Текст книги "Хёрай. Японские сказания о вещах не совсем обычных"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

– Хёйчи-Сан! Хёйчи-Сан! – закричал слуга. – Ты околдован? Хёйчи-Сан!

Но слепой, казалось, их не слышал. Всё энергичнее он заставлял свою биву звенеть, греметь и бряцать. Всё более и более яростно он пел песню о великом сражении. Тогда они стали его трясти и кричать прямо в ухо:

– Хёйчи-Сан! Хёйчи-Сан! Сейчас же идем с нами домой! Певец вздрогнул и сказал им с укоризной:

– Как вы смеете прерывать меня таким образом перед этими высокородными собравшимися?! Это недопустимо!

В ответ на такие слова, несмотря на необычность происходящего, слуги не смогли удержаться от хохота. Будучи уверенными, что Хёйчи заколдовали и словами ему ничего не докажешь, они схватили его за бока, рывком подняли на ноги и, преодолевая его сопротивление, потащили домой, в храм. Здесь по приказу священника с еще не пришедшего в себя юноши стащили мокрую одежду, переодели в сухое, а затем заставили его выпить сакэ и поесть.

Утром настоятель храма сам пришел в комнату друга и потребовал у того полного объяснения своих странных поступков минувшей ночью. Хёйчи долго колебался. Но, наконец, видя, что его поведение не на шутку огорчило и встревожило доброго священника, он решил прекратить упорствовать в своем молчании и рассказал обо всем, что случилось, начиная с первого визита самурая.

Окончив повествование, Хёйчи замолчал, а священник все думал, качал головой, вздыхал и, наконец, произнес печально:

– Мой бедный, бедный друг, ты в страшной опасности. Как прискорбно, что ты не рассказал мне обо всем раньше! Твое изумительное искусство в музыке и пении действительно привело тебя на порог гибели. Знай же, что ты посещал не дворец, а проводил ночи на кладбище, среди могильников, и пел не перед императорским двором, а перед поминальным камнем Антоку Теннё, где тебя и нашли мои слуги под дождем минувшей ночью. Однажды подчинившись злым духам, ты отдал себя в их власть. Если ты послушаешься их снова, после всего, что уже случилось, они разорвут тебя на кусочки. Они уничтожат тебя рано или поздно в любом случае… Священник опять умолк, потом, словно что-то вспомнив, обратился к юноше:

– Сегодня ночью, к моему большому сожалению, я не смогу остаться с тобой: меня уже позвали исполнить еще одну службу. Но прежде чем мы все уйдем, я попробую тебя защитить от злых духов. Для этого на всем твоем теле необходимо написать слова священных буддийских текстов.

Перед заходом солнца священник и его помощники полностью раздели Хёйчи. Затем они взяли кисточки для каллиграфии и тушью стали писать на его теле тексты священной сутры Ха-нийа Син Къё – единственной, по мнению служителя Будды, способной отогнать этих злых духов. Иероглифы покрыли грудь и спину юноши, его голову, лицо, шею, руки и ноги. Даже на ладонях и стопах можно было прочесть защитные слова. Когда работа была исполнена, священник дал последние наставления:

– Сегодня вечером, сразу же после нашего ухода, ты должен выйти на террасу, сесть на свое обычное место и ждать. Тебя снова позовут. Но что бы потом ни происходило – не отвечай и не двигайся. Если ты хоть чуть-чуть пошевелишься или издашь малейший звук, тебя разорвут в клочки. Не вздумай впасть в панику и начать звать на помощь, потому что, запомни это, никакая помощь не сможет тебя спасти. Если ты не исполнишь все в точности, как я говорю, смертельная опасность не минует тебя, если исполнишь – она никогда больше не вернется.

После наступления сумерек священник и его помощники ушли, а Хёйчи вышел на террасу и сел там, согласно полученным наставлениям. Он положил биву рядом, на доски пола, а сам принял позу медитации[61]61
  Поза медитации – свободная ритуальная поза для размышлений.


[Закрыть], оставаясь абсолютно неподвижным и стараясь не кашлянуть или громко не вздохнуть. Потекли долгие минуты ожидания.

Наконец со стороны дороги он услышал приближающиеся тяжелые шаги. Они миновали задние ворота, пересекли сад, приблизились к террасе и затихли прямо перед ним.

– Хёйчи! – позвал знакомый низкий хриплый голос. Слепой музыкант затаил дыхание и застыл неподвижно,

– Хёйчи! – свирепо позвал голос снова. Затем еще раз, еще более дико и устращающе:

– Хёйчи!!!

Юноша оставался безмолвным, как камень. Голос пробормотал:

– Не отвечает… Что-то здесь не так… Посмотрим, где же тот парень…

Хёйчи услышал, как шаги проскрипели по песку двора и поднялись на террасу. Затем постепенно приблизились и остановились совсем рядом. Нависла мертвая тишина, в которой музыкант почувствовал, как удары сердца сотрясают все его тело. А грубый голос продолжал:

– Хм, вот его инструмент. Но от его хозяина я вижу только два уха… Вот почему он не отвечает: у него нет рта, чтобы говорить… От него вообще ничего не осталось, кроме этих ушей. Ну то ж, тогда я принесу своему господину то, что нашел. Ибо высочайшие приказы должны исполняться настолько, насколько то возможно…

И в тот же момент Хёйчи почувствовал, что его уши словно клещами сжали железные пальцы и рывком их оторвали. Несмотря на вспыхнувшую невыносимую боль, юноша не пошевелился и не издал ни звука. Бряцающий топот проследовал по террасе, спустился в сад, направился в сторону дороги и пропал. А слепой человек так и остался сидеть неподвижно, даже не отваживаясь поднять руки, хотя чувствовал, как две густые теплые струи текут по его бокам.

Перед восходом вернулся священник со своими людьми. Он сразу же поспешил на террасу, поднялся на нее и тут наступил на что-то липкое и густое. Закричав от ужаса, он опустил фонарь и увидел доски пола террасы. Они были покрыты кровью. Посередине же этой страшной лужи сидел Хёйчи в позе медитации и что-то темное сочилось из ран по бокам его головы.

– Мой бедный Хёйчи! – воскликнул священник. – Что это? Ты ранен?

При звуке голоса своего старшего друга слепой почувствовал себя в безопасности. Он со стоном вздохнул и сквозь слезы рассказал обо всем, что произошло здесь ночью.

– Бедный, бедный Хёйчи, – простонал настоятель, – это все из-за моей оплошности, моей роковой ошибки! Твое тело, как мне показалось, было испещрено священными текстами повсюду. Да, повсюду, но кроме твоих ушей! Я торопился и доверил эту часть работы своему помощнику. А потом не проверил, как он ее выполнил. Ну, да теперь ничем уж не поможешь! Остается только залечить поскорее твои раны… Утешься, мой друг! Зато теперь опасность миновала. Никогда тебя больше не потревожат подобные посетители.

Священник позвал хорошего лекаря, и Хёйчи скоро поправился. Слухи же об этом странном приключении разлетелись далеко и широко, и юноша приобрел еще большую известность. Послушать его песни стали приезжать знатные персоны даже из столицы. Одни из них восхищались его талантом, другие жалели его, и почти все одаривали слепого музыканта деньгами и подарками, так что вскоре он разбогател.

Правда, после всего того, что с ним приключилось, изменилась не только его голова. Изменилось и имя. Его стали называть Миминаси Хёйчи – Хёйчи Безухий.

Хёрай

Голубое видение глубины, теряющейся в высоте, – море и небо, слившиеся в светящейся дымке Дня Весны в Час Утра.

Только небо и море – одна голубая безбрежность. Там, где рябь ловит серебряный свет, клочья пены кружатся в водовороте. Но чуть дальше – ни единого движения, ничего, кроме цвета: немного теплая голубизна воды, расширяющаяся для того» чтобы смешаться с голубизной неба. Горизонта нет – только расстояние, парящее в пространстве, бесконечная вогнутая поверхность, зияющая перед вами и грандиозно нависающая сверху, – цвет, углубляющийся с высотой. А далеко в середине этой необъятной голубизны висит неотчетливое, неясное видение дворцовых башен и высоких крыш, изгибающихся подобно молодому месяцу., – какая-то тень великолепной неведомой древности, освещенной солнечным светом, мягким, как память…

То, что я попытался сейчас описать, называется «какемоно» – японская роспись по шелку, украшавшая когда-то стены домов в Островной Империи. А изображение голубизны и нечто в ее глубине имеет название «синкирё», что означает мираж. Но очертания этого видения безошибочно узнаваемы. Это тускло мерцающие порталы, и лунообразные крыши Дворца Дракона, и все вокруг – все, возникшее двадцать два столетия назад. В древних книгах рассказано очень много об этом месте, называемом «Хёрай».

В Хёрае нет ни боли ни смерти, нет холодов зимы. Цветы здесь никогда не вянут, а плоды никогда не опадают, и если человек отведает этих плодов хоть бы однажды, он никогда больше не почувствует жажду и голод. В Хёрае растут невиданные растения: Соринси, Рикугё-Аой и Банконтё, исцеляющие все болезни, а также волшебная трава Йошинси, которая оживляет мертвых, потому что орошается чудесной водой, единственный глоток которой дарует вечную молодость.

Люди в Хёрае берут свой рис из очень маленьких мешочков, но рис в них никогда не кончается, как бы много его ни было съедено. Люди в Хёрае пьют свое вино из очень маленьких чашечек, но нет человека, который мог бы осушить такую чашечку, как бы много он ни выпил.

Все это и еще многое другое рассказывается в легендах времен древних династий. Ноте, кто сочинил эти волшебные сказания, едва ли видели Хёрай, пусть даже как мираж.

Потому что в действительности там нет невиданных плодов, навсегда насыщающих отведавшего их, как нет никакой волшебной травы, избавляющей от смерти, источника чудесной воды, мешочков с неиссякаемым рисом и чашечек с неосушаемым вином, И это неправда, что болезнь и смерть никогда не посещают Хёрай, так же, как неправда и то, что там никогда не бывает зимы.

Зима в Хёрае холодная: ледяные ветры пробирают до костей, и шапки снега собираются причудливыми фигурами на изогнутых, как молодой месяц, крышах Дворца Дракона.

И все-таки есть чудесные вещи в Хёрае, и наиболее волшебная из всех никогда не упоминается древними авторами. Я имею в виду атмосферу Хёрая. Ощущение исключительности этого места таково, что восход в Хёрае кажется светлее, чем любой другой восход: молочный свет, который никогда не ослепляет блеском, поразительно ясный, но очень мягкий. Эта атмосфера не нашего современного века – она чудовищно древна, так древна, что я чувствую разверзающуюся пропасть при одной лишь попытке подумать – как она древна; и это не обыкновенная смесь из кислорода и азота. Она вообще соткана не из воздуха, но из духа, – сущности тысяч и тысяч поколений душ, смешанных в одно целое, необъятное, прозрачное. Душ людей, чей образ мыслей никогда не походил на наш. Какой бы смертный ни вдохнул в себя этот божественный эфир, он возьмет в свою кровь этих вызывающих волнение духов, и они изменят чувства его, обострив понятие о Пространстве и Времени до такой степени, что он сможет видеть только так, как привыкли видеть они, чувствовать только так, как чувствовали они, и думать только так, как когда-то думали они.

Мягки, как сон, эти изменения чувств. Это и есть Хёрай.

Но не всё возможно объяснить проникновением в кровь этих древних духов. Заклинания мертвых – это забытое очарование исчезнувшего Идеала, магический ореол древних надежд, нашедших осуществление во многих сердцах, простой красоте бескорыстной жизни, в сладости любви…

Ныне над Хёраем дуют злые ветры Запада и загадочная атмосфера, увы, отступает перед их напором. Она сумела удержаться лишь пятнами и волнистыми лентами вроде тех длинных ярких полос облаков, которые пересекают ландшафты японских художников. Под этими пятнами волшебного тумана вы еще, может быть, сможете найти Хёрай, – но больше нигде…

Запомните, что Хёрай – это «синкирё» – Мираж, Видение Неосязаемого.

А Видение, раз пропав, никогда больше не появляется нигде, кроме картин, книг, снов…

 
…Упавший цветок не вернется на ветку.
Разбитое зеркало станет пустым навсегда.