Текст книги "Разговор разочарованного со своим Ба"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Разговор разочарованного со своим Ба

Мария Эндель
"Сладкий запад"
Предисловие к переводу

«Разговор разочарованного со своим Ба» – один из самых интересных письменных памятников Древнего Египта, чуть ли не единственное «философское» его произведение и одновременно единственное литературное сочинение, написанное в форме диалога. Разговор здесь ведется между двумя сущностями, составляющими человека, который находится на пороге самоубийства. Мы условно называем эти сущности душой (Ба) и собственно человеком. В папирусах и гробничной живописи Ба (душа) изображается обычно в виде птицы, сокола с человеческой головой.

Фрагментарное и уже сильно устаревшее переложение текста на русский язык появилось в 30-х годах минувшего века. Мы предлагаем первый опыт полного перевода диалога[1]1
  Я благодарю А. Кулакова, Г. Токача и М. Чегодаева за существенную помощь в подготовке этой работы.


[Закрыть]. Но сперва – об истории изучения текста.

В июне 1843 года на знаменитом аукционе Сотби в Лондоне Прусский Королевский музей приобрел ряд произведений египетского искусства, а также несколько папирусов, на одном из которых был записан разговор, а вместе с ним отрывок небольшого мифологического сочинения "История пастуха". Часть папируса, занимаемая "Разговором", занимает 2,8 метра (из общих 3,5) и фиксируется под номером 3024. В диалоге утрачено начало и встречается несколько лакун. Прочтение его затрудняют, помимо того, ошибки писца и довольно большое количество непонятных слов.

Текст исполнен иератическим шрифтом. Предполагается, что оригинал появился за несколько веков до этой единственной дошедшей до нас копии. А. Эрман, немецкий ученый конца XIX – начала XX в., а вслед за ним и современные исследователи полагают, что он восходит к Первому переходному периоду, то есть, ко времени правления IX и Х гераклеопольских династий (2222 – 2070 гг. до н.э.)[2]2
  Все даты приводятся нами по изданию: «История Древнего Востока». Т. 2. М. 1988. С.573-575.


[Закрыть].

Впервые факсимильное издание осуществил Р. Лепсиус в 1858 году[3]3
  Lepsius R. Denkmaeler aus Aegypten und Aethiopien. Berlin, 1858.


[Закрыть]. Среди египтологов оно вызвало лишь небольшое количество откликов по частным вопросам. Сорока годами позже А. Эрман издал тот же текст, разбив его на пятьдесят четыре параграфа и снабдив транскрипцией и переводом[4]4
  Erman A. A Gespraech eines Lebensmueden mit seiner Seele. Berlin, 1898.


[Закрыть]. Так «Разговор» вошел в широкий научный оборот. Выходили и другие его издания. В середине ХХ века значимым этапом в его изучении стал образцовый английский перевод Р. Фолкнера (1956)[5]5
  Faulkner R. O. The man, who was tired of life // Journ. of Egypt. Archaeol. (JEA), London, 1956. Vol. 42. P. 21-40.


[Закрыть], где учтены замечания знаменитого египтолога, составителя наиболее авторитетной грамматики египетского языка А. Гардинера. Наконец, в 1970 году Г. Гёдике издал большую обзорную работу, в которой содержится подробный разбор текста, а также приводится факсимильное издание папируса. Наш перевод выполнен именно по этой публикации[6]6
  Goedicke H. The report about the dispute of a man with his Ba. Baltimore 1970.


[Закрыть].

Практически каждый переводчик интерпретирует диалог по-своему. Разброс трактовок очень широк: от марксистских истолкований Ю. П. Францева[7]7
  Францев Ю. П. Философское значение «Беседы разочарованного» // Древний Египет. М., 1960.


[Закрыть] до психоаналитического прочтения Л. Якобсона[8]8
  Williams R. Reflections on the Lebensmuede // JEA, 1962, vol. 48. P. 49-56.


[Закрыть]. Один из исследователей даже усмотрел здесь исповедь незадачливого вождя социальной революции[9]9
  См.: Goedicke H. The report about the dispute of a man with his Ba. P. 8.


[Закрыть]. Э. Отто, со своей стороны, предположил, что диалог призван был примирить старое представление о загробном мире с идеями о роли Ба, появляющимися только в гераклеопольский период. Как известно, ранее в Ба видели некую форму потустороннего существования: «прийти к Ба» значило умереть. Однако уже в «Текстах саркофагов» Ба понимается как сосуществующая с человеком сущность, как некая составляющая живого, которая отделяется от него в посмертии.

Эрман считал текст крайне противоречивым, так как, по его мнению, в процессе диалога Человек и Ба несколько раз диаметрально меняют свои точки зрения. Эрман полагал, что "Разговор" был описанием реальных исторических событий. Он же обратил внимание на скептическое отношение к погребальным обрядам.

Очень существенной оказалась и публикация А. Шарффа[10]10
  Scharff A. Der Bericht ueber das Streitgespraech eines Lebensmueden mit seiner Seele. – In: Sitzungberichte der Bayerischen Akademie der Wissenschaften. Muenchen 1937. S. 1-68.


[Закрыть]. По его версии, Человек и Ба воплощают два разных мировоззрения: «суицидальную» позицию представляет Человек, а «гедонистическую» – Ба. Чуть позже Херман высказал мнение, что Человек, участвующий в споре, смертельно болен, и что текст содержит два разных представления о процессе умирания. Сходные идеи выдвинул и Р. Вейль, утверждая, в частности, что Человек верит в загробную жизнь, а Ба – нет. Де Бук считал, что Человек в «Разговоре» выражает традиционное религиозное мировоззрение, тогда как Ба проводит новые, «еретические» взгляды[11]11
  Подробнее обзор трактовок текста см.: Williams R. Reflections on the Lebensmuede.


[Закрыть].

* * *

С завершением VI династии закончилась блистательная эпоха Старого царства – время создания великих пирамид и необыкновенного процветания Великого Дома (т. е. буквально – фараона), процветания, о котором впоследствии будут складываться легенды. Постепенно столица и царский некрополь перестали быть «всепоглощающим центром египетской жизни»[12]12
  Тураев Б. А. История Древнего Востока. Том 1. Л., 1936. С.210.


[Закрыть]. Причина ослабления царской власти, вероятно, кроется в усилении местных номархов. В течение длительного времени фараоны раздавали им за службу землю, которая впоследствии передавалась по наследству. В результате крупные землевладельцы постепенно отдалялись от столицы, а некоторые из местных властителей даже принимали царские титулы и вводили собственное летоисчисление.

Распад страны губительным образом сказался прежде всего на состоянии оросительной системы, которая являлась основой благополучия Египта[13]13
  Перепелкин Ю. Я. Древний Египет // Древний Восток. М., 1988. С.392.


[Закрыть]. До нас дошли многочисленные свидетельства о голоде в этот период. Вот как описаны эти события в одном древнеегипетском тексте: "Смотрите, делаются вещи, которые не случались никогда: захвачен царь бедняками. Смотрите, тот, кто был погребен как сокол, лежит на холмах. То, что скрывала пирамида, стало пустым. Смотрите, страна лишена царской власти немногими людьми, не знающими порядка. Смотрите, восстали против урея…[14]14
  Урей – царская корона.


[Закрыть] Столица повержена во мгновение"[15]15
  Матье М. Э. Что читали египтяне 4000 лет тому назад. Л., 1935. С.68.


[Закрыть]. Видимо, такое бедственное положение обуславливалось также нападениями извне. Однако до нас дошли изображения осады крепостей и битв между самими египтянами. Война и разбой господствовали по всей долине.

Наряду с этим происходили те изменения в духовной жизни египтян, в которых современные ученые видят "демократизацию культа". Появилось представление о том, что всякий умерший, а не только царь, может в посмертии слиться с богом загробного мира и тем самым обезопасить себя от многочисленных врагов "мира иного". Интересно, что уже в "Текстах саркофагов" (V – VI династия) изображается борьба бога-солнца Ра со Змеем, т. е. вселенская битва добра и зла, что, очевидно, свидетельствует о появлении у египтян в эту эпоху нового мироощущения.

Время смут – всегда тяжелое испытание для религиозного сознания, которое с необходимостью пытается согласовать установления с действительностью, "наводящей на тяжкие сомнения". Опустевшие жертвенники и засыпанные песком храмы, разоренные гробницы и постоянные междоусобные войны вызывали страх и отчаяние. Вместе с тем именно в это время мы можем наблюдать огромную работу мысли, напряженные духовные искания, отразившиеся во многих письменных памятниках, ставших впоследствии для египтян классическими. Б. Тураев писал: "Проблемы религиозного, политического, социального, этического характера волновали умы, искавшие ответов на свои недоумения и сомнения при виде постоянного несоответствия воспитанных веками представлений и идеалов с мрачной действительностью. На этой почве происходило развитие индивидуализма. Личность дорожит своим индивидуальным бессмертием, достигнув царских прерогатив за гробом, но она и при жизни уходит значительно вперед по сравнению не только с всепоглощающей государственностью Хеопса, но и со временем пирамид Саккара"[16]16
  Тураев Б. А. Египетская литература. Т. 1. М., 1920. С.65.


[Закрыть].

Какое же место занимает "Разговор" в контексте египетской культуры? Тураев в своей книге относит его к классической литературе, объединяя тем самым с "Обличением Ипувера", "Пророчеством Нофр-Реху" (Неферти), "Красноречивым поселянином" и т.п.[17]17
  Там же, с.65-68.


[Закрыть] Г. Гёдике выделяет два текста, с его точки зрения, наиболее близких нашему. Это «Красноречивый поселянин» (XXI в. до н.э.)[18]18
  Перевод этого текста см.: Кацнельсон И. С. Фараон Хуфу и чародеи. М., 1958. С.43-59.


[Закрыть] и «Поучения гераклеопольского царя своему сыну Мерикара» (примерно XXII в. до н.э.)[19]19
  Перевод см.: Хрестоматия по истории Древнего Востока. Т. 1. М., 1980. С.31-36.


[Закрыть]. Сопоставление с последним произведением действительно оправдано, так как в нем мы имеем чуть ли не единственный пример сходного написания слова «ба» с детерминативом «смерти – врага»[20]20
  Goedicke H. The report…, р. 5.


[Закрыть]. Если даже не разделять идею Гёдике о том, что у этих текстов был один автор, следует отметить, что они имеют большое количество сходных грамматических форм, речевых оборотов, а также некоторых характерных представлений. Ср., например, описание загробного суда в «Разговоре» (строки 23 – 31) и в «Поучении»: «Судьи судят мудрого, знай, немилостливы они в тот час, когда они выполняют свои обязанности… Не надейся на долгие годы. Смотрят они на жизнь, как на один час.Остаются дела после смерти [человека], кладут их в кучу рядом с ним. Вечность – это пребывание там. Глуп тот, кто пренебрегает этим. Но тот, кто достиг этого, не делая греха, будет подобен богу, свободно шагающему, как владыка вечности»[21]21
  Хрестоматия, с.32.


[Закрыть]. Из «Поучения» мы узнаем и некоторые подробности, связанные с именем человека: выражение «сотри имя его» означает убийство. Отсюда мы можем понять, что значат для Человека в нашем тексте слова: «Смотри! Отвратительно имя мое». Допустимо еще одно сопоставление. Царь в «Поучении» говорит: «Хорошая должность – царская власть. Нет ни сына у него, ни брата, но увековечены его (букв. – твои) памятники…». Этими словами подчеркивается одиночество царя, отчасти, быть может, сравнимое с полным одиночеством человека в нашем тексте.

И. М. Лурье сравнивал "Разговор" с "Речениями Ипусера" (Ипувера) (XVIII в. до н.э.). Действительно, содержащееся в "Речениях" описание бедствий, постигших страну, напоминает наш текст. "Лучшая земля в руках банд. Человек поэтому идет пахать со своим щитом… Воистину: грабитель повсюду. Раб с похищенным будет находить их. Воистину: Нил орошает, никто не пашет для него. Каждый человек говорит: "Мы не понимаем, что происходит в стране"… Воистину: земля перевернулась подобно гончарному кругу"[22]22
  Там же, c. 43.


[Закрыть]. Мы находим здесь ту же стадиальную картину бедствий, что и в «Разговоре»:

1. "Многие трупы погребены в потоке [в Ниле]. Река [превратилась] в гробницу, местом для бальзамирования сделалась река";

2. "Крокодилы и афина-рыбы хватают себе [пищу], сами люди идут к ним, ведь это зло [букв. смерть] ничто… Большие и малые [говорят:] "Я желаю, чтобы я умер"";

3. "Чужеземной землей стала страна. Варвары извне пришли в Египет"

4. "Вот: владельцы гробниц выкинуты на вершины холмов"[23]23
  Там же, c. 44-46.


[Закрыть].

Между тем, несмотря на эту и некоторые другие параллели к данному тексту в египетской литературе, он сохраняет в ней полнейшую уникальность благодаря своему диалогическому построению и мифологическим особенностям.

Более того, диалог стоит особняком среди ближневосточной литературы в целом. Сопоставление "Разговора" с библейскими и месопотамскими памятниками стало уже традиционным. Тураев писал о его сходстве с аккадской поэмой о "Невинном страдальце", однако указывал и на различия: хотя в "Разговоре" "перед нами также страдалец, доведенный житейскими невзгодами до отчаяния, но египтянин на этом фоне касается и общего вопроса – о правде и справедливости, а также и о личном бессмертии[24]24
  Там же, c. 69.


[Закрыть]. И ответ, который он дает – иной, и он вполне согласуется с египетским миросозерцанием: если на земле и нет вообще правды и милости, если и приходится задыхаться в атмосфере зла и насилия, то есть иной мир, где боги и правда"[25]25
  Там же, c. 70.


[Закрыть]. Что ж, сравнивая «Разговор» с комплексом литературных памятников, посвященных невинному страдальцу («Старовавилонская поэма о невинном страдальце», «Человек и его Бог», «Невинный страдалец», «Вавилонская теодицея»), и в самом деле видишь скорее многочисленные расхождения, чем сходства. Как известно, жители Месопотамии высшими ценностями считали посюстороннее благо – долголетие, здоровье, богатство[26]26
  См. об этом, например: Клочков И. С. Духовная культура Вавилонии. М., 1983. С.148.


[Закрыть], а смерть воспринимали лишь как абсолютное зло. Сочинения, подобные древнеегипетским «Похвале смерти» или 3-й и 4-й жалобам в «Споре разочарованного со своей душой» в Вавилонии были бы просто немыслимы. Так пишет исследователь духовной культуры Вавилонии И. С. Клочков[27]27
  Там же, c. 137.


[Закрыть].

И все же небезынтересно было бы соотнести "Разговор" с одним из произведений этого цикла, а именно, с т. н. Вавилонской теодицеей (ок. вт. пол. XI в. до н.э.). Жанровое отличие от них "Теодицеи" заключается как раз в диалогическом строении, роднящем ее с "Разговором". Очевидно также, что своим появлением "Теодицея" обязана тем же проблемам, что и "Разговор". Главных героев "настигло страданье, минул успех [их], прошла удача"[28]28
  Там же, c. 80.


[Закрыть]. Но именно в этом тексте резко проступают отличия египетских взглядов от вавилонских. Обездоленный страдалец в «Теодицее» готов даже на то, чтобы «точно вор по широкой степи скитаться, в дом за домом… входить, утолять голод»; он печалуется об ужасном положении вещей, когда «Наполняют золотом ларец злодея, Выгребают из закромов жалкого пищу, Укрепляют сильного, что с грехом дружен, Губят слабого, немощного топчут»[29]29
  Там же, с.83-86.


[Закрыть]. И только здесь, на земле, может получить он воздаяние за свои страдания и праведность. Именно к этому сводятся практически все реплики Друга (его собеседника). Подобное разрешение проблемы земного страдания более характерно для другого египетского текста, а именно, для «Песни арфиста»[30]30
  Поэтический перевод см.: Лирическая поэзия Древнего Востока. М., 1984. С.138-140.


[Закрыть]. (Сближение реплик Ба в «Разговоре» с известным обращением хозяйки корчмы к Гильгамешу кажется нам не очень обоснованным и вытекает из преувеличения «гедонизма» Ба[31]31
  Перевод речи хозяйки см.: Сокровища тьмы. М. 1995. С.230-231.


[Закрыть].)

Теперь обратимся к проблеме сходства "Разговора" с некоторыми библейскими текстами. Безусловные параллели обнаруживаются при сравнении несчастий, постигших Египет в "Разговоре", с бедами Израиля, описанными у Пророков. Понятно, что такого рода параллелизм объясняется сходными историческими условиями. В отличие от вавилонской литературы, для литературы библейской характерно столь же страстное упование на загробный суд, какое мы находим в египетских текстах. С нашей точки зрения, ближе всего к "Разговору" стоит Экклезиаст. Заметим, что их разделяет такой же отрезок времени, как и нас с автором библейского текста. Обе книги постигла в чем-то сходная судьба – Экклезиаст "разошелся по эпиграфам", а цитаты из "Разговора" использовали для доказательств подчас противоположных точек зрения[32]32
  См. об этом: Большаков А. О. О диалогизме… С.18.


[Закрыть].

Неоднозначность, противоречивость и даже некоторая перенасыщенность обоих текстов очевидна. С точки зрения исследователей, оба они в какой-то степени являются описаниями процесса мышления или внутреннего диалога человека[33]33
  Там же, с.20.


[Закрыть]. Не случайно в каждом из сочинений наличествуют два собеседника, хотя в Экклезиасте один из них только угадывается[34]34
  Cм. обращение Проповедника к сердцу: Эккл. 1:16, 2:1 или к подразумеваемому внешнему собеседнику: 4:17, 5:1.


[Закрыть].

Сама возможность аналогий оправдана, с нашей точки зрения, тем, что авторы этих книг находятся как бы в одном проблемном поле, хотя и принадлежат совершенно разным эпохам[35]35
  Интересна здесь статья С. С. Аверинцева, где два эти письменных памятника объединены и мировоззрение их авторов суммарно противопоставлено «греческому типу мудрствования» (см. Аверинцев С. С. Греческая литература и ближневосточная словесность // Типология и взаимосвязи литератур древнего мира. М., 1971. С.211).


[Закрыть]. Прежде всего, их героев объединяет постоянное памятование о смерти. Человека из «Разговора» традиционно называют разочарованным, тогда как Экклезиаста (Проповедника) скорее можно назвать «неочарованным». В его речах мы встречаем сентенции, очень похожие на высказывания Человека и его Ба, но если в нашем тексте две позиции полярно разведены (см. ниже), то в библейском – драматически слиты воедино.

В подтверждение сходства сошлемся на несколько конкретных параллелей. Сначала сравним речи Человека и Экклезиаста, а затем – Экклезиаста и Ба.

Человек и Экклезиаст

1. Бренность жизни: "Разговор", 21; Эккл., 1:4, 6:11.

2. Надежда на праведный суд: "Разговор", 23-30; Эккл. 3:15-17, 12:14 и др.

3. Недовольство действительностью: ""Разговор", 104-130; Эккл. 4:1, 5: 12-13, 6: 1-2 и т.д.

4. Отрицание ценности жизни: "Разговор" – лейтмотив; Эккл. 2: 17-18, 4: 2-3.

Ба и Проповедник

1. Осуждение преждевременной смерти: "Разговор", 18-19; Эккл. 7:17.

2. Печальное погребение и мысли о нем: "Разговор", 56-59; Эккл. 9:4, 9:10 и т.д.

3. Недолговечность культовых построек и единая участь всех людей за гробом: "Разговор", 61-66; Эккл., 2: 15-16, 9:2 и т. д.

4. Совет беззаботно проводить время: "Разговор", 68; Эккл. 2:24, 3: 12-13, 8:15, 11: 7-8 и т.д.

5. Любая жизнь лучше смерти: "Разговор", 68-80 (1-я притча); Эккл. 9:5, 9:10.

Вместе с тем в Экклезиасте мы не найдем мотива сладкого Запада, не найдем упований на безоблачное загробное существование или готовности приветствовать смерть. Только получаемое душой от трудов наслаждение, которое дается ей от "руки Божией" (Эккл. 2:24), составляет смысл этой жизни. Страх Божий есть единственная форма стяжания Его милости[36]36
  См. об этом: Неер А. О книге Кохелет // Философия Андре Неера. Иерусалим, 1984.


[Закрыть]. Особая концепция времени в Экклезиасте, а также постоянный рефрен – «суета сует, суета сует, все суета» – не имеют никаких аналогий в «Разговоре». Как бы то ни было, если учесть разделяющую их громадную временную дистанцию, различия между текстами не столь удивительны, как сходство.

С другой стороны, сравнение нашего текста с Книгой Иова[37]37
  Тураев Б. А. Египетская литература… С.69.


[Закрыть] представляется немотивированным, ибо в «Разговоре» совершенно отсутствует основной мотив Книги Иова – «искушение праведника».

* * *

Очевидны сложности, возникающие при переводе и толковании сочинения, написанного более четырех тысяч лет назад. Иная ментальность автора, многочисленные лексические и грамматические неясности, наше непонимание того, зачем был создан данный текст – все это безмерно осложняет труд переводчика. Прежде всего необходимо упомянуть об отношении древнего египтянина к письму. Известно, что любая иероглифическая надпись считалась в Древнем Египте священной. Иероглифический текст и изображение воспринимались как дверь в «мир иной»[38]38
  См. об этом: А. О. Большаков, «Представление о двойнике».


[Закрыть]. Слова о том, что «мысль изреченная есть ложь» или «буква убивает, а дух животворит», прозвучали бы нелепо для египтянина, который не то что бы не различал «слово» и «дело», но исключительную, творящую силу придавал именно слову, причем слову, уже записанному[39]39
  См., например, «Мемфисский богословский трактат» в кн.: Матье М. Э. Древнеегипетские мифы. М.-Л., 1956. С.84-87.


[Закрыть]. Об этом свидетельствует, например, множество формульных надписей[40]40
  htp di nsw – «дар, который дает царь».


[Закрыть] в гробницах, сообщающих о принесении покойному разнообразных даров (десятки тысяч голов скота и караваев хлеба и т. п.), которые считались необходимыми для пребывания в стране мертвых. Естественно, дары существовали лишь в записи, однако произнесение вслух этой заупокойной формулы приравнивалось к реальному жертвоприношению. Жрецы, да и всякий проходивший мимо гробницы, должны были произносить ее вслух, чтобы обеспечить все нужды покойного.

Таким образом, иероглифический текст всегда многомерен, он несет в себе магический элемент, который неизбежно утрачивается при переводе. Перевести его адекватно так же невозможно, как невозможно "перевести" картину или икону. Попытаемся все же это сделать.

Согласно воззрениям древних египтян, человек объединяет в себе нескольких душ-сущностей: "рен" – имя; "сах" – тело; "шу" – тень; "ба" – обычно переводится как душа; "ка" – обычно переводится как душа или двойник, образ; "ах" – обычно переводится как дух; "иб" – сердце. Ниже мы поговорим подробнее о тех из них, которые упоминаются в нашем тексте. Наши сведения об этих сущностях почерпнуты из "Текстов пирамид", "Текстов саркофагов", "Книги мертвых" и других памятников, призванных обеспечить умершему вечную жизнь. Представления о человеке, складывающиеся при прочтении этих текстов, весьма противоречивы. Часто, например, такие сущности, как ба и ка, являются синонимами, они нередко используются просто для обозначения покойного. Короче, "представления египтян о потусторонней жизни… – не та область, в которой плодотворны поиски последовательности"[41]41
  Коростовцев М. А. Религия Древнего Египта. М., 1976. С.205.


[Закрыть]. Такое положение вещей характерно для всех архаических культур. Совокупность нескольких сущностей, более или менее близких к тому, что обозначается словом «душа» в христианском мире, мы находим повсеместно.

Представления египтян о душе, духе и т. п. указывают на некоторые элементы шаманизма. Более того, "Тексты пирамид" и "Книга мертвых", видимо, восходят к очень древним шаманским практикам (не исключена возможность бытования последних и в жреческом ритуале), но вместе с тем основываются и на каком-то ментальном опыте. Переживания, связанные с посмертным существованием, были для египтян максимально интенсивной и напряженной реальностью.

В "Разговоре" мы встречаемся с идеей отделения "души" от человека (подчеркнем – не от тела)[42]42
  Видимо, сходные представления отразились и в библейском тексте. О возможности покушения на душу см. Исх 4:19. Небезынтересно также, что способность человека представить то или иное событие называется «странствие души» (Эккл 6:9).


[Закрыть]. Для народов, у которых распространен шаманизм, это вполне обычное явление. Собственно, задача шамана заключается именно в том, чтобы вернуть душу человеку или же оставить ее себе «на хранение», препоручив духам-помощникам. В противном случае, человек заболевает или даже умирает. Когда душа отделяется от человека, ее может похитить злой дух, или же она может заблудиться, забрести в страну мертвых и т. п. Шаман во время своего путешествия за душой подчас испытывает при ее поимки необычайные трудности. Важно также отметить, что наше представление о том, что душа локализуется внутри человека, не соответствует архаическим представлениям. «Душа» может в любой момент очутиться где угодно, в том числе за многие километры от тела, но обычно она обитает где-то возле него, а иногда на нем[43]43
  Смоляк А. В. Шаман: личность, функция, мировоззрение. М., 1991. С.110-112.


[Закрыть].

Теперь мы можем конкретней соотнести наш текст с некоторыми архаичными представлениями, характерными для "шаманского комплекса". Действительно, Человек несколько раз просит Ба не удаляться – иначе его захватит любой узник (или преступник). Ба в нашем тексте тесно связан с телом, и подчас создается впечатление, что оно принадлежит именно Ба. Это не удивительно, ведь если считать Ба некоторой человеческой сущностью, то он, по крайней мере, должен делить с Человеком ответственность за тело и быть связан с последним достаточно крепко. Представление о том, что ба после смерти отправляется на Запад и пребывает там вместе с другими сущностями человека и его предков, распространено столь же широко. Интересно, что мотив души-птицы чрезвычайно часто встречается у народов, практикующих шаманизм[44]44
  Там же, c. 107-108.


[Закрыть].

Из проведенного сопоставления более или менее понятно, что такое Ба, но зато совершенно неясно, что же такое сам Человек. Возможно, он является совокупностью оставшихся сущностей, как то: имени, тела, тени, духа и, быть может, ка. Вопрос о последней сущности очень сложен: с одной стороны, это некий эквивалент ба, но с другой – это любое изображение человека, в том числе даже его образ во сне[45]45
  Большаков А. О. Представление о двойнике в Египте Старого царства // ВДИ, 1987, № 2. С.19.


[Закрыть]. Впрочем, и с оставшимися сущностями Человека не все ладно. Об этом свидетельствует постоянный рефрен первой речи: «Смотри! Отвратительно имя мое» («отвратительно» – с оттенком неприятного запаха). Известно, что в имени кроется «индивидуальность, сущность носителя»[46]46
  Там же, c. 24.


[Закрыть]. Имя дается человеку во время родов и даже помогает самому этому процессу[47]47
  См перевод папируса Весткар: Кацнельсон И. С. Фараон Хуфу и чародеи. М., 1958. С.59-76.


[Закрыть]. Таким образом, положение, в котором находится имя нашего героя, свидетельствует о его ужасном состоянии даже лучше, чем его собственные речи[48]48
  Ср. сходные представления об имени у алтайцев: Потапов Л. П. Алтайский шаманизм. Л., 1991. С.37.


[Закрыть].

Однако далеко не всем идеям, содержащимся в этом тексте, мы сможем найти соответствие как в других египетских источниках, так и у народов с "шаманским мировоззрением"[49]49
  Об обычных представлениях о ба и других человеческих сущностях у египтян см.: Коростовцев М. А. Религия Древнего Египта. М., 1976. С.189-195, 204-205.


[Закрыть]. В «Разговоре» Ба ведет активный спор с Человеком на тему «быть или не быть», причем, как ни странно, именно Ба стоит на позиции «быть». Это тем более удивительно, что при написании слова «ба» здесь используется значок, обозначающий «смерть», – парадокс, не раз отмечавшийся исследователями. Мы все же склонны полагать, что этот детерминатив несет в себе несколько иное, хотя и близкое значение, а именно – «враг»[50]50
  См.: Gardiner A. Egyptian Grammar. London, 1950. Р. 537.


[Закрыть], тем самым подчеркивая положение Ба в споре по отношению к Человеку. Иными словами, мы можем наблюдать на примере нашего текста обычное для Древнего Египта смешение и наслоение более древних и архаических представлений – с представлениями, знаменующими какой-то новый этап в развитии мировоззрения. С одной стороны, Ба, от ухода которого зависит жизнь Человека, как бы стремится действовать по давно отработанной схеме, то есть: уйти, быть захваченным неким врагом, а затем с той или иной вероятностью быть возвращенным хозяину, а тот должен обеспечить ему (Ба) существование в мире ином. С другой стороны, Ба имеет собственную позицию, он хочет удержать Человека в жизни, тем самым актуализируя представление, которое широко распространится лишь тысячелетие спустя[51]51
  Ср.: Тураев Б. А. Египетская литература… С.69. Ср. также приведенные выше параллели с библейской литературой.


[Закрыть]. По мнению большинства переводчиков, даже вдохновенные речи Человека не могут заставить Ба изменить свои взгляды (ср. наш перевод).

Мы не можем согласиться с мнением некоторых ученых о том, что в нашем тексте несовершенным способом описан процесс мышления. Ба выведен в "Разговоре" как Ты, что предполагает личностную природу обоих собеседников[52]52
  Так, Г. Франкфорт пишет, что «даже имя, прядь волос, тень могли замещать их обладателей, ибо первобытный человек мог в любой момент ощутить, что и тень, и прядь волос обладает значимостью человека в полной мере. Они могли предстать перед ним как „Ты“, которое является носителем индивидуальности его обладателя» (Франкфорт Г., Якобсен Г. и др. В преддверии философии. М., 1984. С.32).


[Закрыть]. Это скорее можно сравнить с болезненным раздвоением личности, когда человек обращается в пространство к своему невидимому для других оппоненту. Но то, что сейчас, как правило, считается психическим заболеванием, было в порядке вещей четыре тысячи лет назад. С нашей точки зрения, «Разговор» нельзя отождествить с внутренним диалогом просто потому, что представления архаического человека о самом себе слишком сильно отличались от наших, а именно, он выделял в себе некоторое количество более или менее «материальных» сущностей – «душ», очевидно, считая их гораздо более обособленными и самостоятельными, чем сегодня принято думать. Это вовсе не значит, что человек постоянно находится в «раздвоенном», а то и «растроенном» и т. д. состоянии: просто в критические моменты (переходные состояния, болезни и т. п.) все эти внутренние составляющие человека переставали действовать в согласии и обнаруживали свою индивидуальность.

Вышесказанное является лишь введением в большую и все еще недостаточно изученную проблему антропологических воззрений в Древнем Египте. Минуя ее, мы ограничимся в заключение несколькими словами об основном мотиве "Разговора", т. е. о самоубийстве Человека. Желание покончить с собой вряд ли вызвано уходом Ба, хотя и это возможно. Нашего героя беспокоит положение дел вокруг него. Отчасти это можно понять, учитывая то значение, которое придавали древние ритуалу. В общем-то, обрядовые действа были единственным способом снять духовное напряжение. Ритуал, повторяющий и в то же время актуализующий космологическую драму, был тем "средством ориентации, значение которого особенно возрастало в кризисные моменты"[53]53
  Топоров, О ритуале… С.15.


[Закрыть]. Автор нашего текста жил, видимо, в одну из тех эпох, когда "человек ожесточенный говорит: «Если бы я знал, где Бог, то я принес бы ему жертву»[54]54
  «Речения Ипусера», перевод см.: Хрестоматия по истории Древнего Востока. Т. 1. М., 1980. С.45.


[Закрыть]. Очевидно, что в это время как бы ненадолго приостановилась мерная поступь Традиции, и люди оказались в положении, в чем-то близком нашему сегодняшнему.