Текст книги "Охотник за смертью"

Автор книги: Наталья Игнатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Глупо, конечно.

Адвокат спал в коконе паутины. Спутанный по рукам и ногам, он пребывал в оцепенении, и впрямь похожий на жертву паука, парализованную ядом. Но с ним ничего плохого не случится. Эта паутина не из тех, через которые вытягивают оусэи, силу жизни, – это кокон покоя, когда-то Альгирдас сам любил закутаться в такой, чтобы выспаться без помех. Когда-то, когда ему еще нужен был сон.

Дама сидела на краю кровати, безумными глазами глядя в полуоткрытое окно. И не холодно ей, в одной сорочке?

Девочка… благие боги, она совсем девочка… и она сейчас, конечно, не чувствует холода. А завтра проснется едва живая, но припишет слабость простуде и сквознякам.

На Альгирдаса Дама не обращала ни малейшего внимания, так что он беспрепятственно смог осмотреть ее, проверить, как в прошлый раз, дух и разум и тело, и каплю крови на кончик языка. Чтобы тут же брезгливо вытереть язык платком.

Сенас.

Дал девчонке глотнуть своей отравленной крови.

Она-то ему зачем?! Понятно, почему упырь счел полезным для себя лорда, или богача-техасца, равно как и ученого с мировым именем, но для чего ему маленькая девочка, не имеющая ни денег, ни влияния? Ни даже мужа, располагающего и тем и другим.

И что теперь делать? Убить ее? Боги, боги, ее даже убить нельзя так, чтобы смерть пришла легко и быстро. Яд в крови поднимет тело после смерти. Яд… отравленная кровь. Но ведь она пока что жива и не умрет еще долго, если… если ее кровь станет действительно ядовитой. Если Сенас не посмеет больше прикоснуться к ней. Если…

«Паук, а Паук, – поспешил спросить себя Альгирдас, пока еще окончательно не потерял голову, – ты уверен, что девочке станет лучше, если ты, а не Сенас сделаешь ее упырем?»

Ни в чем он не был уверен. Только в том, что Сенасу нельзя больше прикасаться к ней.

– Ты будешь плотью от моей плоти… – прошептал он полузабытые слова древнего ритуала.

Воспоминания вцепились в душу клыками. Рванули, раздирая на куски.

Ниэв Эйд, обряд баст, шестнадцатилетние парни, будущие охотники, наставники, жрецы, такие гордые, взволнованные, испуганные… Они в первый раз слышат священные для всего братства слова. Они готовы стать Гвинн Брэйрэ…

Альгирдас сдавил памяти горло. И заговорил снова:

– Ты будешь плотью от моей плоти, кровью от моей крови, моей сестрой и помощницей. Ты будешь являться на мой зов. Когда я попрошу: «приди», ты поспешишь через моря и земли. И если ты попадешь в беду, только позови, я приду на помощь…

От его голоса, еле слышного, почти неразличимого, Вильгельмина начала приходить в себя. Но она не стала сопротивляться, когда Альгирдас заставил ее сделать несколько глотков своей волшебной крови.

Далеко-далеко, на грани всех чувств Альгирдас почуял тревогу Орнольфа. Кровь Гвинн Брэйрэ пролилась, и один брат вспомнил о другом, услышал ритуал…

Но вряд ли что-то понял.

Дверь с треском распахнулась, и четверо ворвались в комнату, сбивая друг друга с ног.

Сенас!

Зашипев от ярости, Альгирдас развернулся к смертным, отпустив Вильгельмину. Она беззвучно упала на подушки. А Паук уже разбросал тенета. Кровью пахло в ночи, кровью Гвинн Брэйрэ. Кровью тех, кому позволено убивать, для кого не существует законов, кто выше жалости и не знает сомнений.

Паутина опутала жертв в тот самый миг, когда Ученый поднял перед собой что-то слепяще-белое, обжигающее, страшное… И Альгирдас попятился, не в силах вынести этого огня. Паутина сгорела. Четверо двинулись на Паука со всех сторон, сжимая в руках распятия, нелепые символы жестокого бога. Зажмурившись, чтобы не видеть хотя бы яркого света, Альгирдас невероятным, даже для себя невозможным усилием воли заставил их потерять его из вида. Метнулся было в сторону окна… вспомнил о бумагах и, затаив дыхание, до скрипа стиснув зубы, проскользнул между растерянно переглядывающимися смертными к двери.

Он был зол. Зол? Нет, он был в ярости. Сенаса можно было убить, прямо сейчас, только что, хватило бы сил и на это, и на то, чтобы оправдать себя потом. Почему?! Почему Сенас, упырь, проклятая тварь, мертвяк, бездушное тело, не боится христианских знаков?

Почему Паук, упырь, такой же проклятый, такой же мертвый… сгорает в невидимом для других огне? Неужели дело в душе? Да нет же, нет! Дело в чем-то другом.

…Альгирдас просматривал бумаги, не читая, только сверял числа. Вот последняя запись Адвоката. Письмо из конторы стряпчих о продаже дома на Пикадилли. А дальше? Где вчерашний день? И сегодняшний… то есть, тоже уже вчерашний. Паук спешно принялся обыскивать кабинет. Он прекрасно понимал, что коли уж все бумаги собраны в одном месте, вряд ли кто-то станет прятать недостающие листы. Но надо же было что-то делать…

– Слышь, хозяин, – угрюмо донеслось из шкафа, где, как успел заметить Альгирдас, хранилась лишь устрашающего вида машина, – чего ищешь-то?

– Дневники, – ответил Паук сердито.

По мере придумывания смертными разных технических штучек, в мире появлялась и новая нечисть. Далеко не всегда безобидная. Запомнить их всех казалось порой невозможным.

– Это те, что смертные тут читают вечерами? Так вчера и позавчера только доктор чего-то набубнил. На фонограф.

– Что? – безнадежно спросил Альгирдас.

– Ты шкаф-то открой, – посоветовал голос, из угрюмого становясь ехидным. – Видишь, машина? Это фонограф. Живу я здесь. Ты говоришь, а он запоминает. Хитрая штука. А записи вон они на полочках, хочешь послушать?

– Нет уж.

Право, это было уже чересчур. Это было… со стороны смертных – форменное безобразие. Ни в какие ворота! Для того чтобы прочесть чужой дневник, теперь недостаточно наглости и умения читать? Да где это видано? И что же Сенас, он тоже это умеет?

Не долго думая, Альгирдас сгреб восковые цилиндры и отправил в горящий камин. Туда же полетели все бумаги со стола Лекаря, все, кроме дневников. Нечистик показал из шкафа унылую морду с пастью от уха до уха, и улыбнулся, продемонстрировав впечатляющие желтые зубы:

– Я тоже люблю победокурить, – доверительно признался он.

– Ты кто? – Альгирдас подумывал, чего бы еще поджечь, чтобы полегчало.

– Гремлин, – удивленно ответил нечистый, – ты, прям, не знаешь будто?

– Теперь знаю.

– А я тебя давно знаю, – гремлин раскурил маленькую костяную трубочку, – ты Паук. Говорят, из высоких фейри – самый злой. Расскажу нашим, что своими глазами тебя видел. Как думаешь, поверят?

– А ты среди ваших самый наглый? – Альгирдас рассовывал по карманам бумаги. – Или самый смелый?

– Самый быстрый, – хмыкнул гремлин. – Чего мне бояться? Не будешь же ты на мелочевку размениваться. Тут полон дом упырей… О! Идут. Ладно, хозяин, пора мне. Упыри – это уж твоя забота.

Он исчез в глубине шкафа.

Альгирдас прислушался: так и есть, к дверям кабинета приближался Жених.

Вылетая в окно в образе летучей мыши, Альгирдас успел еще услышать, как Сенас, воплотившись в Пастуха, убил безумца Рэнфилда.

$$$Новый день начался для Паука и его людей задолго до рассвета. Наскоро пролистав записи Шестерых, Альгирдас немедля отправил своих чародеев сразу по трем адресам. Невероятно, но пока он терял время на разведку Карфакса и наблюдение за Дамой, Сенас сумел проникнуть даже в его дом. Если бы у Шестерых не было привычки детально записывать все, что произошло с ними в течение дня, если бы Адвокат не изложил шаг за шагом предпринятое им расследование, Альгирдас вернулся бы в дом на Пикадилли и вновь оказался в непосредственной близости от ящиков с кровью и землей.

Второе такое приключение могло закончиться куда хуже первого.

Пять ящиков в Карфаксе так и остались нетронутыми. Пусть их. Паук не умрет от того, что Сенас проделает над землей свои шаманские штучки. Во всяком случае, сразу не умрет.

Но как быстро он превратился из охотника в дичь! Хватило нескольких дней, и вот уже Паук защищается, а Сенас атакует, и до сих пор непонятно, с кем же сражаться? Где враг? Кого убивать?

– Сделайте, сколько сможете, – приказал он чародеям.

Парни не дураки, они давно поняли, что для Паука речь идет о жизни и смерти, и старались на совесть. Но два десятка ящиков за несколько часов – это для них слишком. Тут хоть на изнанку вывернись – не успеть. И все-таки уже в два часа ночи чародеи прибыли по указанным адресам. Они немедленно приступили к работе. Альгирдасу же оставалось курить и методично надираться крепким тролльим элем. Табак и алкоголь были лучшими болеутоляющими.

Впрочем, еще он мог думать. И читать, хотя последнее было непросто, поскольку в глазах с досадной периодичностью темнело, и Паук Гвинн Брэйрэ скручивался калачиком в кресле, тихо подвывая от боли. Однако даже это не портило настроения… Глупо, но так и есть. Столкнувшись с Сенасом лицом к лицу – или к лицам, большой разницы нет, – Альгирдас вновь убедился, что он сильнее упыря. Сильнее. Могущественнее. Лучше. Доведись им сражаться, и он победит.

Было бы еще с кем драться.

Но последнее соображение блекло перед опасной иллюзией, перед уверенностью в том, что если понадобится, Альгирдас убьет всех четверых. Эта опасная формулировка «если понадобится»! За долгую жизнь так и не научился различать, когда же она бывает оправдана. Дважды за последние дни он подходил к порогу, за которым смертных ожидала смерть, а бессмертных – битва. Дважды не смог заставить себя остановиться, и отступал лишь перед христианскими символами. Возможно, в третий раз, ничто не заставит его отступить.

Самое время взмолиться богам, которых нет: избавьте от такой участи! Не дайте стать убийцей!

И вот ведь какая странность: полагая, будто святыни Белого бога невыносимы для него из-за кровного родства с Сенасом, Паук совершенно упускал из виду, что крови Сенаса в нем нет уже целое тысячелетие. И еще никак не мог собраться и подумать, почему же сам упырь равнодушен к распятиям, просфорам и святой воде, не боится прикасаться к ним, не отворачивается от яркого света. Списывал на то, что Сенас заполучил в свое распоряжение тела сразу четверых христиан. Но в этом ли дело?

Вот же в бумагах черным по белому написано: они все обменялись кровью. Каждый из четверых вливал свою кровь в жилы девицы Вестенр, и, наверняка, каждый из них, одержимый Сенасом, пил из нее по ночам.

Грязная пародия на Гвинн Брэйрэ! Смертные, связанные кровью и паутиной, способные действовать как одно существо. Но в братстве никогда не пили крови…никто, кроме Паука. Гвинн Брэйрэ практиковали другие методы.

И как бы ни было больно, Альгирдас улыбнулся, вспоминая девочку Вильгельмину, над которой прочел сегодня слова обряда. Сейчас он чувствовал ее рядом и знал, что отныне она в безопасности. Сенас не рискнет больше глотнуть крови Гвинн Брэйрэ. Не только потому, что кровь эта с некоторых пор не годится ему в пищу. Но еще и потому, что он боится проклятия, того самого проклятия, которое Альгирдас так долго вменял ему в вину.

Сенас не захочет как Паук бояться Белого бога.

Конечно, хорошо было бы обсудить этот вопрос с тем, кто знает больше. С тем, кто знает не только о христианстве, но и о боге христиан. В первом-то вопросе Альгирдас и сам разбирался досконально. Возможно, из-за этого все его нынешние беды.

Если бы не пошел он на поводу у Сина, если бы не принес «свет веры» множеству народов и не дал им вместо бога пародию на него, может, самому сейчас было бы проще. Змей сказал, что двоеверие – это смешно и страшно. Вольно ему смеяться! Двоеверие – это просто страшно, ничего в нем нет смешного. А Белый бог оказался мстительным, как и положено богу. Ты, Паук, отвратил от него миллионы людей, убежденных в том, что они и есть православные христиане, и ты получил то, чего заслуживаешь.

Кстати, старший наставник Син тоже не дружил с христианством. А сложности у него начались после того, как пророк Мохаммед … тоже понес свет веры. И принес. В общем, наставнику Сину терять было уже нечего. А пророк жил и умер почти человеком, что ему христианские святыни? У него свой бог.

Смешно получается: теперь Сенас будет проклят, если глотнет крови Альгирдаса. И, кстати, не зря ведь вспомнился Змей. Вот кто может помочь. И поможет. Если он еще заинтересован в Пауке.

Часы пробили семь, когда четверо, вооруженные просфорами и святой водой добрались до ящиков в Карфаксе.

Альгирдас многое знал о христианстве, но что такое ад он понял только теперь.

$$$В полпервого от охотников пришли сообщения. К тому времени Паук был едва жив, и все же нашел в себе силы порадоваться, – мальчики справились с работой меньше чем за двенадцать часов. Ну, разве не молодцы?

По обоим адресам уже побывали Пастух и Жених, и засунули в каждый из обезвреженных ящиков по святой облатке.

Узнав об этом, Альгирдас как будто заново пережил последние часы. Хвала богам, все наконец-то закончилось. Почти все… Теперь нужно было узнать, понял ли Сенас, что его обманули? Чувствовал ли он отдачу от своих манипуляций со святыми дарами?

Если чувствовал, то, наверное, немало позабавился. Сначала. И здорово разозлился потом. Не хотелось бы Альгирдасу оказаться на месте упыря и глядеть на пустой крючок, с которого ушлая рыба сдернула наживку.

Вот бедолага! Он ведь понятия не имел, что Гвинн Брэйрэ больше нет. Он так старался, связывая между собой влиятельных смертных, создавая основу собственного братства. Охотников на охотников. Теперь понятно, зачем ему нужна была Дама: только женщина может дать жизнь новым людям, в чьих жилах без всяких обрядов будет течь кровь Сенаса. И ясно, что ему не нужен Адвокат.

Кровь – всегда кровь. Именно так говаривал светлой памяти воевода Валахии. А он знал, о чем говорил.

Оставалось последнее: заглянуть в дом на Пикадилли – там остались кое-какие бумаги, необходимые для того, чтобы и дальше жить среди смертных. Кроме того, нужно было показать Сенасу тот кусочек сыра, который Альгирдас положил в подготовленную для упыря мышеловку. Экзерсисы чародеев и святые дары все-таки изрядно его потрепали, не оставив от прежнего Паука даже тени. Так – полудохлое нечто. Он ослабел. Он вряд ли выдержит хоть сколько-нибудь серьезный бой. Его можно брать голыми руками. Надо только поймать.

И один из ящиков с землей, пропавший неожиданно для самого Сенаса, нужно будет захватить с собой. Альгирдас на месте упыря непременно предположил бы, что именно эту землю охотники не успели обезвредить. И из кожи вон вылез, чтобы проверить, так ли это в действительности.

А еще девочка Вильгельмина, связанная с Пауком узами крови. Она поможет Сенасу, конечно поможет, ведь она искренне и честно стремится поймать немертвую тварь, осквернившую ее тело и душу.

Паук будет убегать. Сенас – ловить. Ну а в землях Влада Третьего, в замке, из которого можно докричаться до Змея, охота закончится. И пусть Сенас не жалуется. Взялся ловить Паука – получи паутину. Упырь.

$$$Орнольф говорил, что некоторые самоуверенные дураки настолько много мнят о себе, что постоянно попадают в неприятности. И вытаскивать упомянутых дураков из этих неприятностей нет никакого смысла, потому что они, дураки, ничему не учатся и снова скребут себе на хребет.

Когда он это говорил, то даже лицо многозначительное не делал, потому что и так понятно было, о ком идет речь.

Весь долгий месяц, пока шла их с Сенасом затянувшаяся игра, Альгирдас с некоторым трепетом ожидал момента, когда слова рыжего снова станут справедливы. Но этот момент все никак не приходил.

Шестеро гнались за ним, как гончие по следу. Надо сказать, что и след Паук старался оставить ясный и четкий. Правда, не настолько, чтобы насторожить Сенаса. Упырь недооценивал врага. Альгирдас надеялся, что он, в свою очередь, здраво оценивает его возможности. И свои собственные.

Паук не был чародеем. Сенас им был, но не мог ворожить открыто.

Паук был ослаблен и не имел возможности восстановить силы. Сенас сил не терял, но ему хотя бы иногда нужна была пища.

Паук убегал и не всегда знал, где его преследователи. Сенас мог установить его местонахождение в любой момент, но боялся лишний раз прибегать к услугам Дамы.

Что ж, почти на равных.

Почти, потому что на стороне Альгирдаса были охотники и паутина. Именно он был Пауком, а Сенас, тот просто научился плести самые простенькие узоры.

Хотя, возможно, во время двух недавних встреч он лишь притворялся неумехой. Но зачем бы? И в первом и во втором случае умей он управляться с паутиной как Альгирдас, их встречи могли закончиться для Паука плачевно.

Всю дорогу до замка в Карпатах Альгирдаса сопровождали рабы, и множество духов толклось вокруг, любопытствуя, напрашиваясь в помощники, иногда злорадствуя. Врагов-то хватало. И почему бы им было не злорадствовать, если Паук изображал испуганную жертву, опасаясь лишний раз показаться на свет, а по пятам за ним гнался самый древний из его недругов? Правда, Сенаса духи тоже недолюбливали. Заточенный когда-то в плоть, он стал среди них парией. Но в целом они были не против, если пария отгрызет голову гордецу Гвинн Брэйрэ. На результаты охоты делали ставки. И Альгирдаса несказанно радовало, что пари заключались лишь по поводу: поймает или не поймает Сенас Паука. О том, чтобы Паук поймал Сенаса, не шло и речи.

И все же момент, когда слова Орнольфа оказались справедливы, настал. Да, он как всегда не ошибся, наставник Касур. Некоторые самоуверенные дураки настолько много мнят о себе… Слишком много для того, чтобы вытаскивать их из неприятностей.

Сенас добрался до замка раньше, чем прибыл туда Паук. Единый в четырех лицах, он успел первым. И перекрыл все входы в замок.

День клонился к вечеру. Дул сильный ветер с севера. Рабы, изо всех сил изображавшие крайнюю спешку, подгоняли повозку с растреклятым ящиком. Альгирдас, отведя глаза возможным наблюдателям, кутался в меха. Сидя рядом с кучером, он терпел немилосердную тряску, уткнувшись носом в воротник. Сегодня он мерз. Это случалось и раньше, – даже такие твари как Паук могут иногда чувствовать холод. Ему хотелось крови. Крови Орнольфа, но если не ее, то хотя бы крови какого-нибудь жреца. Священника. А в округе, конечно же, не было ни единого храма. И до монастыря он сможет добраться только тогда, когда покончит с Сенасом.

Кстати, тот что, совсем спятил, подобравшись так близко? Хочет столкнуться с Пауком на закате?

Эй, Паук, дружище, а ты сам не боишься столкнуться на закате со смертными?

Холод становился невыносимым. Хоть бы снег пошел, право слово! Ну почему он не чародей?! Сейчас вызвал бы снежную бурю и как-нибудь переждал закат, а уж ночью нашел способ пробраться в замок.

Но амсэйр, высокие духи погоды, придерживали своих подданных, не решаясь без дозволения Змея ни помогать Пауку, ни мешать ему. И ветер сдул к югу остатки туч. Алое солнце – пронзительное и яркое, очень красивое солнце – повисло на синем небе.

Вечер…

Альгирдас раскинул паутину, разыскивая своих преследователей. Ага, вот они все. Дама и Ученый на утесе впереди, у самых стен замка. С юга приближаются Пастух и Лекарь. А с севера торопятся Жених с Адвокатом. Ну и компания – для этих диких земель слишком большая честь принимать сразу столько титулованных и образованных персон.

– Стой! – крикнули сразу с двух сторон.

Солнце такое алое, такое великолепное солнце. Горячее, как кровь.

Паук… уймись! Не надо. Не…

Альгирдас приказал рабам остановить лошадей.

Он старался не вмешиваться. Все его силы уходили на то, чтобы не вмешиваться, оставаться невидимым. Не убивать. Самому. Пусть все сделают рабы. Убить четверых. Одного за другим. Пока не останется один. Последний. Сенас!

Я люблю такие игры,

Где надменны все и злы.

Чтоб врагами были тигры

И орлы!

Адвокат и Пастух пробивались сквозь его рабов, сверкали лезвия ножей, и, вцепившись руками в плечи, заставляя себя оставаться на месте, Альгирдас старался не засмеяться. Такие смелые, такие смертные. Кто первый, дети? Кто умрет первым?

Чтобы пел надменный голос:

«Гибель здесь, а там тюрьма!»

Чтобы ночь со мной боролась,

Ночь сама!

Адвокат стащил с повозки ящик с землей. О боги, кто мог подумать, что в этом теле столько сил и упорства?

Я несусь, – за мною пасти,

Я смеюсь, – в руках аркан…

Чтобы рвал меня на части

Ураган!

Голос где-то за гранью понимания, за границей жажды, безумного голода и неукротимой злости, тихий голос умолял, просил набросить на смертных паутину, остановить их, удержать, не позволять им совершить самоубийство. И Альгирдас почти послушался этого шепота, когда кровь, наконец, пролилась.

Снаружи еще происходило что-то… Адвокат сдирал крышку с ящика. Пастух выламывал ее со своей стороны. А из-под прижатого к боку локтя американца сочилось алым, набухало, пропитывая одежду, пахло сладко, страшно, головокружительно. Чужое солнце. Чужая жизнь. Чужая кровь. Которую нужно отнять.

Он же все равно умрет!

Чтобы все враги – герои!

Чтоб войной кончался пир!

Чтобы в мире было двое:

Я и мир! [23]23
  автор – Марина Цветаева


[Закрыть]

И, не в силах справиться с голодом, Паук сбросил личину, представ перед людьми и нелюдями в облике кошмарной, разъяренной, изголодавшейся твари. Паутина сдавила Пастуха, вытягивая из него жизнь. И – есть, есть в мире справедливость, даже для Паука! – Сенас, пискнув, метнулся из умирающего тела. Он боялся показаться. До последнего оставался внутри. Знал, что когда все кончится, сумеет исцелить и исцелиться…

Не знал только, что такое Паук!

За тысячу лет так и не понял, что же такое Паук Гвинн Брэйрэ.

Сдавленный паутиной, Сенас бился, невидимый для всех, кроме Альгирдаса. На что он надеялся? Вырваться? Паук заточил его когда-то в плоть. И освободил сейчас не для того, чтобы отпустить.

Нож Адвоката полоснул по горлу.

Лезвие Пастуха пронзило сердце.

И, как пойманную арканом лошадь, испуганную, неистово стремящуюся освободиться, Альгирдас, умирая, захлебываясь кровью, потянул к себе Сенаса.

К себе… в себя.

Разве ты не мечтал об этом, проклятый упырь?! Разве не хотел, так же как все, как любой, кто живет или существует в этом мире, заполучить Паука Гвинн Брэйрэ?! Ну, так вот он! Весь твой! Бери!

Альгирдас был счастлив, когда дух его покидал тело. Был счастлив… почти. Он не нашел сына. Но и умирать пока не собирался. Он сумел удержаться от убийства смертных. Справился с собой и со зверем в себе. Ему предстояла не самая приятная вечность, но по крайней мере, он знал, что не испытает мук совести.

Сенасу же предстояло провести свою вечность в земле, в запахе гниющей крови, в полной и ужасающей неподвижности. А предвкушение мучений, которые испытает враг – это достаточный повод для счастья.