Текст книги "Школа строгого режима, или Любовь цвета юности"
Автор книги: Наталья Штурм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Глава 6. Пощечина
На другой день мы рассказали о нашей вечеринке одноклассникам, не скрывая восторга.
Умный Борис ехидно заметил:
– Восхищение – это аффект. А аффект – это признак незрелых, инфантильных чувств. Восхищение равнозначно комплексу неполноценности. Вы крадете свой собственный потенциал. А потом будет разочарование. Из крайности в крайность. Вы, девчонки, больше наблюдайте и оценивайте, а восторгаются пусть вами. И желательно из зрительного зала.
Но девчонок уже зацепил вирус внешкольного досуга.
На перемене ко мне подошла Борина соседка по парте Аня Сурова, комсорг класса, и таинственным шепотом спросила:
– Это правда, что вы рассказывали?
Я решила пошутить над ней и серьезно сказала:
– Правда. Можешь идти с докладом о нашем поведении к Сове, вот она ухать будет неделю.
– Да я не про это, – нахмурила бровки от моей «непонятливости» Аня. – Вы можете познакомить меня с каким-нибудь хорошим мальчиком из вашей компании?
– Там все не очень хорошие. Среди них нет отличников ленинского зачета, ни у кого нет грамот за организацию политинформаций. А повышает политическую активность эта молодежь тем, что слушает новости Би-би-си и радио «Голос Америки».
– Их же посадят?! – закрыла рукой рот Аня.
– Скорее всего, вышлют за сто первый километр.
Аня задумалась, но ненадолго.
– Слушай, выбери мне там хорошего мальчика, ну, чтобы воспитанный был и родители покруче. Я за это выдвину твою кандидатуру в комсомол. На первом же собрании. Договорились? Тебе же надо вступать в комсомол?
Я вспомнила слова Соломона и неопределенно кивнула.
– Ну, ладно, давай, чего там… Лишним не будет.
Аня вытерла потные ладони о фартук и осторожно переспросила:
– Значит, договорились? Сейчас у нас математика, я посмотрю у себя в портфеле фотку и передам тебе. А ты уже покажешь ее мальчику, чтобы он подготовлен был к нашему знакомству. Ладно?
– Ну давай, что, мне жалко, что ли? Там ребят полно, есть даже очень скромные… пока не выпьют.
– Да ты что? – снова испугалась Аня.
– Да ладно, я пошутила, – улыбнулась я. – Давай свою фотку.
– Нет, я тебе на математике переправлю. Мне еще ее найти надо, у меня в портфеле ворох бумаг.
Мы сели за парты. Начался урок.
Сова отметила всех присутствующих и удостоила меня своим вниманием:
– И Шумская здесь?
– А как же! Вдруг вы заскучаете без меня? – ласково огрызнулась я.
– Да вот без тебя я точно скучать не буду. Что ты есть, что тебя нету. Пустое место на моем уроке. У тебя уже стоит три единицы – как исправлять собираешься?
– Спишу у кого-нибудь, а есть другие варианты?
Сова с ненавистью посмотрела на меня и не удостоила ответом.
– Пишите на доске тему урока: «Степень с рациональным показателем».
Я записала в тетрадь тему урока и, подперев голову рукой, начала рисовать портрет Эль Греко. У меня он хорошо получался. Благородный старец, с бородкой, как у нашего Соломона, мудрый взгляд из-под нависших косматых бровей…
– Шумская, иди к доске, расскажи нам, что ты знаешь о степенях…
Натуральное «западло» звать меня к доске, когда мы обе знаем, что это дохлый номер.
Я постояла у доски минут пять для вида. Потом стоять надоело, я присела на корточки, и класс заржал. Конечно, настоящее шоу во время урока. Все любили, когда меня вызывали на алгебре.
– Ну, долго еще паясничать будем? – с нескрываемым отвращением сказала Сова.
– А вы тоже паясничаете? – резонно спросила я.
Сова вытаращила на меня и без того круглые глаза.
– Ну вы же сказали во множественном числе – «паясничать будЕМ». Значит, по правилам грамматики вы говорили о нас с вами.
– Не умничай. Иди, садись на свое место, продолжай морды рисовать – это все, что ты можешь.
– Еще я могу паясничать, – пробурчала я себе под нос, садясь на место.
Но класс все равно расслышал и бурно ликовал по поводу нашей перебранки.
После урока на перемене мы стояли и болтали с Настей, обсуждая, как нам попасть в Америку для постановки ее бродвейского шоу.
Вдруг позади я услышала какую-то нервную возню. И обернулась. Ко мне стремительно приближалась Аня Сурова, возмущенно размахивая какой-то бумажкой. Одноклассники пытались ей что-то втолковать, но она двигалась прямо ко мне, как ледокол «Ленин».
– Это ты сделала?! – и, не дожидаясь ответа, ударила меня по щеке. Кинула на пол бумажку и убежала.
Это не была учебная пощечина. Поэтому я сильно обиделась. Сначала схватилась за лицо – и не потому, что так учили на сцендвижении, а потому, что реально хлестко. Тут же дернулась за ней отомстить, но меня сдержали Настя и подошедшие Викуся с Оксаной.
– Что это с ней? – удивилась Настя, поднимая бумажку с пола.
– Нашей идейной Ане не хватает витамина Е, – пошло съязвила Викуля и покрутила пальцем у виска.
Я взяла бумажку. Это была фотография Ани. Красивое правильное лицо, родинка под нижней губой, толстая коса, перекинутая через плечо.
А еще синие усы, нарисованные шариковой ручкой, рожки, пририсованные красным фломастером, и пенсне с разбитым стеклом, как у Коровьева из «Мастера и Маргариты».
– Кто это ее так разукрасил? – спросила я народ.
– Она подумала, что ты, – ответила Оксана.
– Я у доски пол-урока просидела, как вы все знаете. И фото это вижу впервые.
Дальнейший опрос свидетелей помог прояснить картину событий.
Аня, как мы и договаривались, отправила мне фотографию для знакомства. В этот момент Сова вызвала меня к доске, и фотка бесхозно блуждала по рядам. Кто-то пририсовал рога, лично сама Настя работала над пенсне – очень любила Булгакова. А усы – ну, для усов большого ума не надо, их мог кто угодно нарисовать.
– Ну а я-то здесь при чем? – возмутилась я.
Оказывается, когда уже разрисованное фото дошло до моей парты, Сова увидела издалека и прокомментировала: «Продолжай морды рисовать». Аня и решила, что это я напакостила. Эх, а я-то думала – Сова моего Эль Греко заценила…
– Ну ладно, пусть мне только попадется – порву! – Я грозно сжимала кулаки и метала из глаз молнии.
В течение следующего урока мой боевой настрой понемногу притух. Щека уже не болела, но я все равно была не отомщена. Драться уже не хотелось, и творческая фантазия подсказала мне другой вариант сатисфакции.
Следующая перемена была большая. Весь класс спустился в столовую, расположенную в полуподвальном помещении. Там, среди шатких столов и поломанных стульев, мы и предавались чревоугодию. Еда была скромная настолько, что есть ее было или противно, или она быстро кончалась.
В этот раз на столах нас ждали резиновая геркулесовая каша, к которой прилагался широкий кусок белого хлеба с сиротливым кусочком масла, и сладкое пойло с пенками, заменяющее кофе с молоком.
Народ был рад любой еде – лишь бы не учиться и повалять дурака.
Я спустилась вместе со всеми в столовую, взяла свою тарелку с холодной резиновой кашей, спокойно подошла к жующей Ане и перевернула ей тарелку на голову.
Каша благодарно впилась в густые волосы, и тарелка прилипла к голове как «таблетка» – модная круглая шляпка. Их еще с вуалью носили или с перьями.
Комсорг класса выглядела очень забавно. Она даже двумя рука не могла отодрать советскую добротную кашу от своих волос. Наконец общими усилиями тарелку оторвали, и Аня бросилась ко мне драться. Она схватила лежавший на полу сломанный стул и понеслась на меня с диким криком: «Убью!»
Я успела увернуться, и три металлические ножки вонзились в стену.
– Ой, боюсь, боюсь! – подбадривала я взбесившуюся комсоргиню.
Она схватила другой сломанный стул и продолжила за мной гоняться.
– «Оно, конечно, Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать?» – процитировала я гоголевского городничего, загораживаясь перевернутым столом.
– Хорошо смеется тот, кому есть чем смеяться, – на лету перефразировала афоризм Аня Сурова, запустив в меня стакан с кофейным пойлом.
Неизвестно, чем закончился бы спарринг, если бы неожиданно не вмешался Борис, который отважно бросился на буйную Аню и загородил меня от нее.
Девочка еще трепыхалась какое-то время, но Борис, несмотря на ум, оказался еще и сильным – он обхватил ее как смирительная рубашка, и Аня не смогла больше двигаться.
Все вернулись в класс, и начался следующий урок. Как ни в чем не бывало. Сразу стало скучно и обычно. Только Анютка, которая весь урок выбирала из волос кашу и съедала ее, напоминала о былом конфликте.
Глава 7. Уроки любви
Мама Татьяны не заметила исчезновения бус, а вот папа сразу обнаружил пропажу бутылок и очень рассердился. Тане запретили оставаться в школе после уроков, а тем более ходить в гости к подругам. Мы переживали за Таньку – только человек встал на путь исправления, только расправил плечи, и на тебе.
Но запугать Таньку и посадить на домашнюю цепь было уже не так просто. Пока мы роняли слезы сочувствия, думая, что ей плохо без нас, она думала только об одном – как увидеться с Мухаммедом.
Никто из нас, кроме татарочки Динары, не поощрял роман Таньки с мусульманином.
– Ты пойми, – втолковывала я ей по телефону, – мусульманский мужчина для мусульманской женщины. Она с детства обучена, как нужно себя вести с мужем, как ублажать, заботиться о нем. Видишь, он уже сердится на тебя непонятно за что, а ведь вы только начали встречаться. К тому же твои родители никогда в жизни не примут его в свою семью, даже не заикайся об этом, чтобы не сердить их. Закончишь школу, пойдешь учиться в университет и там познакомишься с кем-нибудь. Или папа подберет тебе удачную кандидатуру. Пожалей их, они с ума сойдут, если узнают, что ты уже с кем-то встречаешься. К тому же он на восемь лет тебя старше! И он другой веры. Кстати, у них там ранние браки… Может, он женат и у него есть дети. А сюда он приехал учиться и скоро вернется домой. Ну? Ты слышишь меня?
– Да мне все равно. Можешь меня не уговаривать, – проявляла чудеса стойкости «домашняя курочка» Татьяна. – Я его обожаю. Это мой парень. Мы друг друга понимаем, он очень умный и образованный, между прочим, учится на философском факультете МГУ, а туда кого попало не берут.
– Там конкурс маленький, – отвечала я. – У нас соседка по лестничной клетке туда свою дочку на вечернее отделение засунула. Просто звучит пафосно – «философия»!
– Мне все в нем нравится, – не слышала меня Танька. – Его руки такие сильные и властные, он весь как пружина – напряженный, горячий. Мне именно такой мужчина нужен. Я же мягкая, спокойная, а он меня уравновешивает.
– Ладно, – согласилась я, потому что ей виднее. – Чем тебе помочь?.. Мы с девчонками сегодня по телефону обсудим и что-нибудь придумаем.
– Спасибо, – печально прошептала Таня и повесила трубку.
Мы с девчонками ничего не придумали. Любой вариант был бредом. Не похищать же ее из окна квартиры, как Карлсон Малыша? Можно было еще симулировать приступ аппендицита: ее бы положили в больницу, а оттуда смываться проще, чем из дома. Но при этом варианте требовались недюжинные актерские способности – корчиться, кричать, рыдать и желательно тошнить на пол. Мы решили, что Танька с этой задачей не справится – литераторша, только стишата может пописывать.
Остался единственный и самый проверенный вариант – прогулять уроки. По утрам и после занятий Таню возила папина служебная машина, значит, оставалось только слинять с занятий.
Теперь нужно было уладить с Мухаммедом – сможет ли он пропустить лекции в универе.
Таня с трудом дозвонилась ему в общежитие. Сам он ей не звонил, боялся родителей. А в его общежитии на улице Шверника телефон на весь корпус был только у вахтерши. Его звали – он спускался. Или не спускался, если был занят. Когда в ДАСе [1]1
Дом аспирантов и студентов.
[Закрыть]отмечали мусульманские праздники и народ танцевал под зурну, то Мухаммед вообще выпадал из поля зрения. Таня пыталась брать под контроль его жизнь в общаге, но после первого же посещения этого «тараканника и клоповника» в ужасе сбежала оттуда.
На этот раз Мухаммед спустился к телефону и тоном, полным одолжения, согласился встретиться утром на Ленинских горах.
Танюха бросилась ему на шею и повисла, задрав ноги.
– Мой любименький! Моя радость черненькая! – не могла налюбоваться на своего друга девочка.
Надо отдать должное – Мухаммед был действительно привлекателен. Не важно, кто он был по национальности – это была восточноевропейская красота. Никаких вислых носов, «меха» до горла – красивый парень, высокий, стройный, с сексуальной поволокой глаз. Только губы были тонковаты и выражение лица невротика, а все остальное заслуживало похвалы.
– Ну обними же меня! – вжалась в его грудь Таня, но Мухаммед просто стоял как столб.
– Ты меня очень обидела, – наконец проговорил он, снял Таню с шеи и гордо направился к скамейке.
– Я? Обидела? А чем? – виновато спросила Таня.
– Ты выставила меня на посмешище!
Таня растерялась. Она присела рядом с парнем на скамейку и взяла его руку.
– Давай поговорим, все обсудим. Наверное, тебе показалось…
Мухаммед вскочил.
– Мне не может казаться! Ты все время забываешь, что я мужчина. А ты женщина! И только! Надо мной смеялись твои глупые друзья, и ты смеялась вместе с ними! Я такого позора еще никогда в жизни не испытывал. Ты – дерзкая, невоспитанная женщина, своенравная и непослушная. Моя женщина должна меня слушаться. Ты не можешь быть моей женщиной. Прощай!
И Мухаммед пошел прочь.
– Стой! Ой-ей-ей! Ты все неправильно понял! – Таня обежала спереди и пошла задом наперед, чтобы не дать ему уйти. – Я так люблю тебя! Ты мой единственный, любовь всей моей жизни! Не уходи, пожалуйста, выслушай меня!
Мухаммед отодвинул ее в сторону, чтобы не мешала идти.
– Уходи. Ты мне чужая.
Таня в отчаянии подняла руки к небу и крикнула:
– Ну прости меня! Прости меня! Пожалуйста… – Опустилась на колени и съежилась, закрыв голову руками.
Мухаммед остановился. Потом подошел к ней, нагнулся и указательным пальцем поднял ее подбородок.
– Ты просишь прощения? Я прощаю тебя. Но с этого момента я не твой мужчина, я твой Учитель. И ты обязана меня во всем слушаться. Если ты не согласна – я ухожу.
Танька обняла его за ноги и уткнулась головой между его коленями.
– Я согласна, милый.
– Я согласна, мой Учитель, – поправил ее Мухаммед.
– Я согласна, мой Учитель.
А про себя улыбнулась, потому что восприняла это как каприз Мухаммеда. Пусть. Главное, что он ее не бросил.
– Я очень скучал по тебе. Поверь, мне было физически больно, что мы не видимся, – «ослабил пружину» Мухаммед, когда они снова сели на лавочку.
Таня стала ластиться, пытаясь положить голову ему на плечо.
– Но я еще сержусь на тебя, – напомнил парень, остановив ее поползновения. – Ты должна быть наказана.
– Наказана? Но ведь я так люблю тебя, – снова повторила Таня, пытаясь его обнять.
– Прекрати! – прикрикнул Мухаммед. – Ты понятия не имеешь, что такое любовь. Любовь – это испытания. Ты думаешь – раздвинула ноги и стала женщиной? Нет! Женщиной становятся вот здесь, – он постучал по своему лбу тремя пальцами, – а не там. – Он кивнул на ее нижнюю половину туловища. – Мы с тобой пройдем курс лекций и практических занятий, чтобы ты действительно почувствоваласебя женщиной. Любящей женщиной. И когда увижу, что ты готова, я войду в тебя и сделаю последний шаг к открытию твоих горизонтов. И поверь мне, это будет великое открытие! Ты станешь Женщиной с большой буквы. Все мужчины будут падать ниц перед тобой, как перед богиней.
– А ты? – простодушно спросила Таня, не поняв и половины сказанного.
– Я всегда буду твоим Учителем! – высокопарно закончил Мухаммед и самодовольно выпятил нижнюю губу.
Таня успокоилась и тут же игриво предложила:
– А поедем сейчас на наш чердак – там ты меня и накажешь. – И подставила губки для поцелуя.
– Пока ты наказана, я не могу к тебе прикасаться. Это первое правило мужчины. Я могу на тебя смотреть, но прикасаться не должен. Тебе нужно заслужить мои ласки.
– Хорошо, я готова слушаться, мой Учитель! – отрапортовала Таня и шутливо козырнула.
– Сегодня у нас в общаге праздник, большой праздник. Песни, пляски, веселье. Соберутся все мои братья. Я им уже рассказывал о тебе и фотки показывал.
– Какие? Где я голая?! – ужаснулась Таня. – Ты что? Как ты можешь?
– Не кричи, – поморщился Мухаммед. – Ты сказала, что будешь слушаться меня. Это то же самое, когда я смотрю на твои фотки. Мои братья – мое продолжение. Мои родные братья сейчас далеко у нас на родине. Здесь, в общежитии, я нашел братьев-друзей. Они для меня всё. И тебе надо это понимать. Поэтому должна относиться к ним так же, как ко мне.
– Как? – не поняла Таня.
– С уважением и покорностью. Когда я увижу, что ты сменила гордыню на смирение и послушание, тогда я смогу простить тебя. Ну что, пойдем? Да, заодно я отдам тебе фотоаппарат.
Он встал со скамейки и дружелюбно протянул Тане руку.
Девочка тут же вскочила от радости, схватила протянутую руку и… поцеловала.
– А ты способная, – с уважением (как ей показалось) сказал любимый.
В ДАСе действительно отмечали какой-то праздник. Некоторые студенты были одеты в национальные костюмы, все суетились, перебегали из комнаты в комнату, весь этаж пропитался специфическим запахом – как будто сварили помойку, но добавили туда специй. Мухаммед органично вписался в студенческий кавардак, а вот Таня чувствовала себя как на вокзале.
– Мухаммед, у меня только два часа осталось, мне еще в школу нужно вернуться, за мной папина машина приедет, я не могу опоздать, – озираясь по сторонам, проговорила Таня.
– Не волнуйся, успеешь. Сейчас мы пойдем в комнату к моим братьям, и я познакомлю тебя с ними. Это большая честь для юной дамы.
Мухаммед, как большинство восточных мужчин, умел говорить красиво.
Из комнаты с фанерной дверью доносилась извилистая восточная музыка. Мухаммед открыл дверь и пропустил Таню вперед себя. Вся небольшая комната была наполнена колоритными восточными мужчинами и густым дымом. Студенты были смуглые, непонятного возраста и в темных одеждах. И все сидели на ковриках. Было еще несколько девушек, видимо, местных из ДАСа, они тоже сидели на полу, поджав под себя ноги, и подпевали. В центре круга танцевала азербайджанка, одетая в национальный костюм. Множество косичек разлетались во все стороны. Она была своя, ей хлопали, она кланялась и тут же начинала танцевать снова. Таня ухватилась за руку Мухаммеда, он ободряюще подмигнул ей и очень уважительно представил сидящей на полу компании:
– Это Таня. Прекрасная девушка. И моя ученица.
Татьяна ждала, что сейчас для них освободят местечко, чтобы она села, но никто не двинулся. Мужчины плотоядно смотрели на нее, обсуждали друг с другом на своем языке и одобрительно цокали языками.
Мухаммед наклонился и сказал ей прямо в ухо:
– Тебе надо поприветствовать их – сегодня у всех праздник. Потанцуй для моих братьев – порадуй их.
Таня застенчиво улыбнулась.
– Но я не умею танцевать восточных танцев. И вообще никаких.
– Ты не спорь, не спорь, иди, тебе Лейла поможет.
Парень кивнул танцовщице, она тут же подбежала и распевно прокричала:
– Иди сюда, чаровница, я помогу тебе переодеться!
Они встали в маленький проем за шкафом, и Лейла сказала:
– Снимай платье, я переодену тебя в национальную одежду. Ты, конечно, танцевать не умеешь? Так я и думала. Ничего. Сейчас я тебя быстро научу. Двигаешься плавно, делай руками вот так, словно манишь к себе, зазываешь. Когда танцуешь, представляй, что этот танец только для негоодного, других в комнате нет. Думай о том, как ты его любишь и как хочешь, чтобы он ласкал тебя. Соблазняй его всеми движениями, но движения должны быть целомудренными, иначе ты испугаешь его. Подрагивай бедрами, ласкай свою грудь, а рот всегда должен быть чуточку приоткрыт – словно ты ждешь его поцелуя. И еще. Ты должна станцевать так, чтобы все мужчины завидовали ему. – Лейла учила Таню тонкостям восточного танца и одновременно одевала ее. Юбка была длинная, блестящая, состоящая из множества тонких полосок, словно бамбуковые шторы. – Играй юбкой, кружись, тогда ножки будут видны, – учила Лейла, набрасывая на Таню разноцветные бусы. Потом надела шапочку с висячим бисером.
– Лейла, а кофточку? – спросила Таня. – Что сверху надеть?
Лейла заторопилась, оправляя юбку и, пряча глаза, быстро ответила:
– Ничего не надо. У тебя очень красивая грудь, просто изумительная! Ты сейчас выйдешь под музыку и станцуешь. Мухаммед будет гордиться тобой. Если он тебя выбрал, значит, ты лучшая! Знаешь, сколько за ним девчонок из ДАСа бегает? Он самый красивый парень в общежитии, цени это, чаровница! Иди же, иди, все ждут.
– Нет, я не пойду, ты что? – в ужасе схватилась за танцовщицу Таня. – Мне стыдно, я не могу! И Мухаммед будет против!
Лейла выскользнула из рук Тани и исчезла. Тут же появился Мухаммед.
Таня стояла нарядная и перепуганная. Она пыталась прикрыть обеими ладонями грудь, увешанную бусами. В своей растерянности она выглядела еще более соблазнительной и сексуальной. Мухаммед сглотнул слюну, жестко взял ее за руку и решительно сказал:
– Ты должна всем доказать, что ты лучшая. Это твой первый урок. Думай обо мне и танцуй для меня. Иди.
Он вывел Таню из-за «ширмы» и подтолкнул на середину комнаты. Сразу зазвучала другая музыка, видимо, Лейла поменяла кассету в магнитофоне. Это была музыка из кинофильма «Эммануэль». Сам фильм был запрещен к показу и считался порнографией, а за распространение кассет можно было угодить в тюрьму. Но музыка к фильму переписывалась, была популярна и узнаваема.
Таня встала посередине комнаты и в нерешительности смотрела только на Мухаммеда. Все мужчины аж задохнулись от восторга. Она была восхитительно хороша. Бело-розовая нежная кожа, темные короткие волосы и зеленые глаза. Тонкая шея, округлые «барские» плечи и умопомрачительная грудь. Такой безупречной красоты, что невозможно было оторвать глаз.
Так мог нарисовать только художник. Но, глядя на Таню, все понимали, что и природа тоже создает совершенство. Ее тип груди можно было назвать «дамские пальчики», по форме винограда. Большие, тяжелые, белые, но соски не были утянуты вниз, а напротив, торчали крутым трамплином, словно заманивали. У Тани, помимо этого очевидного достоинства, было еще одно, которое подчеркивало первое, – великолепная осанка. Поэтому ее груди вызывающе притягивали внимание, хотелось взять их в руки и взвесить.
– Танцуй, девочка, танцуй, красавица, – подбодрил парень в кепке и начал хлопать.
Вслед за ним захлопали и другие.
Таня повела бедрами, как учила Лейла, и начала плавно двигаться. Рука вперед – вбок, другая над головой, под подбородком. Вроде как случайно выставила ножку меж «бамбуковых штор» и медленно провела руками по бедру. Бусы перекатывались от ее движений по груди, и внезапно Таня ощутила возбуждение. Она уже не думала о Мухаммеде и парнях, которые, вытаращившись на нее, нервно покусывали костяшки пальцев. Она думала о том, как она прекрасна, как хороша, что она всем желанна и всеми любима. Она кружилась в танце с упоением, блестящие полоски полностью обнажали ее ноги. Она чуть приседала, изображая руками волны, потом выпрямлялась, брала свои груди в руки, приподнимала их и, облизывая губы розовым язычком, изображала любовную негу. Откуда все взялось, Таня и сама не понимала. Наверно, это жило в ней и давно рвалось на свободу, и только сейчас нашло выход.
Музыка кончилась, народ тяжело выдохнул.
Таня быстро переоделась за шкафом и вышла из комнаты. Мухаммед последовал за ней. У него горели глаза, его бледное лицо даже пятнами пошло. Он поцеловал Тане руку и серьезно сказал:
– Я тобой гордился. Поздравляю. Пойдем, я посажу тебя на метро.
Она дошли до «Академической» молча.
– Ты поедешь со мной к школе? Там рядом хороший дом с широкими подоконниками. Побудь со мной, я разве не заслужила? – Она снова поцеловала его руку.
– Сегодня не надо, давай на днях. Ты знаешь, что произошло сегодня? – многозначительно спросил Мухаммед.
– Я хорошо станцевала, мой Учитель, – спокойно ответила Таня.
– Нет! – горячо произнес парень. – Сегодня ты прошла первый урок. Ты научилась отдавать самое дорогое, что у тебя есть, – свою красоту. Женщина должна щедро одаривать мужчин своей улыбкой, грацией, богатой природой. Ты сегодня получила урок Щедрости. Но это только первая ступенька на пути к твоему совершенству.
– А когда мы увидимся? Давай я послезавтра школу прогуляю? Я хочу тебя! – осмелела Таня.
Мухаммед обнял девочку и страстно поцеловал в губы.
– Созвонимся! – взмахнул он рукой, и Таня пошла в метро.
