Текст книги "Ничего неизменного"

Автор книги: Наталья Игнатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

– Это не «только», – объяснил Заноза. – Это событие. Может, самое стоящее, что у Арни было, после того, как он перестал быть ученым.

– Но он и сейчас ученый.

– Угу. Работает инкогнито, под кучей разных имен, и в офигеть каком дружественном, понимающем коллективе. Там он ни от кого не прятался, был уважаемым человеком, а не математиком в банде милитаристов. Понятное дело, что ему хочется снова это почувствовать. И еще признание. Арни не хватает признания.

– Если даже математики такие, то каковы должны быть художники? – Хасан задал вопрос скорее себе, чем Занозе. Да и вопрос был риторическим. Идея не дразнилась, не махала хвостом, она явилась вся целиком. Бери и пользуйся. И Заноза ухватил суть сразу.

– Отлично придумал! – он оскалился, предвкушающе и зло, – это ты просто зашибись придумал! Он поймет, хоть мы дерись, поймет, что это ловушка, но не удержится все равно. Надо только найти такую приманку, чтобы нипочем не удержался.

Глава 14

не ищи мой след он затерян в тени ветвей

я мертва, мой свет, нет на свете меня мертвей

не гони коня по оврагам да по камням,

одиноким дням, не разыщешь теперь меня.

Екатерина Михайлова

Берана не разговаривала с ним. И если б только с ним, это было бы еще ничего. Хоть какая-то реакция, пусть и не свойственная прежней Беране, всегда готовой обрушить на обидчика поток обвинений, запутаться в них и убедить себя в том, что никто, в сущности, ее не обижал. Берана обвиняющая или Берана не разговаривающая с кем-то принципиально, это все равно была бы Берана, реагирующая на обиду. Но нет, она не обижалась, не сердилась, и не разговаривала. Ни с кем. На вопросы отвечала. Если вопросы были по делу – отвечала по делу, если о ней самой – недоумевала, и говорила, что у нее все в порядке. Растягивала губы в резиновой улыбке, приветствуя знакомых. Со всеми была вежлива. Но… не было ее. Вообще не было. Заноза попробовал ее зачаровать, чтоб разговорить, выяснить, что же происходит, и будто провалился в пустоту. Мерзкое ощущение, все равно как, рассчитывая ступить на ровную поверхность, не заметить ступеньки вниз.

С ним такого не случалось со дня смерти. То есть, промахнуться со ступеньками не случалось. А дайны никогда так не работали. На дайны всегда есть реакция, правильная или неправильная, но есть. В первый раз за сто пятнадцать лет их воздействие прошло незамеченным. Фу!

Ситуация была настолько невероятной, а ощущение настолько гадким, что Заноза даже забыл впасть в депрессию из-за своей никчемности. А ведь в нормальных обстоятельствах неправильно сработавший дайн был поводом для затяжного сплина.

Мигель, от которого не укрылись его попытки достучаться до Бераны хотя бы с помощью дайнов, попросил улучить минуту для разговора. Пришел за столик под лестницей с бутылкой текилы, и, после первой, сказал без обиняков:

– Это не вы с ней сделали, сеньор Сплиттер, но тот, кто это сделал, давно за вами следит. За вами обоими. Что бы с Бераной ни случилось, одной ссоры для этого недостаточно. Дочка у меня взбалмошная, но отходчивая, и совсем не дура. Кто-то ей давно и долго печень клевал насчет вас. Не может такого быть, чтобы у парня с девушкой без разладов обходилось, верно? И у вас не обходилось. А Берана мне ничего не рассказывала. Советов не спрашивала. Она не из тех, кто все в себе держать будет, значит, есть кто-то еще, к кому она может пойти. И про кого мне не рассказывает. Сейчас уже и не расскажет. У сеньора Халькона я спрашивал, – Мигель приподнял бутылку, видимо, подразумевая, что с сеньором Хальконом тоже поговорил не на сухую, – а он сказал, что сам не понимает, что с Бераной. Значит, не к нему она за советами ходила. У Бераны друзей много, – Мигель вздохнул и выпил, – даже маги есть. Не хочу думать, что кто-то из ее друзей оказался врагом, но больше-то думать нечего.

– А я всех на острове знаю, – продолжил Заноза его мысль, – и мне проще будет найти среди друзей Бераны того, кто с ней это сделал. Мигель, а что «это»? У тебя мысли есть? Что с ней случилось?

Мигель просверлил его взглядом. Глаза были черными, как холодный уголь. Но живыми. Куда живее, чем яркие, синие и пустые глаза Бераны.

– В вашей англиканской церкви ничему полезному не научат. Слишком много вы думаете, слишком мало верите. Душу у Бераны забрали, сеньор Сплиттер. Потому я и пошел сначала к сеньору Халькону.

– То есть… ты что, решил, что Мартин… что это он?

– Англиканец, – вздохнул Мигель. – Вы, может, вообще там в демонов не верите? При всем моем уважении, сеньор Сплиттер, демоны существуют, и сеньор Халькон – демон. Я ему верю, для него Тарвуд – все равно, что родной феод, он сам никого тут не обидит, и другим в обиду не даст. Но в последние недели, с тех пор, как сеньорита дю Порслейн у нас поселилась, он все меньше похож на человека. И я решил, что Берана могла показаться ему подходящей добычей. Я ошибся, – продолжил Мигель веско, когда разлил по третьей, – сеньор Халькон не знает, что случилось с Бераной и кто взял ее душу. Сам он ничего ей не сделал, потому что сеньора Халькон извелась бы и его извела, если б душа Бераны оказалась ему нужна. Благослови Господь ревнивых женщин! Много зла от них, но есть и польза.

Заноза хотел бы научиться ходить по временным потокам с непринужденностью Мартина. Вот было бы хорошо, сначала решить все проблемы на Тарвуде, спасти Берану, потом решить все проблемы в Алаатире, уничтожить Хольгера, потом – снова на Тарвуд. К сожалению, одного только умения задавать нужные координаты на временной оси, было недостаточно. Потому что проблемы невозможно решить полностью, и одни тянут за собой другие, и процесс бесконечен. Надо либо вовсе забыть об одном из миров, либо… как-то справляться.

В то, что у Бераны «забрали душу», он не поверил. Не потому, что принадлежал к англиканской церкви, ясное дело. Конфессия тут, вообще не причем. Разубеждать Мигеля незачем – католики полны суеверий – но здравомыслящий человек версию потери души даже рассматривать не станет.

А здравомыслящий вампир?

Здравомыслящий вампир-англиканец, который точно знает, что душа – не более, чем метафора. А еще – что демонов не бывает, и вампиров не бывает тоже.

Заноза дал парадоксам полную свободу сталкиваться, разлетаться, перемешиваться калейдоскопом странных, бесполезных мыслей. Это было привычное состояние. Комфортное. Куда лучше, чем вдруг открывающееся понимание жесткой, насильно навязанной логичности вселенной, сводившее с ума на дни, а то и недели.

– Мигель, ты знаешь Порт. У Бераны там полно друзей, но это и твои друзья тоже. К кому она могла ходить в Адмиралтействе? Только не на первых двух этажах, а выше, за закрытые двери?

Мигель покачал головой.

– Там ничего нет, сеньор Сплиттер. Ничего живого. Двери закрыты по приказу Койота, чтоб не выпустить Голема. Не знаю, слышали вы о нем?

– О Големе слышал.

О Койоте он тоже кое-что знал. Тот был хозяином Порта, хотя спроси о нем впрямую любого из вожаков портовых банд, и услышишь, что Койот – такой же, как все. Ну, да, если возникают между кем-нибудь непонятки, то за справедливостью идут, конечно, к нему. И если денег надо срочно и позарез. И если с тарвудскими таможенниками не получилось договориться. И если Замок вдруг заинтересовался чем-нибудь в Порту, что не должно быть интересно. И еще, и еще, и еще. Много по каким поводам, много с какими бедами, за самой разной помощью ходили портовые люди к Койоту.

– Я с ними не знаюсь, – сказал Мигель. – Ни с ним, ни с Медвежатником. Тот у Койота правая рука. И Берана тоже ни с тем, ни с другим дружбу водить не станет. Не те это люди, знакомством с которыми можно гордиться, понимаете меня, сеньор? Но порядок в Порту они держат. И Голема заперли в башне не зря. Управлять им никто не может,  вырвись он, и от Порта ничего не останется, кроме старых зданий. Тех, что построены до того, как его к Тарвуду притянуло. Они-то прочные, – Мигель разлил еще по одной, бутылка пустела, но огромный мексиканец был трезв, как в начале вечера, – прочные, как замок. У нас так только гномы строить умеют. Словом, двери заперты, Голему их не сломать, так он по верхним этажам и бродит. А Бераны там быть не могло.

– Значит, нужно искать среди магов. Раз уж версию с демоном ты проверил и отверг, а в Адмиралтействе только Голем. Хорошо, я займусь магами.

Он не мог ошибиться. Берана ушла наверх, за запертые двери. А Голем бродил как раз снаружи. Металлический болван, слишком… непонятный пока, чтобы встречаться с ним в бою. Слишком опасный. У него есть уязвимые места – не может не быть. Он как-то управляется. Он должен включаться и выключаться.

Недостаточно информации. Мало данных. И, главное, не факт, что уничтожение Голема или контроль над ним приведут к тому, кто сделал с Бераной…

…отнял душу…

что-то непонятное.

Заноза вспомнил, как провалился в пустоту, попытавшись воспользоваться дайном, и невольно передернулся. Нет! Невозможно отнять душу. Что это, вообще, такое – душа? Но тогда откуда пустота? Чего лишилась Берана?

Надо спросить у Мартина. Он же демон! Он должен знать о душах. Правду. Должен точно знать, есть они или нет. Но Мартин с Лэа в Москве, значит, поговорить с ним можно будет только завтра. Разговор не телефонный, да и Лэа незачем знать, что речь о Беране. А сейчас ночь на исходе. Пора возвращаться на мельницу, и уходить на Землю. Решать земные проблемы.

Хорошо хоть, что Хольгер не знается ни с какими демонами, а душу если и потерял, так из-за того, что сам от нее отказался.

Конверт – веленевая бумага, тонкий, теплый и живой запах, буквы с изящными хвостиками – лежал на крыльце, придавленный обычным камешком.

Заноза принюхался еще раз. Запах завораживал. Он был как касающийся сердца теплый ветер. Женщина, надписавшая конверт, должно быть, очень красива. Очень! Вот только откуда бы такой взяться на Тарвуде, где он знает всех или почти всех красавиц, и все они пахнут хорошо, но иначе?

«Я могу вернуть Беране сердце, – гласила выпавшая из конверта записка, – помоги мне, и я помогу тебе».

Ничего больше. Ни подписи, ни хоть каких-то указаний. Только запах.

Эта женщина, кем бы она ни была, хорошо его знала. И, возможно, хотела проверить, не ошиблась ли. До восхода оставалось меньше часа, не лучшее время, чтобы идти по следу. Но открыть портал и уйти в ночь Алаатира можно в любой момент.

Заноза улыбнулся. Он ни на секунду не поверил, что его корреспондентка просто хотела помочь Беране, так что улыбка, наверное, вышла гадкой, но никто ведь не смотрел на него сейчас. Запах висел в воздухе, тонкий, нежный, отчетливый. Неощутимая нить Ариадны. Вот только помнит ли эта, тарвудская, Ариадна, что кроме рыцаря-Тезея в Лабиринте был еще кое-кто?

Вампиры, когда хотят, могут быть очень быстрыми. Заноза уступал в этом Хасану, владевшему дайнами скорости в совершенстве, однако при необходимости мог обогнать и лошадь, и автомобиль. Расстояние не имело значения, хватило бы крови.

На городском кладбище, до которого от мельницы было полчаса верхом, он оказался через восемь минут. Остановился перед коваными воротами. На Тарвуде мертвых сжигали, и опасаться, что с кладбища кто-то явится было странно, но с закатом ворота всегда запирали. И ворота, и калитку. А сейчас замок был выломан. Кружевные створки стояли, перекосившись, изображенные на них длинношеие птицы с поднятыми крыльями казались особенно грустными. Голова и клюв у одной были свернуты на сторону. Вторая переживала за сестрицу.

Заноза обнюхал замок. Так и есть – металл покорежила та же рука, что оставила ему письмо.

Нежный запах. Слабость. Изысканность.

Она попросила о помощи. Теперь демонстрирует силу. В чем смысл?

Учитывая, что речь шла о женщине, смысла могло и не быть.

Кладбище походило на парк, заросшее старыми деревьями, цветочными кустами, населенное птицами и мелким зверьем. Редкие статуи у могил богатых горожан казались его обитателями, а не украшением надгробий. Заноза всех знал в лицо. С некоторыми, самыми симпатичными, мог бы здороваться, но был для этого недостаточно вежлив. И с женщиной, чей запах привел его сюда, тоже здороваться не стал.

Она ожидала у склепа, окруженного кустами темно-бордовых роз. Вся в черном, беловолосая, с лицом, закрытым маской из матового фарфора. Струящиеся одежды то обрисовывали, то скрывали очертания тела, и это заставляло всматриваться в нее, притягивало взгляд. Знакомый фокус. У каждого, кто пользуется дайнами власти, свой способ привлечь внимание.

А маска в прошлый раз была алой, огненной, по ней даже сполохи пробегали. Тогда эта женщина охотилась на Берану, пыталась использовать свои дайны, и за это Заноза пристрелил ее. Не за Берану – за дайны власти. Когда он сталкивался с ними, стрелял не задумываясь, и считал это полезным навыком. Хотя, увы, несколько раз, таким образом, сорвал важные переговоры.

Если она вампир, то при чем тут сердце Бераны? Или она имеет в виду какие-то дайны, чары, воздействие, которое может снять?

– Сегодня я решила стать похожей на тебя, – прозвучал из-под маски бархатно-мягкий голос, – ты был бы красив, если бы не был мертвым.

Сама она мертвой не казалась. Но притвориться живым способен любой вампир, невелик фокус.

– Что ты сделала с Бераной? Зачем? И чего хочешь от меня?

– Так спешишь? Боишься рассвета? – женщина подошла на пару шагов ближе. Запах, нежный и прекрасный, и голос – как обещание рая. Но это еще не чары, это лишь следствие их постоянного применения. Флер, окружающий любого вампира с дайнами убеждения. – Вы с Бераной все сделали сами. Ты причинил ей боль, а она не нашла другого способа избавиться от боли, кроме как отдать свое сердце. Теперь ей хорошо. Но раз ты здесь, значит, ты хочешь, чтобы ей снова стало плохо и больно. Вы, мужчины, всегда этого хотите, и кто мы такие, чтобы спорить с вами?

Заноза встречал вампиров-феминисток, но ни одна из них не была так красива, и ни одна не старалась подчеркнуть свою женственность. Про сердце он так и не понял, а теперь стало ясно, что и не поймет. Эта дама предпочитала изъясняться загадочно, а у него времени на загадки не было. И у нее, кстати, тоже. Черный шелк и белый фарфор – так себе защита от солнца.

– Ты вернешь ей сердце, если…? – торопить собеседника не вежливо, но иногда надо. Быть вежливым сейчас не хотелось.

– Если ты расчистишь для меня Блошиный Тупик.

Вот так. Удивительные дела творятся на Тарвуде! От таинственной незнакомки, такой обворожительной и женственной, можно было ожидать какой-нибудь менее странной просьбы. Она могла попросить раздобыть для нее редкую кровь или волшебную вещицу, или даже информацию – это тоже не лишено изящества – но не городской же квартал!

– Твоя помощь понадобится мне и дальше. Блошиный Тупик – это только начало. Но мы договоримся. Ты ведь не будешь спорить с тем, что душа Бераны стоит твоего сотрудничества, и не станешь вредить мне?

Он бы поспорил. Если б понял, наконец, о чем, вообще, речь. Что она называет сердцем, чего лишилась Берана, какому воздействию подверглась? Но сейчас даже зачаровывать эту… леди, не было смысла. Она уверена, что говорит именно о сердце. Уверена так же, как был уверен Мигель, говоря о душе. И эту уверенность не перевести ни в одну приемлемую для обработки систему. Стало быть, задавать вопросы бессмысленно. И неизвестно, что она может сделать с Бераной, если они сейчас не договорятся.

– Сделка, вампир, – белая, тонкая рука вынырнула из волн черного шелка, – душа в обмен на твою помощь. Убей магов, захвативших Блошиный Тупик, пообещай мне поддержку, и получишь сердце Бераны в свое полное распоряжение. А я буду полагаться на твое слово. Ты ведь всегда держишь слово, не так ли?

Долгосрочный контракт с неясными условиями. Надо быть полным придурком, чтоб подписаться на такое. Она говорит «сердце», имеет в виду «душа» и… проклятье, кажется, это единственные слова, которое все объясняет. Пустоту в Беране. Страх Мигеля. Уверенность этой женщины в том, что он не нарушит обещания.

Сделка. С кем?

– Не увлекайся, деточка, – прозвучал насмешливый голос.

На крыше склепа, фамильярно приобняв за плечи кошмарного вида горгулью, сидел… Мефистофель. Кто-то, очень на него похожий. Имя из книги легло на внешность этого типа, как будто специально для него и было придумано.

– Не надейся, что парень не знает расценок. Сердце одной смертной девчонки стоит Блошиного Тупика, и ни одной услугой больше.

– Я договариваюсь не с тобой, Скорпион, – голос дамы стал ледяным, хоть и не утратил мелодичности, – ты не можешь вмешиваться…

– Я все могу. И если ты не снизишь цену, вылетишь с острова прямо сейчас. Пусть сердце этой дурищи останется тебе утешением. Ну, так что? – Мефистофель наклонился вперед, рискуя свалиться. С интересом уставился на Занозу. – Ты тоже идиот. Надо было взять с собой Мартина.

У него были желтые глаза, яркие, они будто светились. Глаза Мартина тоже иногда светились. Только зеленым огнем. Взгляд женщины в глазницах маски полыхнул синим, и Занозе захотелось зажмуриться. Происходящее, при всей серьезности, вызывало смех. От которого, между прочим, полшага до того, чтоб схватиться за пистолеты.

– Ты расчистишь для меня Блошиный Тупик, вампир, и пообещаешь не причинять вреда, – отчеканила дама, – а я отдам тебе сердце Бераны.

– После убийства магов, – напомнил Мефистофель с крыши, – если оно случится раньше, чем расчистка всего Тупика.

Она повторила это слово в слово. В тоне не осталось уже и намека на нежность и соблазн, но даже холодный и резкий, голос казался музыкой.

– Сделка, – рука снова протянута для рукопожатия, – я, Шиаюн, обещаю, что выполню условия. Обещай и ты, вампир. И назови свое имя.

Шиаюн? Заноза едва вслух это не произнес. Удержался, укусив себя за язык. Так это и есть Шиаюн? Та самая, что хочет добраться до Ядра Тарвуда?

– Магов я убью, – сказал он, с наслаждением чувствуя, как все-все-все мысли, только что мечущиеся и мешающие друг другу, превращаются в паззлы, которые можно будет сложить. Нужно будет сложить. – И Блошиный Тупик расчищу. И не причиню тебе вреда. Обещаю. Но руки не подам. А мое имя – Заноза, это ты и так знаешь.

Только сейчас он сообразил, что на этом склепе никогда не было горгульи. Бросил взгляд на крышу, но та была пуста. Горгулья исчезла вместе с Мефистофелем. Нет, думать еще и о том, что этоза тварь, совершенно незачем. Достаточно вспомнить, как она жутко выглядела, чтоб постараться вообще никогда про нее не вспоминать.

– Я могу сделать с Бераной что угодно, – голос Шиаюн с исчезновением незнакомца не стал теплее, – все, что придумаю. У меня очень богатая фантазия. Пожалуйста, вспомни об этом, если решишь меня обмануть.

– Ага, – Заноза медленно кивнул. Ему было не до угроз. – После магов встретимся здесь же, мисс Шиаюн. Только ночью, а не под утро. Мне могут понадобиться инструкции о том, как возвращают сердца, а инструктаж требует времени.

На мельницу Заноза вернулся порталом. Спустился в подвал, в мастерскую. Стеллажи с инструментами, столярный и слесарный станки, генератор на энергокристаллах. Мельница – механизм несложный, но она требует постоянного присмотра и ухода, и лучше, когда все под рукой.

Здесь же, в подвале, он оборудовал себе «кабинет» – стол, кресло, кибердек, холодильник с запасом крови. Не рассчитывал всерьез, что на мельнице придется дневать, просто на всякий случай озаботился местом для дневки. Здесь не было ни одного окна, а из двух дверей одна, узкая, вела на лестницу и в темный коридорчик, соединявший подвал с жилыми помещениями, а вторая – широченная, в такой же темный амбар.

Никакого солнца, даже если обе двери будут открыты нараспашку. А ничего, кроме солнца, вампиру на Тарвуде бояться нечего.

Кроме солнца и Голема из Порта. Еще, оказывается, здесь ненормально много демонов. Но надо ли их бояться, Заноза пока не решил.

Когда рассвело, он позвонил Хасану. Сказал, что задержится. Будет на связи и будет онлайн, но отвезти в «Крепость» сегодня не сможет.

– Справишься сам? – спросил Хасан то, что, вообще-то, должен был спросить у него Заноза.

Ну, понятное дело, он справится. И Хасан справится. Турок сам умеет водить машину, и Блэкинг всегда под рукой.

– Мне понадобится пара суток. Или трое. Нужно кое-что сделать. Поговорить с разными людьми.

– Это ты умеешь.

– Да. Так что справлюсь.

Хоть бы раз Хасан остался недоволен тем, что за рулем будет кто-то другой. Не Заноза. Ага, как же! Дождешься от него. И ладно, был бы повод, но ведь никогда же ни одной аварии. Их и не может быть. Потому что он ездит неправильно, но лучше всех. С ним безопаснее, чем… чем с кем угодно. Кроме, может быть, Блэкинга, но тот – читер и колдун, а это не считается.

Нет, злиться на Турка за это не получалось. Представить себя в пассажирском кресле, когда за рулем кто-нибудь, кто водит так же, Заноза вообще не мог. Нипочем бы не поехал. А Хасан ездит. И даже замечаний почти не делает.

– Бу-бу-бу, – пробормотал Заноза себе под нос, просто чтоб перестать улыбаться, и набрал номер Мартина.

Разбудил, конечно же! В пять утра даже демоны спят. Но демоны ведь злые, так? А тот, кто делает гадости злым – хороший. До Рождества осталось меньше полугода, надо успевать побыть хорошим, чтоб заработать бонусы на подарок.

– Пять утра, Заноза, – голос Мартина был сонным, спросонья теплым, но весьма недовольным, – надеюсь, это что-то очень серьезное.

– Я к тебе зайду сегодня. Когда вы вернетесь на Тарвуд?

– Утром, – Мартин зевнул, – нормальным утром. В десять, например. Но если это срочно, то я могу…

Это срочно? Да, пожалуй. Лэа точно не проснется в такую рань, не пойдет с Мартином на остров, значит, лучше встретиться прямо сейчас. Заноза всегда был рад видеть Лэа, но… он собирался спрашивать про Берану, а она Берану не любит. Значит, не надо обострять.

– Я сварю тебе кофе, – пообещал он. – В таверне такой не варят. Приходи на мельницу. Только, когда придешь, закрой ставни на всех окнах, я не успел.

*  *  *

Лэа никогда не была на мельнице днем, при солнечном свете. Сегодня – в первый раз. Но она даже не успела оглядеться и полюбоваться тем, как льется в окна утреннее солнце, и как блики речной воды играют на светлых деревянных стенах. Мартин быстро опустил ставни, вспыхнул электрический свет, и комната приобрела привычный вид. Все золотистое, деревянное, до странности деревенское – совсем не вяжется с Занозой.

Лэа отметила, что на лавках появились полосатые коврики, на подоконниках – цветы, а посудный шкаф украсила кружевная салфетка. У Клары Мазальской были свои представления об уюте. Забавные. И, видимо, она себя чувствовала на этой кухне хозяйкой. В распоряжении Занозы осталась «гостиная» – та часть комнаты, где не было печки, плиты и посуды. Цветов, салфеток и ковриков там тоже не было.

– Привет, – сказал Заноза, появляясь из темного коридорчика, – привет, Лэа.

Он поклонился. Такой милый.

– Я тоже хочу попробовать твой кофе, – сказала Лэа. – К тому же, кто-то должен разбудить Мартина, он все еще не здесь. Он же «сова», почти как вампир.

– Угу, – буркнул Мартин, подтверждая свою совиность. Уселся на лавку, подумал и лег на нее, положив голову на руку. – Разбудите, когда кофе будет готов.

– Удобная мебель, – констатировал Заноза. – Но спать я тебе не дам. Я даже вампиров днем будить умею, а ты – обычный…

– Демон, – рыкнул Мартин.

– Обычный демон.

– Он мертвого достанет, – подтвердила Лэа. И пихнула Мартина в бок, – давай-давай, просыпайся, почувствуй радость солнечного утра.

И Мартин, и Заноза, оба, бросили на нее удивленные взгляды, и Лэа ткнула пальцем в ставни:

– Там! За окнами! Солнечное утро! Почувствуйте радость!

– Кошмар, – Заноза передернулся.

Мартин кивнул и снова по-совиному угукнул. Правда, с кем именно он согласился, Лэа не поняла.

Она всегда просыпалась раньше Мартина, и ранние подъемы давались ей легко. Если принимать деление на «жаворонков» и «сов», то она была самым настоящим «жаворонком». Но пять утра – это чересчур даже для нее, и никакой кофе не вытащил бы ее из постели в такую рань. Кофе – нет. А серьезное дело – да. Если Заноза, всегда очень вежливый и тактичный, решил, что проблема настолько важная, чтоб разбудить их с Мартином ранним звонком, значит, так и есть. Проблема важная. И решать ее нужно вместе.

Заноза и правда очень милый. Он ни за что не стал бы звонить в неурочное время без серьезного повода.

Лэа смотрела, как он крутит ручку кофемолки, как перекладывает кофе в джезву. Почти пыль, такой мелкий помол, кажется, даже мельче сахарной пудры. И не лень же молоть вручную?

– Хасан всегда так делает, – объяснил Заноза, – он только ручные кофемолки признает. Как леди Калимма. А у меня тут другой и нет.

– Хасан варит кофе? Зачем вампиру кофе?

– Хасан у него – супермен, а не вампир, – пробормотал Мартин, приоткрыв один глаз, – и Кларком Кентом он даже не притворяется. А, может, не супермен, а Бэтмен.

– Это я – Бэтмен, – откликнулся Заноза серьезно. – Я бизнесмен и люблю навороченные игрушки.

– Ну, Хасан, тогда, вообще бог, – Мартин сел. – Хорошо пахнет.

– Пфф, – Заноза снял джезву с огня, дал остыть, снова поставил греться.

Пахло одуряюще. Лэа не очень любила кофе, она предпочитала чай, так же, кстати, как и Заноза, но этот попробовала бы обязательно.

– В таверне не варят кофе ни по-турецки, ни по-арабски, – рассказывал Заноза, колдуя над джезвой, – это дело принципа. Национальная политика. Мигель арабов и турков не любит из-за генетической памяти – до Мексики они никогда не добирались, зато Испании от них досталось. Ана пережила Алжирское восстание. Или не пережила, – он хмыкнул, – резню, устроенную черными, она видела. Тогда на Тарвуде и оказалась. А резню, устроенную в ответ французами уже не застала. Ну, а с Бераной вообще все понятно, для нее турки с арабами естественные враги.

– Не надо про Берану, – Лэа поморщилась, – то, что она перестала меня доставать, не значит, что я хочу про нее слышать.

Заноза разлил кофе по чашкам. Черный. Ароматный. С густой пенкой.

– Я проснулся, – сообщил Мартин. – От одного запаха. Заноза, ты же нам не про Берану хотел рассказать?

– Я, вообще, спросить хотел, а не рассказывать. Как души забирают? Может быть такое, чтобы душу забрали, а человек живой?

– Зависит от условий сделки. Можно дождаться смерти, а потом взять душу, можно забрать душу, а жизнь оставить, можно взять душу и оставить бессмертие – это хуже всего. Бессмертный рано или поздно начинает понимать, чего лишился. Чувствовать ему нечем, переживать нечем, жить и то нечем, а потребность в чувствах есть. Они сходят с ума, но даже умереть не могут. Многим это очень нравится. Многим демонам, – уточнил Мартин, – понятно, что не жертвам. Мы, вообще, любим поиграть…

– Хватит, – Лэа пнула его под столом. – Не «мы», а «они». Ты не демон!

Он бы видел, какие у него стали глаза, когда Заноза спросил про души! Мартин не демон, он не хочет быть демоном, и он старается. Но если ему не помогать, демонизм его затянет, как наркотик. А все эти разговоры – любые разговоры о том, что могут демоны, и какие они бывают – заставляют его думать о новой дозе, а не о том, что он человек и хочет быть человеком.

– Лэа, Занозе больше спрашивать не у кого. Я же не буду на практике ему показывать, как забирают души.

Мартин не понимал, и не чувствовал, как близко он был к тому, чтобы покончить с теорией. Это началось не сегодня, не сейчас, это продолжалось уже довольно долго. Последние две недели Лэа видела симптомы, а начало болезни она пропустила. Оно прошло незамеченным. Что-то случилось, Мартин ослабил контроль, и человечность начала соскальзывать с него. Когда? Почему?

Не хотелось думать, что дело в Занозе. Дело, наверняка, в Беране. Пока она держалась подальше, знала свое место, и не воображала, будто как-то связана с Мартином, ничего не происходило.

– Обязательно нужна сделка?

– Обязательно нужно добровольное согласие. Душу нельзя отнять силой, человек должен захотеть отдать ее. Ну, и не человек. Любой, у кого есть душа, может с ней расстаться только по своей воле, потому, что захочет этого. В Кариане демоны действуют с размахом, становятся богами, и получают души всех, кто проходит обряд приобщения к религии. Их вассалы кормятся тем, что перепадает от сюзеренов. А одиночки сами пытаются добывать души, но это почти нереально. Не знаю, за что человек может отдать душу… – Мартин покачал головой. – За что-то… нет, не знаю. Не представляю.

– За любовь, – Заноза поморщился. – Я представляю. Но только за настоящую, а не за глупую.

– Если человек глупый, то и за глупую отдаст. Но нет, за любовь все-таки вряд ли.

Заноза взглянул на Лэа. Она злилась, и понимала, что он видит, что она злится. От этого злилась сильнее. При чем тут души? К чему этот разговор о демонах? Проблема, которую нужно решить – продажа души? Да что за фигня?!

Мартин становился человеком уже три года. Он изменился так сильно, что Лэа начала ему верить почти как Сергею. Бросил все свои демонские замашки – у него давным-давно не менялись глаза, не трансформировались руки, не появлялось желания выпить крови. И никаких больше вспышек чародейства, похожих на полтергейст.

Лэа не нужны были волшебные цветы в спальне, не нужны порталы в неведомые, сказочные места, не нужны чары, превращавшие их дом в сид или волшебный замок. Это все было красиво и чудесно, но отнимало у Мартина человечность. Превращало его обратно в демона. Которым он не был.

Полукровка, рожденный человеческой женщиной, выросший с людьми, он не должен был уходить в волчью стаю! Он не хотел туда уходить. И Лэа сделала бы все, чтоб помочь ему остаться. А Заноза своими вопросами выманивал волков. Лэа чувствовала, как они подбираются все ближе, окружают, и воют, воют где-то во тьме, ждут, когда Мартин подаст голос в ответ. Если услышат – мгновенно окажутся тут. Среди людей. И тогда живых не останется.

– Ты, наверное, нужен господину Эрте, чтобы вернуть ему Мартина, – сказала она. – Сам не понимаешь, что делаешь.

– Да нет, Заноза нужен Коту, чтоб… – Мартин запнулся. – Короче, у Занозы есть всякие полезные качества, которых у меня нет. Кот хочет, чтобы я стал коммуникабельным и социальным.

– А, кстати, это не он был? – Заноза взял наладонник и стило, с минуту почеркал по экрану, и показал Мартину и Лэа. – Скорпион. Алакран – это же Скорпион?

Портрет был – один в один. Почти фотография. Лэа и не знала, что можно рисовать так быстро, и так точно. Мартин тоже быстро делал наброски, но не с фотографической точностью.

Мартин, вообще, не любил реализм. И пока не полюбит, ему лучше не рисовать. Потому что его картины – еще одна приманка для волков.