Текст книги "Позвони в мою дверь"
Автор книги: Наталья Нестерова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Мне очень стыдно.
Отлетевшая из-под топора щепка врезалась Зине в лицо. Она испуганно ойкнула и закрыла рукой щеку. Меньше всего Петрову хотелось сейчас прикасаться к Зине и рассматривать ее раны.
– Покажи, – велел он, подходя.
– Все в порядке. Видишь, ты меня уже наказал.
Хорошо, что не потребовал глаз отдать.
Ссадина была небольшая и почти не кровоточила.
– Ступай в дом, пусть Людмила обработает рану.
– Хорошим детям всегда целуют где больно. – Зина подставила щеку.
– Обойдешься, алкоголичка. – Петров отвернул ее от себя и шлепнул рукой ниже спины.
– Простил? – оглянулась Зина.
У нее было такое виноватое выражение лица, что Петров невольно рассмеялся.
Мужчины жарили шашлыки, накрывали на стол.
Дамы отпускали ироничные замечания по поводу их суетливости. Потапов и Сережа ходили в дом то за солью, то за перцем, то за вином, которое все медленно потягивали, – и никак не могли принести все разом. Дети с сосредоточенным упорством забирались на небольшую ледяную горку, которую Потапыч сделал во дворе для внучки, и с радостным визгом с нее съезжали.
Скамейки вокруг стола на открытой веранде застелили пледами, чтобы не холодно было сидеть.
Зина держала на коленях Ваню, а Саня примостился у Петрова. Анечка, во всем подражая близнецам, впала во младенчество – требовала, чтобы папа взял ее на руки, отказывалась говорить слова, которые знала, и, как близнецы, выкрикивала слоги. Потапыч заявил, что не ожидал от внучки позорной зависимости от мужиков. Надо их почаще собирать, чтобы Анечка научилась ставить пацанов на место.
Шашлык удался, тосты за здоровье женщин звучали один витиеватее другого. Перешли к вручению подарков. Самый большой набор оказался у Потапова. Он подарил жене золотые сережки с изумрудами, дочери микрокомпьютер, внучке ботиночки, в подошвы которых были встроены маленькие лампочки и пищалки. Для Зины у него тоже был подарок – косынка из натурального шелка. Сережа вручил жене и теще по флакону духов.
Петров накануне, в пятницу, заезжал до работы в ЦУМ, где в ювелирном отделе купил часики для Зины и брошь в виде лягушки для Леночки. Секретарша Петрова коллекционировала лягушат – игрушки, картинки и прочее. Брошь он вручил Леночке вечером, поцеловать в щечку его не допустили.
Зина свои часы потеряла, и в доме из действующих остались только старинные напольные с боем. Больше ему подарки делать было некому. Таисия уже несколько месяцев не звонила.
Зине часы очень понравились – маленький корпус и тонкая ажурная цепочка смотрелись на руке по-девичьи изящно.
– Какая прелесть! – воскликнула она, рассматривая свою руку. – И совсем как золотые.
Маша крякнула и открыла рот. Петров тут же сунул ей в рот петрушку. Она прекрасно знала, из чего сделаны эти часики…
– Ты мало зелени ешь, Маруся. И мама твоя, – он строго посмотрел на Людмилу, – как бы малокровие не заработала. Впрочем, с таким мужем и до инвалидности не далеко.
Болтовней Петров скрывал свое смущение. Он покупал подарки из золота не потому, что хотел произвести впечатление на соседку и секретаршу, а потому, что это был беспроигрышный вариант, не требующий хождений по магазинам. Ему только сейчас пришло в голову, что от золотых часов Зина может отказаться. Приличная женщина от постороннего мужчины дорогих презентов не принимает. Кроме того, в отличие от Потапова, ему и в голову не пришло купить какие-то сувениры остальным дамам.
Неожиданно выручила Зина. Она достала из пакета, который прятала под столом, две большие, с экран телевизора, разделочные доски. На одной сценки вроде комиксов изображали похождения маленького бородатого домового. Он прятался под столом и воровал с него продукты, пел песни, когда хозяева спали, перерезал шнуры у настольных ламп, таскал вино из бара. Его поймали и выпороли по замечательно розовой заднице. На последнем рисунке, подперев щеку рукой, домовой качал люльку с орущим ребенком. На второй доске в нескольких оконцах были нарисованы сцены из сказок.
Доски произвели фурор и были признаны лучшими подарками. Людмила тут же принялась экзаменовать внучку – просила показать на своей доске Серого Волка, Красную Шапочку и Буратино.
«Две недели Зининой работы, – прикинул Петров, – ну, дает, миллионерша».
Вечером парились в бане. Первыми женщины.
Когда они пришли, раскрасневшиеся и слегка осоловелые, Людмила пожаловалась:
– Я девочкам делала массаж. Они под моими руками мялись как резиновые и трещали, словно вместо костей у них одни хрящи. А потом они вдвоем стали меня массировать. И что ты думаешь, Потапов?
Они не могли вдавить мои телеса, как будто я…
– Полированный стол, – подсказал Потапов.
– Людочка! – вскричал Петров. – Твои рассказы будят во мне зверя. Немедленно бросай своего циника! Мы обвенчаемся в церкви!
– Это я циник? – возмутился Потапов. – Он к моей жене прилюдно пристает, а я циник. Иди баню проветривай, а то рога обломаю.
– Рогов у меня по положению быть не может.
А вот у тебя… Правда, Людмилочка?
Петров ей подмигивал, прижимал руки к груди и изображал страдание. Людмила смеялась. Шутки Петрова помогали ей переживать горькие мысли о своем возрасте, который она остро ощущала рядом с молоденькими Зиной и Машей. Потапыч запустил в Петрова диванной подушкой. Тот ловко ее поймал.
– Нет, я пойду, конечно, – вздохнул Петров, – даже в баню. Проветривать. Но этот разговор не окончен.
От второй подушки он увернулся, и она врезалась в косяк двери.
Баня стояла метрах в ста от дома. Из парной мужчины выскакивали на улицу и обтирались снегом. Женщины подглядывали из-за занавесок.
Несмотря на сумерки, они рассмотрели, что у Потапова узковаты плечи, а у Петрова ноги коротковаты в сравнении с туловищем. К фигуре Сережи придраться не смогли.
После ужина Потапыч, Людмила, Петров и Сережа играли в покер. Маша сидела рядом с мужем, тесно к нему прижавшись. Зина рядом с Петровым. Она к нему не прислонялась, но натурально изображала огорчение, когда у него были хорошие карты, или тайную радость, когда карты никуда не годились. Петров блефовал напропалую. Иногда Зина меняла тактику и актерствовала в точном соответствии с набором петровских карт. Народ терялся и проигрывал. В итоге Петров основательно почистил карманы своих партнеров.
– По справедливости, – сказала Людмила, вставая из-за стола, – половина выигрыша принадлежит Зине. Вы нас ловко провели, дуэт шулерский.
– Согласен, – сказал Петров и протянул Зине пачку денег.
Зина не стала ломаться, небрежно взяла деньги, потрясла ими в воздухе и заявила:
– Если кому-нибудь еще понадобится подсадная утка, обращайтесь без стеснения. Такса у меня небольшая, аппетит умеренный, только выпивку, как вы знаете, надо держать подальше.
Они собирались уехать в понедельник после завтрака, но поддались уговорам Людмилы и задержались. Отправились катать детей на санках.
Зина и Маша, беседуя, немного отстали от основной группы. Маша расспрашивала Зину о том, как ей удается воспитывать двоих детей.
– Не представляю, – говорила Маша, – у меня одна Анька, родители помогают, и все равно хлопот не оберешься. Денег на дочку уходит – прорва.
– Сейчас уже проще, – отвечала Зина. – Первые полгода, конечно, лихо пришлось. Мне кажется, я постарела сразу на десять лет.
– Не кокетничай, тебе и двадцати не дашь.
– Мерси. Но если, как говорят, женщина выглядит на столько, на сколько себя ощущает, то мне перевалило за сорок. Приближаюсь к возрасту моей мамы.
– А твоя мама?
– Родители погибли в авиакатастрофе пять лет назад.
– Какой ужас! Я тебе страшно сочувствую.
Маша избегала вопросов о муже Зины, ведь она приехала с Петровым. А сама Зина, думая о маме, вернулась к разговору об испытаниях, которые выпадают на долю женщин.
– Мама собирала мемуары наших эмигрантов, – рассказывала Зина, – белогвардейскую литературу, как папа ее называл. Я читала эти книги, и у меня сложилось впечатление, что всех русских аристократок, оказавшихся за границей или оставшихся на родине, можно разделить на две группы. Первые – те, кто был совершенно не способен принять новый, нищенский образ жизни. Они кончали жизнь самоубийством, погружались в меланхолии либо шли на панель, в содержанки. Вторым благородное воспитание не мешало подметать пол, штопать носки и варить борщи. Они научились считать копейки и работали в советских конторах.
Не хочу сказать, что до гибели родителей мы в золоте купались. Но жили лучше многих – определенно. У меня никогда не было проблемы купить туфли, была проблема найти туфли к новой сумочке. Я тебя не заговорила?
– Что ты, – возразила Маша, – мне интересно.
– Я терпеть не могу, когда знакомые девицы из прежнего полусвета стенают по былому благополучию. Наверное, потому, что сама отношусь к натурам неутонченным, которые прокладывают дорогу вперед со шваброй в руках.
– У меня было совсем другое детство, – делилась Маша. – В садике пятидневка, в школе продленка, летом три смены пионерлагеря. Родителей почти не видела. Зато я выросла самостоятельной – могу сдачи дать, укусить, рявкнуть и умею работать с людьми.
Боюсь, что Аньку мне родители испортят. Но, судя потому, что ты рассказала, все зависит от натуры.
* * *
Пока мужчины катали по лесу детей, Людмила и девушки затеяли лепить снеговиков на опушке. Когда баба снежная классическая была почти готова, Людмила возмутилась:
– Она на меня похожа!
Зина взяла детскую лопаточку, отсекла лишнее, и снеговик превратился в карикатуру Петрова.
– Лепим Сергея и Потапыча, – решила Людмила.
Они с дочерью готовили материал – катали шары из снега, а Зина ваяла.
– Ох, ждите мужского гнева, – предсказывала она.
Три фигуры стыдливо прикрывали руками низ живота. Узнать каждого можно было по характерным деталям: Потапова – по щуплости и дистрофичному рисунку ребер, Сергея – по утрированным бицепсам, Петрова – по кряжистой приземистости и кривоногости. Они были легко узнаваемы, что подтвердила Анечка.
– Папа, деда и дядя, – объявила девочка, показывая ручкой на снежные скульптуры.
– Откуда дотошное знание нашей анатомии? – весело спросил Сергей.
– Мы вчера в бане подглядывали, – призналась Маша.
– Бесстыдницы! – покачал головой Потапов.
Обмениваясь шутливыми упреками, они пошли к дому. Зина вставляла фразы в словесную дуэль между женской и мужской группой, смеялась со всеми и думала о том, как быстро промелькнули два счастливых дня. Настоящий праздник.
Но ведь так и должно быть в нормальной жизни: доброжелательные, остроумные люди, умеющие подтрунивать над собой и друзьями, много детей, и возня с ними никому не в тягость. Иногда завязывается мудреный разговор, и в то же время все легко болтают о житейских мелочах. Удовольствие от физических, спортивных нагрузок соседствует с сибаритством в креслах у камина. В углу на веранде стоит батарея пустых бутылок, но никто не напился, кроме нее, конечно.
Естественная, приятная и интересная жизнь. Но Зина в ней – случайная гостья.
* * *
Утомленные прогулкой, дети после обеда заснули. Когда они встали, их снова накормили, в Москву отправились уже в сумерках.
Первыми уехали на стареньких «Жигулях» Маша и Сергей, за ними – Петров с Зиной и детьми.
Потаповы провожали всех у калитки. Махнув последний раз, Людмила со вдохом сказала мужу:
– Потапыч, давай мы с тобой переженимся.
– Как это? – не понял он.
– Разведемся, разъедемся, ты за мной будешь ухаживать, а потом снова поженимся.
– Интересные мысли. Вдруг кто-нибудь прыткий, вроде Петрова, вклинится и уведет тебя?
– А ты не зевай. Да что там Петров. Вы просто все ему завидуете, что он не женат, свободен.
Раздули слухи о его любовных похождениях. Он тоже надувает щеки, а на самом деле никакой он не бабник. Скорее комплексующий романтик.
Прынцессу мечтал встретить. Вот и встретил.
– Откуда сарказм? По-моему, вполне симпатичная женщина. И относится к нему нормально.
– Вот именно, нормально. Она, Потапыч, боится его полюбить.
– Почему?
– Муж, долг и прочая ерунда.
– С каких пор муж стал ерундой?
– Несчастлива она замужем. Это как клеймо на лбу, не спрячешь. Знаешь, сколько я таких трусливых видела? Сидит за дураком мужем, как за частоколом. Из щели на других, нормальных мужиков посматривает. Те даже пальцем манят к себе, уговаривают. Она – нет, неможно моего убогонького бросить. Петрова жалко.
– Ты все-таки к нему неравнодушна! И твое знание жизни меня настораживает. Пережениться!
Выдумала! Нет, я должен разобраться с твоими подозрительными мечтами детально, в соответствующей обстановке.
Потапыч обнял жену за плечи и повел в дом.
Ваня и Саня, в креслицах на заднем сиденье, снова задремали, склонив головки друг к другу.
Зина тоже прикрыла глаза, откинулась на спинку и повернула голову к Петрову. Он думал, что Зина дремлет, но она не спала – смотрела на Петрова.
Его руки уверенно лежали на баранке руля. Сосредоточенное лицо, подсвеченное огоньками приборной доски, время от времени освещалось фарами встречных автомобилей. Тихо звучала музыка.
Зина смотрела на Петрова и пыталась прогнать., слова, которые навязчиво крутились в голове – «желанный мужчина».
Надо думать о чем-то другом. Например, о транспорте. Мужчины во все времена стремились укрощать транспортные средства – коня, парусник, паровоз, автомобиль. Может быть, они инстинктивно чувствовали, что, когда держат в руках уздечку или руль корабля, сосредотачиваются на движении, забывают о женщинах, – в этот момент они и вызывают у женщин потребность завладеть их вниманием и телом гораздо большую, чем когда стоят на коленях, объясняются в любви, поднимают штанги или спасают утопающих. Таким желанным Петров никогда не был. Опять Петров!
Есть ли на подводной лодке Игоря рулевое колесо? Игорь… За три дня она ни разу не вспомнила о муже. Нечего врать себе: грань – думать о Петрове, чтобы не тосковать без мужа, – она давно перешагнула. И сейчас ей хочется, чтобы Павел остановил машину и обнял ее, целовал.
Это безобразно, но страстно хочется. Павел не посмеет к ней прикоснуться. Только попробует – она возмутится. Но хоть бы попробовал!
– Павел, тебе нравится мой муж? – спросила Зина.
– Не спишь? Что значит – нравится? Он не красна девица.
– Он интересный человек? Как ты считаешь?
– Нормальный. Достань мне, пожалуйста, банку воды. Я открою окно и выкурю сигарету? Назад дым не будет затягивать.
Зина заговорила о муже вовремя. Петров всю дорогу по ночной трассе мечтал о том, чтобы остановить машину на обочине и обнять Зину, найти ее губы. Когда Зина говорит, губы ее подрагивают и ложатся странной ломаной линией. Он заставляет себя не пялиться на эту линию. Ему хочется узнать вкус ее губ. Дегустатор! Попробуй – и вы расстанетесь на веки вечные. Может быть, это самое лучшее – расстаться.
* * *
Они простились на лестничной клетке – странно отчужденные, словно и не было замечательных дней, проведенных вместе.
Зина вошла в квартиру, раздела детей. Потом она их купала, кормила и укладывала спать. Сделала еще кое-какие домашние дела и легла сама.
Ее мысли, точно намагниченные по-разному шарики, раскатились на две стороны. На каждой стороне находилось по женщине. Они ссорились: «Дальше так продолжаться не может!» – «А что страшного произошло?» – «Мало того, что с Игорем бранишься, еще и в соседа едва не влюбилась». – «Я просто думаю иногда о нем». – «Ты думаешь о нем постоянно». – «Он того заслуживает». – «Чего доброго, станешь его любовницей!» – «Фу, гадость какая!» – «Тебе же хочется». – «Не хочется!» – «Врешь!» – «Не вру, я мужа люблю». – «А кто мечтает с Петровым целоваться?» – «Это понарошку». – «Не будь дурой!» – «Я честная женщина». – «Была». – «Есть!» – «Посмотрим». – «Что же мне делать?» – «Каленым железом выжигать!» – «Хорошо, но не сразу, постепенно».
* * *
Петров бросил в прихожей сумку и яростно пнул ее ногой. Чего он добивается? Хочет дружить с этой женщиной? Чепуха, какая может быть дружба, если он мечтает затащить ее в постель! Хочет сделать ее любовницей! Ага, соседку и мать двоих детей. Зина не станет жить на два фронта, значит, Петров должен отбить ее у красавчика мужа. А потом что?
И вообще, есть ли у него шансы? Пусть в пьяном бреду, но Зина прямо сказала: «Я тебя не люблю».
Ее приговор до сих пор в ушах звенит.
Он попал в ловушку, которую тщательно обходил много лет. Живет как монах. Куда делась Таисия? С Леночкой полный обвал. На свете масса других симпатичных и необременительных женщин Они ему даром не нужны!
Он привык разговаривать с Зиной. Она стала близким другом, с которым он делился своими гениальными мыслями и даже служебными проблемами.
Ужинать одному на кухне вечером стало противно.
Он знает Зинины вкусы, покупает к мясу соусы, которые ей нравятся. Соусы, едрена кочерыжка! Пеленки, погремушки! Но Зина не отталкивает его. Так он и не пристает с домогательствами! Пора начать?
В общем, дружище, ты подошел к рубежу, и надо либо откатывать назад, либо биться за высотку. Позади все ясно и понятно, впереди – неизвестность и куча проблем. Умный в гору не пойдет, тем более с чужим грузом. Поворачивай лыжи в другую сторону… Зина неплохо на лыжах ходит и здорово его разыграла, когда на шпагат плюхнулась…
Глава 3
Они не виделись неделю, даже не перезванивались. Петров заглянул в воскресенье, чтобы забрать ложки и отдать деньги. Еще раньше Зина, которая так и не познакомилась лично с Григорием, просила узнать, не заинтересуют ли коммерсанта комплекты сувениров – разделочная доска и шесть ложек, расписанные в одном стиле. Петров похвалил тогда Зину за смекалку. Теперь он сказал, что Григорий идею с комплектами одобрил и цену назначил хорошую.
И следующую неделю Петров не забегал к Зине.
Работа – лучшее лекарство от душевных невзгод.
Благо Петров имел работу, которую, как ремонт, нельзя было закончить, ее можно было только прекратить на время. Он лично прекращал для перерывов на сон. Ужинал на фирме, приезжал домой после одиннадцати вечера и сразу заваливался спать.
В субботу Петров решил после обеда съездить в спортивный клуб. За неделю сидения в конторе тело задеревенело, мышцы требовали растяжки. Но, как на грех, сумку забыл дома, пришлось возвращаться.
С Зиной он столкнулся на площадке. Он открывал свою дверь, когда она вышла. Ваня и Саня сидели в коляске, за спиной у Зины был рюкзачок.
– Привет, – сказал Петров. – Гулять собрались? Там дождь со снегом, мерзкая погода.
Он знал, как нелегко тащить коляску с маленькими колесиками по снежной каше.
– Ничего, – ответила Зина. – Нам только до метро. Мы бабушку едем навестить.
– Ты собираешься ехать в метро с детьми? У тебя денег нет на такси?
Зина однажды съездила к бабушке на такси. Тех денег, которые она заплатила за комфорт, хватило бы на десять килограммов фруктов.
– Есть у меня деньги, – бодро ответила она. – Но надо когда-то осваивать жизнь, в том числе и транспорт. Все будет нормально, у нас только один переход.
Петров не спускался в метро несколько лет. Если там толчея как прежде… Он представил себе волокущую коляску Зину с детьми на руках, с рюкзаком на спине…
– Я вас подвезу, – решил он. – Подожди минутку, я сумку возьму.
– Вот еще! Ты даже не спросил, куда нам ехать.
Вдруг тебе не по пути.
– Куда вам ехать?
– На «Бауманскую».
Петрову требовалось в другой конец Москвы.
– Подходит, – кивнул он. – Я сейчас.
Он вошел в квартиру и поднял трубку зазвонившего телефона. Это была Таисия.
– Что мы делаем с тобой через полчаса? Ты соскучился? – спросила она после приветствия.
– Дьявольски соскучился! Но видишь ли, у меня сейчас… – замялся Петров.
В Тайной практике не случалось, чтобы мужчина ей отказывал. Он должен бросаться по первому зову, а если юлит, переносит свидание – значит, финал. Ей стало досадно. Долгий перерыв в свиданиях с Петровым был вызван отбытием в Швейцарию для пластической операции на груди. Месячная поездка затянулась почти на пять: неожиданно загноились швы, пришлось их лечить, потом делать еще одну операцию – иссекать рубцы. Зато сейчас ее грудь выглядела потрясающе.
Таисия десять дней провела на пляже в Кургаде, и теперь на фоне авитаминозных московских физиономий чувствовала себя Клеопатрой среди невольников. Она заранее предвкушала, как отреагирует Петров на ее юную торчащую грудь, а он лишал ее такого удовольствия.
– Как ты думаешь, Славик не знает о наших отношениях? – невинным тоном спросила Таисия.
Славиком звали мужа-банкира. Минуту назад, мямля извинения, сочиняя о неожиданно нагрянувших родственниках, он мысленно обзывал себя дураком. Так, сажает Зину с детьми в такси, оплачивает проезд туда и обратно – вся недолга. Но когда Таисия упомянула о муже, он насторожился. Это был шантаж.
«Хочешь, чтобы я опытом с ним обменялся?» – едва не вырвалось у Петрова.
Их отношения не предполагали клятв, заверений в верности – вообще никаких обязательств и душевных привязанностей.
– Видишь ли, Таис, – начал он медленно, чеканя каждый слог.
Но она его прервала. Уколоть уколола, а дальше развивать тему опасно. Если Петров обозлится и проболтает об их связи? Жизнь бывшего любовника немного стоит, но может полететь и Таисина голова. Славик, в свое время отсидев три года, приобрел гадкие привычки.
– Ладно, ладно, не пугайся, – усмехнулась Таисия. – Ничего он не знает и не узнает, ты ведь порядочный человек, правда? Петров, мне было с тобой очень хорошо, ты потрясающий мужик.
– – – Мне еще лучше, – почти оттаял Петров. – И потом, разве мы расстаемся?
– Ты первый сказал. И вообще, ты первый мужчина, который меня бросил. Гордись.
– Да я… – начал Петров, но Таисия уже повесила трубку.
Зины на площадке не было. Петров тихо выругался. Если Зина уехала, то сегодняшний день с полным основанием можно назвать динамическим. Женщины динамят его напропалую. И он опять забыл спортивную сумку.
Его ждали у машины. Снег прекратился, но низкие облака готовились сбросить на город очередную порцию мороси. Петров достал из багажника креслица для детей: у доброго дяди все припасено для бедных сироток.
* * *
После поездки на дачу к Потаповым он не снял эти креслица, так и приехал на работу.
– Петров, ты женился? – выпалила Лена, заходя в кабинет.
– Если сие произойдет, можешь откусить у меня палец. С чего ты взяла? – ответил он, не поднимая головы от бумаг.
– Лучше давай поспорим на десять тысяч. Близнецов ты уже катаешь.
– А, это. Вот мои ключи, попроси водителя убрать кресла в багажник. Разгладь личико от вредных морщин, нам некогда отвлекаться на чепуху, работы навалом.
– Значит, свадьбы не было? – ехидничала Леночка. – Но ты, надеюсь, приступил к дальнейшему детопроизводству?
– Иди работать! – рявкнул Петров.
Леночка еще многое могла сказать, но не стала искушать судьбу – отправилась выполнять указание, а заодно собирать слухи по фирме.
Ваня и Саня капризничали: хныкали, ерзали, не хотели сидеть в креслицах.
– Что это с ними? – спросил Петров, выезжая со двора.
– Давай я пересяду назад? – предложила Зина и добавила извиняющимся тоном:
– Они без тебя соскучились. Хотят, чтобы ты с ними поиграл.
– Да? – Петров довольно улыбнулся. – Ну, полчаса тебя не задержат.
Малыши его любили. Петров отлично понимал: точно так же они относились бы к другому человеку, который с ними играет и дурачится. Но когда, увидев его, близнецы радостно хлопали ладошками, обнимали за шею и прижимались пухлыми мордашками – в эти минуты Петрову было наплевать, за что и почему его любят два карапуза.
Он припарковал машину на Чистопрудном бульваре напротив детского городка с качелями и избушками. Ваня и Саня запрыгали на месте, мешая Петрову их отстегнуть. Он взял их на руки, перешел улицу и направился к городку.
Зина стояла в стороне и смотрела, как они играют. К ней присоединилась молодая женщина с коляской, в которой спал младенец четырех-пяти месяцев.
У женщины было красивое, но студенистое лицо.
– Тебе везет, – сказала она и кивнула на Петрова и детей. – Муж у тебя. А я одна мыкаюсь. Ночью орет, доводит. Подушкой его накрыть хочется.
– Что вы! – Зина с удивлением и жалостью посмотрела на молодую мать. – Это просто усталость, она пройдет.
– Может, и пройдет, – равнодушно пожала плечами собеседница. – Денег нет ни черта. Отец с матерью на пропитание дают, а больше ни копейки.
Удавиться, что за жизнь.
– А муж, то есть отец ребенка? – спросила Зина.
– Как узнал, что я беременная, сразу деру дал.
Сейчас заявился и предлагает Кольку, – она махнула рукой на коляску, – отдать попрошайкам в метро. На три часа в день. Но я думаю, зачем отдавать кому-то? Могу и сама пойти. А что? Жить-то надо.
Только Колька крикливый очень. Вроде бы чем-то поят детей, чтобы не орали. Вроде маком или отваром каким-то. Ты не знаешь?
– Не-е-ет, – пролепетала Зина. Она смотрела на женщину с ужасом. – Как вы можете? Своего родного сына!
– А что? Лучше, если его украдут и денежки в карман положат? Сейчас, слышала, младенцев воруют? Два месяца их где-нибудь подержат, дети подрастут – родная мать не узнает. И твоих спереть могут, даром что отец есть, – злорадно усмехнулась добрая мамаша.
Зина сорвалась с места, отобрала у растерявшегося Петрова детей, прижала их, судорожно целовала то одного, то другого:
– Ванечка мой дорогой, Санечка, зайчики мои любимые. Мама будет с вами, мама вас никому не отдаст.
Давай уже поедем. – Она повернулась с Петрову.
Он не понял, чем был вызван приступ материнской любви. Зина не хотела отдавать ему детей, сама несла их до машины, хотя с трудом шаркала по раскисшему снегу. У перехода они остановились, пропуская поток машин. Зине пришло в голову, что та женщина на бульваре сумасшедшая.
Определенно сумасшедшая.
– Надо запретить ненормальным рожать детей, – сказала она вслух.
– Именно об этом я сейчас и подумал, – согласился Петров.
Зинина бабушка, болезненно бледная, с седенькими волосами, с глазами без ресниц, с фиолетовыми губами и глубокими морщинами, лежащая на высоких подушках, напомнила Петрову одно посещение поликлиники.
Фирма «Класс» в порядке шефской помощи, или, как теперь говорили, благотворительности, подарила районной поликлинике компьютер. Петрова делегировали на торжественный акт вручения.
Он шел по коридору, по сторонам которого сидели и стояли бабушки, изредка – дедушки. Два ряда старческих лиц, болезненных немощных фигур. Кто-то положил подбородок на палочку и смотрел на него с горькой обреченностью. Кто-то ковырялся дрожащими руками в хозяйственной сумке. Кто-то срывающимся голосом доказывал свое право идти без очереди.
Петрову стало не по себе. Ему почему-то казалось, что все эти старики брошены, никому не нужны, что они цепляются за жизнь, которая от них давно отвернулась. Лечатся от неизлечимого.
Карабкаются вниз.
Сейчас, глядя на счастливое лицо бабушки Оли, он понял, что ошибался. У стариков есть родные люди, которые заботятся о них, страшатся потерять. Любовь вообще чувство иррациональное, это он по себе знает. Но возле него в старости никого не будет – ни внуков-близнецов, ни детей, ни хрена собачьего.
Петров впервые видел, чтобы Валя радостно улыбалась. Она смотрела на бабушку и гордилась ею, как Потапыч своей внучкой. Зинаида пылкими объятиями грозила раздавить старушке грудную клетку. Петров сидел рядом на стуле, держал детей на коленях.
Бабушка гладила Зинины волосы, говорила о том, как выросли правнуки, какие они славные, сокрушалась, что не может сварить им молочный кисель.
Неожиданно она приняла Петрова за Зининого мужа, стала его нахваливать.
– Бабуля, это не мой муж. – Зина отстранилась от нее и с извинением посмотрела на Петрова.
– Все нормально, – тихо сказал он.
– Кисель готов, пойдем малышей накормим, – позвала Валя Петрова на кухню.
– Бабуля, это же не Игорь! – воскликнула Зина, когда они вышли.
– Знаю, – устало сказала бабушка. – Дети его любят и слушаться будут. Вырастить двух сыновей ой как непросто, внученька. Настоящего мужчину сразу видно. Ты держись за него.
– Бабушка, ну что ты такое говоришь? Совершенно посторонний человек. Ты стала все путать?
Ты Игоря помнишь?
– Некогда мне путать. Хочу оставить вас в надежных руках. Валя-то более разумная, в омут головой не бросится. А ты, бедолага, намучаешься. Не любит он тебя?
– Не любит, конечно. Бабуля, у меня же муж есть.
– Да где есть-то? Разве это муж, разве отец? А ты мужчину этого как-нибудь, по-женски, соблазни. – Бабушка хитро подмигнула.
– Ты чему меня учишь? – рассмеялась Зина.
– Я тебя правильно учу. Кажется, давно бы померла, если бы душа за тебя не болела. Мне жить тяжело да сыночка хочется быстрее увидеть.
Бабушка Оля никогда не была религиозной, но в последнее время стала говорить о смерти как о желанном событии, после которого она встретится со всеми близкими, которых потеряла в жизни.
– Нет, бабуля, – у Зины навернулись слезы, – ты не умирай, ты у нас одна осталась.
– Обо мне подумай: каково обузой висеть? И устала я. Умру, вы особо не горюйте, мне там лучше будет. И помни, что я тебя с этим мужчиной – как его? – Павел? Благословляю тебя с Павлом. Что ты? То смеешься, то плачешь. Нет в тебе серьезности, Зина. Девчонка, хоть и мать уже.
* * *
Всю обратную дорогу Зина хлюпала носом.
У Петрова разыгрался очередной приступ человеколюбия: он пригласил Зину поужинать и веселил ее студенческими байками. Зина в конце концов расхохоталась, когда он живописал, как проносили мимо вахтера друзей, укутанных в кумач, и объясняли, что устанавливают скульптурную композицию в холле. Вахтер решил проверить наличие статуй, обнаружил пропажу и ходил по комнатам с вопросом: «К вам статуй не заносили?»
* * *
Петров не сдержал данного себе слова и почти каждый вечер приходил к Зине. Она тоже придумала самооправдание: с какой стати выгонять человека, который ведет себя безукоризненно? Оба чувствовали, что ходят по краю пропасти.
Но ходят в одиночку: он (она) не подозревает, какие страсти кипят в моей душе.
В субботу Петров возил Зину с детьми в зоопарк, в воскресенье днем она позвонила к нему в дверь:
– Иди скорее, я тебе что-то покажу!
Лицо у Зины сияло. Она схватила Петрова за руку и потянула в свою квартиру.
– Смотри! – Зина поставила детей у края ковра, сама отошла на противоположный и позвала:
– Ванечка, Санечка, идите к маме, мои хорошие.
И они пошли! Растопырив ручки, удивляясь своей смелости, делали шажки, после каждого из которых должны были свалиться, и все-таки дотопали до мамы.
– Молодцы! – воскликнул Петров. – Ай да ребята! А теперь к дяде, ну, идите сюда. – Он присел и развел руки.
Ваня и Саня развернулись и пошли к нему. Они уже почти добрались, когда их машущие ручки встретились. Ваня и Саня сцепились, двинулись дальше и чуть не завалили друг друга, качнувшись в разные стороны. Петров успел их подхватить, закружил по комнате.
