Текст книги "Пение под покровом ночи"

Автор книги: Найо Марш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Между тем «Мыс Феревелл» шел полным вперед, держа курс в дальние страны. Спокойное, залитое солнцем море с удовольствием приняло судно в свои объятия. Кильватер уверенно разрезал волны, машины работали ритмично. Англия осталась позади. Впереди был Лас-Пальмас.

5

– Итак, что вам от меня нужно? – вопрошал капитан Бэннерман. – То есть, как я должен себя вести?

– Сначала я скажу вам, как вы не должны себя вести: вы не должны говорить им, кто я и чем занимаюсь.

– Вот как?

– Понимаю, что должность ответственного за прием и выдачу грузов в наши дни несколько устарела, поэтому мне она вряд ли подойдет. Может, представите меня как прораба компании, который держит путь в ее дурбанский филиал?

– Нет, для вас это слишком мелко.

– Хотите сказать, не тот возраст?

– Дело не в возрасте. И не во внешности. Кстати, она обманчива.

– Я что-то не совсем…

– И на больного вы не похожи. Тут с нами в позапрошлое плавание пошел троюродный брат нашего управляющего. Его лечили от белой горячки, а после прописали плавание. Нет, вы на него не похожи. Если уж на то пошло, вы и на сыщика не похожи, – обиженно добавил капитан Бэннерман.

– Боюсь, это не моя вина.

– Вы и смолоду были сыщиком?

– Нет.

– Давайте вот как сделаем. Вы – кузен нашего председателя и едете через Дурбан в Канберру с какой-то там дипломатической миссией или чем-то в этом роде. По крайней мере, этому все поверят.

– Вы думаете?

– Уверен.

– Что ж. Отлично. А кто ваш председатель?

– Сэр Грэм Хармонд.

– Такой маленький толстый заика с поросячьими глазками?

– Да, если вас интересуют такие подробности. – Капитан Бэннерман сверлил Аллейна недобрым взглядом.

– Я с ним знаком. Подойдет.

– Очень рад.

– Свою настоящую фамилию я, пожалуй, сохраню в тайне. Обо мне писали в газетах. Как насчет С. Дж. Родерика?

– Что еще за Родерик?

– Это имя мне дали при крещении, но в прессе оно не упоминалось. Когда приходится жить под чужим именем, скорей реагируешь на то, к какому так или иначе привык. – Он на минуту задумался. – Нет, уж лучше подстрахуемся и назовем меня Бродериком.

– Это ваше фото было во вчерашней «Геральд»?

– Неужели? Черт бы их побрал!

– Минутку.

Капитан направился в свою каюту и вернулся оттуда с тем самым номером газеты, который так заинтриговал мистера Кадди. Он развернул ее на странице, где был помещен снимок пикантной Берил Коэн и старшего инспектора Р. Аллейна (в центре).

– Он похож на меня? – поинтересовался Аллейн.

– Ни капельки.

– Слава богу.

– Такое впечатление, что здесь ваш рот чем-то набит.

– Так оно и было.

– Понимаю, – мрачно буркнул капитан.

– Что ж, рискнем.

– Думаю, вы предпочитаете уединение.

– Напротив. Я намерен как можно больше общаться с пассажирами.

– Почему?

– У вас хорошая память на даты? – неожиданно спросил у капитана Аллейн.

– На даты?

– Могли бы вы представить свое твердое алиби ну, скажем, на пятнадцатое число прошлого месяца между десятью и одиннадцатью вечера, а также на двадцать пятое между девятью и полуночью? И еще на прошлую ночь, на последние полчаса перед вашим отплытием?

Капитан Бэннерман с шумом вдыхал и выдыхал воздух.

– Не на все три даты, – наконец сказал он.

– Ага, вот так-то.

Капитан снял очки и приблизил в Аллейну свое внезапно побагровевшее лицо.

– Разве я похож на этого вашего секс-монстра? – злобно спросил он.

– А я откуда знаю, на кого он похож? В том-то и беда, что я этого не знаю. Я думал, вы уже поняли, как все сложно. – Поскольку капитану Бэннерману было нечего возразить, Аллейн продолжал: – Постараюсь заставить пассажиров представить алиби на все три случая, и только прошу вас, не истолкуйте все превратно, я почти что уверен в том, что большинство из них представит куда более надежные алиби, чем, судя по всему, ваше.

– Постойте! Что касается пятнадцатого, то тут я вне всяких подозрений. Мы стояли в Ливерпуле, у меня на судне были гости, которые ушли в два часа ночи.

– Что ж, если это подтвердится, мы, надеюсь, не предъявим вам обвинение в убийстве.

– Однако вы довольно-таки странно говорите с хозяином судна, – буркнул Бэннерман.

– Вовсе нет. Просто я держу свои карты открытыми. Тем более что вам ни к чему посадочный талон.

– Вот именно.

– Я вам очень сочувствую. Постараюсь причинить как можно меньше хлопот.

– Держу пари на все что хотите, что этого субъекта на моей посудине нет.

– У Ярда тоже нет стопроцентной уверенности в том, что он здесь. Иначе бы мы задержали ваше отплытие и попытались арестовать его в порту.

– Это ужасное недоразумение.

– Не исключаю и такую возможность.

– Что ж, попытаемся не ударить в грязь лицом перед тем же Ярдом. – Капитан нехотя встал. – Разумеется, вам не терпится познакомиться с будущим жилищем. Так вот, на борту судна есть лоцманская рубка. На мостике. Можем вам ее предложить.

– Прекрасно. А если еще со мной будут обходиться как с обыкновенным пассажиром…

– Предупрежу старшего стюарда.

Капитан сел за свой стол, взял клочок бумажки и нацарапал на ней несколько слов, оглашая написанное вслух:

– «Мистер С. Дж. Бродерик, родственник председателя. Едет в Канберру по делам международного торгового содружества». Сойдет?

– Разумеется. Ну и, как вы понимаете, следует все сохранять в строжайшей тайне.

– У меня нет ни малейшего желания делать из себя посмешище в глазах офицерского состава, – сказал капитан.

Влетевший через иллюминатор порыв ветра подхватил записку, которую капитан только что нацарапал. Листок перевернулся в воздухе, и Аллейн увидел, что это был посадочный талон на «Мыс Феревелл».

– Я взял его вчера в конторе, – глядя в упор на Аллейна, объяснил капитан. – Кое-что записал для себя. – Он рассмеялся от неловкости. – К тому же он цел.

– Я это заметил.

Беззаботный удар гонга возвестил о первом ленче на борту «Мыса Феревелл», держащего курс на экватор.

Глава 4
Гиацинты

1

Проводив Аллейна глазами до самого трапа, Джемайма Кармайкл вернулась в свое маленькое убежище на корме и погрузилась в чтение.

Она все утро пребывала в трансе. Ей ничего не хотелось: ни плакать, ни вспоминать о своей несостоявшейся свадьбе и сопутствующих разрыву сценах, ни даже чувствовать себя несчастной. Казалось, сам факт отъезда, это ночное путешествие по устью Темзы и дальше по Каналу превратили все случившееся с ней в прошлое. Она долго бродила по палубе, наслаждаясь привкусом соли на губах, читала, вслушивалась в похожий на разряды эфира гомон чаек, следила за их таинственными маневрами в тумане. Наконец проглянуло солнце, и девушку сморил сон.

Открыв глаза, она увидела, что неподалеку стоит, облокотившись о перила, доктор Тим Мейкпис. Она почему-то заметила, что у него красивая шея. Доктор что-то насвистывал себе под нос. Все еще пребывая в каком-то расслабленном состоянии, Джемайма смотрела куда-то сквозь него. Вдруг он обернулся и с улыбкой спросил:

– Все в порядке? Никаких признаков морской болезни?

– Нет, только жуткая сонливость.

– Говорят, на некоторых море навевает сон. Вы видели, что лоцман уже сошел со сцены, а его место занял красивый таинственный незнакомец?

– Видела. Может, он опоздал на свой корабль?

– Все может быть. Вы будете у Обина Дейла?

– Только не я.

– А я надеялся, что увижу вас там. – Он подошел и заглянул в ее книгу. – Поэзия елизаветинских времен? Итак, вам нравятся антологии. Кто же ваш любимый поэт, кроме, разумеется, Барда?[3]3
  Бардом в Англии называют Шекспира.


[Закрыть]

– Наверное, Майют Дрейтон, если это его «И покуда нет помощи…»

– Я восхищаюсь мелкими вещами Барда. – Он взял книгу и, открыв ее наугад, стал декламировать: – «О, да, о, да, и если дева, Которую предал коварный Купидон…» Вам нравится? Однако я делаю именно то, что пообещал себе не делать.

– А именно? – без особого интереса спросила Джемайма.

– Не навязываться вам.

– Какое чопорное выражение.

– Тем не менее очень точное.

– Вы разве не идете в эту вашу компанию?

– Да надо бы, – уныло ответил Тимоти. – Признаться, я не сторонник возлияний в середине дня. Плюс к тому же не поклонник Обина Дейла.

– Да что вы говорите?

– Я еще не встречал ни одного его поклонника среди мужчин.

– Вероятно, их всех гложет чувство ревности, – сказала Джемайма, как бы размышляя вслух.

– Возможно, вы правы. Что ж, серьезная причина для неприязни. Ведь тот, кто считает ревность недостойным чувством, глубоко заблуждается. Ревность лишь обостряет восприятие жизни.

– Что вы тогда скажете об Отелло?

– То, что ревность до предела обострила его восприятие жизни. Он видел все через призму своего обостренного восприятия.

– Я с вами не согласна.

– Вы просто не даете себе труда задуматься. Поймите, он видел, как этот утонченный венецианец Кассио чудодействовал над рукой его Дездемоны. Он видел его за этим занятием уже после того, как Кассио запятнал свою репутацию. Любое проявление любезности к его жене со стороны Кассио Отелло воспринимал патологически обостренно.

– Что ж, если вы воспринимаете патологически обостренно любое проявление внимания к Обину Дейлу со стороны его многочисленных поклонниц, мне вас искренне жаль.

– Один ноль в вашу пользу, красавица. – Тим улыбнулся. – Однако что вы скажете насчет этой дейловской программы «Несите ваши беды»? Другими словами, приходите ко мне все, у кого болит живот, я посажу вас перед моей публикой, и вы почувствуете себя счастливыми. Будь я религиозен, я бы назвал это богохульством.

– Я вовсе не в восхищении от его программ.

– Иной раз он довольно-таки ловко делает из себя осла. Помните этот апофеоз его глупости в Молтон-Медбери?

– Не знаю толком, что там произошло.

– Ну как же. Он был явно в подпитии. Вместе с леди Агатой Пэнтинг он вел передачу о цветах. Он сказал, что первую премию на конкурсе получил умбиликус глобулар леди Агаты, что значит круглый пуп леди Агаты, вместо агапантус умбеллатус глобосус, – пояснил Тимоти. – Думаю, на него это очень сильно подействовало. Как бы там ни было, с тех пор он порой начинает безбожно переставлять звуки. Так может продолжаться неделями. На днях прыгая как попрыгунчик вокруг массы гиацинтов, он сказал, что для того, чтобы составить из них букеты, нужно обладать «вонтким ткусом».

– Бедняга. Какой позор.

– И вот он сбрил свою сексуальную бородку времен испанских грандов и, видимо желая развеяться, предпринял морское путешествие. Мне кажется, его здоровье находится в довольно-таки плачевном состоянии.

– И что же с ним?

– Скорей всего, один из видов невроза.

Беспорядочно затрезвонил гонг.

– Господи помилуй! Да ведь это уже к ленчу! – воскликнул Тимоти.

– И что вы скажете в свое оправдание? – поинтересовалась Джемайма.

– Скажу, что меня срочно вызвали к одному из кочегаров. Ну, мне пора. Простите, что заставил вас скучать. Разрешите откланяться, – сказал Тим, имитируя кавалера елизаветинских времен.

К своему удивлению и даже некоторому негодованию, Джемайма почувствовала, что она зверски проголодалась.

2

Компания «Кейп» специализировалась на перевозке грузов, и тот факт, что шесть ее судов были снабжены всеми необходимыми удобствами для перевозки пассажиров – девяти человек каждое – ни в коей мере не влиял на основное занятие компании. Для этого потребовалось лишь незначительное переоборудование помещений, старший стюард, стюард, обслуживающий пассажиров, бар и еще один служащий, которого в самый неожиданный момент можно было застать за чисткой кранов в пассажирских каютах. Размещение пассажиров по каютам, их стол, а также досуг – все это входило в многочисленные обязанности капитана.

В целом капитан Бэннерман предпочитал не брать на борт пассажиров, которых считал потенциальными нарушителями спокойствия. Однако стоило на судне появиться кому-нибудь калибра миссис Диллинтон-Блик, его реакция была такой же, как и реакция девяноста процентов мужчин, которым доводилось с ней встречаться. Он отдал распоряжение, чтобы ее посадили за его столик (к счастью, перед ее фамилией стояло «VIP», что значит «очень важное лицо», поэтому здесь все было в порядке) и до прибытия Аллейна не без наслаждения думал о предстоящем плавании, надеясь, что оно будет изобиловать приятными интерлюдиями. Капитан Бэннерман считал, что для своего возраста вид у него моложавый.

Обина Дейла он тоже пригласил за свой столик – тот был знаменитостью, капитан же чувствовал, что, сделав миссис Диллинтон-Блик сюрприз в лице звезды первой величины, несколько повысит в ее глазах свои акции. Скрепя сердце он решил, что Аллейн будет довольно-таки впечатляющим дополнением к их столику. Размещение остальных пассажиров он поручил старшему стюарду, который посадил супругов Кадди и мистера Дональда Макангуса за столик первого помощника (он его недолюбливал), Джемайму Кармайкл и доктора Мейкписа ко второму помощнику и офицеру связи (к ним он относился доброжелательно), мисс Эббот, отца Джордана и мистера Мэрримена к главному механику, к которому не испытывал никаких чувств.

Таким образом, первый ленч на борту судна был для пассажиров к тому же еще и первой возможностью познакомиться со всем командным составом судна, за исключением тех, кто нес вахту. За длинным столом в углу с глуповатым видом восседало несколько поколений молодых людей. То были механики, электрики и их помощники.

Аллейн прибыл первым из своих товарищей по столику, и капитанский стюард проявил о нем максимум заботы. Супруги Кадди, которые, как правило, ни на шаг не отходили друг от друга, долго и пытливо смотрели в его сторону. Мистер Макангус тоже, правда не столь откровенно. В невозмутимых взглядах миссис Кадди, которые она время от времени бросала в сторону объекта своего интереса, сквозило острейшее любопытство. Ее маневры напоминали сигналы, посылаемые с берега маяком и хорошо видимые в море именно благодаря их прерывистости.

Мистер Кадди прятал любопытство за рассеянной улыбкой, а мистер Макангус косил глаза в сторону волнующего его объекта, при этом стараясь не поворачивать головы.

Мисс Эббот удостоила Аллейна одним-единственным внимательным взглядом и больше в его сторону не смотрела. Мистер Мэрримен взъерошил волосы, вытаращил на Аллейна глаза и набросился на меню. Отец Джордан одарил его дружелюбным взглядом и с улыбкой повернулся к своим сотрапезникам.

В эту минуту на сцене появилась миссис Диллинтон-Блик, вся исходящая косметикой и пышущая женственностью. За ней шли капитан, Обин Дейл и Тимоти Мейкпис.

Капитан представил Аллейна в качестве «мистера Бродерика, который присоединился к нам только сегодня».

Мужчины обменялись соответствующими для данного случая любезностями. Миссис Диллинтон-Блик, казалось, и так уже распустившая все свои лепестки, позволила распустить их еще несколько. «Постойте же, – говорила она всем своим видом. – Вы еще не знаете, на что я способна. О, вы придете от меня в восторг».

Она сосредоточила внимание на Аллейне. Ее глаза сияли, губы блестели, маленькие ладошки, завершавшие по-рубенсовски пышные руки, весело порхали.

– А ведь я вас выследила! – воскликнула она. – Это был такой ужас – вы карабкались на борт. По той страшной лестнице! Скажите, это на самом деле страшно или же я себе просто нафантазировала?

– На самом деле страшно, – кивнул Аллейн. – Ничего вы не нафантазировали. Я буквально трясся от страха.

Миссис Диллинтон-Блик разразилась каскадом смеха:

– Значит, все так, как я думала. И у вас хватило смелости? Если бы передо мной стоял выбор: идти на дно или же карабкаться по этой ужасной лестнице, я бы предпочла броситься в пасть акуле. И не смотрите на меня с таким превосходством, – изрекла она, обращаясь к капитану.

Такой он ее себе и представлял: очаровательная женщина, позволяющая в разговоре невинного рода шалости. И хоть на сердце у капитана скребли кошки, он тем не менее приосанился.

– Мы заставим вас карабкаться по лестнице как заправского матроса, – поддразнил ее капитан. – Когда вы пожелаете сойти на сушу в Лас-Пальмасе.

Обин Дейл улыбнулся Аллейну, а тот ему подмигнул. Да, конечно же, миссис Диллинтон-Блик ждал грандиозный успех. Трое мужчин, один из которых знаменитость, а два других весьма и весьма интересны – все трое одаривают ее своим вниманием. Они хотят сказать, что в Лас-Пальмасе ее, правда, заставят?.. Ну да, так она им и поверила!

Перед глазами Аллейна промелькнул целый ряд образов эпохи рококо.

– Не волнуйтесь, – сказал он, улыбаясь миссис Диллинтон-Блик. – Помнится, мне кто-то говорил, что, если море неспокойно, вниз спускают сетку. Такую, какой пользуются работающие на трапециях циркачи, если у них пошаливают нервишки.

– И вы туда же.

– Однако, уверяю вас, таков обычай. Не правда ли, сэр? – обратился Аллейн к капитану.

– Истинная правда.

– Нет, это неправда! Мистер Дейл, они меня обижают.

– Не волнуйтесь, я с вами, – сказал Дейл.

Этой фразой он обычно подбадривал у камеры робких. С миссис Диллинтон-Блик Дейл разговаривал так, будто они давнишние друзья, правда, с той особой почтительностью, которая отличала все его программы и вызывала у Аллейна, как и у восьмидесяти процентов телезрителей мужского пола, непреодолимое желание дать ему коленкой под зад. За капитанским столиком то и дело звучал смех. Миссис Кадди так часто и так подолгу смотрела в ту сторону, что один раз даже пронесла мимо рта вилку.

У остальных пассажиров возникло ощущение, будто они не принимают участия в чем-то очень важном. Две женщины кипели негодованием на миссис Диллинтон-Блик: мисс Эббот из-за того, что та морочила голову трем мужчинам одновременно, а миссис Кадди за то, что трое мужчин потеряли из-за нее голову. К тому же в улыбке мистера Кадди появилось нечто странное. Джемайма Кармайкл удивилась, как это миссис Диллинтон-Блик может быть столь легкомысленной, но тут же обозвала себя притворщицей. Новый пассажир, призналась она самой себе, принадлежит к разряду мужчин, способных любую девушку заставить городить чепуху. Она почувствовала, что на нее смотрит доктор Мейкпис, и, к своему величайшему негодованию, покраснела. Остальное время ленча она посвятила вежливой беседе со вторым помощником, который оказался очень застенчивым уэльсцем, и с офицером связи – тот всех без исключения дичился, что, как утверждают, свойственно почти всем людям этой профессии.

После ленча Аллейн направился в свое жилище. Один из иллюминаторов, а также дверь лоцманской рубки выходили на мостик. Отсюда Аллейну был виден нос судна, как стрела нацеленный в пространство, и покрытая серповидными волнами поверхность моря под этой стрелой. При иных обстоятельствах он мог бы получить от путешествия огромное наслаждение. Аллейн распаковал чемоданы, подмигнул фотокарточке жены и спустился вниз, где ознакомился с расположением пассажирских кают. Они были на одном уровне с салоном и располагались по обе стороны коридора, соединяющего правый борт с левым. Сейчас все двери, за исключением одной, в крайнюю с левого борта каюту, были закрыты. Эта крайняя каюта напоминала цветочный магазин. Среди моря цветов стоял Деннис, сосал палец и был явно занят решением каких-то проблем. Аллейн понимал, что Деннис, которого он видит впервые, в дальнейшем очень может ему пригодиться. Он задержался у этой двери.

– Добрый день. Лоцманскую рубку обслуживаете вы?

Разумеется, Деннис уже знал об Аллейне. Он поспешил к двери, приветливо улыбнулся и сказал:

– Вообще-то нет, но буду иметь удовольствие обслуживать вас, мистер Бродерик.

Аллейн дал ему пять фунтов.

– Что вы, сэр, не стоит, – сказал Деннис и положил ассигнацию в карман. Затем сказал, указывая на цветы: – Все никак не могу решить, сэр. Миссис Диллинтон-Блик просила расставить цветы в столовой и в салоне, а я не знаю, какие куда поставить. Такое богатство коричневых тонов. Что вы скажете по поводу салона, сэр? Там грязно-розовая обивка.

Аллейн так долго стоял в нерешительности, что Деннис даже хихикнул.

– Вот эти, – наконец указал своим длинным пальцем Аллейн. – Я бы на вашем месте поставил вот эти.

Он повернулся и направился по проходу в салон.

3

Салон совмещал в себе функции бара, курительной комнаты и зала для игры в карты. Здесь же подавали кофе. Пассажиры под действием каких-то удивительных пружин человеческих симпатий и антипатий уже разбились на группки. Мистер Макангус, очутившись во время ленча за одним столиком с супругами Кадди, теперь снова присоединился к ним, но, казалось, чувствовал себя не очень ловко в их обществе. Возможно, потому, что миссис Кадди не спускала глаз с его волос, которые, как обратил внимание Аллейн, были необычного орехово-коричневого цвета и ниспадали чуть ли не до самых плеч единой, неделимой массой. Мистер Макангус достал пачку травяных сигарет и закурил, объяснив при этом, что страдает астмой. Он поведал, что совсем недавно оправился после операции; мистер Кадди отблагодарил его за откровенность тем, что дал детальный отчет о дуоденальной язве, которую у себя подозревал.

Отец Джордан и мистер Мэрримен обнаружили, что оба очень любят читать детективные романы, и теперь улыбались друг другу из-за чашек с кофе; Аллейн подумал о том, что из всех пассажиров у отца Джордана наиболее впечатляющая внешность. Он гадал, что заставило этого человека надеть сутану англиканского священника. У него было очень умное и живое лицо, пытливый взгляд, крупно очерченный рот, чувственность которого подчеркивала необычайная бледность, присущая людям духовного сана, короткие мускулистые руки, густые и блестящие каштановые волосы. Он был куда подвижней своего товарища по столику, чье капризно-детское лицо могло быть всего лишь маской, за которой прятался обычный школьный тиран. Обычный ли? Был ли мистер Мэрримен, размышлял Аллейн, тем уж слишком знакомым всем педантом, который, пытаясь хоть как-то компенсировать скуку привычной школьной рутины, делается эксцентричным? Аллейн упрекнул себя за потворство не относящимся к делу размышлениям и занялся изучением остальных.

Доктор Мейкпис стоял подле Джемаймы Кармайкл с глуповатым видом молодого англичанина, лишь вступающего в пору расцвета. Аллейну бросилась в глаза решительная линия его подбородка, взглянув на его руки, он был поражен длиной пальцев молодого человека.

Мисс Эббот одиноко сидела на угловом диване. Она читала аккуратно обернутую книгу, которую держала в своих мускулистых ручищах. Ее лицо, подумал Аллейн, было бы даже красиво, не напоминай оно застывшую маску. И еще это выражение… жестокости, что ли, в уголках ее рта.

Что касается Обина Дейла, то тот восседал на высоком табурете возле небольшой стойки бара рядом с миссис Диллинтон-Блик. Последняя, увидев Аллейна, весело ему кивнула. Она явно пеклась о создании своего кружка. Когда Аллейн подошел к ним, Обин Дейл положил большую выхоленную руку на маленькую ручку миссис Диллинтон-Блик и разразился слишком уж заразительным смехом.

– Что за очаровательная вы женщина! – воскликнул он по-ребячьи озорно и обратился к Аллейну: – Ну, скажите, разве она не очаровательна?

Аллейн с удовольствием это подтвердил и предложил им выпить.

– Вы предвосхищаете мои слова, старина! – воскликнул Дейл.

– Мне не надо, – запротестовала миссис Диллинтон-Блик. – Я на инквизиторской диете. – Она опустила глаза вниз на свои пышные формы, а потом подняла их на Аллейна. – Господи, неужели вы не видите, что мне никак нельзя.

– И все-таки вы выпьете, – сказал Аллейн, кивая на бокал, наполненный вездесущим Деннисом.

Миссис Диллинтон-Блик, бросив многозначительный взгляд в сторону Дейла, сказала, что, если она прибавит еще хотя бы одну унцию в весе, ей ни за что не влезть в купальник от Джолиона, после чего оба пустились в разговоры о знаменитых дейловских передачах по коммерческому телевидению. Оказалось, когда Дейл был в Америке и вел там устроенную в его честь получасовую передачу, его приветствовала целая толпа прелестных манекенщиц в купальниках от Джолиона. Его руки красноречиво описали их формы. Он наклонился к миссис Диллинтон-Блик и зашептал ей что-то на ухо. Аллейн обратил внимание на небольшие припухлости у него под глазами и отвисшую складку кожи под выступающей вперед нижней челюстью, которая была незаметна под бородой. «Неужели в честь человека с такой наружностью гремят тысячекратные „ура“?» – терялся Аллейн.

– А вы не забыли про цветы? – спросила миссис Диллинтон-Блик Денниса.

– Как только у меня выдастся свободная минутка, я побегу за ними. – Он заговорщицки улыбнулся Аллейну. – Я их уже отобрал.

Так как разговор Обина Дейла и миссис Диллинтон-Блик принимал все более конфиденциальный характер, Аллейн почувствовал себя свободным. В дальнем углу салона мистер Мэрримен что-то возбужденно доказывал отцу Джордану, который уже начинал проявлять явные признаки беспокойства. Он поймал взгляд Аллейна и вежливо ему кивнул. Миновав супругов Кадди, мистера Макангуса и мисс Эббот, Аллейн направился было в дальний конец салона, где приметил небольшой диван, но отец Джордан нарушил его планы.

– Идите к нам, – пригласил он Аллейна. – Эти кресла куда удобнее, к тому же мы будем рады с вами познакомиться.

– С огромным удовольствием.

Знакомство состоялось. Мистер Мэрримен пристально посмотрел поверх своих очков на Аллейна и сказал:

– Здравствуйте, сэр. – И, помолчав, добавил: – Насколько я понял, вы бежали из нестерпимой ситуации.

– Я? Что-то я не совсем понимаю…

– Вид этого хлыща, распустившего вон там, у стойки, свои сомнительного характера перья, необычайно противен мне и, вне всякого сомнения, непереносим для вас, – сказал он не таким уж и тихим шепотом.

– О, позвольте, позвольте, – запротестовал отец Джордан.

– Ну, вы это слишком, – сказал Аллейн.

– Надеюсь, вам известно, кто он таков?

– Да, да, мы знаем, – заверил его отец Джордан. – Тише, прошу вас.

– А вам не приходилось видеть его еженедельные выставки непристойностей по телевидению? – не унимался мистер Мэрримен.

– Я не из ревностных зрителей.

– Ага! Это только говорит о том, что у вас хороший вкус. Поскольку мне не хватало учебных часов, моим ужасным уделом было каждый божий вечер во вторник сидеть среди юношей средней прослойки и низкого интеллекта и «созерцать» (мерзкое слово!) фиглярства этого типа. Позвольте, сэр, ознакомить вас с тем, что он там вытворяет. В одной своей программе он рекламирует женские купальные костюмы, а в другой подстрекает публику нести ему беды. И, представьте себе, идиотки идут! Представляете? Вот перед вами эта простофиля. Она не в фокусе, поэтому она останется вам неизвестной. Обратившись лицом к несчастной и к вам в одно и то же время, залитый светом, на вершине своего еретического (я умышленно использую это прилагательное, ибо перед нами духовное лицо), я повторяю, еретического превосходства, стоит эта личность, которую вы имеете счастье лицезреть сейчас, только добавьте еще косматую растительность, которая якобы придавала его физиономии какую-то там индивидуальность.

Аллейн смотрел на мистера Мэрримена и думал о том, как много потерял сей господин от того, что по его наружности нельзя сказать, что злоба кипит у него внутри. Ведь своей внешностью он напоминает всего лишь капризного ребенка.

– А теперь, представьте себе, начинается этот ужасный процесс обсуждения, – сердитым шепотом продолжал мистер Мэрримен. – Подопытный кролик сообщает этому субъекту и тысячам телезрителей одновременно интимные подробности из ее (это, повторяю, как правило, бывает женщина) личной жизни. Он предлагает свое разрешение проблем, его благодарят, ему аплодируют. Он прихорашивается и приступает к новой жертве. Ну, и что вы думаете обо всем этом? – вопрошал мистер Мэрримен.

– Тут просто нет слов, – сказал Аллейн.

– Давайте поговорим о чем-нибудь другом, – взмолился отец Джордан и изобразил комически отчаянную гримасу. – Мистер Мэрримен, вы, помнится, говорили, что убийца, страдающий шизофренией…

– Безусловно, вы слышали о том, как он опозорился во время одной из своих последних передач, – бесцеремонно прервал священника мистер Мэрримен. – «Умбиликус Глобулар леди Агаты», – торжественно процитировал он и разразился неприятным смехом.

– Послушайте, я в отпуске, поэтому мне, честное слово, не хотелось бы взывать к своему авторитету священника. – Прежде чем мистер Мэрримен успел что-нибудь вставить, отец Джордан сказал, слегка повысив голос – Вернемся, как, кажется, говорил какой-то толстячок из сказки, к нашему предпоследнему разговору. Меня весьма заинтересовало то, что вы мне рассказали о преступниках-одиночках. Какую книгу вы мне посоветовали прочитать? Если не ошибаюсь, вы сказали, что ее автор – американский психиатр, не так ли?

– Не помню, – закапризничал мистер Мэрримен.

– Случайно не «Выставка насилия» Фридерика Уэртама? – подсказал Аллейн.

– О, так вы тоже знаток этого дела. – Отец Джордан с явным облегчением повернулся к Аллейну. – И, надо сказать, знаток образованный.

– Нет, я всего-навсего любитель. Кстати, почему всех так интересует насилие? – Он взглянул на отца Джордана. – Что вы думаете по этому поводу, сэр?

Отец Джордан пребывал в нерешительности, его опередил мистер Мэрримен.

– Убежден, что перед людьми стоит выбор: либо читать об убийствах, либо совершать их самим, – сказал он.

– Спасительная раковина?

– Мимикрия. Так называемое антисоциальное побуждение находит себе прибежище в социально допустимом русле. Мы совершаем наши преступления, находясь от них на безопасном расстоянии. Все мы в душе дикари. – Мистер Мэрримен беззаботно сложил на животе руки. Казалось, к нему снова вернулось хорошее настроение.

– Вы согласны с этим? – спросил Аллейн у отца Джордана.

– Мне кажется, мистер Мэрримен имеет в виду так называемый первородный грех. Если это так, я с ним полностью согласен.

Внезапно над маленьким обществом нависло молчание, и реплика Аллейна была похожа на брошенный в лужу камень.

– Возьмем в качестве примера хотя бы этого душегуба, что ли, который, как пишут в газетах, сопровождает убийство розами. Как вы думаете, что за всем этим кроется?

Молчание продолжалось секунд пять.

– Не розами – гиацинтами, – поправила Аллейна мисс Эббот. – Цветами, которые имеют несколько разновидностей. – Она подняла голову от книги и устремила взгляд на миссис Диллинтон-Блик. – Тепличными цветами. Ведь дело было зимой. Правда, в первый раз, по-моему, это были подснежники.

– А во второй – гиацинты, – подхватил мистер Мэрримен.

Обин Дейл кашлянул.

– Ну, теперь я вспомнил! – воскликнул Аллейн. – Конечно же, это были гиацинты.

– Ужасно, ужасно, – со смаком твердила миссис Кадди.

– Кошмарно просто, – кивал головой ее супруг. – Подумать только – гиацинты!

– Бедняжки! – вырвалось у мистера Макангуса.

– По-моему, я что-то слышал об этих цветах по телевизору, – сказал мистер Мэрримен с наигранной наивностью собирающегося напроказничать ребенка. – Что-то очень забавное. Вы помните, что это было такое?