Текст книги "Последнее небо"

Автор книги: Наталья Игнатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Некоторые.

«Озвереть» и вправду стоило бы всем. И остаться при этом людьми. И выжить. Только зачем выживать? Чтобы до конца своих дней торчать на чужой планете посреди враждебных джунглей? Не факт, конечно, что джунгли занимают всю поверхность. Здесь должны быть и другие климатические зоны. Это можно выяснить, как следует покопавшись в блоках памяти посадочного модуля. Наверное, когда установку лагеря закончат, Кингэтим и займется.

На плато, впрочем, ничего. Уютно. Никакое это не плато, конечно, но пусть уж. Похоже, так теперь лагерь и будет называться.

Удивительная это штука – названия, прозвища, имена… Нет, имена далеко не всегда бывают правильными, а вот прилипшая кличка или устоявшееся название – это что-то за гранью разумного осмысления.

А может быть, получится вернуться домой? С теми записями, которые уже есть, и с теми, что еще накопятся, журналист Азат Хайруллин произведет фурор. Сенсация! Да какая красивая. Чистая, благородная, героическая. Без всякой там расчлененки… Хотя, если ко времени возвращения о «русском ковене» еще не забудут, передачи об армейских буднях и героизме не произведут должного впечатления. Впору надеяться на то, что возвращение домой произойдет не скоро. Ну, не очень скоро. Чтобы события не накладывались друг на друга. Конкурировать с чернухой очень трудно, а уж если чернуха касается власть имущих, о конкуренции и вовсе можно забыть.

Да. И еще где-то на Земле живет себе и здравствует орденский экзекутор. Человек, который с легким сердцем проделывал с людьми такое… Это ужасно, это ужаснее всего на свете, наверное, оказаться на алтаре, беспомощным, в руках сумасшедшего садиста. Инструменты блестящие… бр-р-р. Говорят, жертвы не умирали, пока им не вырывали сердце. Он не такой уж и сумасшедший, этот садист. Вернее, он очень искусный сумасшедший. Из него, наверное, получился бы великий хирург.

Найти бы эту мразь и проделать с ним все, что он с людьми делал. Интересно, задумывался ли он когда-нибудь о том, что сам может оказаться на месте жертвы? О чем он вообще думает? Чем дышит? Для чего живет? Кто он? Вот это был бы репортаж! Вот это было бы интервью! Или серия интервью. Серия даже лучше.

А потом убить гада! Не обязательно даже медленно. Просто пристрелить. Чтобы не уподобляться ему.

Трудный выбор между справедливостью и человечностью. По справедливости он должен пережить все, что пережили его жертвы. Но тогда тот, кто будет убивать, окажется ничем не лучше убиваемого. Попробуй реши, как поступить! Хотя это теория. На практике, возможно, все окажется намного проще. Даже скорее всего. Увидеть этого, вспомнить что он творил, и никакой человечности в душе не останется.

Впрочем, пока добраться до экзекутора не представляется возможным. Он на Земле. Честное слово, вспомнишь об этом, и чужая планета начинает казаться куда как уютнее родной.

Когда в лагере закончили сборку второго жилого корпуса, Зверь дал отбой всем, кроме двух часовых, а сам засел заснятый с посадочного модуля компьютер. Ула поставила перед ним и Кингом задачу вроде классической сказочной: принеси то, не знаю что. На основе встроенных в десантную броню биоанализаторов состряпать оборудование для проведения хотя бы минимальных лабораторных исследований.

Бред, если вдуматься.

Но если вдуматься получше, бред все-таки не полный. Повозиться, конечно, придется. Но возня эта – процесс постепенный. Неспешный даже. А прямо сейчас, за недостаточностью данных, работы не так уж много. Сообразить бы только, как подступиться.

Вот Зверь и соображал.

«Не тратьте силы, возьмите молоток побольше». Он начал с малого, с лабораторных программ-анализаторов, что использовались на Земле. В датчиках брони был самый минимальный набор информации: можно/нельзя дышать без шлема. А в памяти компьютера ничего не было, и для начала следовало это исправить.

Рутина,

Когда заревели в небе вертолетные двигатели, Зверь изумленно разглядывал пишущий микроскоп, который собрал из прицела от снайперского скорчера, набора кухонной посуды и разбитого при посадке калькулятора.

– А не пора ли мне спать? – пробормотал он, игнорируя приглушенный стенами шум. – Эта штука не может работать. И если она работает, значит, крыша у меня совсем не на месте.

«Штука» работала.

Зверь вздохнул и пошел встречать Пижона и Пенделя.

Утро было мучительным. Спать хотелось всем; спать хотелось больше, чем есть, дышать или жить. Но Зверя это не волновало, потому что он, кажется, во сне не нуждался вовсе.

Он поднял бойцов на рассвете. Выгнал на улицу, на свежий воздух, на мокрый камень.

– Ты с ума сошел? – возмущалась Ула. – Кто в такую рань встает?

– Люди, – ответил Зверь.

– Люди спят в это время!

– Восемь часов сна – это максимум, который вы можете себе позволить. Восемь часов я вам дал. Есть вопросы?

– Да иди ты, – сердито поморщилась биолог, – знаю я, что ты с любопытными делаешь.

Часовая разминка, такая же, как дома, без поблажек, без скидок на суровые реалии, без разбора пола и возраста. Чтобы не было ни у кого причин заговорить о дискриминации. Полчаса на то, чтобы позавтракать и привести себя в порядок. А потом – работать, работать и работать.

Зверь распределил задания по отделениям, потом подозвал Гота.

– Ты старше по званию.

– Сержанта или полковника? – уточнил пилот.

– Меня. Разобрался уже, что к чему? В смысле, чем сейчас народ занимается?

– Строят.

– Ну, понятно, что строят. А зачем и для чего, понял? Пилотов не учат на планетах выживать, а мне нужно, чтобы ты был в курсе, что и как здесь работает.

– Зачем это?

– Затем, что ты командовать будешь. Как только вникнешь, так и начнешь

– А ты что же?

– А я не командир, – Зверь покачал головой, – просто должен был кто-то сказать им, что делать.

– Ответственности боишься?

– Интересный ты человек, Гот. Сразу плохо думаешь. Нет. Не боюсь я ответственности. Я ее не чувствую.

– Что, совсем?

– Начисто.

– Сделаем так. – Пилот задумался. – Командование я приму. А ты походишь у меня в советниках. Для начала расскажи, кто из твоих парней что умеет.

– Все умеют все, – тут же ответил Зверь, – но у каждого есть специализация… Пойдем в лазарет, мы там с Кингом лабораторию для Улы собираем, заодно и поговорим.

– Между прочим, – заметил Гот, – если уж я командир, так мне и место для разговора назначать положено

– А мне работать нужно.

– Ладно Пойдем в лазарет.

– Ну, давай по списку. Кто там у нас первый? Да вот, скажем, Кинг. Что он умеет?

– Его тонкая техника слушается. Если нет ничего готового, он тебе из лишних деталей соберет все, что скажешь. Настроит и наладит, и работать заставит. Еще он снайпер

– Именно снайпер?

– Именно.

– По нему не скажешь.

Зверь молча пожал плечами. Кинг ходил пританцовывая, жестикулировал бурно, если сидел, то притопывал ногами и барабанил пальцами в такт какому-то, ему одному слышному ритму. Кинг ни секунды не мог провести неподвижно. Но Кинг был снайпером.

– Пижон?

– Думать умеет С руками Пижон не дружит, что есть, то есть, зато память у него отменная, и информацию он обрабатывает быстрее, чем любой из нас За тебя не скажу, потому что не знаю Его здесь нужно будет держать. Диспетчером на связи между группами. И координатором.

– Пендель?

– Боец. Технарь. Кинг у нас электронщик, мозговед, а Пендель – хирург. Его отделение сейчас завод собирает Так вот, когда Кинг начнет там автоматику отлаживать, стараниями Пенделя все как часы работать будет Если и возникнут проблемы, так с софтом, а не с железом.

– Ясно Пуля?

Скучен день до вечера, коли делать нечего Но работы было больше, чем хотелось бы. До двухчасового перерыва в середине дня Гот со Зверем составили начерно, а потом утвердили как окончательный план действий на ближайшее время. Расписали задания по отделениям и каждому из бойцов персонально Заодно Зверь с Кингом отладили для Улы малый лабораторный набор. В общем, время провели с пользой. И однозначно сошлись во мнении, что первым делом нужно заняться разведкой. Найти останки «Покровителя». Там, чем черт не шутит, могло уцелеть хоть что-нибудь полезное.

– Ты не назвал ни одного пилота, – заметил Гот, вскрывая контейнер со стандартным армейским обедом.

– Водят тут все. Учили ведь. Лучше других Пижон с Пенделем, но… В общем, все водят.

– Но? – Гот поднял бровь.

Зверь махнул рукой и принялся за еду.

– Как ты проделал вчера этот фокус?

– Какой?

– Не попал в нас ракетой и закинул на тросах точно в кабину. Я чуть богу душу не отдал, думал, шмякнет сейчас о броню и не будет больше герра Дитриха.

– Ракетой не попасть много ума не надо. А в кабину… ну, как закинул? Обычно. Ты бильбоке знаешь?

– Бильбоке на вертолете?

– А какая разница? Гот, на самом деле с меня будет больше пользы на строительстве и ремонте, если мы найдем, что ремонтировать. Я технарь, как Айрат. Мне бы дома в автосервисе работать – ел бы сейчас на золоте.

– Чего ж тебя в армию понесло?

– Айрат сманил.

– Может, ты и прав. – Гот подцепил вилкой кусок чего-то довольно подозрительного на общем псевдомясном фоне. Рассмотрел внимательно. И отправил в рот. – Может, и прав, – продолжил, поморщившись, – но на разведку к «Покровителю» полетишь сначала именно ты. Хотя бы для того, чтобы оценить степень опасности. Он, конечно, там, где падал, джунгли выжег и кратер организовал, но мало ли какая мразь туда набежать успела. Вот после перерыва и отправишься. Тут с делами, я думаю, уже и сам разберусь.

Гот сам этого захотел. Ну и ладно. Что страшного в конце концов в том, что у тебя снова есть возможность летать?

Страшно то, что в полете ты не умеешь притворяться? Ну так кто тебя видит в небе?

«Мурена» дремала под жарким солнцем. Ей не было ни скучно, ни интересно Она сама пока еще не знала, что она есть. Машина и машина.

Зверь пристегнулся в кресле. Привычно считал данные об уровне топлива, энерго – и боезапасе. И улыбнулся. На «Мурене» можно летать.

Спасибо Кингу, который успел собрать вторую рацию. Связь есть. Небо есть. Есть машина. Что еще нужно человеку для счастья?

Человеку?

Человеку нужно многое.

А Зверю достаточно неба.

Он взлетел, наслаждаясь тем, как легка и послушна машина – до покалывания в кончиках пальцев. Это не грузовик, добрый, славный, страшный, могучий. Это – бабочка. Стрекоза. Хищная рыба. Живая… Только она еще не знает об этом.

Поиск в джунглях, сверяясь с показаниями, которые снял компьютер во время посадки. А что он там снял? Падение «Покровителя». Зрелище апокалиптическое, но никакой информации, кроме впечатляющих красок, не несущее. Примерный район поисков, впрочем, установили. Все, что нужно было: наматывать там концентрические круги, отыскивая заметный кратер. Транспортные корабли настолько велики, что их даже собирают на орбите. А на планеты такие туши не садятся ни при каких обстоятельствах. Вот и «Покровитель» не сел. Вбило его в планету. Дело за малым – найти место, куда его вбило.

Круги, круги.

Ерунда!

Зверь уводил машину все дальше, все выше, в небо, в небо, пока не скрылся из виду лагерь, пока не остались внизу только джунгли. Бесконечные, ровно зеленые, опасные и безликие.

– Проснись, девочка, – сказал он тогда.

Если бы Гот мог видеть, что началось потом, он никогда больше не позволил бы Зверю даже близко подойти ни к чему летающему в небе или ездящему по земле. Легкая, подвижная «Мурена» ввинтилась в штопор, понеслась к земле, над самыми кронами встала на хвост и пошла в сумасшедшем танце, одну за другой закручивая мертвые петли. Она плясала в рвущемся воздухе, как пляшут пылинки, согретые солнечным лучом. Тревожный ритм наслаивавшихся друг на друга фигур, выполняемых с великолепной точностью, заставлял вздрагивать небо; напуганные, склонялись под вздымаемым лопастями ветром древесные кроны; легкая машина танцевала между небом и землей, просыпалась, оживала, и наконец ритм ее жизни совпал с ритмом сердца пилота. Теплая волна толкнулась в ладони, прокатилась по телу. Зверь задохнулся от привычного, но каждый раз нового счастья:

– Ты слышишь меня? – спросил он, едва шевельнув губами.

И услышал ответ.

Плавно выйдя из танца, «Мурена» понеслась над лесом, по прямой, уверенно и четко. То, чего не мог знать человек, знала она. Тяжелый запах смерти, тянущую боль погибшей недавно машины, вспышки отчаянного желания жить – машины, не люди, они не умирают сразу, если только взрыв не разносит их в клочья. «Мурена» знала, где упал «Покровитель». И Зверь сейчас тоже знал это.

– Это Зверь. Мы нашли его! – услышал Зима, оставленный дежурить на связи.

– Кто мы?

– Я. Доложи Готу, здесь безопасно. Я возвращаюсь.

– Быстро ты.

– Повезло. Отбой.

Они летели обратно на плато, летели, как положено летать обычному пилоту на обычном вертолете. Ровненько. Неспешно.

«Покровитель» был еще жив, и это тяжелым камнем лежало на сердце. Когда умирает, мучаясь от боли, смертельно раненный человек, его агонию можно продлить, насладиться чужой мукой, забрать чужую силу. А можно добить милосердно. И забрать лишь посмертный дар, отложить про запас еще одну жизнь.

Когда мучается от боли машина, ее жаль. Но удар милосердия машине не нанесешь. «Покровителю» предстояло умирать долго. Строили его на совесть, придумывали самые совершенные защиты, как от внешних, так и от внутренних повреждений. Защиты не спасли от падения, не защитили при ударе о землю. И не позволили быстро умереть.

– Но нам-то это на руку, – напомнил себе Зверь. В памяти упорно всплывал страшный крик, рвущийся из пламени, когда искалеченное тело «Покровителя» неслось сквозь раскаленный воздух вниз, на планету. Так же кричал, сгорая, дом, затерянный в уральских лесах. Так же кричала когда-то… Когда? Машина, которая летела под откос, переворачиваясь с колес на крышу и обратно. Машина, которая лучше, чем люди, что были в ней знала: это смерть.

Огонь. Всегда и всюду огонь. Он догонит когда-нибудь…

Не скоро.

Почему, интересно, человеческая смерть не давит так? Почему человеческая смерть доставляет удовольствие? Потому, что силу человека забрать можно, а силу машины – нельзя? Может, люди потому и любят друг друга, что не умеют пользоваться чужой болью?

Самое время для размышлений – на подлете к плато. Пора надевать маску. Хоть какую-нибудь. А уже сегодня по телу «Покровителя» начнут расхаживать стервятники, клевать еще живое мясо, рвать жилы из вздрагивающего тела. Начнут растаскивать на кусочки.

И жизнь кусочков продлят, насколько смогут. Вот в чем преимущество машины перед человеком. Часть ее, отделенная от целого, может начать новую жизнь. В каком-нибудь другом качестве. Все. Хватит об этом. Нужно вспомнить, кто такой Зверь для тех, внизу.

Лицо пилота застыло на миг деревянной маской – бездушные прорези монгольских глаз, точеные скулы, подбородок твердый и упрямый. Потом расслабилось. Вот только что был портрет, под которым и подписи не надо, и так ясно – Зверь: и вот уже нет ничего. Невнятный набросок. Ускользающая игра теней и света, которую не сложишь в картинку. И снова первыми оформились глаза. Тот же разрез: прищур всадника, в лицо которому хлещут песчаными плетками злые ветра, но вместо холодного обсидиана зрачков – темные, теплые омуты. Что там? Кто знает? Лучше не смотреть. Но что-то все-таки есть. Это лучше, чем совсем ничего. Лицо выстраивалось заново. Чуть более мягкое, куда более живое, вот уже и губы дрогнули в улыбке. Задумчивой. Ехидной. Радостной. Сменяются чувства, как картинки в калейдоскопе. Подбирает Зверь самое подходящее. Примеривает. Отбрасывает. Ищет другое.

Нашел.

Тряхнул головой. Улыбнулся. Уже самоуверенно.

Другой человек. Совсем другой, не тот, что три часа назад танцевал с машиной в грохочущем небе.

Человек. А Зверю высовываться незачем.

На плато успели установить ангар и даже загнали туда грузовик, а едва «Мурена» коснулась колесами земли, Лис и Зима погнали к ней автозаправщик. Святое правило: первым делом обиходь машину, а уж потом думай о людях. Раньше, говорят, так же к лошадям относились. Зверь оставил вертолет на попечение техников и отправился на доклад к Готу.

Судя по тому, что на плато по-прежнему кипела работа, смена власти была воспринята бойцами как должное. Нового командира слушались так же, как Зверя. Зверя, впрочем, тоже слушались не хуже, чем перед этим Фюрера.

Гот отыскался возле ремонтного цеха, каркас которого обшивали пластиковыми щитами. Внутри Айрат со своей пятеркой уже собирали роботов, а Кинг возился с проводкой, страдая оттого, что вынужден решать столь примитивные задачи. Майор стоял на коленях, крепя щит к опоре у самой земли. Щегольский пилотский скафандр был выпачкан в мелкой каменной крошке, лицо над полумаской фильтра посерело от пыли. Красавец! Сразу видно – командир.

– Сэр! – Зверь остановился в некотором отдалении.

Гот поднял на него прозрачные глаза.

– Так, – он поднялся на ноги, потянулся, разминая затекшие мышцы, – докладывай.

– «Покровитель» в тысяче двухстах километрах на юго-юго-восток от плато.

Майор бросил взгляд на небо. На часы. Снова посмотрел на Зверя:

– С момента вылета прошло четыре часа восемнадцать минут. Крейсерская скорость Ка-190 шестьсот километров в час. Ты, что, летел строго по прямой?

«Вот зараза!» – Зверь сам не понял, кого обругал мысленно – себя или Гота. Оба хороши. Один расслабился непозволительно, другой цепляется к… ну, ладно, не к мелочам. Но цепляется.

– В примерный район поисков – по прямой. А потом шел по показаниям счетчика Гейгера. Принцип «горячо-холодно». Получилось тоже по прямой. Почти.

– Ага, – Гот кивнул, – по приборам, значит, искал. Ладно, что там?

– Кратер. Глубина, на глаз, метров сто. Диаметр – тысяча семьсот два метра. Горячий. Я и про температуру, и про уровень радиации. Корпус кусками уцелел. И чуть в стороне видны один десантный модуль и еще три отсека, очень похожих на складские. А мелочевка просто разбросана повсюду. Снимки я сделал.

– Хорошо. – Майор задумчиво посмотрел на щит, который следовало прикрепить к опоре еще в четырех местах. – Говоришь, сделал снимки?

– Да. – Зверь тоже взглянул на щит. – Хочешь перепоручить это мне? Такая работа хороша для пилотов, майор. Десант можно использовать с большей отдачей.

– С этого момента ты здесь в должности пилота.

– Есть, сэр. – Зверь обозрел стену, обшитую лишь до половины, задержал взгляд на обшивочных листах, сложенных стопкой тут же. – Слушаюсь, сэр.

– Не слышу энтузиазма, – заметил Гот.

– Удивительно, да? – кивнул сержант.

– Да. Пойдем смотреть твои снимки.

Цепляться к мелочам майор не перестал. Но делал это молча. Что не помешало Зверю снова обругать себя за разгильдяйство. Умненькая «Мурена» запомнила свой путь до кратера – прямой, как луч. Гот просмотрел записи бортового компьютера, покосился на Зверя, сосредоточенно отключавшего камеру, снова взглянул на линию маршрута, чем-то похожую на восклицательный знак: протянутая с севера на юг прямая, завершенная ровной окружностью там, где машина описывала крути над местом падения транспортника.

– Отцепил, сообщил Зверь, показывая камеру.

– Ну, пойдем. – Гот оставил компьютер в покое и первым выбрался из вертолета.

Административный центр сделали в лазарете, точнее, в одном из двух лишних лазаретных корпусов. Там же, пока в распоряжении отряда был всего один компьютер, обосновалась Ула с образцами растений и почвы.

– Спасибо, Зверь, – кивнула она, не отрываясь от монитора, – вы с Кингом молодцы. Дитрих, у этих растений есть что-то вроде мышц. Они могут двигаться. Вот, посмотри…

– Ула, нам компьютер нужен.

– Надолго?

– На полчаса.

– Хорошо. Кстати, растения здесь почти все хищные, но я не могу понять, почему они нападают на нас. Если даже на планете есть другие теплокровные, они не могут походить на людей. Тем более что мы все в броне. Мы не излучаем тепло и не пахнем.

– Разве кидаются растения?

– То, что нападало на нас, пока мы шли до склада, было растениями. Животные, точнее, насекомые, появились ночью. Да, Зверь, ты так и не сказал, откуда…

– Ула, потом.

– Многовато остается на потом, не находишь? – Гот внимательно посмотрел на десантника. Тот выдержал взгляд Судя по всему, развивать тему Зверь не собирался.

– Я к Резчику. – Ула закрыла свои программы и вышла

– Подключай камеру, – майор сел перед монитором, открыл просмотрщик.

– Да, сэр, – невозмутимо ответил Зверь.

Снимки получились качественными, четкими. Гот внимательно просматривал каждый, увеличивал масштаб, разглядывая уцелевшие блоки.

– А это что? – он остановил прокрутку кадров. Сержант бросил взгляд на монитор:

– Не знаю. Блестит.

Он действительно тускло блестел, огромный шар, на треть ушедший в оплавленную землю. На общем черном фоне, среди рваных осколков и мрачных коробок складских модулей, эта махина смотрелась чужеродно. Она была сама по себе Словно и не имела отношения к хаосу вокруг. Чистенькая. Ровная. Почти ровная – увеличив изображение, Гот разглядел, что поверхность объекта изборождена канавками. Блестящее нечто оказалось резным, как китайский костяной шарик. С той только разницей, что здесь прорези были не сквозными.

– Ладно, проведем среди бойцов тест на сообразительность, – скорее себе, чем Зверю, сказал Дитрих. – Ты докладывал, что там безопасно. Откуда знаешь?

– Там никого нет.

– Визуально, не наблюдается?

– Там никого нет. Майор, ты же только что смотрел снимки. Там просто не может быть ничего живого.

– Кратер ищем по приборам, опасность оцениваем визуально, тварей подземных нюхом чуем, надо полагать. Темнишь, Зверь?

– В нашем положении, – скучным голосом произнес сержант, – командир должен располагать полной информацией о возможностях каждого бойца. Это необходимо для того, чтобы использовать людей с максимальной отдачей и наилучшим образом обеспечивать безопасность боевого подразделения. Ты летаешь только по приборам или все-таки полагаешься на чутье?

– Пилоту без чутья нельзя, но в докладах на него ссылаться не принято.

– Я не знаю, что вы пишете в докладах. Считай, что я тебе отчитался так, как у вас положено. Там безопасно. Объясни это для себя языком, который тебе понятен.

– Я подумаю над этим. В десантном модуле должны быть еще два вертолета, так?

– Так.

– Летаем, следовательно, существуем. – Дитрих потер виски и со вздохом дотянулся до шлема. – Тяжело нам будет, если окажется, что здесь нельзя ходить без фильтров.

Зверь, уже отсоединивший от компьютера вертолетную камеру, обернулся и задумчиво посмотрел на Гота.

– В нашем положении командир должен располагать полной информацией о возможностях каждого бойца. Здесь можно ходить без фильтров, майор. Но лучше будет, если об этом скажет Ула.

– Что у тебя за игры, сержант Азамат Рахматуллин? – устало спросил Дитрих, надевая шлем, – Развлекаешься за чужой счет?

– Нет. Просто не могу объяснить, откуда что знаю. Если бы у меня были такие объяснения, я не сидел бы сейчас здесь.

– А где бы ты сидел?

– В дурдоме. Какие будут распоряжения, майор?

– Возьми грузовик, выбери по два человека из каждой пятерки, и отправляйтесь обратно к «Покровителю». Нужно успеть забрать оттуда все, пока кратер «горячий». Вперед!

– Слушаюсь.

ЗА КАДРОМ

Не было его в Екатеринбурге. Зверь возник как мираж и так же бесследно растаял. Сколько сил истрачено на бессмысленные поиски, и это при том, что разгадка лежала на поверхности. Злость брала. Раздражение пополам с искренним восхищением. Злился генерал Весин на себя самого, а восхищался скотиной Зверем.

Хотя, если бы не было необходимости скрывать сам факт существования экзекутора, его задумка с уральской столицей не прошла бы. Ну, или все вышло бы не так изящно. Ведь не будешь впрямую спрашивать у специалистов, что такое гипноз и как он работает, если хочешь разыскать незаурядного гипнотизера так, чтобы никто этого не понял.

Спросить, конечно, все равно пришлось. Но для этого необходимо было отыскать подходящего специалиста, так что сначала Весин пытался обойтись своими силами. Как выяснилось, генерал переоценил себя.

Знать бы раньше, что внушение может быть чем-то вроде компьютерного вируса, резидентной программы, призванной сработать в определенный срок! Зверю не нужно было находиться в городе для того, чтобы жители этого города умирали. Ему достаточно было пообщаться с жертвами. Минут по десять с каждой, а может, и меньше. Экзекутор мог запустить двухмесячную эпидемию самоубийств в течение каких-нибудь суток.

Бесценная способность!

Особенно если учесть, что вообще-то человека очень трудно заставить умереть. Внушением – очень трудно.

Удивительно, почему Смольников, в распоряжении которого было это существо, использовал его так нерационально? Или он не знал обо всех способностях своего выкормыша? Впрочем, магистр добился многого, может статься, он вовсе и не метил на самые вершины власти. Достаточно уже того, что глава департамента по работе с молодежью пережил шесть смен правительства, среди которых было два государственных переворота. Тихих. Незаметных почти. Тем не менее ничем, кроме как переворотами, эти перестановки наверху не назвать.

Что ж, магистр мертв, туда ему и дорога. Дело за Зверем. Он нужен живым.

Откровенно говоря, Николай Степанович уже сомневался в этом. Чем дальше… или, чем дольше? Да, чем дольше продолжались поиски экзекутора, тем сильнее становились сомнения.

Живым? А не слишком ли Зверь опасен? Как его контролировать? Возможно ли вообще контролировать это создание? Магистр работал со своим учеником, выстраивая отношения на доверии и эмоциональной зависимости. Он хорошо знал Зверя, видел его недостатки, умел ими пользоваться… Повышенная эмоциональная возбудимость, кстати говоря, была одним из главных рычагов давления. Или контроля? В общем, у магистра такой рычаг был, а вот у генерала Весина – нет. И вряд ли будет.

С другой стороны, Зверь должен понимать, и наверняка понимает, что вечно убегать у него не получится. А ведь он не только истерик, он еще и прагматик при этом. Жуткое сочетание, но, если магистр пользовался первым качеством своего подопечного, Весин обязан научиться взывать ко второму…

Мысли ходят кругами. В течение полутора месяцев ходят кругами. А Зверя нет.

Где он может прятаться? Если научиться рассуждать так же, как он, можно будет делать предположения. Вопрос в том, как именно мыслит Зверь. Ни психиатры, ни психологи ответа на этот вопрос дать не смогут. Первые потому, что экзекутор, при всех своих… странностях какое мягкое слово! – нормален. То есть он не сумасшедший. Вторые же просто не в состоянии представить себе подобных вывертов психики.

Зверь – талантливый художник. Вообще, складывается впечатление, что этому выродку удается все, за что он берется. Живопись – лишь одна из граней. На его рисунках почти нет людей. Зато в изобилии встречаются портреты машин, самолетов, болидов, самых разнообразных домашних роботов и, собственно, домов. Да-да, портреты. Теперь понятно, что имел в виду Смольников, когда говорил, что Зверь одушевляет неживое.

И девочка. Одна и та же. Великое множество набросков, эскизов, законченных полотен. Она взрослеет на этих картинах, меняет прическу, одежду, стиль макияжа и, кажется, поведения.

Марина Чавдарова. Первая жертва Зверя. Сестра того самого священника, которого Смольников застрелил полтора месяца назад. Чего добивался магистр, отправляя своего выкормыша на последнее задание? И в чем он ошибся?

Был ли выбор жертвы предупреждением?

Скорее всего.

Зверь предупреждению не внял.

Почему?

Он хочет избавиться от всего человеческого, в том числе и от воспоминаний. Что ж, он избавился. От воспоминаний. А заодно и от магистра.

К вопросу об одушевлении. Или одушевленности? Сейчас уже и не скажешь наверняка, ожившее неживое – фантазия Зверя или объективная реальность. Во всяком случае, ни в один из его домов, из тех, что были указаны Смольниковым, попасть незаметно не удалось.

Замки не открылись. Пришлось ломать двери. А уж что началось внутри, стоило перешагнуть порог, – полтергейст это называется. Сказки такие есть, для взрослых. Двери захлопывались сами по себе и норовили переломать пальцы; розетки, стоило подойти чуть ближе, били искрами почти на метр. Прицельно. В глаза. Пылесосы с отчаянной обреченностью кидались под ноги. На одного из оперативников обрушился книжный шкаф. Полки там, кстати, были из настоящего дерева. И не клееные – сплошные цельные доски. Тяжелые. Да еще книги. Поразвелось грамотеев!

Апофеозом стала кухонная плита, которая, надо полагать, тихо и незаметно включилась сама по себе. Когда набралась полная духовка газа, вспыхнул огонь.

Ладно, не погиб никто. И слава богу, что квартира была из тех, которые называют на американский манер «пентхаузами». Взрыв ушел наверх. Треть крыши превратилась в воспоминания, но хотя бы жильцы не пострадали.

Впрочем, эта квартирка, хоть и со странностями, но не идет ни в какое сравнение с домом в Средиземноморье. Милым таким, сравнительно небольшим домиком из белого камня. Сад вокруг – запущенный, но красивый. Цветов – прорва. Двери, понятное дело, не открываются. Но тут уж и не старались, сразу выбили. А в доме – змеи. Гадюшник! Или как там они называются? Кругом змеи. На полу – целыми клубками, с потолка свисают гроздьями, мебели под ними просто не видно. Зверь их что, вместо собак держал? Для охраны? Да на хрена ему, спрашивается, охрана? Его дома сами себя прекрасно сторожат.

Николай Степанович очень живо представлял себе ощущения взломщика, забредшего, скажем, в сгоревший пентхауз. До пожара, разумеется. К черту, к черту. Лучше уж в золотой фонд забраться. Там хотя бы понятно, как охранные системы работают.

Что-то, впрочем, смогли заполучить, невзирая на помехи. Отпечатки пальцев. Вот, рисунки, опять же. Удалось изъять часть библиотеки. То, что было в городе, сгорело, конечно, а вот в змеином гнезде книги сохранились. С книгами и картинами сейчас работают аналитики. Трудно им. Утверждают, что если рисунки все, без сомнения, сделаны одной рукой, то библиотека, если судить по тематике и по заметкам на полях, собиралась как минимум тремя разными людьми. Уперлись – не сдвинешь. Может, и правда?

Нет. Вряд ли. Эклектика в выборе книг объясняется очень легко – в Звере одновременно уживается столько людей, что вкусы у него просто обязаны быть разными. Взаимоисключающими? Вполне возможно. Почерк и характер заметок… наверное, имеет смысл объяснять тем же самым. Но как, скажите на милость, можно представить себе ход мыслей человека, который даже в собственном доме не бывает похож сам на себя?

А еще Казахстан покоя не дает. Смольников упоминал, что помимо двух, уже обысканных, домов у Зверя было убежище где-то в степи. В одном из заброшенных поселков. Сам магистр понятия не имел, что это за место. Он был там один-единственный раз – хотел выяснить, где его выкормыш проводит ежегодно весь май. Зверь привез его туда на болиде, все время полета вел машину над облаками, да еще и приборы были выключены. Экстремал хренов! Больше Игорь Юрьевич в степь не рвался.