355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Наташа Корнеева » Любовь на колесах » Текст книги (страница 2)
Любовь на колесах
  • Текст добавлен: 29 января 2022, 21:02

Текст книги "Любовь на колесах"


Автор книги: Наташа Корнеева


   

Роман


сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Мужики долго сидеть не стали. Уходя, успокоили, что будут теперь у нас частыми «татарами», подмигнули Сашке и ушли.

Сашка смёл со стола грязную посуду, остатки еды, достал колоду карт и спросил: «В „дурака“ умеешь?» Я кивнула. «Ну, значит и в покер смогёшь». Начался процесс обучения. Сашка учителем был терпеливым, объяснял доходчиво и вскоре «вывел меня в люди». Мне это понравилось…

Это нужно, прежде всего, мне. Замёрзшие, превратившиеся в бесформенную ледяную массу, рваные куски, сгустки чёрной земли и вишнёвого сока… Они давят, душат, бряцают… Надо вытащить до последнего… И что там, под ними, я не знаю… Выгнать стаи падальщиков, жрущих меня, царапающих когтями… И не дать им напасть из вне… Это сложно…

В закрытых военных городках, напоминающих зоны особо строгого режима, развлечений мало. Ну, киношка в ГДО, коллективные попойки со скоморохами по календарным праздникам да сплетни. Меня поражало, как, ну, как (!), молодые, почти юные, девочки могли сидеть часами на лавках возле подъезда и мыть, и мыть, и мыть косточки всем подряд! Пошло. Глупо. Мёртво.

Наше гнёздышко, которое я неустанно ютила, как хлопотливая птаха, стало излюбленным местом встреч вояк, затраханных службой, бойцами, командирами, а иногда и жёнами. Мужики приходили без звонка, пинком открывали двери, т.к. мы их никогда не закрывали, даже если дома никого не было, кроме нашего счастья. Шли вояки косяком нескончаемым. Меня с ходу полюбили, как «своего парня», правда, были попытки адюльтера, но… во время поняли. Многие практически всё свободное время проводили у нас.

Их благоверные, за редким исключением, меня возненавидели, прикололи булавками мне на грудь табличку с надписью «ведьма» и расстреливали при каждом удобном и не очень случае. Броня была крепка. Своим безразличием посылала их получать сексуальное наслаждение.

Мы с мужиками играли в карты на деньги. К префу и покеру Сашка меня пока не подпускал, мол, горяча да сыровата, а вот сека и очко – это, да! Мы с ним понимали друг друга даже с закрытыми глазами и заткнутыми ушам, на наших рожицах скакало неутомимое «хочу тебя». Жгли.

В этот вечер пришли трое. Решили быстренько, так как время было позднее, по-лёгонькому, кинуть секу. Мужики достали водку. Я поставила закуску. Сашка жонглировал колодой и дурашливо нашёптывал на неё заклинания.

Мой, выпирающий изо всех щелей, наив и незнание мужиками моей сути, играли нам на руку. Ну, сидит такая белка-дурёха, восторженно пялится на муженька, все карты на фейсе. Сами вы наивные! А Наташа – ляля!

Игра подходила к концу, на кону крупненькая сумма, все пасанули, осталась я и жадненький, самоуверенный Сашкин тёзка. Ход его. Он вытаскивает фантики, кидает на стол и ехидно смотрит на меня. Сашка сидит рядом и нервно курит.

Я распахнула свой наив до выворота, хлопаю ресницами, кручу башкой и неуверенно мну три карты. Полная видимость, что карта у меня сильная, но бывает и сильнее. Сашка психанул, шипит: « Чё ты пялишься? Кто так играет? Дай сюда». Вырывает у меня карты. Мужики не против. Ну, чё с белки взять? Да ещё новичок в игре. Смотрит Сашка в карты, хмурится, бровями крутит, а уши ржут. Я виновато потупилась, кручу пальцем дырку в столешнице. Сашка, тяжело вздохнув, крякнул и со словами «что ж теперь» уверенно швырнул на стол деньги. Тёзка, с довольной рожей его поддерживает, вальяжно откидывается на спинку стула и с ленивой снисходительностью вскрывает свои карты. На столе хохочут три короля. Сашка (красава!) чешет затылок, горестно чмокает, уши уже в истерике, и со словами: «Бл"ть, бяда, досталась жана дура», тихонечко, кончиками пальцев, карты в сторону тёзки толкает. «Давай, вскрывай позор…» Тёзка, не глядя, радостно переворачивает карты по одной.

Мужики, потерявшие было интерес к игре, вытянули шеи, заострили носы: первая – туз!, вторая – туз!, третья – туз! Тишина. Сашка закончил фразу: «…тебе. Позор – тебе». Я смущённо хлопала наивом. Мужики восторженно на меня таращились, наливали водку. Тёзка плюнул: «Сцуко ты, Натаха». Встал и ушёл. Больше он с нами в карты не играл.

Когда допили водку и все разошлись, Сашка, исподлобья глядя на меня, прорычал: «А ведь, правда, сучка ты ещё та». Взял колоду, постучал ею об стол и зловеще выдавил: «Ну, что, жёнушка, а теперь покер. Со мной и по-взрослому. Играть на деньги с тобой смысла нет. Значит так. На кону минет и куннилингус». Счёт был равный.

Сашка наметил крупную игру в покер, но сказал, что тактику, как и стратегию, в покере менять нужно постоянно. «И морда, морда… наив твой уже не катит…»

Моя дочь теперь взрослая женщина. Совсем, в отличие от сына, непохожа на меня внешне. Да и дуру дурацкую она потеряла… Возможно, она права, так легче… проще… спокойнее… Это её право, это её выбор, который я уважаю. Но в детстве и юности дура в ней выкобенивалась круче, чем во мне. Бороться с ней опасно, да и не нужно. А вот дружить и любить – это жизненно необходимо.

Олька осваивалась в городке быстро, нагло, самоутверждающе. Не смотря на её почти отсутствующий возраст, жару давала всем, спуску – никому.

У неё врождённый астигматизм и косоглазие. Поэтому ходила в очках и с заклеенным глазом. Этакий буржуйчик-циклоп. В руках, независимо от времени года, фанерная лопатка, которой бандитка скребла снег, траву, асфальт и рожицы особо наглых пацанов.

Как-то меня остановила симпатичная, но нервозная дама и сходу плюнула: «Воспитывать детей надо!» Я искренне удивилась: «Да, ну?» Она многозначительно пыхнула глазами и голосом занудной учителки проквакала: «Вы знаете, что Ваша девочка моему мальчику всё лицо разодрала лопатой? А он старше на четыре года». «Нет, – грю – не в курсе. Моя дочь не ябеда». «А вот мой мальчик воспитанный. Я его учу, что девочек обижать нельзя…» Я перебила: « А мальчиков?» Дама замялась: «Ну… как…,ну, мальчики…» Но «Остапа понесло»: «А тётенек с дяденьками, а бабушек с дедушками, а кошек, собак, крокодилов, бегемотов, крыс, змей…» Я строчила пулемётом. Тётка плыла по моим мыслям и захлёбывалась.

Из кустов вылезла Олька с лопатой. Встала рядом и после каждого моего слова добавляла «гы-гы». Я перечисляла все одушевлённые и неодушевлённые предметы. Тётка была в ступоре. Ольке надоело меня слушать и она пробасила: «Никого низя обизать». Всё! Гениально! Тётка клацнула зубами. Я спросила у дочуры: « Ты мальчика лопатой по лицу била?» Олька радостно кивнула. «А зачем?» – поинтересовалась я. Тётка крутила головой то на меня, то на дочку. Олька бесхитростно ответила: «Он меня циклопом обзывал». Я взяла её за руку и прошипела даме: «Ещё раз обзовёт – я тебе морду изувечу, сука». Тетка села на лавку.

Олёшка не любила очки. Да ещё и глаз заклеивали. Ребёнку такое терпеть мучительно. Часто обзывали, да и смотреть неудобно. Попробуйте. Я пробовала – жуть! Она терпела, но не всегда.

Как-то пришла домой без очков. Стоит, сопит. Ждёт дюлей словесных. Физической расправы ни я, ни Сашка не допускали.

Помню, позже, когда Ольке было лет пять-шесть, она сильно нашкодила и я уже схватила полотенце и собиралась отлупить хулиганку, но Сашка отобрал тряпку, взял солдатский ремень и потащил дочу в другую комнату. Плотно закрыл двери. Я замерла. Солдатский ремень – это круто, о-очень круто. Минуту стояла полная тишина. Потом раздались мощные удары и душераздирающий вопль ребёнка. Я рванула спасать чадо.

Распахнула двери и начала истерично хихихать. Картина предстала потрясная! Сашка со всей дури молотил ремнём по столу, приговаривая: «Вот тебе, вот тебе, шкодина. Будешь ещё, а? Будешь? Отвечай быстро!» Олька скакала по дивану и вопила, как стадо молодых бегемотов на гоне.

Так вот, стоит это чучело лохматое без очков, вращает глазищами, выпущенными на свободу. Я присела. Заглянула в круговорот свободы. Левый глаз поехал к виску, правый – клюнул меня. «Оля, где очки?» Тишина. Молчит. И я молчу. Жду. Подумав, Олька тихонько сообщила,

– Потерялись.

– Как?

– Ушли.

– Куда?

Правый глаз возмутился, левый вернулся к нему и поддержал,

– Ну, если потерялись, как я знаю куда?

Да. Действительно. Глупый вопрос. Взяла за руку. Пошли искать.

Долго ходить не пришлось. Всё на виду. С каждого окна и балкона перископы недремлющие. Только вышли из подъезда, начался перекрёстный обстрел:

– Она их закопала.

– Вон, воон там.

– Левее, левее.

– Ага, туточки, копайте.

Олька с ненавистью смотрела на пулемётчиц – запоминала в лицо, готовила страшную месть.

Очки нашли, отмыли, Заковали Олёшкины глазки. Что ж теперь…

Через год ей сделали операцию. Косоглазие убрали. Зрение улучшить не удалось. Став взрослой, Ольга поменяла очки на линзы. Мир стал ещё открытие.

Про неё можно рассказывать много историй. Была Олька ребёнком незаурядным, беспокойным, разговорчивым и дураков называла дураками, не считаясь ни с возрастом, ни с регалиями. На мои замечания, что, мол, нехорошо, возраст там и всё такое, Олька, пряча чертенят в огромных карих глазах, удивлялась: «Мама, но они от этого дураками быть не перестают». Я затыкалась, гладила её по голове и вздыхала: «Дура дурацкая. Вся в меня». Олька лезла целоваться – обниматься, скакала, приговаривая: «Папа, мама, я – дебильная семья!» Мы хохотали, дурачились, к нам присоединялся Сашка, изображал из себя медведя-шатуна, рычал, широко раскидывал руки и шёл на нас: « А-аа. Кто тут у нас дебильная семья? Вы ж мои птички-чумички. Ёлы ж палы!» Ёлы ж палы…

Время. Минуты, дни… годы… Несуществующее, эфемерное понятие, живущее за наш счёт и жрущее нас. К сожалению, к огромному и тоскливому, мы меняемся. Нет, даже не так. Мы умираем и появляется другой, неведомо откуда, чужой, чужой… Почему нельзя остаться ребёнком навсегда, вертеть этот восьмиричный круг, как колёса детского велосипеда.

Иногда Сашка гастролировал. Недалеко. В Москву. Ехать всего лишь ночь на поезде. Уезжал на два – три дня, не более. Играл. С кем, где… не говорил. Возвращался с подарками, вымотанный, пустой, злой, с черными выжженными глазами. Выкладывал пачку денег. Говорил: « Убери. Вам. Еслив чё…»

Почти сутки вытаскивал себя из болота, грязи, пустоты. Потом появлялся прежний весёлый обормот.

Он уехал в начале декабря. И вот уже больше недели его нет. На службе обеспокоились. Переживали. Я готовила себе гроб.

Появился Сашка через две недели. Зима. Раздетый, в шлёпках, грязный, пьяный, мёртвый. В руках модная джинсуха на меху (для меня) и пакет с подарками для Ольки. Выложил деньги «вам, еслив чё», отстранил меня резким жестом, рухнул на диван. Спал почти сутки. Я вертелась, вилась над ним, укрывала, смотрела, ревела от счастья и горя. Гроб спрятала в чулан.

Сашка открыл глаза, потянулся, похрустел позвонками, потряс лохматой башкой, сказал: «Брррр…» Встал. Я, молча, сидела на кухне. Он прошлёпал в душ. Долго плескался, фыркал, пел: " Белые розы, белые розы… суки вы все, но я вас вертел…». Вот такой выхлоп.

Из душа вышел свежий, довольный, от предложенной еды отказался, промурчав: « Потом. Есть и поинтересней.» И утащил меня в спальню.

Сашка долго не хотел мне ничего рассказывать. А я, словно чувствуя беду и опасность, не приставала с расспросами. Потом вяло, брезгливо, будто отдирая от нёба и выплёвывая куски дерьма, он рассказал.

Сашка в Москве проигрался, вчистую. Всё до копейки. Нарвался на шулеров и, как он выразился, проебал вспышку. Когда деньги кончились, он поставил на кон часы, золото, куртку…

Играл с шулерами жёсткими, злыми. Проиграл. Остался голый, нищий, обозлённый. И вот дальше он начал мне сочинять. Якобы поехал к сестре, не то двоюродной, не то троюродной, в Бирюлёво. Выбил денег в долг и вернулся опять к шулерам. Играл долго, остервенело. Выиграл. Купил подарки. Забрался в вагон, приехал домой. В поезде не спал. Стыдно. Страшно. Зачем?

Где он взял куртку, подарки ребёнку, почему не купил себе обувь и одежду – ни гу-гу.

Больше он в Москву не ездил. Я думаю, что там всё было на много серьёзнее. Но Сашка ничего рассказывать не хотел. И потом, через пару лет, когда я нечаянно упомянула его злосчастную гастроль, он хмурился, злился.

Тихо-мирно играл дома с мужиками-вояками. Скучал. Уходил в себя. Сашка менялся. Мне было страшно.

Мне надоело сидеть дома. Дура просилась в свет. Собрав свои дипломы и всяческие удостоверения, пошла искать работу.

В городке идти-то было некуда. Ткуналась в ГДО. Там уже шустрая бабуленция обучала танцам детей, а со взрослыми девочками готовила выступления на местные болотные концерты.

Я притащилась в разгар репетиции, уселась в зрительном зале, открыла пИвко, сидю – балдю. Созерцаю. На сцене чёрте что творится. Учат новый танец. Ну, полная хрень. Я начала подкалывать их, ржать.

Бабуленция повернулась ко мне и гаркнула: « Чё, умная?! Валяй! Забацай! А мы поржём!» Я, со словами: «Смотрите, не обоссытесь», пошла на сцену. Музыку создавали бойцы-музыканты из Сашкиной роты. Играли хорошо. Старшой у них, по моим предположениям, не доучился в консерватории, а это мощно. Подошла к нему. Намурлыкала мелодию. Он хмыкнул. Я исчезла за кулисами. Остальные спустились в зал. Ансамбль грянул «Мурку». Под неё я выдала степ. Бить приходилось обычными туфлями по дощатому полу. Поэтому в особо эффектных местах я подносила палец к губам, музыканты врубились сразу, затихали, барабаны повторяли мои выкрутасы. Ни чё так, прикольно вышло.

Бабулька подозрительно спросила: «А ещё чего умеешь?» Я расплылась в поклоне: «А чего изволите, мэм?» Она подошла, представилась: «Шура. Давай эту… цыганочку, во!» Я взмолилась: «Ну, хоть юбку дайте! Чем махать буду?» Притащили из костюмерной юбку и шаль. И понеслась цыганочка с выходом из зала!

Приняли меня в дружный коллектив анаконд. Много мы с ними чего перетанцевали. Хорошая эта Шура оказалась. Горела на работе до золы. Всю себя отдавала. Жаль, что водку не пила.

Но это ж так, хобби. А мне, хоть денег и хватало, самолюбие не позволяло сидеть болонкой с бантом на шее. Пошла в школу. Взяли. Начала заниматься со школьниками. На первом же занятие выкинула за борт все калинки-малинки и объявила: «Так. Для начала джайв, потом рок-н-ролл. А потом секси попрёт». Девчонки повисли на мне.

Проработала я там недолго. Джайв, Ча-ча-ча и рок-н-ролл в исполнении детей, хотя, какие они дети, восьмой-девятый классы, взрослые выдержали. Но сексуального танца не перенесли. Меня уволили. Девчонки рыдали. Я направилась в дивный город Себеж (ударение на первый слог, но мы говорили неверно) в местный клуб.

Директором там был молодой мужчинка, всего лет на десять старше меня. Он же руководил местным ансамблем. Звали Игорем, Игорёк такой под два метра ростом и в плечах ого-го. Игорёк ухватил меня за рукав и потащил на репетицию банды. Попросил подтанцовки сделать на все песни.

Послушала. Да, под такое можно что угодно, но не танцевать, о чём честно и сказала. Игорь не обиделся. Задумался. А потом спросил: «А что бы вот тебе понравилось? Что бы зажгло и танцевать захотелось?» С этой минуты начался наш плодотворный творческий союз. Нашли четырёх девчонок попсиховастее. Солировал Володька, сбежавший из Питера по непонятным причинам. Пел он божественно. Пил так же. Мы объездили с концертами всю округу. Были счастливы. Олька визжала от восторга, лезла на сцену, пыталась танцевать. Сашка злился, ревновал, но терпел.

Все музыканты, которые мне попадались, вовсе не дураки выпить. Некоторые любили травку, но с этими было неинтересно, трава мне не понравилась, и я примкнула к пьяницам.

Себеж – маленький, плохо снабжаемый городок. А прибарахлиться девчонкам хотелось. Нормальное такое желание, живое. За обновками ездили на базар в Великие Луки. Автобус отправлялся раным-рано, по темноте. Когда мы в очередной раз решили совершить набег на рынок, музыканты предложили: «Девчонки, вам же один хрен вставать рано. А Наташке так и ночевать тут. Пошли к нам. У нас бражка есть. Целая фляга». Как ни пойти? Пошли.

Закинув Ольку к бабуле, у которой снимали раньше домик, пришли в святыню пьяную, музыкальную. Комната большая, есть диваны, кресла, куча аппаратуры и душ, и клозет. В душе – фляга. Во фляге – брага. Сверху ковш эмалированный, на столе – алюминиевые кружки. Всё! Аля фуршет!

Попадав кто на диван, кто в кресло, мы начали уничтожать бражку. Ох, и вкусная она! Легко идёт, но быстро кончается. Где-то к полуночи выжрали всё. А что? Чего там пить? Нас, девушек, трое, да музыкантов четверо. Накушавшись, решили поспать. Я рухнула на диван, лицом вниз.

Разбудил меня клавишник Генка, уникальный мальчик с абсолютным слухом. Потряс за плечо. Я начала медленно поднимать и поворачивать к нему голову. Генка зарыдал и упал на пол. Тыкал в меня пальцем, закрывал свой рот ладошкой, одновременно приглашая всех разделить с ним его радость. Я села. Морда лица болела нестерпимо. Голова ясная. Ноги лёгкие. Чё ржут – не пойму. А в комнате творился полный дурдом. Ржали все, особо невыдержанные валялись на полу. И только я сидела на диване и вертела головой в поисках объекта веселья – поржать я люблю.

Наконец, кто-то дрожащей рукой протянул мне зеркало. Я посмотрела. Мама дорогая! Йокарный же ты бабайка! И далее длительно пи пи пи… Этого пером не описать, все сказки меркнут. Но я попробую.

Из зеркала на меня смотрело чудище дивного уродства. Волосы стояли перпендикулярно голове. Уши горели адским огнём. Глаз и носа не было. Негритянские губ утонули в луноликой красоте бражки. Я заржала, засучила ногами и застонала. Как?! Как я с такой красотой поеду?! Но ехать надо.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю