Текст книги "Альманах “ДВА ПУТИ”"

Автор книги: Автор Неизвестен

ИЗ АЛЬМАНАХА “ДВА ПУТИ”[1]1
   Два пути. Альманах. Пг.: Типо-литография инж. М. С. Персона.


[Закрыть]

“Темно-синие обои…”

 
Темно-синие обои
   Голубеют.
      Все – в лучах!
Жизнь – как небо голубое!
Радость, радость, я с тобою!
 

 
Ты смеешься, а в глазах
Золотые пляшут чертики.
 

 
   Душно… Блики на ковре.
      Откроем форточку…
Ах, поет шарманка во дворе!
   – Утомленная,
   Нежно-сонная,
   Сонно-нежная,
   Безнадежная. —
Здравствуй, солнечная высь,
Здравствуй, счастье впереди!
   – Звуки плавные,
   Звуки длинные,
   Своенравные
   И старинные.
Губы яркие приблизь, —
Но, целуя, ввысь гляди!
 

“Плывут поля, болота мимо…”

 
Плывут поля, болота мимо.
Стволы рябые выбегают,
Потом отходят. Клочья дыма,
Кружась, друг друга догоняют.
 

 
   Грохочет мост. Столбов миганье
   Тройную проволоку режет.
   Внезапно переходит в скрежет
   Глухое рельсов бормотанье.
 

 
Шлагбаум. Как нить, дорога рвется.
В овраг шарахаются сосны.
Свисток протяжный раздается,
И чаще, чаще стук колесный.
 

 
   И вот – платформа подплывает.
   Все так знакомо! Предо мною —
   Весна. Чуть ветерок ласкает,
   И пахнет вспаханной землею.
 

 
Весна! Застенчивая липка
Платочком машет изумрудным.
Весь мир – как детская улыбка.
Все ясным кажется, нетрудным…
 

СОНЕТ

 
Вернулся я к моей любви забытой.
(О, ствол березы – белый, как фарфор!)
Зеленый лес, лучами перевитый,
Молчал, певучий затаив укор.
 

 
   Иван-да-Марья сам с собою спор
   Завел. Над сыроежкой домовитой
   Смеялся добродушно мухомор.
   Я шел тропинкой золотом залитой;
 

 
Часы текли, как солнечные сны;
Я думал думу светлой тишины:
“Могла ли мне иная радость сниться?”
 

 
   Я чьи-то вздохи вспомнил у ручья,
   Где незабудки в платьицах из ситца
   Смотрели грустно, как шалит струя.
 

ДОЖДЬ ПРОЛЕТЕЛ

 
Дождь пролетел и сгорел на лету.
     Иду по румяной дорожке.
Иволги свищут, рябины в цвету,
     белеют на ивах сережки.
 

 
Воздух живителен, влажен, душист.
     Как жимолость благоухает!
Кончиком вниз наклоняется лист
     и с кончика жемчуг роняет.
 

Май 1917

Выра

“Мятежными любуясь облаками…”

 
Мятежными любуясь облаками,
В порыве юном, в солнечном бреду —
Веселыми, широкими шагами
Навстречу ветру по полю иду.
 

 
В душе поет восторг безбрежной воли…
Весь мир в лучах! Вся жизнь передо мной!
Как сердце, бьется огненное поле
Под лаской ветра, буйной, молодой.
 

 
Весь мир горит, весь мир благоухает!
Срывает ветер шляпу с головы.
Шумит, блестит, отходит, набегает,
Волна высокой, трепетной травы…
 

“Гроза растаяла. Небо ясно…”

 
Гроза растаяла. Небо ясно.
Трава подернута серебром.
Светло и сыро. Хочу ужасно
Пройти по радуге босиком;
 

 
   С веселой песнею подниматься
   И на верхушку дуги цветной
   Верхом усесться и пошептаться
   С последней тучкою грозовой!
 

 
Я буду радостен и бесстрашен.
Кругом – сияние синих снов,
Внизу – квадратики пестрых пашен,
Зигзаг речонки и пух лесов.
 

 
   А если радуга вдруг исчезнет,
   Бледнея, спрячется в синеву, —
   Я с ней погибну в лазурной бездне
   Иль в мир надсолнечный уплыву!
 

“С дождем и ветром борются березы…”

 
   С дождем и ветром борются березы.
   На крыше мокрой – желтые листы.
   Еще души невыплаканны слезы,
   Еще живут измятые цветы!
 

 
День сердится, как взбалмошный ребенок.
Так рано, бедного, уводят спать!
Дождь ввечеру становится так тонок,
Что можно в парке сумрачном гулять.
 

 
   Блуждаю в парке. Думаю о дальней.
   В сырой траве боровичков ищу
   Иль на песке – задумчиво, печально —
   Все то же имя палкою черчу.
 

ОСЕНЬ

 
Была в тот день светлей и шире даль,
В тот день упал увядший лист кленовый…
Он первый умер – дымчато-лиловый,
Весь нежная, покорная печаль…
 

 
   Он падал медленно; мне было больно.
   Он, может быть, не знал, что упадет
   И в тихий, слишком тихий день умрет —
   Такой красивый и такой безвольный…
 

СОНЕТ

 
Безоблачная высь и тишина…
Голубоватый снег; оцепененье;
Ветвей немых узорное сплетенье —
Моя страна – волшебная страна.
 

 
   Когда в снегу сияющем она
   Стоит как серебристое виденье —
   Душа в таинственное влюблена,
   В душе покой и кроткое смиренье.
 

 
“Березка стройная под дымкой снежной,
Ты заколдована, скажи, навек?
Наверно, девушкой была ты нежной…”
 

 
   “Ты, елочка, устала? Давит снег?
   Ну погоди, я осторожно сброшу
   С ветвей поникших снеговую ношу…”
 

“Я незнакомые люблю вокзалы…”

 
Я незнакомые люблю вокзалы,
Люблю вагоны дальних поездов.
Свист паровоза – властный зов.
Ночь. Мелкий дождь. Спешу я, запоздалый.
 

 
И в полночь вновь у чуждых городов
Вхожу один, взволнованно-усталый,
В пустынные, тоскующие залы,
Где нет в углу знакомых образов.
 

 
Люблю вокзалов призраки: печаль,
Прощаний отзвук, может быть, обманы…
Зеленый луч кидает семафор;
 

 
Газ бледен; ночь черна; безвестна даль.
Там ждут, зовут, тоскуют великаны.
Но будет миг: метнется алый взор.
 

“Вечный ужас. Черные трясины…”

 
Вечный ужас. Черные трясины.
Вопль, исполненный тоски ночной.
Бегемота с шеей лебединой
Силуэт над лунною водой.
 

 
Тех существ – чудовищ без названья —
Кто тебе позволил пережить?
Кем тебе дано самосознанье,
Белый зверь, умеющий грешить?
 

 
Может быть, я эту знаю тайну:
Поутру, бродя в лесной глуши,
Острый камень ты нашел случайно
И впотьмах младенческой души
 

 
Боязливо, как слепой, пошарил,
Камень прочно к палке прикрепил,
Подстерег врага, в висок ударил
И задумался, когда убил.
 

“У мудрых и злых ничего не прошу…”

 
У мудрых и злых ничего не прошу;
   Гляжу, улыбаясь, в окно
И левой рукою сонеты пишу
   О розе… Не правда ль, смешно?
 

 
И все, что написано левой рукой,
   Весенним прочтут вечерком
Какой-нибудь юноша с ватной душой
   И девушка с ватным лицом.
 

 
Я тихо смеюсь, беззаботный левша.
   Кто знает, что в сердце моем?
О розе, о грезе пишу не спеша
   В цветной, глянцевитый альбом.
 

 
Но та, что живет у ворот золотых,
   У цели моей огневой,
Хранит на груди мой единственный стих,
   Написанный правой рукой.