Текст книги "Дорога в ад"

Автор книги: Натиг Расулзаде

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

И БУДЕТ СВЕТЛАЯ НОЧЬ

Женщина сидела на продавленном диване, одна в комнате, которую как и всю эту квартиру давно надо было отремонтировать, и смотрела перед собой пустым, отрешенным взглядом, когда постучали в дверь. Она медленно поднялась, пошла открывать. За дверью стоял парень с потрепанным испитым лицом, В руках он держал два пакета с бутылками и едой.

– Привет, – сказал парень и вошел сразу, без приглашения.

– Заходи, – запоздало, равнодушно произнесла женщина. Парень входя, внимательно поглядел ей в лицо,

– Ты, кажется, не очень мне рада? Я некстати? Ждешь кого-то? – Нет, почему же... – сказала она. – Просто я здорово устала за сегодняшний день. Что это ты притащил?

– Две бутылки вина и немного поесть, – он стал вытаскивать содержимое пакетов.

– Можно подумать, ты в поход собрался, – сказала она несколько ворчливо, Здесь все-таки квартира, и слава богу, поесть тут всегда что-нибудь найдется. Так что, в следующий раз не бери так много.

– Ладно, – сказал парень. – Я просто подумал, раз беру вино...

– Тут яблоки,.. Положи в вазу.

– Ты есть хочешь? Сделать тебе яичницу?

– Сделай, – сказал он. – Ужасно хочу есть.

Она улыбнулась доброй и несколько жалкой улыбкой. Странная была улыбка. Она пристально смотрела на него, держа в руках стаканы, забыв, для чего их взяла.

– Что ты так смотришь? – он забрал у нее стаканы, поставил на стол, ткнулся холодными губами в ее щеку.

– Так, – сказала она, неопределенно мотнув головой и вышла на кухню.

Он сел на диван, откупорил бутылку, разлил вино по стаканам.

Через несколько минут она вошла в комнату, неся перед собой сковородку с шипящей яичницей.

– Ох, какая красота! – воскликнул он, потянув носом аромат яичницы. – Я так голоден, что могу проглотить эту яичницу вместе со сковородкой.

– Нет, сковородка мне еще понадобится, – она переложила яичницу в тарелки, села за стол напротив него.

– Ну-с, вздрогнем, за ваше-с здоровье драгоценное, -произнес он, паясничая.

– Не кривляйся, – сказала она. – Такой большой и глупый.

– Какой же я большой, мне всего двадцать восемь.

– Конечно, совсем ребенок.

– Да, ребенок, – сказал он, продолжая паясничать, – и если мамочка не против, я попил бы молочка, – он многозначительно кивнул на ее туго обтянутые кофточкой груди.

– После яичницы, думаю, это тебе желудок испортит, -ответила она.

Он коротко, тихо рассмеялся.

– Ну, поехали, – сказал он. – Будь здорова.

Они выпили.

Он тут же наполнил стаканы.

– Торопишься, вижу, – сказала она.

– Что? – не понял он.

– Торопишься, говорю, – повторила она. – Дома ругаться будут, наверно, что задержался, да? Он не ответил.

– Скандала боишься, – не то спросила, не то просто сказала она.

Он торопливо, жадно ел яичницу, не придавая значения ее колкостям. Она поглядела на него молча. Ей вдруг захотелось погладить его но голове. Но не хотелось тянуться, так сидя не достала бы, и она отказалась от своего желания.

– А где твой сынишка? – вдруг спросил он.

– Не знаю, – ответила она неохотно, – Пошел гулять, наверно...

– В такое время? – удивился он.

– А который час? – она обернулась и посмотрела на большие старые часы на буфете, за спиной у себя. Была половина одиннадцатого.

– Скоро придет. Скоро должен придти, – сказала она не совсем уверенно.

– Все не ладите? – спросил он с набитым ртом.

– Да так, – она махнула рукой и потом, помолчав, печально добавила, Большой он уже, ведь все понимает. Но и я не могу так. Сколько меня муж мучил! Целых семь лет изводил. Чего только не натерпелась за эти семь лет, будь они прокляты! На кого я стала похожа, посмотри только. А ведь молода, молода ведь я, всего-то на два года старше тебя... – она замолчала в изнеможении, откинулась головой, переводя дух.

– Что он сейчас делает? – спросил он, чтобы разрядить обстановку и поняв тут же, что задал далеко не тот вопрос, который мог бы эту ситуацию разрядить.

– Не знаю, – не сразу ответила она, – Что он может делать?... Конченный человек. Наркоман. Друзья у него были очень уж хорошие. Через них и отсидел два года. А вернулся из тюрьмы совсем уж конченным, а я все эти годы бегала за ним, как собака, передачи в зону таскала. Думала, выйдет за ум возьмется. А он взялся... за наркотики...

– А за что его посадили? – спросил он.

– Я уже рассказывала тебе.

– А, да, да... Правда, – сказал он, будто вспомнив, хотя на самом деле ничего не вспомнил, просто понял, что ей не хочется сейчас говорить об этом. Они помолчали.

– А вот теперь буду жить, – вдруг с силой, со злостью сказала она. – Жить буду. Жить так, как хочу. И никто мне не судья. Раз уж украли мою молодость, раз уж так растоптали, испоганили... – Она задумалась, ушла в свои мысли.

– Э! – тихо, осторожно окликнул он ее.

И тут она вдруг звонко, но негромко рассмеялась. Через силу, это было заметно. Он подсел к ней, положил руку на ее бедро, горячо задышал в еле заметно дрожавшую жилку на шее у нее, под :ухом.

– Не балуй, – сказала она притворяясь опьяневшей и более примитивной, чем была на самом деле, играя начатую роль до конца, чтобы избавиться от неловкого чувства, волной поднимавшегося в ней. И почему мне всегда бывает стыдно, вдруг подумала она. – Не люблю, когда балуют, – сказала она и странно услышала свои слова издалека, будто их произнесла какая-то другая женщина.

Он крепко обхватил ее плечи, впился губами в ее губы. Она тихо застонала, совсем не потому, что была готова, а чтобы не очень разочаровать его. Он дрожащими пальцами стал лихорадочно расстегивать ей кофту. Расстегнул. Полез рукой, нащупал горячую податливую грудь, съежившийся, готовый расцвесть от опытных прикосновений, крепкий сосок.

– Ох! – вздохнула она, прикрыв глаза.

В дверь постучали. Она вскочила, оттолкнула его, поправила кофту, застегнулась, пошла открывать. Вошел мальчик.

Не глядя на гостя прошел в свою комнату и прикрыл без стука за собой дверь.

– Здороваться надо! – сердито крикнула вдогонку ему мать. Мальчик вернулся. Устало, равнодушным тоном произнес:

– Здравствуйте, – и ушел к себе.

– С характером твой мужичок, – сказал парень.

– А ну его, – отмахнулась она. Села рядом с ним.

– Он у тебя, кажется, быстро засыпает? – спросил парень.

Она не ответила, ласково провела рукой по его волосам. Он встал, наклонился над ней и жадно, будто пил из родника, припал к ее губам. Срывал с нее кофту грубо, торопливо.

– Оставь, – сказала она. – Я сама. Отвернись только.

– Зачем? – машинально спросил он и тут же отвернулся, тяжело, часто задышав в тихий полумрак комнаты...

... Через пол-часа, они, утомленные, лежали рядышком на раскрытом, скрипучем диване, и он неожиданно спросил:

– Ты заплакала потому, что было хорошо?

Она посмотрела на него, как смотрят на детей, сказавших наивную глупость, усмехнулась, но ответила:

–Да

– Почему ты не отправишь сына к нему? – спросил он через некоторое время, просто, чтобы не молчать.

– Не говори глупостей. Он же больной человек, наркоман, – неохотно ответила она.

– Но у тебя ему ведь тоже не сладко...

– Верно, – согласилась она. – Вот если б бабушка была...

– Умерла? – спросил он.

– Его мать давно. Слава Богу, не увидела сына таким. Моя – два года назад, как раз в тот год, когда мы разошлись. Он слушал, прикрыв глаза.

– Ты спать хочешь? – спросила она, глянув на него.

– Нет, – ответил он, – просто не хочется говорить.

– Тебе хорошо со мной молчать? – спросила она.

– M-м, – сонно ответил он.

– Это ведь много значит, когда человеку хорошо молчать с другим, несколько претенциозно произнесла она, зная, что ему понравится, фраза была в его манере.

Он неожиданно хмыкнул. Она по-своему поняла это и сказала:

– Ты зря иронизируешь. Это, несомненно, много. Я, например, ценю это. Но знаешь... – она замялась, стала говорить, словно выдавливая из себя слова, как тягучую крепкую пасту, – Знаешь, я например, не могу говорить человеку в лицо, что люблю его. Я думаю, надо самому догадываться об этом, чувствовать. Мы с тобой уже давно знакомы, а ты все еще относишься ко мне... ну... не знаю, как сказать... ровно, что ли... И. потому, как только зайдет относительно серьезный разговор касающийся нас, это выходит как-то неестественно, повисает в воздухе, и я тогда хочу побыстрее отшутиться, перестраховаться, чтобы это самое с воздуха не обрушилось на мою голову... И без того тяжело...

Я думала, что с тобой мне будет, ну, спокойнее, что ли... Я ведь всего лишь женщина, а всякая женщина чувствует себя надежно только за мужской спиной, широкой спиной мужчины.

А когда в постели, рядом со мной смотрят на часы, чтоб не опоздать к жене, я понимаю, что только придумала себе эту спину и время от времени продолжаю придумывать ее, чтобы не очень тяжело было жить. И ты не думай, пожалуйста, не бойся, – тут она усмехнулась, продолжая глядеть перед собой в темноту комнаты, – Я ни на что не претендую. Упаси бог. Будь счастлив со своей семьей и так далее... Если ты и уйдешь от меня, я переживу и это. Потому, что чем больше горя мне выпадает, тем я спокойнее отношусь к нему. Привычно становится. Даже скучно. Думаешь, вот опять не повезло. Вот и все. Ну не повезло, так не повезло, что же тут поделаешь... Я уже чувствую, что очерствела вся , вся душа очерствела от этих бесконечных побоев. А ведь не такая была. А если покопаться во мне, может, и сейчас не такая, может, я хорошая, все-таки? Иногда чувствую себя такой злюкой, будто нервная старая дева. И сама не живу, как хочется, где уж, на словах только и могу! И другим не даю жить. Хоть удавись. А мальчик. Ведь всегда первому ему достается. Бедный, как он страдает! Я ведь люблю его, как никого на свете люблю. Люблю и мучаю. Просто кажется иногда – да ну всех к черту, живем на свете один раз. А он нервничает очень. Все к сердцу принимает... Ну, и я не выдерживаю, Сопляк мне еще указывать будет. А думаешь, не понимаю, как ему тяжело? И мне не легко, и отцу его тоже, хоть и пропащий человек, конченный наркоман... Заколдованный круг получается, понимаешь? Вроде бы, никто не виноват и все виноваты. И ходишь, бродишь в этом кругу заколдованном. Кажется, что вот сейчас проснешься и все станет на свои места, все будет, как раньше, хорошо. Ведь не всегда так было, раньше, наверно, было хорошо. Все, думаешь, будет хорошо, и будет яркий, солнечный день. А продолжаешь жить, как во сне, как в тумане, в ожидании пробуждения. Ну хотя бы не день солнечный, если это для меня так много, а пусть хоть светлая ночь будет, чтобы только не такая непроглядная темень. Но все темно и темно, ни черта не видно вокруг...

Она замолчала, шепот ее замер где-то в углах комнаты, притаился.

И тогда она услышала рядом с собой тихий, посвистывающий храп. Он спал.

Она приподнялась на локте, посмотрела в его, блаженно улыбающееся во сне лицо. Поднялась, халатик накинула. Решительно растолкала его.

– А? Что? – он сонно озирался вокруг.

– Поздно уже, – бесцветным голосом сообщила она, – Тебе домой пора.

Он взглянул на часы на запястье циферблатом во внутреннюю сторону руки, что всегда почему-то раздражало ее. Потом торопливо, но будто стараясь подчеркнуть, что неохотно, оделся. Уходя на пороге он обернулся, чтобы поцеловать ее. Она покорно подставила щеку. Он раздумал целовать и потрепал ее по щеке. Закрыв за ним дверь, она вернулась в комнату. Стала возле стола с таким задумчивым видом, будто должна была что-то сделать, но забыла что именно и теперь вспоминала. Губы ее, искусанные, бледные, дрожали.

Она тихонько приоткрыла дверь в другую комнату, где спал мальчик. Долго стояла у приотворенной двери. Потом вошла в темноту, где слышалось глубокое, прерывистое дыхание сына. Подошла к его кровати. Мальчик что-то сонно пробормотал во сне и повернулся на другой бок. Теперь она не могла видеть его лица. На щеках ее от слез размазалась тушь и раздражала кожу. Она тихо, так же как и вошла, вышла из комнаты, плотно, без стука прикрыв за собой дверь.

Тогда мальчик открыл глаза, облегченно вздохнул, лег на спину, как любил спать, и лежал так, отдыхая, будто с него сняли тяжесть.

А когда женщина уже засыпала, как обычно, с мыслями о своей неудавшейся жизни, ей вдруг почудилось, что кто-то тихо, светло плачет.

Она очень устала, эта женщина, а от плача, который почудился, ей стало, как это ни странно, легко и чуть грустно. Она уже совсем засыпала и последнее, что промелькнуло краешком мысли в ее сознании было вот что: плач этот похож на мое будущее, подумала она, вернее, почувствовала в неуловимый какой-то миг. Так и не успела осознать, объяснить – почему. Заснула.