Текст книги "Миссия (СИ)"

Автор книги: Наталья Рыжкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

 Посланники вошли в Высокую Порту без торжественных церемоний. К великому визирю их допустили частным образом, да ведь и дело ко второму человеку в Османской империи было отнюдь не политическое.

 Подьячий Посольского Приказа Никита Алексеев оделся подобающе пышно и теперь жарился под летним константинопольским солнцем, с завистью поглядывая на своего товарища Ивана Лисицу. Тот – посланец украинского гетмана – выбрал более легкий наряд. А сам Лисица довольно жмурился и подставлял лицо ярким лучам, делая вид, что не замечает не самых почтительных поклонов челяди.

 Проходя мимо бесчисленных фонтанов и цветников по аллеям дворца Баб-ы Али, посланники старались не выглядеть пораженными, а впрочем, Никиту Алексеева роскошью удивить было трудно: где он только ни побывал за двадцать лет службы! И все же дворец Сулейман-паши превзошел все ожидания.

 – Ишь, ты, будто в рай попал! – прошептал Иван Лисица. – Как же падишах тогда живет?

 – Думаю, и падишах не худо живет – ответил Алексеев, высматривая, когда же их встретит человек, близкий к самому визирю.

 Таковой нашелся только за третьими воротами, когда посланники прошли мимо канцелярий, архива и приблизились к покоям визиря. Ранг встречающего легко было определить по чалме и дорогому наряду. Алексеев остановился перед ним и наклонил голову в знак почтения.

 – Эфенди кетхюда, соблаговолит ли Сулейман-паша принять нас?

 Чиновник не смог скрыть удивления, когда посланник русских царей заговорил с ним по-турецки, однако тут же преисполнился прежнего высокомерия: послы к великому визирю без свиты и даже без толмача!

 Потому в ответ он всего лишь наклонил голову определенно не ниже, чем подьячий:

 – Прошу за мной, – и повел их вглубь покоев.

 – Смотри-ка, даже руки из рукавов не вынул, в грош нас не ставит, – тихонько сказал Иван Лисица Алексееву.

 Тот кивнул и усмехнулся: сколько же повидал он таких вот 'кетхюда' – помощников при тех, кто действительно вершит судьбы!

 Перед мраморным павильоном провожатый вдруг перешел на мелкие шажки и склонил голову ниже. Когда же они спустились со ступенек в небольшой закрытый сад, как из-под земли выросла крупная фигура в кипе цветной одежды и согнулась в поклоне. Но чиновник прошипел сквозь зубы:

 – Прочь с дороги! Я веду гостей к визирю!

 – О, господин, но меня послала к вам госпожа Нурай, говорит, вы ее звали, – не обращая внимания на посторонних, визгливо прокричал подошедший.

 Кетхюда оглянулся на посланников: пусть и невеликого полета птицы, но все же визирь согласился их принять! Не стоит им видеть какие-то домашние неурядицы во дворце, и чиновник снизошел до объяснений.

 – Прошу прощения за этого недостойного, он евнух, так что позволяет себе... Он не подумал...

 Никита Алексеев понимающе кивнул, а Иван Лисица, не смущаясь, усмехнулся и принялся разглядывать отступившего в сторону евнуха.

 Кетхюда провел гостей в центр двора, где среди роз и чудных кустов был накрыт небольшой столик. Вокруг на ковре раскиданы подушки, а с краю скромно стояли два стула, судя по всему, итальянской работы. Несколько слуг, готовых выполнить любой приказ, стояли возле колоннады, окружавшей двор.

 – Прошу вас подождать, мой господин сейчас придет. Отдохните с дороги, освежитесь, – кетхюда кивнул на столик с блестящими кувшинами и высокими кубками из цветного стекла.

 Посланники переглянулись: приглашения к великому визирю ждали долго, сначала в Адрианополе, а затем в Константинополе, где бывали у знатных османов, так что кое-какие хитрости им были ведомы. Пока кетхюда не ушел, они важно, нарочито красуясь, сели не на ковер, а на стулья. Чиновник губы поджал, и хотя рук из рукавов не вынул, но поклонился уже значительно ниже и отходил, не поворотясь спиною.

 – Так-то, нас на мякине не проведешь! – засмеялся Лисица, – Ох, сдается мне, провожатый наш изрядно занят.

 В самом деле, оставив гостей среди роз, кетхюда поспешил прочь, за ним чуть позади засеменил евнух. Видно было, как у колонн мелькнула женская фигура. И как помощник Сулейман-паши заговорил с женщиной, оставшиеся за столом посланники тоже заметили. Говорили горячо, кетхюда даже позволил себе схватить собеседницу за руки. Та сперва отшатнулась, но тут же подчинилась, а неожиданно невозмутимый евнух лишь наблюдал за парочкой, прислонившись к одной из колонн.

 – Свиданье с зазнобой? – хмыкнул Лисица, – я думал, этакого в дому у турок и быть не может.

 – Так тут и не дом, – возразил Никита, – дворец великого визиря – дело другое. Тут тебе и палаты да еще и приказная изба с боярской думой и с земским собором ко всему. Почитай, здесь все государственные дела и делаются.

 Посланники, хоть и утомленные жарой, яств и напитков не касались. Ожидание визиря затягивалось, кетхюда и незнакомка вскоре расстались. Лишь слуги, не шелохнувшись, стояли вокруг посланников.

 Вдруг из-за колонн выступила целая процессия. Возглавлял ее не старый еще человек. Это был сам Сулейман-паша, прозванный в империи 'Сары'. Он быстрым шагом подошел к гостям.

 Посланники долго репетировали приветствие, но великий визирь смешал им все карты. Московиты успели лишь встать и поклониться. Визирь же заговорил весьма дружественно и к тому же по-гречески, выказывая особое расположение.

 – О, я надеюсь, ожидание вас не утомило? У меня, как видите, большой дом, а в нем у хозяина всегда много дел. И не все дела, к сожалению, можно назвать приятными. – Сулейман-паша опустился на подушки, пригласив садиться и своих гостей. Не чинясь, русские последовали примеру великого визиря.

 Каким-то незримым движением визирь отпустил слуг, только давешний кетхюда стал позади своего господина.

 – Рад принять у себя в доме верных слуг великих царей московских, – выдержав паузу, продолжил Сулейман-паша. – Думаю, будь ваше посольство в столице нашей империи постоянным, от того много бы выиграли государи наши. Падишах не желает войны между державами нашими, и в том, как и во всем прочем, я согласен с султаном суши и императором морей, халифом мусульман, имамом века, слугой Двух Священных Мечетей и защитником веры.

 Никита Алексеев и Иван Лисица почтительно склонили головы.

 – Но не каждый в блистательной Порте думает так, – продолжил визирь. – Есть такие, что противятся воле султана. Не секрет, что сейчас я готовлю новый поход, и вы меня едва застали: в Буде зреет мятеж, Габсбурги осмелели... А московские цари нам не враги. – Сулейман-паша помолчал, поглаживая светлую бороду, раздумывая, стоит ли продолжать. – Вот только сейчас разоблачили австрийского шпиона. У меня во дворце! Что там во дворце, шпион оказался родичем моей драгоценной супруги! Подлый шакал! Я доверял ему! Но хуже того: этот негодяй признался, что он не один, есть другие, даже более опасные. В обмен на свою жалкую жизнь он обещал их выдать. – Казалось визирь сейчас взорвется от гнева, однако Сулейман-паша вздохнул и доверительно наклонился к гостям.

 – Хотелось бы, чтобы вам прием в моем доме не показался холодным. Мне пришлось послать к вам своего доверенного человека, – визирь чуть склонил голову набок, указывая на помощника, – и у него сорвалась свадьба.

 – Вот как! – Никита поднял бровь, а Иван сочувственно покачал головой.

 – Пришло время наградить верного человека, – пояснил визирь. – Я отдал ему в жены наложницу из своего гарема. Она добра, послушна и верно служила мне, но... Не привлекла меня. Вот я и отпускаю ее с хорошим приданым. Теперь будет верной женой своему мужу.

 – У доброго господина – верные слуги, – вежливо отозвался Никита. Он бы охотно перешел к делам более важным, но не посмел пренебречь расположением великого визиря. Рассказ о своей частной жизни столь значительного лица – весьма редкий случай.

 Между тем Сулейман-паша продолжил:

 – Ведь я человек простой, мне пришлось пробиваться долго. Не случись три года назад королю Яну нанести империи такое поражение, мне – босняку не подняться бы никогда. Но правда, и женитьба помогла: тесть мой очень важный человек – поддержал меня в свое время. А более всего ко мне милостив Аллах, только его волей супруга моя несказанно прекрасна! И до сего дня складывалось все чудесным образом, а тут этот шпион!

 Сулейман-паша поморщился то ли от упоминания о своих неприятностях, то ли от вида давешнего евнуха – его рыхлая согнувшаяся фигура выросла чуть позади небольшого фонтана.

 – Ох, в следующий раз приму вас в беседке для послов, там домашним появляться не дозволяется, – вздохнул визирь и громко спросил:

 – Чего тебе, несчастный? Зачем беспокоишь меня – говори!

 Говорили визирь и евнух по-турецки, но Иван Лисица уже немного поднаторел в местном наречии, а Никита Алексеев и вовсе владел им свободно.

 – Мой господин, прости меня недостойного, но госпожа Тангюль хочет проведать родственника. Ее доброе сердце разрывается от горя, и она желает облегчить страдания несчастного, отнеся ему кувшин шербета, – визгливый голос евнуха разносился по всему саду.

 Сулейман-паша оглянулся на верного помощника. Тот нахмурился и придал себе важный вид.

 – Негодяй не заслуживает даже обглоданной собачьей кости, не то что угощения со стола самого господина! Но госпожа Тангюль... – кетхюда опустил глаза и почтительно сложил ладони.

 Сулейман-паша повернулся к евнуху:

 – Хорошо, но пусть идут только она и Нурай, и ты с ними. Никому не говори об этом, понятно? – голос визиря приобрел каменную твердость. 'Ей-ей, слову этого человека можно верить, если только...' – додумать до конца у Никиты не вышло.

 – Но, господин... – теперь голос евнуха звучал еще пронзительнее. – Я не могу...

 -Что-о-о? – Сулейман-паша чуть привстал с ковра. – Я терплю тебя только потому, что ты прибыл из дома моего дорогого тестя. Не смей мне перечить!

 Евнух еще ниже согнулся и, дрожа, попятился назад. Никита Алексеев, сидевший по левую руку визиря – ближе к небольшой аллее за фонтаном – заметил, что евнух суетливо поправляет тюрбан пухлой рукой.

 Наконец, после ухода евнуха визирь обратился к делу Посольского Приказа, слушая русских послов. Кетхюда, стоя позади, ловил каждое слово, чтобы потом не ошибиться в бумагах. Иван Лисица передал мнение гетмана, и дело двигалось, судя по удовлетворенному лицу Сулеймана-паши, к благополучному для посланников исходу. Но тут их беседа прервалась отчаянным криком:

 – Господин, заключенный умер! Наша вина – не доглядели! – на колени перед визирем упал стражник.

 Сулейман-паша тут же вскочил и, сжав кулаки, впился взглядом в тюремщика.

 – Не может быть! Как это случилось?

 Стражник трясся от ужаса и молчал, уткнувшись лицом в землю. Визирь прошипел:

 – С тобой позже разберусь. Веди! – И немедленно удалился, сопровождаемый кетхюдой, оставив посланников среди благоухания роз.

 – И что теперь делать? Уйти? – спросил недоумевающий Лисица.

 Подьячий подумал и покачал головой.

 – Мы не выразили визирю своего почтения... Конечно, при таких обстоятельствах...Но, полагаю, он пришлет кого-нибудь, чтобы нас проводили. – Потом, помолчав и оглянувшись по сторонам, добавил, – Ох и странные дела тут творятся.

 – В толк не возьму: великий визирь, а взял и поведал нам о шпионе! Видать, что-то у него на уме... – Лисица в посольских премудростях искушен не был, но за время путешествия с подьячим кое-что начал понимать.

 – На уме-то у него мир с нами, а еще он знает, что несколько лет назад моя миссия в Вене потерпела неудачу. Сейчас османы не в том положении, чтобы пренебрегать государями московскими. Вот визирь и дал нам понять, что 'враг моего врага – мой друг'.

 Хотел Лисица еще о чем-то спросить Никиту, но помешало возвращение визиря. Выглядел Сулейман-паша обеспокоенным, даже сбитым с толку. Слуги и знакомый кетхюда, испуганно теснились в сторонке.

 С гостями визирь вновь заговорил по-гречески и негромко, явно не от желания им польстить.

 – Не стану скрывать, случившееся весьма печально для меня. Смерть негодяя может сильно повредить моему положению, – визирь посмотрел на подьячего со значением – тот понимающе кивнул.– Я бы хотел обратиться к вам с просьбой, и коль скоро вы не откажете мне в ней, то и прочие наши дела разрешатся к обоюдному удовольствию.

 – Вы ведь говорите о пойманном шпионе? – на всякий случай уточнил Никита Алексеев.

 – Да, верно, – подтвердил догадку русского посла великий визирь.

 – Но... – Никита потер глаза, уставшие от яркого света. – Вы говорили, что пойманный был родственником вашей уважаемой супруги?

 – Так и есть! Но бросать в тюрьму я его не стал не поэтому. Имена прочих изменников... Глухонемые дильсизы служат только самому султану, а сведения о подлых предателях я не доверю никому, пока каждый из этих презренных шакалов не будет пойман. Шпиона я приказал запереть здесь, во дворце, страже запретил пускать к нему кого бы то ни было... Кроме... Да, кроме моей жены. И что теперь я скажу тестю? Ведь евнух, иблис бы его побрал, наверняка, доносит ему о каждом моем шаге.

 – А со шпионом-то что случилось? – вмешался в разговор Лисица.

 – Наверное, отравлен. Если желаете, посмотрите сами, стража проводит вас. А я подожду здесь, – визирь устало опустился на подушки и жадно приник к поднесенному слугой кубку.

 Следуя за стражниками по переходам дворца, Иван Лисица принялся расспрашивать своего опытного товарища.

 – Неужто, визирь подозревает собственную жену? Я так разумею, открыто об этом он нам сказать не может, но... К тому же мне и вовсе странно, что он настолько нам доверяет. Мы же для него гяуры, разве не так?

 – Ваня, мы не просто гяуры, нас вроде и нет здесь. Дело наше касаемо только православной церкви, и для османов оно ровным счетом ничего не значит. А то, что Сулейман-паша хочет мира между державами нашими, по крайней мере, пока у Османов на границах спокойствия нет, так о том деле не каждому знать надобно.

 – Это понятно, – невесело усмехнулся Лисица.

 – Великому визирю сейчас ох как не просто, – продолжил подьячий, – смерть шпиона, который еще и родственник тестя – важного в империи человека, заставляет Сулейман-пашу быть очень осторожным. Он не может доверять никому во дворце, потому что у каждого его слуги, даже самого преданного, могут быть свои интересы. А наши интересы – вот они, все в посольской грамоте прописаны. Но насчет супруги визиря ты прав, даже тень подозрения, павшего на нее, может стоить Сулейману-паше положения и даже жизни.

 Наконец стражники привели их к дверям, за которыми в заточении сидел узник. Иван Лисица сморщил нос и бросил:

 – Фу-у-у, чуть в сторону от покоев, так везде грязь да срам!

 В комнате, ничуть не похожей на тюрьму, было довольно уютно, небольшое окошко выходило не на хозяйственный двор, а неприятные запахи не беспокоили. Мертвец лежал возле окна, рядом с ним – железный стакан, а напротив, на столике, красовался кувшин на подносе. Никакой снеди или другого питья в покое не было.

 Никита осмотрел мертвого, потом принюхался к кувшину с еще прохладным шербетом.

 – Хм, с мятой и лимоном, мы такой же пили с визирем. И похоже, больше никого убить не хотели. Если яд был в кувшине...

 Подьячий поманил рукой стражника. По-турецки скороговоркой что-то объяснил – Лисица, не столь изрядно знавший язык лишь с пятого на десятое понял своего товарища. Затем Никита Алексеев со строгостью в голосе, будто имел на то право, допросил начальника стражи.

 Тот, потея и трепеща, клятвенно заверил, что к узнику приходили только сама жена визиря с другой женщиной, несшей поднос с шербетом, а их сопровождал евнух. Стражники отперли дверь, после этого из уважения к госпоже отошли немного поодаль, отвернувшись в другую сторону. Госпожа пробыла у несчастного не более пяти минут, потом все трое ушли.

 Через какое-то время, наверно, и получаса не прошло после ухода госпожи, стражник заглянул, увидел, что узник корчится возле окна на полу. Прибежал начальник стражи, но несчастный уже не мог говорить и вскоре задохнулся.

 Когда начальник стражи завершил рассказ, прибежал его подчиненный и сообщил, что выполнил распоряжение подьячего, которого в его пышных одеждах принял за важного вельможу. Крыса, напоенная шербетом, умерла, цепенея, пока не задохнулась. Все произошло довольно быстро.

 – И что будем делать? – спросил Иван. – Выходит, что яд шпиону принесла супруга визиря?

 – Это первое, что подумает каждый. Как-то слишком явно и слишком просто.

 – А не может это быть... Не знаю, затеей самого визиря? В чем тогда его умысел?

 – Ты хочешь сказать, что визирь был заинтересован в смерти пленника. В такой смерти, с которой не свяжут его самого?

 – Я сужу по-простому – как вижу. – Лисица пожал плечами.

 Подьячий задумался.

 – Что же, и так может быть, но тогда надо бы нам испытать великого визиря.

 Посланники вернулись к визирю и поведали ему короткую повесть об отравленном шербете. Сулейман-паша нахмурился и спросил гостей об их намерениях. Но то, что услышал, повергло его одновременно и в ужас, и в негодование.

 – Как? Вы хотите говорить с моей супругой?! В моем доме! Неслыханная дерзость!

 – Господин, мы, недостойные видеть даже край одежд вашей супруги, хотели бы услышать лишь ее слова. Кроме того, пусть евнух и та женщина, что несла поднос, тоже будут рядом, чтобы мы могли узнать от них то, что укрылось от глаз вашей супруги. Никто, кроме вошедших к предателю не мог отравить шербет.

 – Отравить...– вдруг сменив ярость на безразличие, бесцветным голосом повторил визирь.

 – Да, господин, – кивнул Никита Алексеев, – по всей видимости, в кувшин влили сок цикуты.

 Сулейман-паша помолчал, а потом вздохнул.

 – Хорошо. Но говорить с супругой будешь ты, – визирь окинул взглядом подьячего, выглядевшего старше своих лет.

 – Позвольте моему товарищу за ширмой вести записи, чтобы сказанные слова не пропали даром.

 Великий визирь лишь кивнул и прикрыл глаза.

 Гостей провели через сад в беседку, украшенную пестрой мозаикой. За китайской ширмой был приготовлен столик и все необходимое для письма. Лисица нырнул туда, а Никита присел на низкую скамью. Послышалось шуршание платьев, и в сопровождении евнуха вошли две женщины, закутанные с ног до головы. Лицо евнуха выражало нескрываемое презрение ко всему происходящему. Та, что была одета заметно богаче, изящно опустилась на подушки напротив подьячего, вторая – по одежде та, что встречалась в саду с кетхюдой – стала позади супруги визиря.

 Никита говорил по-турецки медленно, чтобы Иван успевал писать на родном языке. Он цветисто извинился перед госпожой и, сославшись на визиря, попросил позволить задать несколько вопросов о недавнем событии. Та согласно кивнула и чарующим голосом ответила, что выполнит пожелание супруга беспрекословно.

 Сперва она отвечала легко и без малейшего беспокойства. Да, она послала служанку на кухню за кувшином шербета, та передала его госпоже Нурай (стоящая позади женщина наклонила голову, подтверждая эти слова). Нет, посланная на кухню служанка ничего не знала о находящемся под стражей родственнике своей госпожи. Нет, кувшин не оставался без присмотра ни на секунду и его принесли тогда, когда евнух получил от визиря разрешение посетить узника. Но по какой-то причине следующий вопрос смутил супругу визиря.

 – Скажите, госпожа, а кто входил в покои пленника? Втроем или вы одна?

 Женщина пошевелилась, удобнее устраиваясь среди подушек, и с ее ножки упала туфелька. Остроносая, без задника, она как-то неловко притулилась на ковре, а Никита Алексеев не мог отвести глаз от маленькой ступни, понимая, что это выглядит оскорбительно. Но нежная ножка выглядела так беззащитно! Супруга визиря почти незаметным движением набросила подол и оглянулась на евнуха, и тот возмущенно закатил глаза. Подьячий примирительно покачал головой и чуть добавил твердости в голос.

 – Прошу меня простить, но это важно! Ведь яд каким-то образом попал в кувшин, значит, злоумышленник должен был носить его с собой. А ваш евнух, насколько я помню, что-то прятал в своем тюрбане, когда господин разрешил ему отвести вас к родственнику. Поэтому я должен знать, кто заходил к арестанту.

 Супруга визиря не успела ответить, как евнух заверещал:

 – Конечно, мы все! Я не мог позволить госпоже и Нурай-хатун остаться наедине с мужчиной! И я ничего не прятал в тюрбане, а поправлял его!

 Никита спокойно наблюдал за брызжущим слюной евнухом, а потом опять негромко спросил:

 – Так значит, вы находились внутри, пока госпожа разговаривала со своим родственником?

 – Что? Я не понимаю, что вы говорите, вы, верно, плохо знаете язык и мелете невесть что!

 Подьячий повторил вопрос громче, евнух замялся лишь на секунду и прошипел:

 – Я не оставлял госпожу ни на секунду!.. И ничего не прятал в тюрбане.

 Госпожа Тангюль подалась вперед и очень тихо проговорила:

 – Простите его, господин. Он долго служил в доме моего отца, стал стареть, слышит плохо. Но он верный человек, и я не хочу, чтобы у него были неприятности. Он не мог никого отравить.

 – Но он знал о пойманном... об узнике и причине, по которой ваш родственник оказался под замком?

 – Да, конечно, как только супруг мне рассказал, евнух тоже обо всем узнал.

 Никита попросил женщин подождать и удалился за ширму к Лисице.

 – Что думаешь, Ваня?

 – Что же, выходит, этот жирный боров только и мог подлить яд? Тогда убить шпиона ему приказал отец госпожи Тангюль.

 – Да, для такого дела тесть визиря скорее бы использовал верного слугу и не стал обращаться к дочери. И значит, отец госпожи Тангюль тоже предатель? Опасаясь разоблачения...

 – Так-то оно так, а вот ежели с другой стороны, то тестю и зятю было бы проще сговориться и не убивать несчастного, который к тому же еще и родственник. Если предатель – отец госпожи, то, разоблачив его, визирь и сам подвергнется нешуточной опасности. Его враги убедили бы падишаха, что нет дыма без огня. Визирь мог сколь угодно возмущаться предательством тестя, но прикрыл бы его, разве нет?

 – Твоя правда, – подьячий потер подбородок, – но тогда зачем евнуху травить пойманного шпиона?

 – А может он сам... Сам решил помочь хозяину? Ты говоришь, он что-то в тюрбане прятал? А если он вылил яд в кувшин, то склянку куда дел? Во дворце за всеми и за каждым шагом не по одной паре глаз следит. А вдруг у него в чалме до сих пор...

 – А давай посмотрим, – подмигнул Ивану товарищ и шагнул из-за ширмы.

 – Что? Да где это видано, чтобы ничтожные гуяры приказывали правоверным! Снять тюрбан перед неверным сыном шакала и ослицы?! Да обрушатся на...

 Никита лишь вздохнул и сказал, что говорит он в эту минуту от имени и по воле Сулейма-паши.

 – Вы могли вылить яд в кувшин, раз были в покоях родственника госпожи Тангюль. Позвольте же осмотреть вашу чалму и одежду, – проговорил подьячий, расправив плечи и надвигаясь на евнуха. – Если я не найду ничего подозрительного...

 Несчастный евнух забился в угол и трясся, размахивая руками. Никите было его жаль, но дело есть дело. И вдруг его внимание привлекла госпожа Тангюль: из-под покрывала показалась тонкая белая рука, и она заговорила умоляюще:

 – О, господин, прошу вас, не надо! Евнух так предан моей семье, что умрет ради меня! А ведь он себя оболгал, и госпожа Нурай тому свидетель!

 – Это правда, – почти прошептала вторая женщина, – но тогда виноваты будем мы обе, и наш господин очень огорчится.

 Ручка поманила подьячего, и он послушно наклонился ниже, вдыхая сладкий, зовущий аромат.

 – Евнуха не было с нами у моего родственника, он остался возле двери. Понимаете... Он уже стар и теперь страдает... У него случается непроизвольное... Мочеиспускание. И он старается это скрыть, чтобы его не прогнали со службы. Он носит с собой в чалме трубочку, чтобы через нее... Но не всегда успевает ею воспользоваться. Вот такое и случилось с ним, пока мы несли шербет. И евнух остался возле двери, дабы не позориться перед прочими.

 – Да, мой друг заметил, что возле входа пахнет не самым приятным образом, а вот внутри запаха не было.

 – Я заверяю вас, что ничего в кувшин евнух не выливал, он вообще к нему не подходил. Ведь евнухи очень обидчивы и считают, что носить посуду вне гарема для них унизительно, для того есть слуги. И я не понимаю, как яд попал в кувшин.

 Никита покосился на госпожу Нурай и наклонился к супруге визиря еще ниже.

 – А наложница вашего супруга? Она знала о пленнике?

 – О, какое ей дело до того, ведь все ее мысли занимала свадьба с приближенным моего господина. Она разбирала мои подарки, все время говорила о своем скором счастье. И очень огорчилась, когда узнала, что свадьба откладывается. Сначала она испугалась, что ее супруг передумал, не хочет ее, но потом ей передали от него записку, и Нурай успокоилась... Кажется. Хотя все равно целый день она сама не своя. Но все же подумала о том, чтобы помочь моему бедному родичу. Ах, мы всего лишь слабые существа, каждую минуту должны служить своему супругу. Надеюсь, к Нурай ее муж будет столь же добр, как мой господин!

 Подьячий выпрямился и подошел к Нурай, скромно опустившей голову. В отличие от своей госпожи она не позволила чужеземцу узреть ни частицы своей кожи.

 – Госпожа, не вас ли мы сегодня видели мельком в саду с кетхюдой визиря? Нам очень жаль, что обстоятельства помешали вашей свадьбе.

 – О, благодарю вас, но мой нареченный все объяснил и утешил меня. Только прошу вас, не говорите великому визирю, что мы встречались, да еще на глазах гостей! Это нехорошо, но со мной был евнух, и мы не делали ничего плохого – поговорили минутку. Умоляю, не выдавайте нас! – Женщина всхлипнула, и подьячий почувствовал, что под покрывалом она дрожит.

 Никита оглянулся, остановился взглядом на стражниках у входа в беседку – нет, никто не покинет это место, пока разговор не будет закончен. Подьячий поманил евнуха за собой и снова шагнул за ширму, евнух, беспокойно оглядываясь, последовал за ним.

 – Вот, Ваня, у тебя глаз зоркий, скажи-ка, когда ты говорил о свидании с зазнобой, евнух наш что делал?

 – А ничего, стоял неподалеку, но свиданию не препятствовал, – медленно по-турецки ответил Лисица, чтобы евнух его понял. Тот немедленно воспрял и вновь возмутился.

 – А зачем им мешать, не их вина, что свадьба отложилась, а так все уже устроено, они, почитай, супруги. Могли поддержать друг друга. И я рядом стоял.

 – Так он же глух как пень! – повернувшись к товарищу негромко произнес Никита.

 – А? Что? Смеетесь надо мной! Думаете, вам все сойдет с рук!

 А подьячий посмотрел на Ивана:

 – Смекаешь? Этот несчастный не слышал, о чем разговор был, и думал, что голубки воркуют. А господин кетхюда вполне мог передать нареченной супруге яд. И как бы она посмела отказаться, когда с мужем ее ждет жизнь хозяйки богатого дома?

 – Хочешь сказать, что госпожа Нурай согласилась пойти против великого визиря? – удивился Иван.

 – Она могла поверить, что никому от этого хуже не будет, вряд ли кетхюда сообщил ей, что пленник может назвать его имя как предателя. Возможно, убедил ее, что смерть шпиона поможет и отцу госпожи Тангюль, и самому визирю. Вряд ли госпожа Нурай разобралась во всех шпионских тонкостях, вряд ли понимала, какими сведениями владеет родственник ее хозяйки. А яд вылила, вероятно, пока госпожа Тангюль разговаривала с родичем – евнух-то снаружи остался, так что не видел их.

 – Но несчастный олух готов был сам в петлю влезть, лишь бы не узнали о его... Хвори, – хмыкнул Лисица. – А еще вот что скажу тебе: кетхюда этот ведь руки так не достал из рукавов, пока с нами был, а когда визирь пришел, уже ладошки сложил перед собой подобострастно.

 – Да, похоже на то, что склянка с ядом была у него, а потом он передал ее госпоже Нурай и объяснил, что делать. То, что ты принял за свидание, было приказом отравить пленника. Они шептались, а евнух не расслышал ни словечка. Но и в этом ему признаваться не хочется.

 – Никита, а ведь жаль мне госпожу Нурай, – печально проговорил Лисица.

 Подьячий выпрямился и оттер платком лоб.

 – Ох, жара этакая, а сейчас еще жарче будут! Жаль-то оно жаль, а наше дело, Иван, Павлов сын, визирю рассказать, что узнали. А он пущай сам решает, кого казнить, а кого миловать.