Текст книги "Люди ратного подвига
(сборник)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Боевая дружба

ерой Советского Союза подполковник Борис Петрович Иванов, о боевом подвиге которого я хочу рассказать, после войны закончил бронетанковую академию и был направлен в один из военных округов для прохождения дальнейшей службы.

* * *

Зееловские высоты еще курились дымом недавнего боя, а грохот орудийной канонады уже переместился далеко на запад. Советские войска преследовали разбитые гитлеровские части, стремясь как можно быстрее выйти к восточной окраине Берлина.

И все же, как ни велик был наш наступательный порыв, гитлеровцам удалось приостановить продвижение в районе Мюнхеберга. Здесь они заняли выгодный для обороны рубеж на сильно пересеченной лесистой местности. Сюда спешно была подтянута мотодивизия «Райх», усиленная противотанковой артиллерией.

Танкисты, поддерживаемые артиллерией, предпринимали атаку за атакой, но продвигались медленно. А между тем, сзади, в перелесках и рощах, в населенных пунктах и садах, накапливались все новые и новые части, составляющие мощный ударный кулак, готовые немедленно войти в образовавшийся прорыв. Неумолкавшая с утра артиллерийская канонада, казалось, достигла своего предела. Впереди, там, где засел противник, стояла сплошная дымовая завеса, то и дело прорезаемая тусклыми вспышками разрывов. Туда сейчас были прикованы взгляды танковых командиров, думавших о том, как сложится очередная атака.

Думал об этом и гвардии майор Иванов, танковый батальон которого стоял готовый к наступлению на нравом фланге соединения. Высунувшись наполовину из люка своей машины, он смотрел туда же, в сторону противника. Его полное лицо казалось спокойным, и только частые, нетерпеливые взгляды, которые он бросал время от времени на циферблат ручных часов, выдавали волнение. Иванов уже трижды атаковал в указанном направлении, но всякий раз натыкался на ураганный противотанковый огонь. Это было тем более досадно, что обойти противника возможности не представлялось: не имели успеха и соседи.

Соседи… Сердце Иванова забилось сильней. Ведь там, в соседнем соединении, наверное, также ждет часа атаки и Дмитро… А может быть, уже атакует? Мысленно горячо пожелав ему удачи, Иванов с сожалением подумал, что вчера в заботах о подготовке к наступлению так и не сумел вырваться. Когда-то теперь придется свидеться?

О том, что его старый товарищ в соседнем соединении, Иванов узнал случайно, на совещании у комбрига. И тотчас же в памяти всплыла первая, несколько холодная встреча, знакомство, а потом и настоящая, крепкая боевая дружба. Это было еще в 1942 году, когда майор Иванов прибыл в бригаду из госпиталя. Он снова принял свой второй батальон, а командиром первого был назначен подвижной, чернобровый украинец Дмитрий Матвеевич Пинский – Дмитро, как его звали в бригаде. Смелый, горячий и не всегда обузданный Пинский, в прошлом беспризорник, совсем не был похож на несколько медлительного, спокойного и всегда рассудительного Иванова. «Лед» и «пламень» называли их товарищи. И все же они подружились, успешно действовали в боях, и командование находило, что назначать для выполнения ответственной задачи этих двух комбатов, всегда умевших дополнить друг друга, очень выгодно. Иванов невольно улыбнулся, вспомнив, как горячо, иногда до ссор, спорили они, решая тактические задачи. И все-таки дружили. Крепко дружили.

Потом Пинский в боях на Висле получил звание Героя Советского Союза. А еще через некоторое время был переведен в другую часть. С тех пор прошло немало времени.

Гул артиллерийской канонады стал заметно стихать, а потом многоголосый залп всколыхнул воздух с новой силой, и разрывы загремели дальше. Артиллерия перенесла огонь в глубину. Дым над вражескими окопами начал рассеиваться. Сзади стремительно взвилась и стала медленно падать, разбрызгивая разноцветные звездочки, ракета.

– Пора! – вслух сказал майор и мельком взглянул вверх. Апрельский ветер стремительно нес в сторону противника низкие, рваные облака. С трудом протиснув свое полное тело в узкое отверстие люка, Иванов захлопнул крышку.

* * *

Батальон вел огневой бой. Майор Иванов управлял им по радио. Его лицо по-прежнему было спокойно, но на сердце, как говорят, скребли кошки. Ровным голосом, не торопясь, он отдавал приказания ротам. Внимательно наблюдая за полем боя, часто одобрительно кивал головой. Танки уверенно маневрировали, прикрываясь складками местности, вели меткий ответный огонь. Но продвижения вперед не было!

По вспышкам желтовато-соломенного пламени, снопами вырывавшегося из жерл орудий по линии фашистской обороны, Иванов подсчитал количество огневых точек и понял, что подавить их самостоятельно не сумеет. Выйти же на открытое, насквозь простреливаемое пространство значило бы понести неоправданные потери. Но приказ есть приказ, и его нужно выполнить во что бы то ни стало. Вспомнились слова командира бригады: «Вы же опытный командир, Иванов! Проявите находчивость, используйте всякую возможность прорваться». Сейчас эти слова звучали почти упреком.

Гвардии майор вздохнул, открыл люк и, высунув голову, стал осматриваться. Скрадываемый шумом работающего мотора, сейчас грохот боя резко ударил в уши. В воздухе близко над головой, свистя и взвизгивая, пронеслась болванка, другая. Совсем близко ухнул снаряд и, разорвавшись, обдал горячей тугой струей воздуха. Но Иванов, вместо того чтобы спуститься на сиденье и прикрыться броней, еще больше высунулся наружу и, вытянув шею, не отрываясь, смотрел в одном направлении. Он видел, как на левом фланге несколько танков ворвались в первую траншею и теперь с остервенением утюжили ее и поливали огнем пулеметов. Даже несколько подбитых, неподвижно застывших машин вели огонь с места. Два гитлеровских танка, выскочившие к первой траншее в контратаку, почти уперев длинные дула орудий в землю, горели, окутанные густыми, черными клубами дыма. Майор отметил, что дым, быстро уносимый ветром, создает естественную завесу, прикрываясь которой можно было бы подобраться к первой траншее незаметно. И тотчас же его пронизала одна, сразу захватившая все внимание мысль: немедленно идти туда, поддержать танкистов, уже понесших потери. Ведь если не помочь им, наступление может захлебнуться! Но, привыкший все тщательно обдумывать и взвешивать, Иванов еще какое-то мгновение колебался. Вновь посмотрел туда, откуда явственно доносилось свирепое скрежетание гусениц, отрывистые, точно удары хлыста, пушечные выстрелы, рев моторов, преодолевающих препятствия, хлопки гранатных разрывов. Вспомнил, что сзади сотни танкистов периодически прогревают моторы боевых машин, нетерпеливо ожидая того часа, когда им можно будет ринуться вперед. И кто знает, может быть, от его, Иванова, умелых действий, от проявленной им инициативы будет зависеть успех прорыва обороны и ввод в образовавшийся проход тех танков?

Решение свое Иванов доложил командиру бригады уже в движении. – Одобряю. Действуйте! – коротко ответил полковник.

Набирая скорость, танки вынеслись на левый фланг и развернулись. Затем, раскачиваясь на ухабах, словно лодки на крупной зыби, на предельной скорости устремились вперед.

* * *

Дым, как и предполагал Иванов, позволил подойти к первой траншее незамеченными. Но как только передовые танки вырвались вперед, слева хлестнули орудия противотанковой батареи, укрытой в кустарнике. Это было опасно. Машины подставляли под выстрелы бортовую часть. Правее, уже на окраине вытянувшейся на добрый километр по фронту деревни, часто били орудия. Майор видел, что танкисты атаковали в центре, в направлении серой квадратной башни кирхи. Его привычное ухо различало выстрелы советских танковых пушек и частую ответную стрельбу противотанковых орудий противника. Соотношение было не в пользу наступающих. Сообразив все это, Иванов отказался от подмывавшего его желания развернуться на батарею в кустарнике. Нужно было идти на помощь атаковавшим. «Только какого черта они полезли с фронта? – с досадой подумал он. – А батарею подавит Власов». Майор оглянулся назад и бросил нетерпеливый взгляд на опушку рощи, где оставил роту старшего лейтенанта Власова с задачей поддержать атаку огнем с места. «Что это он все еще молчит? Может…» – но не успел подумать, как разрывы снарядов заволокли вражескую батарею.

– Отлично! – отметил Иванов и свернул в лощину, тянувшуюся вдоль фронта. По ней можно было, не подвергаясь огневому воздействию, незаметно подобраться к деревне.

Внезапно комбат поднял руку, останавливая движение колонны. Сверху в лощину стремительно ополз танк и, резко затормозив, остановился. Из него проворно выпрыгнул высокий, худощавый офицер в шлеме и громко спросил:

– Где комбат?

– Я комбат, – ответил Иванов, насторожившись. Голос спрашивающего показался ему знакомым. Худощавый офицер быстро приблизился. Иванов, заглянув в смуглое, чернобровое лицо, радостно воскликнул:

– Дмитро!

– Борька? Вот так встреча!

– Так это, значит, ты опередил меня? – спрашивал Иванов, отвечая на крепкие объятия друга. – А я только вчера узнал, что ты здесь. Откуда?

– А помнишь, Боря, бои под Ржевом? – не слушая, спросил Пинский.

– Под Ржевом? Что под Ржевом! А Курскую дугу, когда ты меня из противотанкового рва вытащил, не забыл? – перебил Иванов, улыбаясь и хлопая Пинского по плечу.

– Помню, все помню… Эх, Борис, некогда сейчас воспоминаниями заниматься.

– Да, да! Конечно. Слышу, как твои орлы стреляют. Как у тебя там? Трудно?

– А что ж у меня, – нахмурив черные, густые брови, ответил Пинский. – Прорвать прорвал – артиллерия хорошо помогла, а за чертов Мюнхеберг никак ухватиться не могу. И противотанковая артиллерия, и фаустники, и отдельные танки, и самоходки… Гибнут, а стреляют. Ну да ты ведь сам знаешь, – это не от хорошей жизни: за спиной-то у них пулеметы! Все равно достану, – Пинский сжал кулак и, выразительно помахав им в воздухе, добавил: – Вот ты присоединишься, вдвоем и ударим. У меня ж еще десант!

– Не выйдет! – вдруг сказал Иванов.

Пинский растерялся. Несколько секунд он смотрел на Иванова непонимающим взглядом. Потом на его скулах заиграли желваки.

– К-как ты сказал? Не присоединишься? – выдохнул он.

– Остынь, – улыбнулся Иванов. – Вдвоем нам лезть в лоб не следует. Сам же говорил, что у них тут всего понапихано! Предлагаю так. Я зайду слева, по пути захвачу роту Власова и ударю во фланг…

Комбаты, склонившись над картой, выработали совместный план действий. Пинский оставался с десантом на месте и атаковал с фронта, а Иванов обходил населенный пункт слева, чтобы повести наступление во фланг. Местом встречи наметили высокую кирху в центре Мюнхеберга, а чтобы начать боевые действия одновременно, договорились: как только Иванов выйдет на рубеж атаки и откроет огонь, начнет наступление и Пинский.

…Выйти на фланг Иванову удалось без особых затруднений. Правда, на дороге и по обочинам было много мин. Но в спешке отступления гитлеровцы не успели их закопать, и приданные батальону саперы без труда находили их и обезвреживали. Не оказал противник серьезного сопротивления и на окраине деревни. Его немногочисленный заслон, сделав всего несколько выстрелов и бросив единственное орудие, поспешно отступил к центру деревни. Но как только батальон Иванова ворвался в деревню, гитлеровцы всполошились не на шутку. Навстречу советским танкистам двинулись «тигры» и «пантеры» с черными паучьими крестами на боках. Иванов насчитал их двенадцать.

Завязался бой. Выстрелы беспрерывно гремели с обеих сторон. С воем и визгом проносились снаряды, грохотали разрывы. Прикрываясь постройками, танки гвардии майора Иванова вели огонь с коротких остановок. Уже запылали три вражеские машины. Потом еще одна. Дравшийся впереди командир роты старший лейтенант Власов доложил, что у него подбито два танка. Однако танкисты упорно, от укрытия к укрытию, продвигались вперед, оттесняя противника к центру деревни, откуда уже доносились частые автоматные очереди– вступил в бой десант автоматчиков Пинского.

Следуя за боевыми порядками батальона, Иванов наблюдал за действиями танкистов, давал дополнительные указания. Вот уже на большую площадь у кирхи стремительно вынеслись танки старшего лейтенанта Власова. Их встретили четыре гитлеровские машины. Расстояние между ними оказалось настолько малым, что вести огонь из пушек было опасно. Но Власов не растерялся. Иванов увидел, как он круто развернул свои машины на гитлеровцев и пошел на таран. Фашистские танкисты не выдержали. Один за другим они стали выскакивать из танков и спасаться бегством. Но уйти им так и не удалось. Власов устремился за беглецами, подминал их под гусеницы, расстреливал пулеметным огнем.

Через несколько минут на площади появились танки Пинского. Друзья снова встретились, на этот раз у кирхи. Дымились догоравшие вражеские танки и автомашины. Автоматчики вели пленных. В эфир понеслось донесение о выполненной задаче.

– А хорошо, что ты атаковал с фланга, – крепко пожимая руку Иванову, говорил Пинский. – Я так и не мог прорваться с фронта, пока ты не ударил то ним с тыла… В общем, недаром говорится: «Ум хорошо, а два лучше…» – И все же, не утерпев, добавил: – Конечно, если бы мы атаковали вместе, прорвали бы.

– Прорвали бы, безусловно, прорвали бы, Дмитро, но во что бы это нам обошлось? Ты лучше расскажи, где ты пропадал этот год? Что делал? В каких боях участвовал?

Но поговорить друзьям и на этот раз не удалось. Они получили приказ двигаться дальше.

– Что ж, Дмитро, – сказал Иванов, – видно уж, побеседуем там, после победы. – И он показал рукой на запад, куда по-прежнему стремительно неслись серые, разлохмаченные облака.

Сзади по всему фронту гремела, приближаясь, канонада.

Свежие силы входили в прорыв.

Стойкость

глубоким вниманием, стараясь не упустить ни одного слова, выпускники Краснознаменной ордена Ленина и ордена Суворова I степени Военной академии имени М. В. Фрунзе слушали обращенную к ним речь Министра обороны. Маршал говорил о великом призвании офицера отдать все свои силы и способности делу укрепления оборонной мощи Советского государства, призывал всегда высоко держать честь и достоинство советского офицера, показывать пример выполнения воинского долга и требований воинских уставов.

Сказал министр и о необходимости воспитания у подчиненных активного наступательного духа, железной стойкости…

«Стойкость… – подумал Герой Советского Союза подполковник Иван Федорович Войтенко. – Сколько воспоминаний связано с этим словом! Не она ли, железная стойкость, помогла выстоять под Москвой в 1941 году? Не этому ли замечательному качеству обязаны герои обороны Сталинграда, поклявшиеся ни шагу не отступать назад, на весь мир заявившие, что там, за Волгой, для них нет земли. Да только ли в обороне нужна стойкость? Разве не нужна она и тогда, когда, охваченные единым наступательным порывом, войска стремительно продвигаются вперед, круша вражескую оборону, сметая на своем пути все преграды, с ходу форсируя реки, цепляясь за до смешного маленькие пятачки-плацдармы и удерживая их, несмотря ни на что?»

Войтенко вспомнил бои на Волге, себя – двадцатитрехлетнего лейтенанта, командира истребительно-противотанковой артиллерийской батареи, наступление, контратаки противника. В памяти его отчетливо воскресли февральские события далекого 1943 года, боевые дела батареи, стойкость артиллеристов.

1

…Ветер свободно гулял по безлесой, кое-где изрезанной неглубокими оврагами донской степи, со скоростью десяти метров в секунду нес колючие снежные иглы. Автомашины, тащившие приземистые длинноствольные пушки, то и дело застревали в сугробах. Тогда из кузовов, обтянутых тентом, в глубокий снег, поругивая погоду, спрыгивали люди, лопатами расчищали снег, упираясь плечами в борта, дружно налегали и под протяжные выкрики: раз – два-а взяли! – подталкивали буксующие машины.

Когда батарея выбралась на гребень высоты и артиллеристы вновь стали расчищать снег под увязшими по ступицы машинами, командир батареи лейтенант Войтенко, прикрывая рукой от ветра лицо, пошел в сторону от дороги. Время от времени он останавливался и, накрывшись плащ-палаткой, зажигал электрический фонарь, чтобы рассмотреть карту. Вернулся он быстро и тотчас же повел артиллеристов вниз по отлогому скату, на ходу указывая, где расположить орудия, как оборудовать позиции. Внизу он остановился, обвел взглядом окружившую его группу людей в полушубках и ватниках и позвал:

– Лейтенант Смолкин!

– Я! – отозвался густой хриплый голос. Вперед вышел плотный, широкоплечий человек в полушубке.

– Вот. Останетесь здесь за меня, – сказал Войтенко. – К рассвету чтобы все было готово: орудийные окопы, укрытия для расчетов – все полного профиля, как полагается. Я пройду с разведчиками и связистами вперед устанавливать связь с пехотой. Машины отправить метров на 400 в тыл, замаскировать. Поварам готовить пищу.

2

Машины, натужно завывая моторами, с трудом разворачивались в густом снегу. Расчеты отцепляли, устанавливали орудия, расчищая в снегу площадки, подрывая под сошники канавки, чтобы орудие не откатывалось назад при стрельбе, сгружали снаряды. Командир взвода лейтенант Штыков суетился у буссоли, подбегал к орудиям, проверяя, правильно ли установлены. И только когда орудия были готовы, приступили к оборудованию орудийных окопов, начали рыть щели. Так уж положено: сначала изготовиться к бою, чтобы противник не мог застать врасплох, а потом все дооборудовать до нормы.

Заместитель командира батареи по политчасти, лейтенант Смолкин, отправив машины, подошел к первому орудию.

– Ну как у вас дела, воронежские? – выдыхая густые молочно-белые облачка пара, спросил он. Расчет первого орудия был недавно укомплектован из артиллеристов воронежского добровольческого полка.

– Н-ничего! – тужась, ответил командир орудия старший сержант Шерстнев, упираясь плечом в щит орудия. На спине его горбом вздулся полушубок. – Вот, подвинем маленько, – и будет порядок.

– А щели как? Ровики для снарядов?

– Роют… только земля, как железо, трудновато.

– Тоже, сказал! Трудновато! Под Сталинградом что, легче было? – Лейтенант Смолкин подошел к группе солдат, долбивших мерзлую неподатливую землю, протянул руку к одному из них.

– А ну-ка, дай погреться. – И, сняв варежки, поплевав на руки, с силой всадил кирку в землю.

– Гы-ых, гы-ых, – выдыхал он раз за разом, из-под кирки сыпались искры, брызгали во все стороны мелкие комья смерзшейся земли.

Солдат, отдавший кирку, воспользовавшись перерывом, решил высказаться.

– И вот ведь гоним и гоним фашиста, от самой Волги. Душа не нарадуется! И, почитай, ни разу еще не останавливались, оборону не занимали. А тут, среди ночи, окопы, да еще полную профиль. Оно бы вроде и ни к чему. Все равно завтра дальше.

Смолкин выпрямился, метнул на солдата косой взгляд, хотел ответить. Но в это время раздался спокойный голос командира батареи.

– По-твоему, ни к чему, Егоркин? – лейтенант стоял у самой щели, через шею был перекинут ремень автомата, брови, ресницы заиндевели. Рядом с ним – разведчик рядовой Олейник, черный, сухощавый, подвижной.

– А вот двинут завтра гитлеровцы танки, – продолжал лейтенант, – а у нас – щелей нет, орудия на открытом месте. Красота! Бей на выбор. Ты что же думаешь, разбили мы гитлеровцев на Волге, так они теперь до самого Берлина бежать будут? Как бы не так! Вспомни: победа не приходит сама, ее надо добывать в бою, трудом да умением…

Командир батареи вдруг нагнулся, измерил ширину щели, сказал:

– Широко роете. Лишняя работа. Чем уже щель – тем меньше потерь. Здесь, – указал он рукой, – поглубже надо. И давайте пошевеливаться – времени немного осталось!

3

К рассвету все было готово. Ветер стих. Видимость улучшилась. Слева стал слышен гул артиллерийской канонады. Войтенко вызвал командиров взводов и орудий, показал рукой на лежавшую впереди высоту, сказал:

– За высотой в хуторе Самсонов – противник. Ниже, по лощине проходит линия обороны стрелкового батальона. Слева, – лейтенант довернул голову в сторону, откуда доносилась орудийная стрельба, – направление главного удара. Наши войска будут наступать на станцию Дуванную. Задача батареи– прикрыть фланг наступающих, не допустить прорыва танков противника здесь, на этом участке. Ясно? Задачу довести до каждого бойца, чтоб все знали. Ну, а сейчас завтракать! Вон, вижу, старшина с поварами тащат термосы.

Артиллеристы разошлись, загремели котелками и через несколько минут, оживленно переговариваясь, пристроившись кто на лафете, кто на ящике из-под снарядов, а кто и так, просто на снегу, с аппетитом ели густой, дымящийся суп.

Шерстнев, сидя на корточках и держа котелок обеими руками, чтобы согрелись, жевал твердый, промерзший хлеб. Потом достал из-за голенища ложку, стал степенно хлебать.

Артиллерийская стрельба слева смолкла, и тотчас же оттуда донесся приглушенный расстоянием гул моторов. Шерстнев качнул головой.

– Танки пошли. Теперь жди и у нас чего-нибудь. – И стал быстро доедать суп.

И действительно, в утреннем морозном воздухе, в той стороне, где расположился в обороне батальон, вдруг вспыхнула ружейно-пулеметная стрельба. Войтенко вытащил из футляра бинокль, стал наблюдать. Из-за высоты, по-видимому, от хутора Самсонова, густыми цепями бежали маленькие фигурки солдат, на ходу стреляя из автоматов.

Связист у телефона поднял голову, доложил, что комбат просит «огоньку». Но Войтенко уже и сам видел, что медлить нельзя. Артиллеристы бросились к орудиям. Гремя, покатился опрокинутый кем-то впопыхах котелок.

Разрывы взметнули снег в самой середине наступающих. Серые фигурки рванулись в стороны, залегли. Потом попятились назад. Израсходовав беглым огнем сорок снарядов, Войтенко прекратил огонь, стал наблюдать.

– Подмогли матушке-пехоте, – сняв шапку-ушанку и утирая ею потное лицо, негромко, с чувством удовлетворения произнес Шерстнев, орудие которого было ближе к командиру батареи. Гитлеровцы, оставив около трех десятков убитыми и ранеными, скрылись за гребнем высоты, а через несколько минут откуда-то издалека забухали орудийные выстрелы и в воздухе, быстро нарастая, послышались свист и фырчание приближавшихся снарядов.

– Всем в укрытия! – скомандовал лейтенант.

Разрывы, сотрясая воздух, грохотали теперь ближе, снаряды рвались на батарее. В окоп уже потянуло едкой приторной гарью. Выбирая моменты между разрывами, Войтенко часто высовывал голову из окопа, осматривался. Разведчик Олейник все время почти не прерывал наблюдения, стоял во весь рост и, только заслышав свист снаряда, пригибал голову.

Огонь прекратился внезапно, так же, как и начался. Войтенко приказал доложить о потерях. С докладом прибежал солдат Егоркин. Потерь в людях не было, орудия тоже оказались целы, если не считать нескольких пробоин в щитах да вмятин на стволах.

– Вот оно как, – с усмешкой протянул командир батареи. – А ты, Егоркин, щели не хотел рыть. А?

– Товарищ лейтенант! – тревожно позвал Олейник. – Слышите? – Войтенко повернул голову, прислушался. Оправа, из-за гребня высоты, донесся гул моторов и скрежет гусениц, оттуда один за другим стали выползать танки, на ходу поводя стволами орудий. Вот головная машина дала пулеметную трассу в направлении батареи.

– Два, четыре, семь… – тихо вслух считал Олейник. – Четырнадцать… – потом, помедлив немного, доложил – Четырнадцать танков, товарищ лейтенант, средние, – и туже подтянул ремень на полушубке.

– Расчеты, по местам! – закричал Войтенко. – Развернуть орудия вправо… бронебойным!..

Отдавая команды, определяя дистанцию до танков, он в то же время думал о том, что все, что было до этого – атака пехоты, артиллерийский обстрел, – чепуха, что настоящий бой начнется сейчас и вот теперь-то и нужно не пропустить танки, уничтожить их, выстоять…

Между тем танки развернулись в боевой порядок и, вздымая снежные облака, устремились на батарею. Войтенко, волнуясь, часто посматривал на свои орудия: – Успеют ли? – Но расчеты работали дружно, сноровисто, орудия были развернуты быстро, командиры орудий один за другим громко докладывали о готовности.

Войтенко еще раз посмотрел на танки. «Нужно подпустить поближе, бить наверняка!» – и предупредил: «Без команды огня не открывать». Головной танк повел стволом орудия, выстрелил. Снаряд взметнул снег в двадцати метрах перед окопом, срикошетил и разорвался в воздухе. Вслед за головным танком открыли огонь и остальные… Войтенко увидел, как за танками показалась пехота, как по ней ударили пулеметы батальона, затем услышал крик и протяжный стон: кого-то ранило. Лейтенант еще раз прикинул расстояние. До танков, по его расчетам, оставалось около пятисот метров, – пора. И, набрав полные легкие воздуху, крикнул: «Огонь!»

Тотчас же ударил залп. Войтенко радостно вскрикнул, увидев, как запылал головной танк, окутываясь густым черным дымом, а два других завертелись с перебитыми гусеницами, тщетно пытаясь сдвинуться с места. Сердце лейтенанта переполнилось радостью, а вместе с ней пришла спокойная уверенность: нет, не подведут артиллеристы, выстоят!

Орудия били часто, пехота, следовавшая за танками, уже залегла. Но гитлеровские танкисты тоже пристрелялись. Их снаряды рвались почти у самых орудий. Подойдя на более близкую дистанцию, танки открыли к тому же еще и пулеметный огонь. Пули с визгом и посвистыванием все чаще залетали на батарею, щелкали по щитам орудий, взметали маленькие фонтанчики снега. Войтенко на несколько секунд оторвал глаза от поля боя, окинул взглядом батарею. Разгоряченные боем, вошедшие в азарт артиллеристы работали у орудий с такой завидной быстротой и ловкостью, что трудно было уловить мелькание рук, повороты корпуса, движение снаряда. Все приемы, из которых слагается заряжание, слились в одно молниеносное, почти неуловимое движение, и трудно было поверить, что его выполняет целый расчет, а не один человек. Из стволов вырывались яркие огненные молнии, в уши резко били выстрелы. Командир взвода лейтенант Штыков стоял позади второго орудия на одном колене и охрипшим голосом выкрикивал команды, взмахивая правой рукой. Из-под сдвинутой на затылок шапки выбилась рыжая прядь волос. У другого орудия суетился лейтенант Смолкин, подавал снаряды. «Заменил кого-то», – тепло подумал Войтенко о своем замполите и поймал себя на мысли, что никогда еще его батарея не давала такого бешеного темпа огня.

Войтенко снова посмотрел на поле боя. За несколько секунд, на которые он оторвался от наблюдения, там что-то произошло. Во-первых, загорелся еще один танк. Вражеская пехота отходила назад. Это хорошо. Но что еще? Неужели гитлеровцы повернули вспять? Лейтенант уже было обрадовался, но тут же разгадал маневр врага. Танки разделились на две группы – по пяти в каждой, пытаясь обойти батарею с двух сторон. Сердце Войтенко забилось частыми, гулкими толчками. «Опять придется разворачивать орудия», – подумал он. И в тот же миг над его головой вдруг низко пронесся зловещий свист, взрыв оглушительно рванул воздух. Войтенко невольно втянул голову в плечи, почувствовал, как словно ватой заложило уши. Затем опять высунулся из окопа. Три орудия по-прежнему лизали снег длинными желтыми языками пламени, вырывавшимися из низко распластанных стволов. Четвертое молчало. Там суетились люди, что-то делали.

«Попадание», – со страхом подумал Войтенко. Он взялся за края окопа, подтянулся и, выпрыгнув, побежал туда, на ходу крича о том, что надо развернуть орудия, что танки выйдут сейчас из сектора обстрела. Но артиллеристы и сами уже поняли это и по очереди, поспешно разворачивали пушки. Войтенко, подбежав к орудию, у которого произошла заминка, переводя дыхание, спросил, почему прекратили огонь. И хотя он почти кричал, собственный голос показался ему слабым, как будто он шел откуда-то издалека. Лейтенант Штыков, указывая на уши, тоже ответил криком:

– Наводчика! Наповал! Панораму – вдребезги… – И с искаженным яростью лицом, помахав кулаком в воздухе, открыл замок, стал наводить орудие через ствол. От его второго снаряда загорелся еще один танк.

Войтенко, облизнув пересохшие губы, удовлетворенно кивнул головой, осмотрелся. «Выстоять! Только бы выстоять», – билась в его мозгу настойчивая мысль.

Танки, обходившие батарею слева, снова усилили огонь. Но их было уже не пять, а четыре: один только что зажег Штыков. Другие пять, пытавшиеся зайти справа, увязли в глубоком снегу, буксовали. Их моторы свирепо выли, из-под гусениц взлетала снежная пыль, перемешанная с отработанными газами. Войтенко немедленно приказал двум орудиям сосредоточить огонь по этим, ставшим неподвижными целям. Через минуту две машины застыли на месте, трем с трудом удалось выбраться назад.

– Уходят! Ей-богу, товарищ лейтенант, уходят! – радостно крикнул кто-то рядом с Войтенко. Он посмотрел на кричавшего, узнал Олейника, улыбнулся ему одними глазами и глянул вперед. Да, это была правда. Фашисты не выдержали, повернули назад и на полном газу скрылись за высотой, оставив восемь машин на поле боя.

Артиллеристы, оживленно переговариваясь, хлопотали у орудий, внимательно осматривали повреждения, перебирали снаряды.

Войтенко подошел к пушке Шерстнева. Она странно осела на один бок, левого колеса не было, из ствола еще тонко струился синий дымок. Шерстнев лежал на спине, осматривал ось, ругался. Тут же сидел наводчик, ладонью загребал снег, отправлял его в рот. Санинструктор перевязывала ему голову. Встретив вопросительный взгляд лейтенанта, наводчик искривил губы, силясь улыбнуться, успокоил:

– Ничего, товарищ лейтенант. Только голова маленько кружится. Вот отдохну немного…

– Чего ругаешься, Шерстнев? – строго спросил Войтенко.

– Как же, товарищ лейтенант, – вылезая из-под оси, жаловался Шерстнев. – Как снаряд ударил, и не заметил. Прямо под ось попал. Слышу только, как что-то зафырчало. Смотрю – колесо в воздухе летит. Чудеса! А ну, ребята, тащи сюда ящик из-под снарядов. – И, повернувшись к командиру батареи, пояснил: – Мы сейчас ящик под ось – и все в порядке. Панорама-то цела…

– Правильно! Молодец! – похвалил Войтенко и пошел дальше. У второго орудия заместитель по политчасти лейтенант Смолкин, зажав зубами конец бинта, заматывал руку.

– И тебя? – спросил Войтенко. – Сильно?

– Пустяки, – улыбнулся Смолкин, – пулей, в мякоть.

– Да иди же ты! Сказано тебе! – прикрикнул он на солдата, пытавшегося ему помочь. – Сам управлюсь. Иди к орудию, там твоя помощь нужнее, небось, скоро опять пойдут… Пойдут, да только не пройдут, – повышая голос, почти крикнул он и, окинув взглядом орудия батареи, с восхищением сказал: – Как дрались наши орлы, а? Видел? Герои!

Войтенко счастливо улыбнулся. На глаза ему снова попался Егоркин, тащивший под мышками два снаряда.