Текст книги "Золотая голова"

Автор книги: Наталья Резанова

– Тогда – до завтра.

– Постой, а книга?

Я думала, что он шутит насчет книги, совершенно забыв, что с шутками у него туго. Оказалось – нет.

– Спасибо, эту книгу я уже… – начала было я и осеклась. Манускрипт, который он протягивал мне, был вовсе не «Истинными сокровищами Севера». Эта была «Хроника утерянных лет».

Руари дурил так, что я пожалела о своем согласии взять его взамен старушки Керли с ее кротким нравом. Ведь после скачки из замка Тальви до Свантера мне не приходилось никуда спешить. Более того, я, как и в Камби, всюду ходила пешком. А конь стоял в конюшне. Ну и застоялся, конечно. Правда, в последние дни, когда дела были улажены, я выбирала время, чтобы поводить его по двору, но это мало помогло, поскольку конюшенный двор в «Коронованной треске» тесный.

Руари пытался укусить меня, когда я его седлала, то и дело начинал бить задом, а стоило осадить его, норовил вырваться в голову кавалькады. Я же, напротив, придерживала его, пропуская вперед всех остальных. Пусть побесится, как-нибудь справлюсь.

Настроение у меня было, не в пример погожему дню, самое гнусное, и я была на грани того, чтобы начать дурить не хуже Руари. Теперь я уже не сомневалась, что «Хронику… « еще в замке Тальви подсунул мне нарочно, так же, как в Эрденоне велел Ренхиду привести меня на площадь Розы перед Торговой палатой. Что, между прочим, означало, что в замке следили за каждым моим передвижением – иначе откуда бы он знал, по каким полкам я шарила? Но не только это разозлило меня. Сама книга была тому виной, и в большей мере. Я не понимала, как можно потратить столько времени, чтобы записать подобный бред и предполагать притом, что в него поверят. В конце концов, мне все равно, что лепят о событиях тысячелетней давности и около того, но когда говорят о временах почти нынешних, подобных кундштюков я не переношу, и мне наплевать, что Блаженный Августин утвержал, будто времени не существует. «Это яснее ясного, обычнее обычного, – цитировал хронист епископа Гиппонского, – и это так темно, что понять это – открытие». Сами бы и занимались своими открытиями, чем дурить нас, сирых. Совершенно правильно, что женщин не допускают в университеты. Полностью одобряю. Нечего забивать мозги всякой чушью. Еще сказки про множество миров, подобных друг другу либо вовсе отличных, как-то укладывались в моей золотой голове, но уж фокусы со временем – ни в какую. А чертов хронист добавлял от себя, что некоторые вещи следует знать, но не пытаться их понять, ибо смысл их для человека слишком страшен. «Перечитайте Книгу Иова, дабы уразуметь то, о чем я говорю», – замечал он и тут же, прикинувшись в очередной раз добрым христианином, снова нырял в дебри языческих ересей. Что он плел, помилуй меня, грешную, Пресвятая Дева Мария! Ладно бы, он утихомирился на том, что в старину многострадальная страна наша пережила нашествие из тех миров, что под иными звездами. Так нет же! Якобы после спасения страны совместными усилиями эрдов и карнионцев (тут бы порядочный человек и поставил точку, и все были бы довольны) не все проходы между мирами были закрыты и не все страхолюдные твари исчезли. Жалость, с которой повествовал хронист о сих последних, не помешала тому оправдать их дальнейшее истребление. «Так и егерь, лес стеречь приставленный, раненого волка добьет или медведя, впавшего в бешенство, застрелит, ибо, обезумев от боли и ярости, много и много вреда несчастная тварь способна принести». И где, по наглости хрониста, якобы все это происходило! Умереть – не встать! Иномирные твари в Открытых землях! А в фонтанах в Эрденоне плещутся русалки, жернова на кинкарской городской мукомольне вращают тролли, а покойного Буна Фризбю, да будет ему земля пухом, посещали зеленые черти, о чем он мне сам неоднократно повествовал. Правда, то, о чем говорил хронист, по большей части происходило с южной стороны Вала. Тут снова шли бесчисленные ссылки на карнионскую поэзию и предания. Хороши же мы будем, если начнем искать правду в домыслах поэтов, особенно южных! У них там виноградников много, выжрал кувшин, скажем, скельского, тут тебе и миров всяческих привидится, и тварей каких угодно и сколько угодно, и время исчезнет, как вырубишься. И опять у автора получалось, будто южане умнее всех. Хотя, может, и не самые храбрые. То есть, кроме них, имеются и другие храбрецы. Однако якобы не храбрость решает дело.

«В древности карнионцы твердо верили, что успешно противостоять Темному Воинству и его порождениям может союз двух сил – мужской и женской. Ибо и мужчине и женщине Богом или природою изначально дарованы великие силы, по сути своей различные, даже противоположные, но равные. Благое начало приобретают они лишь в гармонии, действуя же разно, ведут к разрушению. Особенно касается это мужчин, ибо у них к разрушению возможностей больше, женщины же сильно преуспели в том, чтобы разрушать себя. Это было ведомо карнионцам, это знали и знают некоторые другие народы, от седой древности до наших дней. Но те, кто извлекает выгоду из розни мужчин и женщин, а таковых великое множество, делают все, чтобы знание это оставалось тайным».

Изложив подобные измышления, не вполне лишенные здравого смысла, автор тут же делал крутой поворот и, не переводя дыхания, сообщал: «Но, исходя из того, что нам известно о связи между мирами, и того, что оттуда извергается, сокрытие этих знаний, возможно, и к лучшему».

Приехали! Стоило огород городить!

«Автор сих строк, опираясь на собственный опыт и наблюдения, полагает: в тех краях, что были поражены Нашествием Темного Воинства, проходов в иные миры более не осталось. Прорехи в ткани Вселенной постепенно затянулись, как зарастают наши раны, ежели они не смертельны, оставляя уродливые шрамы и рубцы. Однако автору достоверно известно, что не оставляются попытки вновь открыть то, что закрыто. Предпринимаются они людьми невежественными, влекомыми корыстными интересами либо низменными страстями. Нам ведомо, что живой человек не может во плоти пройти между мирами. Известно также, какие губительные силы могут вырваться оттуда. Поэтому лучше, чтобы человек, который ломится в запертую дверь, был слишком слаб, дабы ее сломать. Но если тот, кто рвется в запредельные сферы, окажется достаточно искушен в древних знаниях, дай-то Бог, чтобы он причинил вред только себе и своим близким, как уже случалось. Но может совершиться и по-иному. Мы также не должны забывать, что всякая дверь не с одной стороны открываема. И никто не поручится, что наше прошлое не станет нашим будущим, и никому не дано угадать, когда это произойдет, ибо там, где нет времени, не бывает, по слову Блаженного Августина, и «когда».

Ради предостережения, а также в память о людях, душевно близких автору и коим не совсем чужды были изложенные здесь мысли, написана эта книга».

На этом рукопись кончалась. Дальше шла приписка, как меня и предупреждал Тальви: «Одна из копий. Оригинал хранится в семействе Брекинг, близ Гормунда».

Наконец-то надо мной прекратили издеваться. Ругаясь про себя на чем свет стоит, я заползла под одеяло – ночи были все еще прохладные – с твердым решением заснуть. И до утра меня мучили кошмары – меня, меня, спокойно дрыхнувшую накануне собственной казни! Вот до чего довела проклятая книжонка! Руна «анзус» стучала по моему черепу, как дверной молоток, и под этот грохот я лезла, зацепившись кошкой, по отвесной стене, а стена никак не кончалась, потому что будущее сразу же менялось местами с прошлым, и эрдская ладья с драконьей мордой прошла сквозь линейный корабль «Герцог». На веслах сидели эрды и карннонцы, мужчины и женщины попарно. Я стояла на вершине горы Фену – Скьольд, но они проплыли мимо, прямо к Валу. Один из них, что-то крича, указал назад. Я обернулась туда и увидела старика в коричневой рясе. Он рисовал на земле прутиком какие-то знаки. «Что это? « – спросила я. «Правая линия, – ответил он мне, как неразумному младенцу, – и левая линия, и средняя линия». «Это я и так вижу, я спрашиваю, что ты чертишь? « «Ты не понимаешь? – удивленно произнес он. – Совсем не понимаешь? Это знали и знают разные народы… Хорошо, вот тебе Четверо врат». Из каждых врат вышло по чудовищу, подобных тем, что обитают в морских глубинах и пропастях земли, никогда не видя света, и все они ринулись на меня, но не смогли убить – ведь у меня в груди не было сердца, мое сердце было камнем, вставленным в серебряный перстень, и красно-белый орнамент сплетался в венок, Арне же Арнарсон, крыса канцелярская, все твердил, что он посланник, но тьма не рассеется, потому что Брекинги ушли в Дальние Колонии Дорогой Висельников по проходу между мирами, дабы не сгореть в огне страстей, вместе с людьми, душевно близкими автору… Когда я проснулась, то готова была убить Тальви. Мало ему было издеваться надо мной, мало было придумывать задания одно дурней другого, все равно как капризный какой великан в нянькиных сказках, мало ему хватать меня за руку – синяки до сих пор остались, так он еще оказался сумасшедшим… С сумасшедшими никогда дел не вела. С дураками, пьяницами, припадочными – приходилось. И так уж по его намекам следовало, что он предназначает меня для каких-то иных целей, помимо участия в заговоре на правах девочки на побегушках. Но это можно было понимать по – разному. Однако из «Хроники… « выходило, что при связях с запредельными сферами без бабы – никуда. Как сказал древний поэт, правда не карнионский: «Без бабы все равно немощны и слабы», то есть он, конечно, сказал «без дамы», но смысл не меняется. «Со мной ты узнаешь нечто иное», – сказал Тальви, когда мы говорили о личных амбициях. Стало быть, речь шла о пресловутом «союзе мужчины и женщины». Между прочим, любезный автор «Хроники… « везде умудрился обойти вопрос, как сей союз должен осуществляться и должен ли он быть чисто духовным или таким, как заповедано Адаму и Еве? Или… ведь там было сказано, что живому человеку между мирами не пройти… Нет уж! До размягчения мозгов я еще не дошла. Конечно, я не верю, что Дорога Висельников есть благородное братство, бескорыстно спасающее людей от смерти. Но в богатых владельцев замков, которые ради связи с демонами приносят человеческие жертвы, я тоже не верю. Но чтобы с такими воззрениями, как у него, еще и в заговоры лезть, да к тому возглавлять их, похоже… А ведь они там явно считают его самым здравомыслящим…

Одним словом, выводя Руари из конюшни, я уже вполне созрела для того, чтобы высказать Тальви все, что о нем думаю, с применением многоразличных средств своего лексикона, из которых, без ложной скромности, скажу, могли бы обогатиться не только приходские школы, но и университеты, и даже коллегии августинцев. Но не тут-то было. На условленном месте, помимо Тальви с Малхирой, присутствовал молодой Гормундинг – вот уж кого давно не видела. И еще один человек из тех, что мне приходилось видеть в замке, имени его я, правда, не знала. А главное – там был Рик Без Исповеди (при всем безобразии его прозвища, оно было благозвучней фамилии) со свитой аж восемь человек. Красавчика Хрофта почему-то не было. Очевидно, они с Гормундингом несли службу при господине поочередно.

– Вообразите, – с места заявил Альдрик, – я только что обратил внимание, что нас собралось тринадцать путников. И не успел я огорчиться несчастливой примете, как появляетесь вы. Четырнадцатая! Решительно нам сопутствует удача!

И эти люди собираются вершить судьбы герцогства. Впрочем, верить в число тринадцать, в пятницу и в черных кошек ничуть не зазорнее, чем во множественность миров и Нашествие Темного Воинства.

Тем не менее при таком скоплении публики ругаться с Тальви я не стала, на что он, безусловно, и рассчитывал. Что поделаешь – он опять переиграл меня, и теперь, трясясь в хвосте кавалькады, я молча кипела от злости. Слава Богу, глупости Руари давали ей какой – то выход. Так что напрасно я обругала несчастного коня взамен его владельца. Но если Руари еще можно было научить умуразуму, то Гейрреда Тальви – никогда.

Правда, Альдрик его сегодня затмевал. Он всех затмевал. Из аметистового скельского бархата, пошедшего на его плащ, могла бы пошить платья пара воспитанниц мадам Рагнхильд, или даже три, если девочки не слишком толстые. Камзол был распахнут – а как же иначе, пояснил он, не то могут подумать, что у него рубашка несвежа. Пряжка на шляпе была немногим меньше моего кулака, оттого что другая столько перьев разом не удержала бы. По отворотам сафьяновых сапог волнами пущены кружева. Он был свежезавит, и, судя по виду его локонов, золотая пудра была знакома ему не по чужому опыту. Ехал он картинно избоченясь, буланый жеребец под расшитым седлом плясал, как цыган на ярмарке, а Рик время от времени принимался декламировать какие-нибудь рондели. А может, и не рондели – я в нынешней поэзии не смыслю. Свита его – молодые люди шлюховатой наружности – всячески делала вид, что по мановению господина мгновенно растерзает все и вся. Вот так. Будь я в ином настроении, меня бы это зрелище разозлило или рассмешило – смотря по обстоятельствам. А сейчас даже оно было милее, чем бредовые картины, вызванные к жизни Тальви.

Впереди меня ехал Эгир Гормундинг вместе со слугой из замка. Потомок славных эрдов то и дело оглядывался в мою сторону. Неудивительно – мы не виделись с тех пор, как я впервые приехала в замок. Много он успел наслушаться… Я, глядя на него в свою очередь, вспомнила старинную балладу.

 
Раненный в сече жаркой, Старый ярл умирает Меч родовой булатный Первенцу он вручает
«Сын мой, Вместе с оружьем Власть отдаю над родом Ибо настало время Мне обрести свободу
Вместо меня блюсти ты Будешь законы чести, Верности слову клятвы Кровной священной мести»
Что-то он там еще ему припоминает – чистоту сестер, почтение к старшим и прочее в том же духе.
«Пуще всего, наследник, Я тебе завещаю Ненависть до могилы К недругов злобной стае.
Гормундовы потомки В серых скалах гнездятся И на наши угодья Долгие годы льстятся
Да не угаснет пламя Нашей вражды вовеки, В этом клянись богами И на мече, мой Бреки»
 

Дальше пелось о том, что Бреки все же заключил с врагами мир, и в отместку за клятвопреступление собственный меч повернулся против него и отрубил ему ноги. И оставшуюся жизнь Бреки-ярл коротал калекой. Что противоречило рассказу о том, будто калеки у эрдов якобы сами обрекали себя на смерть. Впрочем, не исключено, что вообще все в балладе было выдумкой, как это обычно в балладах и бывает, единственно верным было, что «Гормундовых потомков» не уничтожили, и они со временем перестали «гнездиться в серых скалах» и построили город, что не помешало роду оскудеть, потерять свое владение, и… Бог с ними, разве их одних постигла такая судьба?

Брекинги. Брекинги, которые жили близ Гормунда, а потом исчезли… Имеет ли Бреки – ярл из песни какое-то отношение к семейству, хранившему «Хронику утерянных лет»?

Черт, неужели я так и не смогу отвязаться от всей чепухи, которой обкормил меня Тальви? И при чем тут Эгир Гормундинг?

Мы двигались довольно быстро. Шлюховатые молодые люди, несмотря ни на что, в седлах держались вполне основательно. Выехав из города после полудня, мы были в пути до заката, а на ночлег встали в деревне, где имелся обширный постоялый двор. И то – вряд ли бы Рик со свитою согласился ночевать в открытом поле у обочины, он не Тальви, привычки коего по части привалов были мне уже знакомы. Хотя в поле-то было бы удобнее. Постоялый двор был переполнен, и хозяин чуть ли не в три ручья рыдал, доказуя, что в заведении всего две комнаты приличные, а остальным придется тесниться кому по двое – по трое, а кому и во дворе, лето ведь почти, он соломки постелит… Разумеется, для благородных господ он сделает все, что угодно… К господам он мгновенно и четко отнес Рика и Тальви, несмотря на то что тот был одет не пышно, насчет Гормундинга у него были сомнения, все остальные были причислены к челяди, включая мальчиков Альдрика, как бы расфранчены они ни были. И на стол он накрывал соответственно. Подавали ужин в зале. Господский стол накрыт был скатертью, и посуду вытащили фаянсовую. Челяди же положено было сидеть за голыми столешницами и трескать с олова. Таков порядок.

Я уже пристроилась с краю скамьи за людским столом – всегда предпочитаю сидеть с краю, хоть это и дурная примета, зато ноги уносить удобнее, рядом с жизнерадостным Малхирой. После драки в Эрденоне, когда он ощутил себя героем среди героев, Малхира, похоже, окончательно забыл о не совсем приятных обстоятельствах нашего знакомства. Я – то никогда ничего не забываю, но пока он не давал мне повода разозлиться, и, если подумать, тогда виноват был не он, а Тальви.

Итак, я дружески кивнула Малхире и поместилась возле него, когда меня цепко взяли за локоть. Я вознамерилась было, не вырываясь, слегка приподняться и врезать головой в нависший надо мной подбородок (популярный в Старой гавани, но совершенно неизвестный в Кинкаре прием), но что-то подсказало мне, что этого не следует делать. Решительно, у Тальви образовалась скверная привычка хватать меня за руки.

Не говоря ни слова, он вытянул меня, как морковку из грядки, из-за людского стола и препроводил к господскому, где помещались Альдрик и Эгир (любопытно, что про себя я свободно называла их личными именами, а вот своего патрона – никак не могла). Рика это не удивило. Ему было вообще не до меня. Он шумел. Ему здесь не нравилось. Здесь не умели обслужить благородного человека. Рик разогнал гостиничных слуг и затребовал собственных. Только они, заявлял Без Исповеди, обучены подавать на стол как подобает. Видимо, в «Ландскнетте» он старательно подавлял свои капризы, зато теперь с успехом отыгрывался. Ничего не скажешь, мальчики у него были дрессированные, не знаю, как что другое, а поклониться, вынести поднос, поставить тарелки, обмести стол салфеткой, налить вина – это они умели. С вином тоже, правда, вышла неурядица. То, что имелось в здешнем погребе, пришлось Рику не по вкусу, но не мог же он пить пиво, как простолюдин! Один из слуг, облеченный особым доверием Альдрика, был отправлен на кухню, вопреки слабым возражениям хозяина, торжественно нагрузившись какими-то мешочками, ручной мельницей, кувшинчиками и кувшинами. Но когда я унюхала, что он там творит, то поневоле развеселилась. На Тальви и Гормундинга доносившийся с кухни запах особого впечатления не произвел, мне показалось, что Эгир даже недовольно поморщился. Я – нет. Заморскую привычку пить кофе в последнее десятилетие завезли в прибрежные города герцогства моряки дальних плаваний, и немало заведений щеголяли тем, что подавали это питье. Но очень редко его умели приготовить хорошо. Тот кофе, что подал ученый слуга Альдрика, был именно таким, как положено, – черным, крепким и заправленным корицей. А то некоторые завели мерзкую привычку разбавлять это дело молоком. Когда я сообщила о последнем Рику, он с горячностью поддержал меня, заявив, что молоко он признает только как средство для отбеливания кожи и более ни в каком виде. После чего добавил, что всегда утверждал, будто и в провинции встречаются светлые умы!

И посмотрел победоносно.

Весь вечер мы обменивались с Риком Без Исповеди познаниями по части кофе, не позволив никому иному вставить замечания, и если Тальви это скорее забавляло, то Гормундинга повергло в несомненную растерянность. Он никак не мог понять, что у меня общего с Риком и как мы умудрились спеться. Тальви, уверена, прекрасно понимал все. Кофе он не пил, предпочитал вино, то самое, от которого отказался Рик. Его левая рука лежала поверх скатерти, и я подумала: оникс, что у него в перстне, не намного дороже того камушка, что у меня на правой. Разве что оправа пороскошней, а обработан мой сердолик ничуть не хуже. Кстати, красный оникс иногда путают с сердоликом, учил меня когда-то Соркес. У Тальви он был не красный, а такой, каким и подобает быть классическому ониксу, – черно-белый. На поверхности – только естественный рисунок камня, ничего больше, хотя оникс чаще других камней идет на геммы и печати. Тут я предалась милым воспоминаниям о некоторых драгоценностях, прошедших через мои руки. Правда, я никогда не поддавалась соблазну оставить их себе. Всем известно, камни, доставшиеся обманом, удачи не приносят. А подарить мне что-либо до недавнего времени никому в голову не приходило. И засим несколько отвлеклась от Тальви. Вероятно, надеялась, что и он отвлекся.

Но после ужина он снова меня подхватил, дабы ни у кого не осталось сомнений, с кем мне предстоит ночевать. Я насторожилась, готовая к любому развитию событий. Но вслух брякать ничего не стала, особенно когда увидела, как Тальви что-то сказал Малхире и тот потащился за нами. Я проследовала вместе с Тальви в спальню с самой невозмутимой рожей, какую только могла скроить.

Н-да. Прости, Господи, мне мои грязные мысли. Не знаю, чем там занимались в ту ночь постояльцы других комнат, а мы спали. Просто спали. Малхира у порога, на полу, а мы с Тальви – на единственной постели, не раздеваясь. Сапоги сняли, и на том спасибо.

По крайней мере, кошмары в ту ночь меня не мучили. И теперь, если бы меня спросили, спала ли я с Гейрредом Тальви, я с чистой совестью имела право ответить – спала!

Но это не означает, что спала я хорошо. Меня занимала мысль – зачем он все это затеял? Меньше всего его заботила моя безопасность в присутствии многих чужих мужчин – эту версию я сразу же отвергла. Но он и прежде подчеркивал перед посторонними ту близость, которой между нами не существовало. В данном случае понять это обязан был Альдрик. И он понял, принял к сведению и согласился с существующим положением вещей. Но что мешало довести дело до конца? Ведь это было бы естественно, с этим согласились бы все, даже я, вынуждена признать. Тут у меня были разные предположения, и не все они были лестны для Гейрреда Тальви, хоть убейте меня, не могла я его называть просто по имени. Или его постель с клопами и Малхира у дверей не вдохновляли? Так Малхиру было столь же легко выставить, как и позвать. А может, он от меня ждал решительных действий? С мужчинами это случается, а некоторым только того и подавай. Но тут он ошибся. В другое время и в других обстоятельствах я бы, пожалуй, могла… Но не сейчас. Сперва я должна позабыть «Хронику…… Союз мужчины и женщины, гори он синим пламенем на том и на этом свете!

Одно утешение – Тальви не храпел. Потому что Малхира выдавал оглушительные рулады, и это в столь нежном возрасте! Если бы их было двое, я бы вылезла на крышу.

– Кого ты высматриваешь? – спросил Тальви. Мы выехали из деревни значительно позже, чем собирались, а собирались на рассвете. Виной, конечно, был Рик, беспременно желавший привести себя в надлежащий вид. Правда, он согласился позавтракать, пока его завивали, а завивали его горячими щипцами, не папильотками, иначе бы мы к вечеру с места не тронулись. Но при таких замашках его слуги действительно успели приобрести ювелирную точность движений, дабы, столкнувшись, не ожечь господина щипцами и не уронить на его ухоженную физиономию столовый прибор. Или кипящий кофе пролить, упаси Господи! Была в Гормунде драка, когда по ходу метнули только что снятый с огня кофейник, обильно окропивший окружающих. Я-то сравнительно легко отделалась, но кое-кто лечил ожоги довольно долго.

– Мне не понравился парень, который выметнулся со двора, когда мы выезжали.

– Это был пастух, – заметил ехавший позади потомок владетелей Гормунда.

– Походка у него не пастушеская. И лошадь для рабочей клячи слишком резво пошла.

– Если вы намекаете, что это был шпион, так мы и не прячемся, – промолвил Альдрик. С тобой спрячешься, подумала я.

– Сейчас я бы предпочла, чтоб это был шпион.

– Почему?

– Посмотрите вокруг.

Альдрик посмотрел, но не вокруг, а на меня. Он вообще с утра косился на меня с любопытством. Надеюсь, рожа у меня была непроспавшейся достаточно, чтобы удовлетворить взыскующие взоры. Но когда мы въехали в лес, все мелкие пакости, свойственные данному сообществу, как-то перестали меня волновать. Лес – это моя стихия, и я всегда чувствую, когда в нем что-то не так. Я даже выехала вперед, чтобы лучше видеть. Но как я ни топырила шею и ни таращила глаза, ничего подозрительного не замечалось. Я только в очередной раз выставилась дурой перед Тальви. И все же он был не прав, а я – права.

Как всегда. Или почти…

– На вашем месте, господа, я бы выслала вперед разведчика или уж пустила кавалькаду в галоп.

– Почему? – спросил Рик.

И мне еще говорили, что у него есть воинский опыт!

– Потому что так в нас труднее будет целиться! – разозлилась я.

– Не кричи, как сварливая баба, – спокойно заметил Тальви.

– Я и есть сварливая баба.

Альдрик улыбался. Мне вдруг показалось, что он все понимает не хуже, чем я. Просто у него такой способ развлекаться.

Мы удалялись сейчас к северу. И если вокруг самого Свантера леса были вырублены – не столько под пахотные земли, как при Эрденоне (я уже рассказывала об этом) или даже пастбища, которые возникли уже вследствие освободившегося пространства, как ради древесного угля, на котором коптилась рыба – та самая треска, что до недавнего времени была в городе воистину королевой, или селедка, – то дальше, после полутора дней пути, уже начинались заповедные угодья. Это были еще не те непроходимые леса, что сохранились ближе к Валу, точнее, на северной его стороне, на южной я не бывала, но слышала, что там большей частью пустоши. Но до ближайшего селения, если прямо по дороге и на рысях, можно было добраться только к вечеру. А если по какой-либо причине застрянем?

– Никогда не думала, что будешь бояться нападения в лесу? – спросил Тальви.

Именно об этом я и думала, но мне неприягно было, что он угадал мои мысли.

– Лучший способ справиться со страхом – это поехать ему навстречу, – сказала я и ударила Руари каблуками. Сегодня его приходилось подгонять, а не сдерживать, как вчера. И только мирный стук копыт слышала я, удаляясь от остальных, по мягкой дорожной пыли. Это в лесу-то?

Достаточно оторвавшись от попутчиков, я инстинктивно придержала Руари перед крутым поворотом. Возможно, это меня и спасло – воспоминание, сколько раз за подобными поворотами приходилось прятаться мне самой. Заметив шевеление в листве раздвоенного вяза, нависшего над дорогой, я вытянула из седельной сумки пистолет. Но выстрелить не успела. Человек, наблюдавший за дорогой, решил упредить меня, ибо выстрел спугнул бы прочих путников. Не исключаю, что так на его месте поступила бы и я. Но способ выбрала бы иной. Ах, это наше вечное стремление к лихости, эффектам, скольких оно погубило и скольких еще погубит! Он прыгнул, намереваясь сбить меня с коня. Этот прием часто бывает удачен, но не всегда. Как сейчас. Руари вскинулся, вспомнив всю вчерашнюю дурь. Но я прочно сидела в седле, сжимая ногами лошадиные бока, чего нельзя было сказать о моем противнике. Ему умнее бы скатиться на землю, однако он попытался удержаться, дав мне возможность сгрести его в охапку. Клянусь, ни одного мужчину в своей жизни я не обнимала так крепко. Притом, что я почти не разглядела предмет своей мимолетной страсти. Запомнилось, что он был черноволос и на правой щеке у него была бородавка размером с земляничину. И не очень умен – я уперла ему в глотку пистолет, а он не понял, что выстрелить в таком положении мне вряд ли удастся. И уж вовсе я не сумею при обеих занятых руках вытащить кинжал. Далее было не до смотрин Ясно, что он здесь не один. Если прочие поблизости, то они не стреляют лишь из опасения попасть в своего дружка. Поэтому я и не выпускала его из объятий. Развернулась и с криком: «Назад! Засада! « – поскакала обратно.

Вслед мне хлопнула пара выстрелов, и я пригнулась, предоставив пленнику, стиснутому между мной и холкой Руари, поближе познакомиться с моими прелестями. Но вряд ли он сумел их оценить. Выстрелы не достигли цели – видно, стрелки только что подбежали к повороту. Теперь, если даже голос мой не достиг ушей Тальви и прочих, мои спутники предупреждены.

Когда через несколько минут я вернулась к ним, все они были уже в полной боевой готовности Я разжала руки, и пленник плюхнулся в пыль, но тут же был подхвачен одним из слуг Альдрика Хозяин взирал на пленного знакомым мне взглядом, исполненным презрительного любопытства.

– Развлечемся немного, – сладострастно промяукал он. И уже пленнику: – Много вас там?

Тот ответил коротким, но смачным ругательством на тримейнском воровском жаргоне. Его мало кто знает на Севере, даже из воровской братии, но у меня создалось впечатление, что Альдрик его понял. Улыбаясь, он кивнул слуге, который, оттянув голову разбойника назад за волосы, полоснул его ножом по горлу. Легонько, только кожу снял, но стоило царапине набухнуть кровью, и коварно брошенный мною дозорный тут же произнес на вполне человеческом языке:

– Да уж побольше вас…

Удивительно. Ругнулся он хриплым басом, а эти слова проговорил не лишенным приятности тенорком.

– Врет, – сказал Гормундинг. – Запугивает. Видно было, что Эгир скорее пытается взбодрить себя, чем действительно так думает.

– Проверьте, – равнодушно сказал пленник.

– Отойдем назад и поищем обходную дорогу, – несколько нелогично после своего храброго утверждения предложил Эгир.

– Ну уж нет! – фыркнул Альдрик. – Я не намерен бежать от этих ничтожеств и получить пулю в спину. Вперед и только вперед!

Предложение Эгира было разумным. Ребятишки, сидящие в засаде, поняли, что мы знаем о них, но все же не нападают. Одно из двух – или их слишком мало (что чересчур хорошо, чтобы быть правдой), или они намерены с наименьшими потерями для себя просто перестрелять нас с обеих сторон дороги. Самая классическая схема и до сих пор никем не превзойденная. И прибегают к ней не столько вольные лесные разбойнички, сколько профессиональные убийцы. Которые, как известно, водятся в больших городах, А обходной дороги здесь, похоже, просто не было.

– Ты что скажешь? – спросил меня Тальви.

– Рассыпаться и в лес, по одному. Потом соберемся…

– Как это вульгарно! – запротестовал Альдрик. – И против законов чести!

То, что предложил Тальви, было принято всеми, в том числе и Риком, хотя законы чести Тальви собирался соблюдать еще меньше, чем я. Разбойники ждут, что мы поедем по дороге либо будем продираться через лес. А мы сделаем и то и другое.

Я наблюдала за дорогой, пока прочие исполняли приказ Тальви. А именно: запасных лошадей собрали, чтобы прогнать по дороге, прямо на засаду. Для этого отрядили слугу из замка, в пути состоявшего при Эгире, и двух людей Рика. Посадили в седло и пленника, скрутив его и заткнув рот. Остальные съехали с дороги – слава Богу, здесь еще с трудом, но можно было пробраться – и двинулись следом.