Текст книги "Тигры Вероны"

Автор книги: Наталья Резанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Наталья Резанова
Тигры Вероны

Александру Певзину – с благодарностью за беседы о кондотьерах.

I’m not Romeo,

I’m not Romeo.

May be, you are Juliet,

But I’m not Romeo!

Эмир Кустурица

– Так почему они ушли? Из-за чумы?

– А Бог их знает… Может, и чума тому виной. Только я слышал – из-за призраков. В Гаэте болтают – как пришла чума, тьма народу померла без отпущения. Души-то неприкаянные со всей Гаэты здесь собрались, да и выжили живых из города.

Говорили вполголоса, оглядываясь по сторонам. Неизвестно, чего опасались больше – чумы или призраков. Черная Смерть во всей мощи своей давно стала преданием, но страх перед ней был еще жив. Тем более, что вспышки чумы в разных городах случались не так уж редко, подогревая этот ужас. Бывало, что местные власти по малейшему подозрению вгоняли в карантин постоялые дворы и жилые дома, напрочь забивая досками двери и окна. Что до призраков – нет людей суевернее моряков и солдат.

Неизвестно, обитали ли призраки в этом городе. Зато людей здесь определенно не было. Едва отряд вступил в Нинфу, капитан приказал обыскать город на предмет засады. Ни одной живой души не было найдено, а души мертвые не давали о себе знать. Тогда капитан разрешил встать лагерем до того, как вернутся разведчики. Жечь костры, однако, не позволил – из опасения, что огни заметят сверху, из города или цитадели. Возможно, это была излишняя предосторожность. Древняя Нинфа, бывшая когда-то римским Нимфеем, по причинам, неясным никому, покинутая жителями, успела зарасти кустарником и дикой травой, и со всех сторон на нее надвигался лес. Лозы оплетали стены домов и церквей, обрушенные крыши заменяла иная – зеленая – кровля. И, хотя со сторожевой башни Кастелло ди Сермонета открывался вид вплоть до Тирренского моря, вряд ли оттуда можно было разглядеть, что творится у подножия горы. Под двойным покровом – ночной тьмы и леса.

Но предосторожности лишними не бывают. Кондотьер сражается не для того, чтоб выказывать, сколь он доблестен, а ради выгоды.

Только ради выгоды.

Хотя не всегда выгода измеряется деньгами.

В сплетении ветвей над рекой проплыл серп месяца, рисуя на заросшей мостовой причудливые тени. Потом среди этих теней обрисовались две человеческие: повыше и пониже.

Человек, сидевший у реки и следивший за игрой теней, поднялся им навстречу.

– Ну?

– Капитан! Капитан Монтекки! – оба разведчика – мантуанец Угуччоне и калабриец Якопо, были веселы и довольны, насколько это позволяла субординация. – Все, как вы и говорили. Они ничего не знают. Конечно, ворота заперты, но на городской стене охраны почитай что и нет! – сообщали они наперебой.

– А в замке?

– В замке… там наверняка есть. Так ведь она в городе, не в замке.

– В этом все и дело, – сквозь зубы произнес капитан. – Если она со своими отродьями убралась в замок, вся затея теряет смысл.

«Затея» была построена на сведениях, полученных от купцов – что в мирное время графиня с детьми предпочитает жить в удобном городском дворце, а не в Кастелло ди Сермонета, который ни что иное, как воинская крепость. Именно поэтому отряд Монтекки обошел Латину, а не стал ее захватывать. И кто будет ждать кондотьеров Светлейшей Республики в Лацио?

– Они наверняка решили, что мы двинулись в Ломбардию, – сказал Угуччоне, словно отвечая мыслям командира.

Ломбардия, собственно, и была целью экспедиции. Но капитан не мог отказать себе в удовольствии поставить точку в давней истории вражды.

– Гоффредо! – окликнул он еще одного наемника, примостившегося неподалеку. Когда тот выпрямился во весь рост, оказалось, что сложением он превосходит и капитана, и долговязого Угуччоне.

– Готово?

Вопрошаемый молча продемонстрировал то, над чем трудился с того часа, как отряд вошел в Нинфу. Тогда капитан приказал нарезать веток, и нарубить молодых деревьев, а Гоффредо, вооружившись веревками и лозами, принялся сооружать лестницы. Никто в отряде не умел этого лучше него.

Настоящее имя Гоффредо было Готфрид, а его родовое прозвание никто в отряде не мог бы произнести. Но смеяться над ним, равно как и над выговором Гоффредо, мало кто осмеливался – немец в совершенстве владел двуручным мечом-бастардом, и, как уверял Якопо, мог разрубить всадника аж до самого седла. В отряде Готфрида ценили также и за то, что он был мастером на все руки – что походный котел залудить, что тележную чеку поправить, что лестницу связать.

Капитан, оглядев его творение, одобрительно кивнул.

– Неплохо. Вряд ли она такого ждет. – Ведь она из Капелли, подумал он, а они все по одной мерке кроены. Все бешеные, все вспыльчивы, как черти, и оттого думать совсем не умеют. Вслух же он сказал: – Что ж, может статься, нынче ночью Веронская Тигрица попадет в клетку.

Прозвище это графиня ди Сермонета получила довольно давно. Началось все после известных событий, когда герцог Антонио, потерявший в той распре двух близких родственников, поклялся, что более не допустит подобного кровопролития и наведет в городе порядок, а для того призвал к себе на службу кондотьера Никколо дельи Банди Бьянки, человека безродного, но известного своей храбростью, и, что немаловажно, добросовестностью по отношению к нанимателям. А чтоб крепче привязать его к своему дому, дал ему в жены девицу доброй крови с приданым в виде графского титула и города Сермонеты. Город был захвачен некогда прославленным предком Антонио – Великим Псом, самому же герцогу управлять им было скорее в тягость, ибо Сермонета находилась слишком далеко от Вероны. Мнения невесты, как водится, никто не спрашивал. Возможно, она возражала, ибо жених был немолод и собою нехорош. Но ей пришлось подчиниться. Она вышла за дельи Банди Бьянки ( теперь именовавшегося графом ди Сермонета) и в последующие два года родила ему сына и дочь. Кто знает, может, она и дальше бы продолжала покорно исполнять супружеский долг, но последующие события все изменили, и не только в ее жизни. Покой, которого так жаждал Антонио делла Скала, вновь был нарушен, и вовсе не враждующими семействами, но герцогом Миланским, давно положившим глаз на владения родича. На сей раз кровопролитие многократно превысило предшествующее. Самому Антонио, правда, удалось бежать – именно благодаря тому, что Никколо дельи Банди Бьянки сохранил ему верность. Он прикрывал отход делла Скала, был зарублен, а тело его сброшено с городской стены.

Тогда графиня Сермонета и показала свой подлинный нрав. Не пролив ни единой слезы, она облачилась в доспехи, собрала разбежавшихся было подчиненных мужа, и во главе отряда, в центре которого пометила верную кормилицу с младенцами на руках, с боем вырвалась из Вероны. Из тех, кто были тому свидетелями, одни называли ее «второй Афиной», другие – «разъяренной фурией», и, в конце концов сошлись на «тигрице». Капитан Монтекки ничего этого не видел и в событиях не участвовал – за два года до переворота он покинул Верону, и стал служить Мантуе под началом Браччо ди Убальдино ( контракт с Венецией он заключил позже, когда возглавил собственный отряд ).

Герцог Миланский не двинул войска на Сермонету. Вряд ли он вспомнил о родстве (Антонио оно не помогло, скорее, наоборот). Вероятно, осторожный миланец, привыкший действовать наверняка, трезво оценил трудности осады в горах. Но в покое вдову не оставили. Соседи – владетели Фонди, Роккакорги, Бассиано и Минтурно, знать не знавшие о веронской резне, решили, что вдова с малыми детьми, лишенная заступника, станет легкой добычей, и устремились на Сермонету, словно стервятники на падаль. Напрасно. Попытки взять город с боя захлебнулись. Улицы Сермонеты, как у большинства горных городов, были не только узкие, но и крутые, для успешной обороны достаточно было перетянуть их цепями.

Осаждать Сермонету тоже пытались и с тем же успехом. Над городом господствовал замок, а покойный Никколо, хоть и проводил большую часть времени в Вероне, успел его основательно укрепить. И графиня, засевшая в Кастелло ди Сермонета, успешно отражала все нападения. По прошествии пары лет соседи пришли к несколько запоздалому выводу, что заполучить и город, и замок можно гораздо более простым и приятным способом, и стали наперебой свататься к вдове. Она также понимала, что вдовство подзатянулось, и выбрала себе мужа. Ко всеобщему удивлению и даже возмущению, это был не кто-либо из здешних владетельных синьоров, а бывший лейтенант Никколо дельи Банди Бьянки, один из тех, вместе с кем графиня прорывалась из Вероны. Звали его Джанни Ногарола.

Если подумать, это был не такой уж странный выбор. Ей нужен был человек, который станет защищать ее владения, а не присоединять их к своим. Так или иначе, ее брак с Ногаролой продержался дольше, чем с Никколо дельи Банди Бьянки, и был отмечен рождением дочери. Но второе замужество закончилось так же, как и первое. Один из отвергнутых претендентов на руку графини, синьор Минтурно, не простил удачливого соперника, и выжидал четыре года, прежде, чем нанести удар. Ногарола был убит в аббатстве Фоссанова, которому графиня покровительствовала, и куда Джанни порой наведывался. Дабы избежать подозрения в сообщничестве, аббат незамедлительно направил гонца в Сермонету, а письме, помимо прочего, перечислил имена убийц. Графиня лично возглавила карательную экспедицию в Минтурно. Ее врага никто не поддержал. Убийство в святой обители – это было чересчур даже по теперешним жестоким временам. Поэтому все, замешанные в убийстве не ушли от расправы.

Все это произошло ровным счетом семь месяцев назад, и с тех пор Сермонета жила в мире и благоденствии. Все решили, что нападать на графиню – себе дороже. В женской шкуре – и впрямь сердце тигра, город укреплен, а замок неприступен.

Но был один человек, который с этим не согласился.

Для своего плана капитан Монтекки выбрал два десятка человек, остальные должны были дожидаться сигнала.

К воротам Сермонеты вела единственная дорога. Склон горы с противоположной стороны, вплоть до городских стен, был настолько крут, что там не было даже козьих троп. Поэтому оттуда никто не ждал нападения. Этим Монтекки и собирался воспользоваться.

Первым он отправил Якопо – у себя на родине калабриец навострился лазать по скалам. Тот должен был сбросить веревку остальным. Лезть по такому склону ночью – удовольствие маленькое, и на это задание Монтекки взял только добровольцев. К общему удивлению, среди них оказался и Гоффредо.

– Тебя же никакая веревка не выдержит, туша тевтонская! – возмутился Угуччоне.

– Тот-то палачу заботы будет, – пробормотал Якопо.

– Фыдержит меня – фыдержит фсех, – невозмутимо отозвался немец.

– Лестницы потащишь, – приказал капитан. Разумеется, он собирался лично участвовать в вылазке.

Месяц нырял между туч. Полезней была бы полная тьма, но она бы затруднила подъем. Месяц… капитан посмотрел на него с раздражением. Этот серебряный серп был атрибутом Дианы, а Диана фигурировала в хорошо памятных ему стихах.

 
И ненависть мучительна, и нежность.
И ненависть, и нежность – тот же пыл
Слепых, из ничего возникших сил,
Пустая тягость, тяжкая забава,
Нестройное собранье стройных форм,
Холодный жар, смертельное здоровье,
Бессонный сон, который глубже сна.
Вот какова, и хуже льда и камня
Моя любовь, которая тяжка мне.
 

Как там дальше? Про Диану-то? Впрочем, черт с ней, с Дианой, разберемся с ней позже.

– Ну, вот и все, – сказал капитан, утвердившись на земле. – Не труднее, чем влезть к красотке на балкон.

На самом деле было далеко не все. Но самое важное было сделано – они взобрались по склону, а там, с помощью Бога и прихваченных лестниц, одолели городские стены. Головокружительно высокими те казались только от подножия горы, на самом деле стенам Кастелло ди Сермонета значительно уступали. Оттуда же, со стены, подали факелом сигнал тем, кто оставался внизу. И пока верховые не доскакали до ворот, следовало убрать препятствие с их пути.

Сначала пресловутые цепи – ими была перетянута и главная улица – виа дель Фосси, и другие. Изобретательный Угуччоне предложил не просто снимать заграждения, но обматывать этими же цепями дома горожан. Мысль была здравой, и Монтекки велел ему вместо с Якопо исполнит задуманное. Но оставались еще ворота, и там обязана была стоять стража. Какой бы мирной ни была жизнь в Сермонете, Монтекки не верил, что горожане настолько разбаловались, чтоб не держать стражи – и оказался прав.

Стражу сняли быстро и почти бесшумно – кому арбалетный болт в спину, кому кинжал в горло. Гоффредо единолично вытащил огромный засов, и всадники ворвались в распахнутые ворота. Улицы и площади Сермонеты не были замощены, поэтому стук копыт не разбудил спящих, а те, кто не смыкали глаз в эту ночь, уже спали вечным сном. Город пал, сам не зная об этом.

Теперь дело было за главным. По узким пустынным улицам, мимо обмотанных цепями домов – к палаццо Ногарола.

Как поведал допрошенный с пристрастием купец, это был дом, каких в Сермонете еще не видывали. Затея принадлежала покойному мужу графини. Бывший лейтенант возжелал непременно жить как настоящий синьор – во дворце. Жена, впрочем, поддерживала его в этом намерении. Она хотела, чтоб Сермонета стала столь же цивилизованным городом, как Верона, говорил купец.

Сказывается дурная кровь, подумал капитан. Они всегда любили показную роскошь, вечно, по всякому поводу затевали пиры, балы, маскарады… Одно слово – Капелли… Капеллишки…

Фамилию он произнес вслух, и это «Капеллетти» упало, словно плевок в грязь.

Но палаццо уже выросло перед ними из тьмы. Это был единственный дом в городе, где могла быть серьезная охрана, поэтому Монтекки собрал здесь большую часть своих людей. Гоффредо во главе десятка солдат высадил дверь – тяжелую, украшенную искусной резьбой. Проснувшаяся прислуга не бросилась врассыпную, а попыталась сопротивляться. Этого следовало ожидать. Даже во дворце она скорее будет держать не левреток, а сторожевых псов. Конечно, они не смогут долго противостоять опытным воинам, но способны их задержать. Неважно. Это всего лишь отвлекающий маневр.

Когда из окон верхнего этажа в нападавших полетели стрелы, а из ворот выбежала охрана, веревки и лестницы снова пригодились. Монтекки и его люди перемахнули через ограду – это было гораздо легче, чем одолеть городскую стену, и ввалились в дом через окна, выходящие во двор.

Было темно, но определить, где женские покои всегда легче легкого – как только дому грозит беда, там начинают визжать. И служанки графини поддержали традицию, оказав капитану услугу. Отбрасывая с дороги ковровые завесы, которым по нынешней моде принято было украшать переходы, он ворвался в просторную спальню. Кто-то запалил факел, и Монтекки увидел женщину у детской постели. Схватил ее, и тут же с проклятием оттолкнул. Это была ни в коем случае не графиня – годами много старше, да и сходства никакого. Кормилица или нянька. Поднявшись с колен, она выхватила ребенка из постели и прижала к обширной груди.

– Ее здесь нет! – крикнул Якопо. Он успел, пригрозив служанкам мечом, задать главный вопрос.

Похоже, Веронская Тигрица была среди тех кто отражал нападение у главного входа. Что ж, недолго ей осталось.

– Схватите детей! – приказал Монтекки.

Это удалось сделать быстро, поскольку комнаты детей были рядом. Мальчика и девочку втолкнули в спальню. Оба были неотличимы друг от друга в ночных рубашках, разве что мальчик пытался пырнуть захватчиков кинжалом. Угуччоне без труда выбил у него оружие и тут же взвыл – девочка вцепилась ему в руку зубами.

– Держи зверенышей крепко, Угуччоне. А вы, девки, бегите к своей госпоже и скажите – ее дети у нас. Пусть бросает оружие. И приходит сюда.

Рыдающие служанки с топотом бросились прочь. Лишь нянька с младенцем не тронулась с места – да ей бы никто и не позволил.

Она пришла, как велел Монтекки. Удивительно, но она была не только одета, но даже в латной кирасе. Очевидно, жизнь приучила ее не копаться в мгновения тревоги. И когда она откинула рукав верхнего платья, под ним обнаружился арбалет.

– Без глупостей, графиня. Одно движение – и мы прикончим ваших зверенышей. Выбирайте, кого.

Она чуть помедлила, бросила арбалет на ковер, повернулась к капитану.

– Ах, вот это кто. Старая добрая Верона. Монтекки совсем выродились -раньше хоть младенцев в колыбели не резали.

Он ответил не сразу. Смотрел на нее. Они не виделись десять лет, да и тогда он почти не был с ней знаком. Но помнил ее хорошо. Еще бы не помнить ту, что принесла столько горя их семье. И не мог не видеть, как она изменилась. Тогда она была тонкой, как тростинка – сейчас погрузнела, рождение троих детей не прошло даром. Пламя, горевшее в черных глазах, угасло. И вся она потускнела – впрочем, чего еще ждать от бледной и беловолосой женщины.

Не Диана, совсем не Диана. Паломник в очередной раз ошибся. Но от этого не легче.

– Нам не нужны ваши отродья, – сказал он. – Нам нужна Сермонета. И она – наша.

– Вы захватили дом, – тускло произнесла она. – Может, и город. Но пока не сдана крепость, это ничего не значит.

Монтекки и сам это прекрасно понимал.

– Когда на рассвете гарнизон увидит вас на площади со связанными руками, он сложит оружие.

– Это вряд ли, – голос ее оставался тусклым и ровным. – Солдаты гарнизона приучены исполнять приказы. Мои приказы. И вряд ли любое зрелище их заменит.

Монтекки кивнул.

– Пусть так. Тогда на рассвете вы пойдете к ним и прикажете сдать Кастелло ди Сермонета. И не вздумайте шутить со мной шутки. Городом правит род, не так ли? Ваши мужья мертвы, а дети у меня. Если вы станете не просто вдовой, а бездетной вдовой, власть ваша рухнет сама собой.

Она молчала. Тогда он добавил:

– Сколько лет вашим старшим? Девять, восемь? Как раз сгодятся для того, чтобы позабавить моих солдат. А младенца можно просто выбросить из окна.

– Ничего другого от Монтекки я не ждала, – сказала она. – Хорошо, я отправлюсь в замок.

Монтекки усмехнулся. Есть способы укрощать даже тигриц.

– Нечего сетовать, синьора. Если бы ваш Джанни не был таким дураком, чтоб строить этот дом, а велел бы семье жить в цитадели, вы бы горя не знали.

Она не ответила.

На рассвете он наблюдал из окна, как графиня пересекает площадь по направлению к замку, и вновь обратил внимание, как тяжело она ступает. Словно произошедшее давило на нее невыносимым грузом. А может быть, потому, что шла она босиком – это капитан заметил только сейчас.

Над городскими воротами полоскались флаги с гербом Монтекки и крылатым львом Светлейшей республики.

Но радоваться было рано. Ибо эти флаги еще не подняты ни над одной из четырех башен Кастелло ди Сермонеты.

Ничего, уже недолго. И это хорошо. Что бы он ни говорил, у него не было желания убивать детей. Он их отправит… куда бы? В Верону сейчас нельзя, это все равно, что подарить ценных заложников Миланскому герцогству. Ну, хотя бы к уцелевшим Скалигерам. А она… она ответит за все зло, которое причинила Паломнику.

Все-таки ночь была слишком утомительна даже для сильных людей, и большинство солдат Монтекки повалилось спать. Горожан, запертых в своих домах, они не опасались. Капитан и сам, убедившись, что уцелевших охранников графини разоружили, решил вздремнуть. Крепости не сдаются в единый миг. Сперва в гарнизоне похорохорятся, поорут, потопорщат перья. Прежде, чем принимать сдачу, можно будет урвать немного сна.

Но разбудили его раньше, чем он надеялся. Якопо тряс его за плечо.

– Капитан…

– Забирайте у них оружие и занимайте крепость.

– Но… они не открыли ворота.

– Что? – Монтекки вскочил на ноги. – А она?

– Она на стене…стоит там…

Монтекки не слушал его. Спал он одетым, и, подхватив меч, уже сбегал по лестнице. Что она затеяла, черт побери? Какая-то ловушка? Если такая и есть, то только в крепости. В крепости не было засады, иначе его бы не удалось взять столь легко. Но в замке? Неужто они там дружно свихнулись и решились на вылазку?

– Ческо, Титта, поднимайте людей! Гоффредо, ко мне!

Едва ступив на площадь, он увидел, что Якопо не ошибся. Воины на стенах укрылись за бойницами, но яркое утреннее солнце играло на шлемах и щитах, и отблески были видны издалека. Она была единственной, кто не прятался. Все в той же кирасе поверх платья, с разбросанными по плечам светлыми, почти белыми волосами.

– Эй, Монтекки! – крикнула она. – Слышишь меня? Можешь осаждать замок хоть десять лет, у нас провианта хватит.

– Совсем спятила? Или забыла, что твои дети в моих руках?

– Дети? – она расхохоталась. Потом кивнула тем, кто был рядом, и ей помогли встать между зубцами. Оказавшись на виду, она бесстыдным жестом задрала подол платья. И Монтекки увидел то, чего не заметил в ночном сумраке – выпирающий живот, сейчас обтянутый лишь тонкой рубашкой. – Убей их, если хочешь! У меня в запасе есть!

Она двигалась так грузно не от того, что была сломлена. Она была на сносях.

– Может, Джанни был и дурак, но настоящий мужчина! – продолжала она.-Да где тебе понять, тебе твои солдаты койку греют! Или ты им…

Он выхватил у ближайшего солдата арбалет и выстрелил, но расстояние было слишком велико. Болт упал в песок у крепостной стены.

– Лучников сюда! – скомандовал Монтекки.

Якопо кинулся исполнять приказание, а Гоффредо глубокомысленно заметил:

– Наши не достафайт. Англичане – да…

Монтекки и сам понимал, что достать ее можно было лишь из длинного английского лука. Однако англичан – вот беда – среди наемников не было.

Но и графиня решила больше не испытывать судьбу, и убралась в укрытие.

– Делла Скала! Скала и Сермонета! – орали на стене. Собравшиеся на площади наемники смотрели вверх с ненавистью, но без приказа в бой никто не совался. Ибо наверху-то у стрелков позиция была отличная.

Как ни ненавидел Монтекки эту женщину, он понимал, что вот так штурмовать замок с его двойными стенами и гарнизоном, готовым к бою – занятие бессмысленное. Но какая сука! Холодная, безжалостная сука! Она гораздо хуже, чем о ней говорили – у нее не сердце тигра, у нее просто нет сердца. Паломник был совершенно прав. И ненависть мучительна…

Внезапно он вспомнил строки, которые не мог восстановить в памяти прошлой ночью.

 
У ней душа Дианы, Купидон
Не страшен девственнице и смешон,
Она не сдастся на умильность взора
Ни за какие золотые горы.
Красавица, она свой мир красот
Нетронутым в могилу унесет.
 

Паломник ошибся в одном – она не осталась нетронутой девственницей. Но это не имело никакого значения. Судьбой детей ее не проймешь. Она осталась такой же бесчувственной, какой была в юности.

– Детей сюда тащить? – спросил Якопо.

– Нет. – Будь на его месте гонфалоньер Святого Престола, он бы не колебался, а приказал обезглавить детей тут же, на площади. Просто так, для примера. Но Монтекки не хотелось этого делать. Несчастные не виноваты, что у них такая мать. – Берем их в осаду. Поддержки ей ждать неоткуда, долго крепость не продержится.

Графине Сермонета и впрямь неоткуда было ждать поддержки. Скалигеры нынче лишились власти, герцога Антонио не было в живых уже семь лет, а ее веронские родственники по матери присягнули новому герцогу ( впрочем, как и родственники капитана). Тот вряд ли простил Веронской Тигрице тот отчаянный прорыв из города. А жестокость, с которой она отомстила за Ногаролу, оттолкнула от нее соседей. Ни родственников, ни друзей, ни союзников – ей рано или поздно придется сдаться.

Но и положение Монтекки было не из самых лучших. Брать штурмом Кастелло ди Сермонета, как уже говорилось, не представлялось возможным. Оставалась лишь осада и надежда на то, что графиня блефовала, утверждая, что провианта в крепости хватит на десять лет. Над башнями ежедневно поднимались столбы дыма – печи топились, обед для гарнизона готовился исправно, но не исключено, что этим осажденные пытались ввести противника в заблуждение относительно своих припасов.

Как бы то ни было, отряд Монтекки тоже нуждался в провианте. Они выгребли из домов горожан все, что там имелось, но надолго ли этого хватит? Подвоза не было. Похоже, слухи о захвате города каким-то образом распространились. А кто будет поставлять провиант тем, кто все равно не заплатит? Стало быть, надо отправлять людей в долину.

Горожан, конечно, пришлось выпустить. Нападения с их стороны Монтекки не опасался. За десять лет его службы он ни разу не видел, чтоб горожане, даже в больших городах, где чернь имела обыкновение восставать, нападали на наемников. Предать, обмануть, закрыть ворота в решающий момент – это они горазды, это сколько угодно. Но выступить против обученных солдат с оружием в руках – у них кишка тонка. Будут, прячась у себя в домах, проклинать захватчиков, и надеяться, что солдаты графини выйдут из крепости и сами перебьют злодеев.

Гарнизон, в свою очередь, не делал попыток вылезти из-под защиты крепостных стен. Это и понятно. Прорываться в неизвестность у них не было желания, а для того, чтобы уничтожить отряд Монтекки в открытом бою, не хватало численности. Оставалось играть в старую как мир игру «кто кого пересидит».

Монтекки не сомневался, что пересидит он. Сам он занял палаццо Ногарола, и отряд в считанные дни опустошил погреба покойного Джанни. Дети графини были тут же, их заперли вместе с нянькой, которая следила за тем, чтоб они не остались голодны, и чтоб их никто не обидел. Остальные служанки смирились с той участью, что ожидает женщин в захваченном городе, и даже, кажется, получали от этого удовольствие – похоже, графиня держала их в строгости. Но до бесконечности это приятное времяпровождение продолжаться не могло, и Монтекки послал Якопо с дюжиной солдат в рейд за провиантом.

Так обстояли дела до того дня, когда в Сермонету прибыл посланец Совета Десяти.

Любой наниматель, будь это коммуна или единоличный правитель города, бдительно следил, чтоб деньги, выплаченные согласно кондотте, не расходовались на посторонние цели. Светлейшая республика в этом отношении даже превосходила остальных. Уйдя в поход, Монтекки надеялся, что на время избавился от надзора, но ошибся.

Посланника Монтекки знал. Фамилия его была Камерини, к городскому патрициату он не принадлежал, стало быть, выслужился усердием. Это был рыжеватый крючконосый человек лет сорока – на двенадцать лет больше, чем Монтекки.

– Мы были весьма удивлены, капитан, обнаружив вас так далеко на юге.

– Совету Десяти не нужна очередная победа?

– Совету Десяти нужна победа над герцогом Миланским. Или над его кондотьерами. Совет десяти также не позволит растрачивать попусту деньги из казны республики.

– Разве Сермонета не стоит этих денег?

– Сермонета, может, и стоит. Но зачем захватывать город, который не сможешь удержать? – Камерини внезапно замолчал, не желая развивать тему.

– Это заботы Совета Десяти, не мои.

– Разве? Кроме того, вы захватили город, но не замок. А без него ваша победа бесполезна.

Камерини почти дословно повторил слова графини, и Монтекки стоило большого труда сдержаться, чтоб не выругаться.

– Захват замка – всего лишь вопрос времени.

– Вот именно.-Служанка подала вино – не из подвалов палаццо( то уже изничтожили), а из реквизированного у горожан. Камерини, однако, выпил с жадностью, а на служанку посмотрел без интереса. – Браччо де Убальдино времени терять не будет.

– Браччо?

– Да. В Милане его наняли.

– Я знал, но думал, что он уже отошел от дел.

– Отнюдь. Кстати, вы ведь под его командованием начинали службу в Мантуе?

– Так.

– И у вас нет никакого желания воевать со своим прежним командиром.

– Какого черта, Камерини! Это война. Я не путаю дела с чувствами.

– Тогда зачем вас понесло в Сермонету? Не оттого ли, что у вашего семейства давняя вражда с предками графини?

Монтекки промолчал.

– Так вот, Совет Десяти требует, чтоб вы немедля сняли осаду с замка и направились на север, как вам и было приказано. Иначе ваши действия будут расценены, как государственная измена. Не беспокойтесь о детях графини. Я увезу их с собой. Республика найдет им полезное применение. И за это вы заслуживаете благодарности. Я добьюсь того, чтоб эта благодарность получила подобающее денежное выражение. Но помните, Монтекки – вам нельзя оставаться здесь. Так решили дож и Совет Десяти.

Выслушав от Монтекки, сколько раз и в каких позах тот имел почтенного дожа и весь совет по очереди, Камерини сухо осведомился:

– Ваш дядя, насколько я помню, присягнул Миланскому дому? А вы – его единственный наследник?

– К черту, Камерини! Я уехал из Вероны до свержения Скалигеров.

– А если вы – приверженец Скалигеров, то снова возникает вопрос – что вы делаете здесь, в Сермонете, если вспомнить, кому она принадлежит? Оснований для обвинения в измене более чем достаточно. Эй, девка, – окликнул он служанку, – скажи кормилице, чтоб подготовила своих питомцев к отъезду. А если вы, капитан, вздумаете напасть на мой конвой, то обещаю – ценных заложников я вам не верну. Даже ценой потери заложников. Это все, что я хотел сказать.

С Камерини Монтекки не попрощался. Даже не взглянул на отъезжающий конвой. И без того ясно, что в совете замышляется какая-то своя игра. Но вряд ли они добьются от графини большего, чем Монтекки.

Он прошел на площадь, ожидая увидеть графиню. Злорадствует она или опасается? Но она, как и в прежние дни, не показывалась. Веронская тигрица укрылась в логове, вынашивая очередного детеныша.

И, как в прежние дни над башней поднимался столб дыма.

– Капитан!

Через площадь бежал Якопо.

– Что орешь? Провиант доставили?

– Нет…

Монтекки нахмурился. Уж ради себя ребята бы постарались. Неужто свершилось невозможное, и мужичье взялось за вилы?

– Гаэтани… – выдохнул Якопо.

– Какой Гаэтани? Это, вроде, один из здешних владетелей?

– Да, граф Фонди. Мы тут искали, что да как… а он вывел свой отряд… У него вроде как договор с Сермонетой. Сейчас он в Латине, союзников дожидается. Нас не заметили – мы и поспешили… предупредить…

Монтекки снова поднял голову. Значит, у нее все-таки есть союзники… и она не теряла времени после смерти Ногаролы. А этот дым… нет, это не вызов осаждающим, это сигнал союзникам. Сейчас они сообщают, что посланник дожа из лагеря отбыл, и можно действовать. И если графу ди Фонди удастся созвать на помощь окрестных синьоров, Монтекки окажется зажат между ними и Кастелло ди Сермонета. Если срочно не скроется. На приказания выскочки из Камерини капитану было плевать, но…

Он думал, что загнал Веронскую Тигрицу в ловушку, а в ловушке оказался сам.

– Будь ты проклята, – прошептал. – Будь проклята, Розалина делла Скала!

Ушли они без боя, ибо бой ожидал их впереди. Тот самый, за который и было заплачено согласно кондотте. И ради него следовало на время позабыть старую вражду.

Камерини ошибся, полагая, что Монтекки не захочет воевать со своим прежним командиром. Дело есть дело, тут вражда ему глаз не застилала. Хотя, когда Монтекки пришел в отряд Браччо ди Убальдино, все было по-иному. Представления о том, как надо сражаться, у него еще оставались, как у прочих молодых людей из патрицианских семей, у которых все решалось поединками. И не теми ритуальными поединками, что у рыцарей прежних времен. То, что пришло им на смену, носило разные названия, но чаще всего это именовалось «схваткой тигров». В сущности, это были потасовки, яростные и беспощадные. От драк простонародья они отличались тем, что противники отлично, порой виртуозно владели оружием. А потому часто дело кончалось смертоубийством. Впрочем, это никого не пугало. Дрались по малейшему поводу и без повода. Войдя в таверну, бросали на стол шпагу со словами: «Пронеси, Господи!», после второй чарки пускали ее в ход. Монтекки со стыдом вспоминал, что он дрался с человеком, который грыз в его присутствии каштаны, в то время как у Монтекки были глаза такого же цвета, и с другим, который кашлял на улице и разбудил его собаку, дремавшую на солнцепеке. Однако уже к восемнадцати годам ему стало казаться, что это как-то неправильно, и он предпочитал решать споры с холодною душой. Но это не всегда удавалось, особенно в время тех кровавых событий.