилось; слово было дано, день назначен…

– Какой священник, однако, согласится благословить наш союз в чужой стране? – спросил невесту сэр Чарльз.

– Священник? – вскричала она страшным голосом. – Священник! Разве не довольно того, что муж мой получит меня… если же ему нужно Божество, песнопения, священники, храм… то лучше ему забыть о моей руке, ибо он никогда ею не завладеет!

Линдблад задрожал… но подчинился желанию своей странной невесты. Одурманенный любовью, он оставил Геммалию и отправился разыскивать Гилфорда, чтобы сообщить другу о назначенной свадьбе. Услышав это известие, Джордж пошатнулся; словно удар молнии с ослепительной ясностью осветил все потаенные закоулки его души; он понял, что позволил сердцу, сам того не подозревая, увлечь себя; он с ужасом осознал, что обманул друга или, вернее, обманывался сам… Но, будучи человеком благородным и великодушным, он решил немедленно уехать, дабы излечиться от своей страсти, прежде чем снова предстать перед Линдбладом и его восхитительной подругой.

Он уехал с разбитым сердцем, ибо Линдблад не сделал ни малейшей попытки его задержать. О, любовь, как тиранически ты властвуешь над душами! И как же успел измениться сэр Чарльз! Он жить не мог без Гилфорда, проделал весь путь до Марселя, мечтая поскорее встретиться с ним; теперь же он равнодушно воспринял его отъезд; сердце его, за исключением любви к прекрасной незнакомке, оставалось холодным; он пожертвовал другом детских лет, своей нежнейшей привязанностью, и ради чего? ради блаженства, которое, возможно, никогда не испытает…

На следующий день Линдблад и Геммалия принесли брачные клятвы; Господь не благословил их союз; лишь несколько гостей засвидетельствовали его в глазах закона.

Они отплыли в Англию…

Показался Дувр, окутанный, как саваном, белыми скалами.

– Привет тебе, добрая старая Англия, привет! Английский путешественник, которого скука или необходимость вынуждает отправиться в дальние страны, подобен королю в изгнании. Но стоит ему ступить на родную землю гордого острова, как он поднимает голову и, не страшась ничего, кроме закона, чувствует себя монархом в обители истинной свободы.

Так говорил сэр Чарльз Линдблад, помогая молодой жене спуститься по сходням.

На Геммалии был тот же наряд, тем же огнем горели ее глаза, на бледном лице по-прежнему сверкали алые губы; и когда она пробиралась сквозь толпу, люди глазели на нее и восклицали:

– Кто эта необычайная и столь прекрасная молодая женщина?

Не задерживаясь в Дувре, они выехали в имение сэра Чарльза, находившееся в Нортумберленде; был конец осени, столь туманной и меланхолической осени, какая бывает только в Англии.

Почтовая карета мчалась сквозь туманы с поразительной быстротой. Как молния, проносилась она через городки; напрасно возница важно щелкал кнутом – не он подгонял лошадей; их словно подстегивала неодолимая сила.

Вскоре сэр Чарльз и Геммалия оказались в Стоунхолле, имении баронета. Замок окружали рощи лиственниц и вечнозеленых деревьев; к нему вела длинная и извилистая подъездная дорога. Повсюду ощущалось долгое отсутствие хозяина; парк казался заброшенным, и великолепное имение невольно вызывало чувство глубокой печали.

Замок был одним из драгоценных напоминаний о готических зданиях, некогда высившихся в лесах Англии. Сэр Чарльз, как и другие его компатриоты в подобных обстоятельствах, берег это здание и, даже что-либо добавляя или перестраивая, всемерно подчеркивал его древность. Башенки, стрельчатые арки и витражные окна придавали особняку сходство с рыцарским замком; удобная мебель гармонировала с окружением; и если бы здесь не попадались на каждом шагу изысканные приметы цивилизации девятнадцатого века, могло почудиться, что то было старинное аббатство века тринадцатого.

Линдблад поспешил показать жене все красоты своего живописного жилища и расцветить Стоунхолл увеселениями и празднествами в надежде мало-помалу развеять грусть Геммалии и избавить жену от не покидавшей ее печали. Вся окрестная знать собиралась по приглашению баронета на его великолепные балы; танцы затягивались за полночь; молодые девушки и юноши, одетые в костюмы рыцарских времен, вспоминали в зале деяния старины и подвиги своих предков, и своды замка звенели эхом лютни и веселых песен. Но ничто, казалось, не могло развлечь Геммалию или рассеять ее мрачные думы; и хотя ее редкая красота восхищала всех и заставляла тысячи соперниц бледнеть от зависти, на шумных балах она выглядела одинокой и таинственной; если же она порой вздрагивала от удовольствия, случалось это лишь тогда, когда она различала в музыке концертов и танцев далекий и монотонный похоронный глас меди.

Она редко выходила из замка… Прогуливалась она по обыкновению вечером, выбирая для этого самые грустные уголки; и когда лунный луч падал на ее обольстительное и странное лицо, наслаждение при взгляде на нее сочеталось с ужасом.

Тем временем сэр Чарльз, огорченный состоянием жены, понемногу слабел; порой он раскаивался в том, что взял в жены неведомую девушку, поведение которой оставалось необъяснимым; но стоило ему увидеть Геммалию, как узы любви крепли и в сердце баронета загоралось то же пламя, что привело его в Марселе к роковой свадьбе. Днем он был спокоен и старался не отходить от леди Линдблад, довольствуясь тем, что может видеть ее; одно ее слово заставляло его забыть обо всем. Каждый вечер, опьянев от любви, он с восторгом вел ее к брачному ложу; но едва он всходил на это ложе, как силы оставляли его, и ему начинало казаться, что он возлежит рядом с мраморной статуей. Ледяное онемение охватывало его, свинцовый сон сковывал веки, ужасные сны терзали его, не пробуждая; и когда рассвет избавлял его от гибельных ночных кошмаров, он видел рядом бледную жену с влажными губами и холодным, недвижным телом. Усталый и измученный, он вставал и старался забыть в утехах быстротекущего дня о приближении новой ночи боли.

Баронет обращался к самым знаменитым докторам; те щедро и тщетно прописывали снадобья для исцеления неизвестной им болезни. Сэр Чарльз впал в отчаяние; не раз он корил себя, вспоминая, как дурно обошелся с Гилфордом; быть может, совет друга окажется полезней советов лекарей? Вдали от Гилфорда ревность баронета утихла; дружеская привязанность возродилась в его душе, ибо чувство это, хоть и пребывавшее какое-то время под спудом, ничто не могло искоренить. Желание проникнуть в тайну, окружавшую Геммалию, тайну, которую он не сумел разгадать, заставило его мечтать о возвращении Гилфорда; и наконец, он решился написать другу.

В письме он выразил надежду, что Гилфорд простит совершенную несправедливость; далее он написал, что жестоко страдал в разлуке с другом и, несмотря на власть странной женщины, которой он подарил всю свою любовь, не проходило и дня, чтобы он не вспомнил о дорогом Гилфорде; отъезд друга, писал он, оставил пустоту в его душе. В эту минуту он как никогда нуждался в Гилфорде, столь быстро и с такой добротой приходившем прежде на помощь; баронет признался, что он несчастен и что возлюбленная жена непостижимым образом стала для него орудием пытки; в конце письма он вновь молил Гилфорда, если тот не позабыл еще чувства, соединявшие их в прошлом, простить его и поскорее приехать, дабы дружеская забота помогла баронету найти выход из плачевного положения, в котором он оказался.

Сэр Чарльз ждал Гилфорда с великим нетерпением. У него осталась одна надежда; снова увидеть друга и с его помощью постараться раскрыть тайну жены. Помимо трепета, испытываемого им при виде Геммалии, в душе его находил отклик лишь стук лошадиных копыт на дороге; он прислушивался, надеясь, что это экипаж Гилфорда.

Шумные развлечения остались в прошлом. Линдблад видел, что его балы и званые вечера не производили никакого впечатления на Геммалию; ему самому они теперь скорее внушали отвращение, и он постепенно стал рассылать все меньше приглашений. Поистине, никакие удовольствия не в силах развеселить сердце, снедаемое тайной печалью. Иные меланхолические фигуры вращаются в блестящих кругах, но походят на мертвых, которых в тех или иных странах принято осыпать пышными украшениями. Но способны ли духи, цветы и бархат оживить хладное тело, рассыпающееся в прах?

Следует также сказать, что в округе начали побаиваться Стоунхолла; гости, за исключением нескольких бесстрашных приживал, исчезли из имения. Поползли странные слухи и о леди Линдблад. Путешественники, побывавшие в Греции, уверяли, будто видели ее среди могил Коринфа и Афин. Слухи эти охотно распространяли женщины, давно уже безнадежно завидовавшие красоте Геммалии… Гадали, как удалось этой неизвестной, чей удивительный облик создавал плодородную почву для злословия, соблазнить и женить на себе сэра Чарльза, главу одного из первых семейств Англии. О Геммалии расспрашивали чужестранцев, однако те не могли пролить свет на таинственное создание. Решили, что у Линдблада имелись причины скрывать происхождение жены. Одни говорили, что она была дочерью знаменитого кавказского разбойника, которую баронет обнаружил на скале на месте кровавой резни; пережитые-де в детстве бедствия навсегда оставили на ней свой след. Другие утверждали, что она еврейка и была найдена сэром Чарльзом на берегу Иордана, происходит же по прямой линии не от кого иного, как от аэндорской колдуньи…[7]7
  …аэндорской колдуньи — Речь идет о библейской ворожее, которая по просьбе царя Саула вызвала накануне решающей битвы с филистимлянами дух пророка Самуила (см. 1. Цар. 28).


[Закрыть] На сей счет ходили самые пугающие россказни. Деревенские дети, пробиравшиеся в сад баронета, дрожали при встрече с его женой; девушки видели ее в кошмарах и страшились, что она наведет порчу на их возлюбленных. Наконец, молодые люди, хоть и не так уж боявшиеся ночной ворожбы колдуньи из Стоунхолла, не могли не признать, что было в ней нечто, внушавшее ужас…

– Геммалия! Геммалия!

Геммалия прибежала на зов.

– Видишь почтовую карету? она спускается с холма и сворачивает на дорогу к замку, – спросил сэр Чарльз.

– Вижу, – отвечала леди Линдблад, устремив на него горящий взор.

– О! если бы в ней оказался Гилфорд! – добавил баронет.

– Гилфорд! да, это Гилфорд, – ответила она, и ее глаза заблестели сильнее, а на губах заиграла неопределенная улыбка.

Карета уже подкатила к замку. Вот она остановилась; Линдблад спустился навстречу другу; они обнялись, а Геммалия, недвижно стоя в сторонке, с торжеством смотрела на них, как на несомненных жертв своей устрашающей красоты.

Приезд Гилфорда утешил и обрадовал сэра Чарльза. Друзья сели за гостеприимный стол; Геммалия была с ними; никогда еще не казалась она такой прекрасной, такой очаровательной; Линдблад был в восторге; Джордж не скрывал своего восхищения, а молодая дама принимала их комплименты как должное.

Баронет воспользовался первой же возможностью, чтобы остаться наедине с другом.

– Как вы ее находите? – спросил он.

– Она восхитительна, – ответил Гилфорд.

– Почему же я – несчастнейший из людей?

– Я завидую твоему несчастью; но к чему заставлять меня завидовать еще больше, призвав меня сюда, к твоей жене? В Марселе ты думал, что я люблю Геммалию. Зачем же ты потребовал, чтобы я подверг себя опасности?

– Даже если ты восхищаешься ею, простое звание супруга не означает, что между нами существует какое-то различие.

– Что ты хочешь сказать?

– Если Геммалия мне и жена, то только по имени.

– Как такое возможно?..

Тогда Линдблад поведал ему историю своей жизни, начиная с того момента, когда он вступил в роковой брак; рассказал о беспокойных днях и полных ужаса ночах и о том, как неодолимый сон лишал его всех сил; о том, какой находил жену по пробуждении, и о жутких подозрениях, отравлявших его душу…

– Обещай мне, – добавил он, – поклянись самой ужасной клятвой, что поможешь мне раскрыть тайну… В Геммалии есть что-то необъяснимое… Когда я вхожу в брачный покой, мои чувства сковывает не тот знакомый всем, обычный сон – это некий сверхъестественный гнет, названия которому я не могу найти. Чудовищные ночи следуют одна за другой… Обещай, что сорвешь завесу, скрывающую этот ужас, и пробудишь меня от сна, что в сотню раз хуже смерти; обещай мне также следить за Геммалией, и пусть твоя дружба послужит и моему освобождению, и моей любви…

– Клянусь, – сказал Гилфорд и подкрепил свою клятву многими страшными обетами.

Прошло две недели, затем месяц, прежде чем Джордж вспомнил о клятве, данной сэру Чарльзу. Порой он проходил мимо спальни хозяина Стоунхолла; все было тихо; ни жалобы, ни стоны не выдавали страданий его друга, а войти он не осмеливался. Более того, жизнь в имении таила для него немало очарования; он был счастлив тем, что может видеть Геммалию; живя с нею под одной крышей, он позабыл, что Линдблад попросил его вернуться, ища поддержки и помощи.

Состояние баронета оставалось неизменным. Каждую ночь он впадал в долгий сон. К вполне естественной тревоге, вызванной таким невероятным положением, прибавились новые страдания; с прибытием Гилфорда в нем снова проснулась ревность; опрометчивый друг лишь усугублял подозрения баронета, ничуть не скрывая, какое бесконечное наслаждение доставляло ему общество Геммалии. Линдблад, чья печаль день ото дня становилась все безысходней, наконец объяснился с другом; он напомнил Гилфорду о данных тем клятвах и воззвал к его преданности дружбе, что слишком долго уступала любви.

Назначили ночь, когда Гилфорд должен был проникнуть в тайну странного сна Линдблада; он обещал, что проберется под покровом темноты в спальню сэра Чарльза и употребит все силы, чтобы пробудить его от необъяснимой летаргии; было договорено, что Гилфорд не уйдет, пока сэр Чарльз не увидит его и не заговорит с ним и пока секрет ночных кошмаров не будет разгадан.

Джордж, баронет и его жена провели вечер втроем. В камине старинного зала горел яркий огонь. Случись там зритель, он был бы поражен выражением лиц хозяев и гостя. Сэр Чарльз молчал; он застыл без движения, склонив голову к каминной доске и, казалось, ушел в свои думы, с радостью и отчаянием ожидая наступления ночи, обещавшей разгадку стольких тайн… По другую сторону камина сидела Геммалия; огонь бросал красноватый отсвет на ее бледное прелестное лицо; она переводила глаза с мужа на гостя и с приоткрытым ртом, как зачарованная, внимала едва ли не страстным речам запинающегося Гилфорда…

Часы пробили одиннадцать… Хозяева Стоунхолла встали и направились в спальню… Уходя, Линдблад подал другу выразительный знак, напоминая о клятве; Гилфорд, принужденный отвлечься от любовных мечтаний, ответил тем же. Оба казались растерянными и встревоженными; их колени дрожали, голоса срывались, точно они готовились к встрече со всеми призраками, которыми горячечное воображение людей населило обитель мертвых…

Геммалия, напротив, стройная и легкая как тень, сияла неожиданной радостью, словно собиралась на ночной бал. Кинув на Джорджа странный взгляд, не ускользнувший от внимания Линдблада, она произнесла, выходя:

– Скоро…

Не успел сэр Чарльз положить голову на подушку, как сон, приходивший каждую ночь, заставил его смежить веки; и вновь пришли ужасные сновидения… Он оказался с Гилфордом на полях Греции. Они с любопытством осматривали места героических подвигов, которыми с юных лет восхищались; вскоре они очутились на громадной равнине, лишенной растительности; земля была вся изрыта и усеяна могильными камнями. Легкий призрак скользнул меж друзьями, и при виде этого рокового духа мертвые восстали и, размахивая иссохшими руками, стали громко увещевать Линдблада и Гилфорда бежать. Но времени не осталось: их что-то навеки разделило и обрушило в бездну, полную крови… Измученный этими и другими, еще более ужасными видениями, Линдблад покрылся холодным потом; волосы встали дыбом на его голове.

Пытка длилась около часа, а затем, не просыпаясь, он почувствовал, как кто-то яростно начал трясти его за плечо… он задрожал… Приглушенный и хриплый голос словно нашептывал ему в ухо:

– Линдблад, ты спишь… и пока ты спишь, твой неверный друг, нарушив клятву, пытается соблазнить и похитить твою жену… Просыпайся, Линдблад…

Линдблад мучительно пытался сбросить покров гибельного сна, но все было напрасно… Вновь та же рука сжала его плечо, тот же голос стал шептать пугающие слова, сопровождая их время от времени сдавленным зловещим смехом… но Линдблад не смог проснуться.

В третий раз больно сжала его плечо невидимая рука, и прежний голос мрачно зашептал:

– Как! Линдблад, ты еще спишь… безумный! думаешь, ты в безопасности? Злодеяние вот-вот свершится… Разве не слышишь ты скрип колес? Это карета, в которой похититель увезет свою жертву… Просыпайся, вставай, Линдблад, если хочешь спасти жену!..

Как только смолкли последние ужасающие слова, сэр Чарльз проснулся. Что так ужаснуло его: сон или страшная явь? и однако, он свободен, сон оставил его… Он протягивает руку… о Боже! жены больше нет рядом… Охваченный яростью и ревностью, он вскакивает с ложа, что мнится ему оскверненным, хватает шпагу… В спальне царит непроглядная тьма… он вслепую бежит к двери… Рука, пробудившая Линдблада, словно направляет его в темноте; содрогаясь, он чувствует властное прикосновение холодных пальцев… Слишком поздно? О, небеса! неужели он слышит карету… он выбегает в парк… луна, выглядывая из-за мрачно нависших туч, освещает землю своими лучами… он всматривается…

Да, это Геммалия… Гилфорд увлекает ее за собой… Похититель видит Линдблада…

– Тайна раскрыта! – восклицает он.

– Спаси меня! – со стоном молит Геммалия.

Сэр Чарльз, не владея собой, бросается к Гилфорду.

– Защищайся, трус! – кричит он.

– Несчастный! ты заблуждаешься, – отвечает тот.

– Муж мой, спаси меня! – взывает Геммалия.

Барон взбешен, он в ярости, он не ведает, что делает… не знает, в состоянии ли Гилфорд защищаться…

Сэр Чарльз поднимает шпагу… и шпага пронзает сердце его друга, прерывая жизнь…

Баронет извлекает окровавленную шпагу из безжизненного тела… и будто вновь слышит тихий смех, потревоживший его сон… на миг ему кажется, что смеялась Геммалия… он поворачивается к ней… она, рыдая, стоит на коленях.

– Что я наделал? – с глубоким вздохом спросил сэр Чарльз…

– Ты спас свою жену, – ответила леди Линдблад; и изменница, осыпая баронета обманчивыми ласками, принялась рассказывать, как Гилфорд разбудил ее, чтобы затем совместными усилиями пробудить ее супруга; как, под благовидным предлогом подготовки к этому деянию, затем увлек ее в парк; не появись неожиданно сэр Чарльз, сказала она, бывший друг, ставший предателем, похитил бы ее…

Говорила ли она правду?..

Растерянный Линдблад не знал, что и думать об ужасном событии; в голове его еще кружились обрывки сновидений, и ему казалось, что судьбой его словно распоряжается некое роковое и непостижимое существо. Жена пыталась унять его ужас. Баронет взглянул на нее и почувствовал, как в душе его вновь пробуждается любовь.

– Пойдем, – сказала она, – пойдем, муж мой, и пусть брачное ложе перестанет быть для тебя лишь постелью из цветов… Во всем повинен изменник Гилфорд; это он злодейски помешал тебе исполнить обет любви… Пойдем… Забудь о неверном друге… пусть нежные и прельстительные узы сладострастия соединят нас и опьянят наслаждением и блаженством….

Так сказала она…

Глядя на ее восхитительные черты, Линблад забывает и свои ужасные сны, и убийство, только что запятнавшее его руку. Он сжимает в объятиях свою странную и прекрасную невесту. Геммалия пожирает его горящими глазами, ее алые губы взывают к поцелуям.

Ложе сладострастия ждет… витают благовонные ароматы… алебастровая лампа, страж любви, разливает мягкий свет… Скорее, счастливые любовники, забудьте о ваших терзаниях – да вознаградит вас ночь восторгов за ночи страданий столь долго остававшегося бесплодным брачного союза!