Текст книги "Британская империя"

Автор книги: Наталья Беспалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Путешествие второе (1772–1775)

Немедленно после возвращения Кук получил повышение и стал командором. Под его начало поступило судно Его Королевского Величества «Скорпион». В планы Адмиралтейства, однако, не входило, чтобы Кук долго оставался его капитаном. Это было просто временное назначение, средство, с помощью которого он содержался на полном окладе. На повестке дня стояла подготовка второй экспедиции. Несмотря на то что «Индевор» добрался до сороковой параллели и не нашел Южного континента, лорды Адмиралтейства и члены Королевского общества продолжали верить в его существование. Как рассказывал сопровождавший Кука во втором путешествии Георг Форстер, «многие еще продолжали говорить о существовании в Южном море обширного материка, который простирается до 30° южной широты. Поскольку эти края благодатные, материк мог представлять большой интерес для европейских держав. Правда, первое плавание капитана Кука, когда он дошел до 40°, не встретив никакого материка, нанесло подобным взглядам опасный удар. Но кое-кому это показалось все еще недостаточным доказательством. Возможно, именно там, говорили они, материк не простирался так далеко к северу; возможно, капитан Кук просто попал в большой залив, а возьми он градусов на десять в сторону, то увидел бы землю. Вообще море вокруг Южного полюса всюду до 50°, а в некоторых местах до 40° широты все еще оставалось неисследованным, здесь никто еще никогда не плавал!»

На этот раз капитан, видимо, не получил никаких специальных секретных инструкций, только общие указания. По словам все того же Форстера: «Капитану Куку было рекомендовано использовать летние месяцы для открытий близ Южного полюса; когда же наступит холодное, бурное, туманное и ненадежное время года, ему надлежало вернуться к тропикам и там с помощью имевшихся у нас теперь астрономических инструментов произвести новые расчеты и более точно определить положение открытых прежде островов. Если большой материк так и не будет обнаружен, капитану Куку следовало пройти как можно ближе к полюсу, двигаясь на восток, покуда он не обойдет земной шар». Следуя пожеланиям Адмиралтейства, Кук проутюжил южные широты с истинно британской дотошностью.

Решили, что новый корабль Кука должен быть больше «Индевора», а для безопасности, удобства и взаимной поддержки в экспедицию должно быть отправлено второе судно. Адмиралтейство закупило еще два «угольщика»: «Маркиз де Гранби» водоизмещением 462 тонны и штатом 118 матросов и «Маркиз де Рокинхем» водоизмещением 350 тонн и штатом 83 человека. При передаче военно-морскому флоту им поменяли имена. Сначала корабли хотели назвать «Дрейк» и «Рэли», но передумали, потому что эти имена очень раздражали испанцев, а на тот момент с испанцами ссориться не хотели. Поэтому корабли Кука получили имена «Резолюшн» («Решение») и «Адвенчер» («Приключение»). Капитаном «Адвенчера» стал Тобиас Фюрно, очень опытный офицер, который уже плавал вокруг света с Уоллисом. Что до научной группы, то сперва предполагалось, что ее вновь возглавит Джозеф Банкс, но на этот раз его отношения с лордами Адмиралтейства не сложились. По их мнению, ученый выдвинул непомерные требования относительно бытовых условий на корабле. И хотя нет сведений, чтобы Банкс ссорился с капитаном, Кук ушел в плавание без него. Научную группу возглавил знаменитый немецкий натуралист Иоганн Рейнхолд Форстер. С ним был его сын Георг, которому предстояло выполнять функции художника-натуралиста. Последнему мы обязаны прекрасным описанием второго путешествия Кука. Он по справедливости считается родоначальником жанра художественно-научного описания путешествий. Об обстоятельствах своего появления на «Резолюшн» Георг Форстер сообщает следующее: «Банкс и Соландер, принимавшие участие в первом плавании капитана Кука, решили отправиться с ним и на этот раз. Господин Банкс даже затратил немалые суммы, дабы обзавестись всем необходимым. В ботанических и зоологических исследованиях ему должны были, помимо Соландера, помогать двое молодых людей, трех других он собирался взять, чтобы они зарисовывали животных и растения, которые будут им найдены. Сопровождать его собирался даже Цоффани, опытный немецкий художник, которому надлежало зарисовывать всяческие ландшафты, равно как и жителей. Чтобы совершить путешествие с наибольшими удобствами, Банкс потребовал произвести на корабле некоторые перестройки. Однако морской министр не пожелал исполнить требований сего бескорыстного ревнителя науки. Банкс довольно долго, хотя и напрасно, ждал благоприятного решения, наконец за десять дней до отплытия он заявил, что отказывается от путешествия вместе со всеми своими спутниками. Министр был разгневан, он захотел показать, назло Банксу, что наука может обойтись и без него. Из суммы, которую выделил на это путешествие парламент, еще оставались не распределены 4000 фунтов стерлингов. Министру это пришлось как нельзя более кстати. Моему отцу было предложено сопровождать капитана Кука в качестве натуралиста; однако всю интригу, которая предшествовала приглашению, от него тщательно скрыли. Парламент определил ему и мне вышеназванную сумму, присовокупив к ней всякие ненадежные обещания, и мы отправились в путешествие, намереваясь хотя бы отчасти восполнить ущерб, который могла бы претерпеть наука из-за отказа господина Банкса».

Уильям Ходжс был приглашен в качестве художника-пейзажиста; также был взят в команду астроном из Совета по долготе некий Уильям Уоллс, который вместе с Куком должен был испытать качества хронометра нового типа, измеряя долготу в море. Другой астроном, Уильям Бейли, выполнявший те же задачи, находился на борту «Адвенчера».

13 июля 1972 года «Резолюшн» и «Адвенчер» отплыли из Плимута и взяли курс на Кейптаун. Экспедиция сделала две остановки – на Мадейре и островах Зеленого Мыса, и 30 октября прибыла в Кейптаун. К огорчению Кука, запасы, заказанные заблаговременно, еще не прибыли, и ему пришлось около месяца их ожидать. Пока он находился там, до него дошли известия о плаваниях французских кораблей в Индийском и Тихом океанах. История исследований, сделанных французами, вкратце изложена в книге Форстера: «В 1769 году господин Сюрвиль по поручению французской Ост-Индской компании проделал путь от Пондишери через Филиппинские острова к Новой Зеландии. Он стоял там на якоре в бухте Даутлесс, когда 9 декабря увидел проплывавшего мимо на «Индевре» капитана Кука. Затем он пересек Южное море между 30° и 40° южной широты и погиб при высадке в перуанском порту Кальяо.

В 1772 году Кергелен и Сент-Аллуарн открыли в Южном Индийском океане остров почти на одном меридиане с островом Маврикия и под 48° южной широты [остров Кергелен]. В том же году Кергелен отправился из Франции еще в одно плавание, но вернулся домой ни с чем. Одновременно с первым путешествием Кергелена Марион-Дюфрен и Крозе проплыли от мыса Доброй Надежды через Южный Индийский океан между 20° и 50° южной широты к Вандименовой Земле и Новой Зеландии. Южнее Мадагаскара они открыли несколько маленьких пустынных островов [острова Принс-Эдуард и Крозе]. Марион-Дюфрен был убит новозеландцами во время стоянки в заливе Островов [Бей-оф-Айлендс]. Крозе продолжил путешествие один. Вначале он следовал по пути Тасмана, однако затем свернул к Маниле.

Отправляясь в путь, мы были осведомлены только об открытиях, совершенных до первого путешествия Кука (включительно); о последних французских экспедициях мы либо еще ничего не знали, либо имели сведения в высшей степени ненадежные».

Если англичане мало знали о французах, то и французы немного слышали про англичан. В частности, экспедиция Марион-Дюфрена покинула Новую Зеландию, дав острову название Острель-Франс и объявив его владением французского короля, не зная, что Кук уже объявил его владением британской короны. Но, в отличие от Кука, они не обошли остров кругом и не нанесли его на карту.

Хотя капитан и досадовал на задержку, научная группа экспедиции проводила время довольно плодотворно. Форстер рассказывал: «В день после нашего прибытия оба астронома, господа Уоллс и Бейли, расположили свои инструменты на берегу в нескольких футах от той точки, где до них производили астрономические наблюдения господа Мезон и Диксон. В тот же день мы приступили к ботаническим прогулкам. От города берег поднимается полого во все стороны к трем горам, расположенным в глубине залива. У самого моря берег низкий и ровный; между бухтами Фолз-бей и Столовой, где в последнюю впадает маленький ручей с соленой водой, почва болотистая. Кое-где она поросла зеленью, однако по большей части песчаная. Места более высокие с моря кажутся иссохшими и пустынными, однако здесь множество разнообразных растений, в том числе кустарников; называться же деревьями заслуживают лишь две или три разновидности. У маленьких ручьев повсюду расположены загородные дома здешних жителей, которые весьма оживляют местность. В сухих зарослях водятся всевозможные насекомые, многие виды ящериц, черепах и змей; здесь в изобилии можно встретить также разных мелких птиц. Каждый день мы возвращались с богатой добычей растений и трав, и многие, особенно травы, к нашему удивлению, оказались совсем неизвестны натуралистам, хотя они росли довольно близко от городских стен, откуда не раз пополнялись коллекции по всей Европе».

В кейптаунском порту ученые встретили своего коллегу, прославленного шведского ботаника, ученика самого Карла Линнея Андерса Спаррмана. Ранее побывавший в Китае, а теперь ненадолго осевший на мысе Доброй Надежды, Спаррман, не долго думая, присоединился к экспедиции. Как объяснил Форстер: «Мысль собирать новые сокровища в совершенно неизведанных землях настолько захватила его, что он тотчас же решил отправиться с нами вокруг света, и я с гордостью могу теперь подтвердить, что в его лице мы обрели горячего друга естествознания, опытного врача, сердце, способное к благороднейшим чувствам и достойное философа».

22 ноября «Резолюшн» и «Адвенчер» вновь вышли в море. На борту был даже скот, предназначенный для расселения на островах. «Беспокойная стихия, – рассказывал Форстер, – коей мы сызнова доверили теперь себя, не особенно нам благоволила, так что всю ночь мы боролись с сильными порывами ветра. Море светилось примерно так же, как по пути к мысу, но не столь сильно, как тогда. На другой день в 8 часов утра мы потеряли мыс Доброй Надежды из виду и взяли курс на юг. Поскольку нам теперь предстояло плавание, какого до нас никто еще не совершал, и мы не знали, когда и где найдем возможность пополнить запасы пресной воды, капитан приказал относиться к ней бережливо. У бочки с водой был даже поставлен часовой, и каждый член команды ежедневно получал лишь определенную порцию. Кроме того, каждому разрешалось еще попить из бочки, но не брать с собой. Сам капитан умывался морской водой, и вся команда должна была следовать его примеру. Постоянно действовал также усовершенствованный господином Ирвингом дистилляционный аппарат, чтобы хоть как-то восполнить ежедневный расход пресной воды».

Экспедиция отправилась прямо на юг, потому что в 1700 милях южнее мыса Доброй Надежды экспедиция капитана Буве вроде бы заметила остров (или оконечность материка). Сейчас этот остров хорошо известен ученым и носит имя впервые открывшего его капитана. Он настолько мал, что его почти невозможно разглядеть на обычной школьной карте, и неудивительно, что Куку не удалось его найти.

В середине декабря на горизонте стали появляться айсберги, а капитан решил, что никакого стоящего острова, и уж тем более материка, в этих краях нет. Рождество отметили в обычной для команды манере. «Радость и хорошее настроение царили на всем корабле», – записал в своем дневнике Джеймс Кук. «Дикий гвалт и пьянство», – прокомментировал Форстер-старший, по мнению спутников, редкостный брюзга и зануда, но истинный ученый.

После праздников маленькая эскадра перестала утюжить море во всех направлениях и повернула прямо к югу, чтобы провести глубокое зондирование и раз и навсегда установить, есть ли в данном направлении большая земля или нет. Айсбергов вокруг становилось все больше, а порой случались густые туманы и близкое соседство ледяных гор становилось опасным. Подводная часть айсбергов иногда подтаивает от сравнительно теплой морской воды. Из-за подводной эрозии ледяная глыба внезапно теряет устойчивость и опрокидывается набок. Но иногда к плавучим горам все-таки приближались, чтобы пополнить запас пресной воды за счет растопленного льда. Природа айсбергов чрезвычайно занимала Форстера, и хотя многие его выводы оказались ошибочными, читать их неизменно интересно: «Такие громадные массы льда движутся на вид очень медленно и незаметно, поскольку же наибольшая часть их бывает скрыта под водой, воздействие ветра и волн мало на них сказывается. Морские течения – вот, вероятно, главная сила, приводящая их в движение, однако и самое быстрое из них не может за двадцать четыре часа отнести их на 2 английские мили. Во время этого первого плавания к Южному полюсу мы могли составить лишь предположительное мнение о происхождении плавучих льдов, подтвердить которое может только дальнейший опыт; однако, совершив путешествие вокруг света и не найдя Южного материка, в который верили все в Европе, мы утвердились в этом мнении и считаем теперь более чем вероятным, что такой плавучий лед возникает непосредственно в открытом море; во всяком случае, неоднократные опыты ясно показали, что морская вода может замерзать.

Плавучие льды свидетельствуют о большом различии между климатом Северного и Южного полушарий. В декабре (что в Южном полушарии соответствует нашему июню) мы находились всего только под 51°5′ южной широты (что примерно соответствует широте Лондона), однако встретили уже несколько плавучих ледяных гор, и наш термометр в полдень показывал 36° [2,2 °C]. Такой несоразмерный холод, видимо, связан с отсутствием в Южном полушарии материка, здесь только море, которое, будучи прозрачным жидким телом, лишь поглощает солнечные лучи, но не отражает их, как в Северном полушарии».

17 января 1773 года корабли Кука, первыми в истории, пересекли Южный полярный круг и спустя несколько дней уперлись в сплошные поля пакового (морского) льда. Капитан счел свой долг выполненным и повернул на север.

Некоторое время экспедиция искала открытый французами остров Кергелен. Тоже безуспешно, потому что Куку была известна широта – 48°, но долготу ему назвали неверно. К концу января погода страшно испортилась. Если море не штормило, его окутывал густой туман, и однажды «Резолюшн» и «Адвенчер» потеряли друг друга и не смогли найти. План действий на этот случай был предусмотрен. Идти в Новую Зеландию, в залив Королевы Шарлотты и встретиться там. Однако, несмотря на попутный ветер, Кук не сразу поспешил к месту встречи, а еще раз повернул на юг и снова уперся в льды. Некоторое время он двигался вдоль 60-й параллели и прошел всего в трехстах милях от Земли Уилкса. Открыть Южный континент ему и на этот раз не удалось.

17 марта Кук направил «Резолюшн» на северо-восток к Новой Зеландии. Шесть недель он провел в бухте Даски на Южном острове, давая команде возможность отдохнуть после трудного приполярного плавания, а ученым исследовать местную флору и фауну. В начале июня он нашел «Адвенчер» и его команду в заливе Королевы Шарлотты. Поскольку обе команды уже успели восстановить свои силы, воссоединившаяся эскадра покинула любимую гавань капитана Кука 7 июня. Корабли прошли через пролив Кука, вошли в Тихий океан и направились почти прямо на запад, потом повернули немного севернее, надеясь найти остров Питкерна, который был открыт капитаном Картером в 1767 году. Но неприятные события заставили Кука изменить планы. 29 июня он узнал от Фюрно, что на борту «Адвенчера» один человек умер, а двадцать оказались серьезно больны. Кук немедленно поднялся к нему на борт и обнаружил, что и другие члены команды находятся в плохом состоянии. Во всех случаях причина была одна и та же – цинга. А в то же самое время на борту у Кука ни один человек не был болен. Несчастье случилось просто потому, что Фюрно, опытный вроде бы капитан, не установил у себя на судне строгую антицинготную диету, на которой настаивал Кук. Заболевшим были необходимы свежие продукты, и Кук отложил свои планы исследований на ближайшее время. Он повернул к ближайшему известному ему сравнительно безопасному месту стоянки – на Таити.

Прибытие на этот тихоокеанский остров стало, наверное, самым приятным впечатлением, оставшимся у Форстера о путешествии. Он описывал его восторженно:

«Стояло утро, прекраснее которого не мог бы вообразить поэт, когда мы в двух милях от себя увидели остров О-Таити [Таити]. Восточный ветер, сопровождавший нас до сих пор, утих, а ветерок с берега доносил прекрасные свежие ароматы и волновал поверхность моря. Покрытые лесом горы величественных очертаний вздымали свои вершины, уже озаренные первыми лучами солнца. Под ними виднелся ряд пологих холмов, покрытых, как и горы, лесами и расцвеченных в разные оттенки, от зеленого до осеннего багрянца. Перед нами простиралась равнина, осененная плодоносящими хлебными деревьями и бесчисленными пальмами, широко раскинувшими свои царственные кроны. Все пребывало еще в глубоком сне; едва занимался рассвет, и тихие тени еще витали над пейзажем. Но постепенно стали различимы под деревьями дома и каноэ, вытащенные на песчаный берег. В полумиле от берега параллельно ему тянулась гряда невысоких скал, над которыми пенился морской прибой, за ними же вода была гладкой и обещала недельную стоянку. Наконец солнце осветило и равнину. Жители просыпались, все начало оживать.

Едва заметив в море большой корабль, несколько туземцев поспешили на берег, столкнули в воду свои каноэ и поплыли к нам. Вскоре они прошли между рифами, и одно каноэ приблизилось к нам на расстояние слышимости. В нем сидели два почти совершенно нагих человека, на головах у них было что-то вроде тюрбанов, на бедрах – передники. Они махали большими зелеными листьями и время от времени выкрикивали:

«Тайо!» – возглас, который нам и без словаря нетрудно было растолковать как дружественное приветствие. Когда каноэ вплотную подошло к корме, мы тотчас спустили им подарок: бусы, гвозди и медали. Они в ответ передали нам зеленую банановую ветвь, которая у них символизирует мир, и попросили прикрепить ее к кораблю так, чтобы все видели. Ветвь прикрепили к снасти главной мачты, после чего наши друзья тотчас вернулись на берег.

Вскоре весь берег оказался усыпанным множеством людей. Одни смотрели на нас, другие, доверившись заключенному мирному союзу, сталкивали в воду каноэ и грузили в них плоды своей земли. Не прошло и часа, как нас окружили сотни таких лодок, в каждой из них находилось от одного до четырех человек. Они настолько доверяли нам, что приплыли без оружия. Со всех сторон слышалось дружелюбное «Тайо!», и мы отвечали искренне, от души радуясь происходящему. Они привезли нам множество кокосовых орехов, бананов, а также плодов хлебного дерева и других растений, которые усердно меняли на бусы и мелкие гвозди. Предлагались на обмен и легко находили желающих также куски материи, рыболовные крючки, каменные топоры и разные прочие изделия. Множество каноэ, сновавшие взад-вперед между нами и берегом, представляли собой прекрасное зрелище, своего рода ярмарку на воде. Я тоже через окно каюты начал приобретать дары здешней природы и через полчаса уже имел две-три разновидности неизвестных птиц и много новых рыб. Рыбы эти, пока оставались живыми, отличались исключительно красивым цветом, поэтому я потратил все утро, чтобы их зарисовать и запечатлеть яркие краски, покуда они не исчезли вместе с жизнью.

Черты людей, окружавших нас, были столь же мягкими, сколь и приятным было их поведение. Роста они примерно нашего, цвет кожи – коричневый, как у красного дерева; у них красивые черные глаза и волосы, вокруг пояса они носили кусок материи собственной работы; другое полотнище живописно обертывалось вокруг головы наподобие тюрбана. Женщины достаточно миловидны, чтобы обратить на себя внимание европейцев, которые больше года не видели соотечественниц. Их одежда состояла из полотнища с отверстием посередине для головы, сзади и спереди оно доходило до колен. Поверх него надевался другой кусок материи, тонкостью напоминавшей миткаль, который на разный манер, однако довольно изящно, обертывался вокруг тела ниже груди наподобие туники; свободный конец перекидывался через плечо, иногда очень грациозно. Хотя этот наряд, возможно, и уступал по красоте драпировкам, какими мы любуемся у греческих статуй, однако он превосходил все наши ожидания и был островитянкам необычайно к лицу. Представителей обоих полов украшали или, вернее, изменяли до неузнаваемости уже описанные другими путешественниками странные черные пятна, которые получались путем накалывания кожи, а затем втирания в эти места черной краски. У людей простого звания, которые ходили по большей части нагими, такие пятна имелись в основном на бедрах, наглядно показывая, сколь различны представления людей о красоте и в то же время сколь одинаково все они склонны так или иначе делать себя красивее, чем есть.

Вскоре несколько туземцев поднялись к нам на борт. В каждом их движении, в каждом поступке чувствовалась необычайная мягкость нрава – основная черта их национального характера, достойная внимания каждого, кто изучает человеческое сердце. Внешне их расположение к нам проявлялось по-разному. Одни трогали наши руки, другие прижимались к плечу, третьи нас обнимали. Их удивлял белый цвет нашей кожи, и иногда они раздвигали у нас на груди одежду, дабы убедиться, что мы устроены так же, как они».

Через месяц пребывания на Таити матросы с «Адвенчера» были здоровы, и Кук взял курс на острова Общества, чтобы изучить их подробнее, чем в первое посещение, и пополнить запас свежего мяса. На Таити им предоставили всевозможные овощи и фрукты, но с мясом дело обстояло туго. Свиней на острове было немного, и их отказывались продавать, поскольку они принадлежали местному «королю».

На островах Общества англичане встретили столь же теплый прием, что и на Таити, и смогли получить около трехсот свиней, так что на ближайшее время проблема с провизией была решена. Потом «Резолюшн» и «Адвенчер» посетили архипелаг, который из-за оказанного им исключительно доброжелательного, даже по сравнению с таитянским, приема Кук назвал островами Дружбы.

«Туземцы, – рассказывает Форстер, – как находившиеся в каноэ, так и стоявшие на берегу, встретили нас громкими криками радости. Их каноэ подошли вплотную к нашей шлюпке, и оттуда нам бросали большие свертки материи, не требуя ничего взамен. Другие, и мужчины, и женщины, плавали вокруг, держа над головой мелочи на продажу вроде колец из панциря черепахи, рыболовных крючков из перламутра и т. д. Мы пробились через скопление лодок, но из-за мелководья не смогли приблизиться к берегу. Тогда жители добровольно вызвались перенести нас на плечах. На берегу они собрались вокруг нас, всячески выказывая свое дружелюбие и предлагая в подарок фрукты, оружие и домашнюю утварь.

Трудно было представить себе лучший прием, даже если вообразить, что они уже имели дело с европейскими кораблями и по опыту не сомневались в наших мирных намерениях. Однако здесь дело обстояло как раз наоборот, ибо до сих пор они еще не видели у себя ни одного европейца, а о давнем пребывании Тасмана на соседнем острове Амстердам могли знать только понаслышке. Так что подобный прием рекомендовал их самым выгодным образом. Видимо, они по природе были радушны, чистосердечны и чужды низкого недоверия. Это подтверждалось и тем, что среди них было много женщин, коих индейские народности обычно предпочитают прятать от чужеземцев. Женщины здесь были одеты от бедер до пят и дружелюбно улыбались, как бы приглашая подойти поближе».

Сейчас эти острова также известны под своим оригинальным названием – острова Тонго. Они показались европейцам земным раем. Здешние жители достигли более высокой ступени развития, чем любой другой народ в Тихом океане. Один из членов экипажа писал, что они были прекрасным народом на прекрасном острове. Вся пахотная земля была тщательно обработана, разделена на аккуратные квадратные делянки с пересекающими их тропинками. Дома туземцев представляли собой самое чистое жилище, которое Кук когда-либо видел в Тихом океане, с безукоризненно чистыми тростниковыми циновками на полу. Астроном Уоллс писал, что это были самые веселые и радостные создания, которых он когда-либо видел. Кук с немалым удивлением отмечал, что мужчины и женщины не только ели вместе, что было запрещено на Таити, но мужчины были настолько галантны, что первыми предлагали пищу женщинам.

Впрочем, воспоминания европейцев, возможно, не были лишены некоторой идеализации. Во всяком случае Форстер обвинял в таковой экспедиционного художника. «Господин Ходжс, – писал он, – сделал по наброску прекрасную картину о сей достопримечательной дружеской встрече, и она была выгравирована для книги капитана Кука об этом плавании. Я всегда готов воздать заслуженную хвалу работам сего талантливого художника, когда они верны истине, но в данном случае не могу не заметить, что упомянутая гравюра не дает верного представления о жителях Эа-Уве и Тонгатабу, как ни мастерски ее выгравировал на меди господни Шервин. Гравюры к описанию предыдущего плавания капитана Кука заслужили справедливый упрек в том, что они изображают не индейцев (так Форстер называл всех туземцев Тихого океана – Н. Б.), а некие красивые фигуры в античном вкусе как по одежде, так и по всему своему облику; тот же упрек следует отнести и к упомянутой гравюре для данной книги. Можно было подумать, что господин Ходжс потерял свои оригинальные наброски с натуры к этой работе и, обнаружив пропажу, сделал новый, идеальный рисунок, руководствуясь лишь тонкой, художественной фантазией. Знатоки видят в этой гравюре греческие черты, фигуры, каких никогда не встречалось в Южном море, и восхищаются красивыми легкими одеяниями, покрывающими головы и тела, тогда как на этом острове женщины почти никогда не прикрывают плечи и грудь. Великолепна фигура старого благородного мужчины с длинной белой бородой, однако жители Эа-Уве никогда не отпускают длинной бороды, а подстригают ее с помощью ракушек».

8 октября 1773 года, когда корабли Кука покинули острова Дружбы, их трюмы ломились от фруктов и овощей, и к тому же они везли с собой – живыми – три сотни голов домашней птицы и примерно сто пятьдесят свиней. Две недели спустя путешественники увидели восточное побережье Новой Зеландии, которая, несмотря на настороженность местных жителей, успела стать для них почти что домом родным. Сразу пройти к совсем уже обжитому заливу Королевы Шарлотты помешал чудовищный шторм. Описывая обрушившиеся на них злоключения, Форстер не жалеет красок. Его рассказ столь выразителен, что мы позволим себе очень обширную цитату:

«Вечером 24-го мы наконец увидели перед собой вход в пролив Кука у мыса Паллисер, но в темноте не рискнули войти в него, а утром не успели это сделать, так как опять поднялась буря. К 9 часам она так разбушевалась, что нам пришлось убрать все паруса, кроме одного, и лечь в дрейф. Несмотря на то что мы держались довольно близко к берегу и были, казалось бы, защищены высокими горами, волны вздымались громаднейшие; разбиваясь, они превращались ветром в водяную пыль. Эта пыль покрывала всю поверхность моря, и при безоблачном небе, в ярком, ясном свете солнца бурлящее море ослепительно сияло. Наконец ветер так рассвирепел, что разорвал единственный парус, который мы еще рискнули оставить. Теперь мы окончательно стали игрушкою волн, они швыряли нас во все стороны, часто с ужасающей силой разбивались о палубу и разносили вдребезги все на своем пути. От постоянной нагрузки и качки сильно пострадал такелаж; веревки, которыми были закреплены ящики и сундуки, ослабли и наконец порвались, все оказалось разбросано. Один раз, когда корабль наклонился особенно сильно, сорвался оружейный ящик, закрепленный в кормовой части палубы, он ударился о боковой бортик, у которого как раз находился один из наших юных спутников по имени Гуд. У того даже не оставалось времени наклониться, да это его не спасло бы, не угоди ящик о бортик углом, так что осталось пространство, в котором господин Гуд счастливо сумел оказаться невредимым.

Но как ни бушевала стихия, птиц это не испугало. Черный буревестник продолжал летать над кипящей вспененной поверхностью моря, весьма искусно прячась от ветра за высокими волнами. Вид океана был одновременно величествен и ужасен. То с вершины громадной, тяжелой волны мы видели бескрайнюю морскую поверхность, изборожденную множеством глубоких складок, то низвергающаяся волна увлекала нас круто в страшную бездну, а ветер уже гнал на нас новую водяную гору с пенящимся гребнем, грозившую накрыть корабль. Приближение ночи умножило страхи, особенно у тех, кто с юных лет не привык к морской жизни. В каюте капитана были вынуты окна и вместо них вставлены дощатые задвижки, чтобы туда не могли ворваться волны. Это новшество заставило выбраться на белый свет скорпиона, скрывавшегося за оконной рамой. Должно быть, он попал к нам на борт во время стоянки на одном из последних островов вместе с плодами и овощами. Наш друг Махеине заверил нас, что это животное безобидное, но один его зловещий вид вызывал трепет. В других каютах совершенно промокли постели, но все равно жуткий рев волн, скрип деревянных частей судна, сама качка не дали бы нам сомкнуть глаз. В дополнение ко всем страхам нам приходилось выслушивать ужасную ругань и проклятия наших матросов, которые порой перекрывали шум ветра и волн. От младых ногтей привычные ко всяческим опасностям, они и теперь перед лицом угрозы не отказались от самого кощунственного богохульства. Без всякой причины и извиняющего повода они поминали проклятием каждую часть тела в таких разнообразных и заковыристых выражениях, что описать это нет никакой возможности. Сравнить ужасающую мощь этих проклятий я мог бы разве что с проклятиями Эрнульфа, опозорившего христианство. Ветер бушевал по-прежнему, как вдруг в 2 часа утра сразу прекратился и наступил полный штиль. Вот тут-то волны принялись за корабль по-настоящему! Они с такой силой качали его и швыряли, что не только средние переборки, но даже кормовая часть палубы иногда оказывалась в воде.