Текст книги "Кошки-мышки"

Автор книги: Наталья Тимошенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Жуткое? – с тревогой переспросил Сатинов. – Вы же говорите: горстка пепла.

– Ну, не совсем горстка, – уклончиво ответил эксперт. – Сейчас сами все увидите. Такое сложно описать.

Лера поблагодарила за рассказ, а вот Сатинов побледнел. Будто до этого еще не верил в происходящее или считал его приключением, а тут внезапно осознал, во что вляпался. Лосев был почти уверен, что сейчас он заявит, что подождет в машине, но парнишка оказался крепким, ничего не сказал, только один раз с шага и сбился.

– А камеры у вас есть? – поинтересовался Лосев.

– Конкретно в том помещении нету, – покачал головой судмедэксперт. – Что там снимать? Холодильники одни, и те закрыты. Камеры в прозекторской стоят, это соседняя комната.

Жалко. Но кто ж знал, что однажды и в помещении с холодильниками произойдет нечто необычное? Пришлось попросить Николая Вадимовича выдать им хотя бы перчатки и предупредить коллег особо не топтаться по полу и лишнего не трогать. После кладбища Воронов и криминалисты собирались наведаться и в морг, не следует затаптывать следы, как это сделал Сатинов в доме ведьмочки.

Помещение, куда привел их Николай Вадимович, было небольшим, пустым и очень холодным. Вспыхнула под потолком яркая лампа, и все увидели открытую дверцу холодильника, из которого была вытащена каталка, накрытая простыней. Обычно под такими простынями угадываются очертания человеческого тела, но здесь сразу становилось понятно, что под белым покрывалом не человеческое тело, а нечто гораздо меньших размеров. И лишь при ближайшем осмотре Лосев заметил, что простыня прожжена в нескольких местах. Тут уж не только Сатинов, но и он притормозил. Подходить ближе расхотелось. Зато вперед шагнула Лера. Аккуратно отвернула простыню и явила миру страшное: вместо тела на каталке лежало нечто черное, обугленное, высохшее, напоминающее очертаниями человека, но больше похожее на страшную мумию. В отличие от того, что они увидели на кладбище, здесь руки были вытянуты вдоль тела, а не раскинуты в стороны, и, похоже, некоторые кости не сгорели до конца: в паре мест пепел казался чуть объемнее… Но здесь и горело тело, а там… А черт его знает, что сгорело на кладбище. Лосев решительно ничего не понимал. Но самым страшным был даже не этот обгоревший черный труп: жуткое зрелище производили оставшиеся нетронутыми глаза. Веки исчезли, череп наполовину разрушен, а вот глазные яблоки остались. Впервые за все время работы в полиции Лосеву захотелось напиться до беспамятства вечером, чтобы спать без кошмаров. А иначе эти глаза совершенно точно приснятся ему ночью!

Пока Лера изучала тело, точнее, то, что от него осталось, они с участковым близко не подходили. Хватало запаха и этих глаз, которые, казалось, следили за ними, в какую бы сторону они ни пошли. Вместо этого Лосев осторожно осмотрелся, но в помещении не было ничего интересного. Все холодильники закрыты, на некоторых висели бирки с краткой информацией о том, кто находится внутри, но большая часть оставалась пустой. Окон в помещении не было, а единственная дверь выходила в прозекторскую с камерами. Значит, если бы кто-то входил сюда, то на камеру попал бы. Правда, для этого ему пришлось бы пройти через кабинет, где работал в этот момент судмедэксперт, так, чтобы тот не заметил, а это уже маловероятно.

После того как Лера закончила с осмотром, все трое вывалились в морозную ночь, и Лосев наконец вдохнул полной грудью свежий воздух, но тут же полез в карман за сигаретами. Если уж напиться ему не светит, пока, по крайней мере, то закурить он может себе позволить. Лера тут же попросила сигарету, хотя курила крайне редко. Пожалуй, Лосев мог бы назвать всего пару таких случаев. Сатинов от сигареты брезгливо отказался. Ну и пусть себе ждет следователя и криминалистов так.

– Твои выводы? – спросил Лосев Леру, когда сигарета догорела почти до середины и он смог наконец говорить.

– Черт его знает, – выдохнула та. – Невозможно так сжечь тело вне стен крематория. Даже если пробрался туда кто-то и умышленно поджег, то не сгорело бы оно до такой степени. Там же почти ничего не осталось! Фрагменты нескольких костей да глазные яблоки. Тем более тело сгорело, а простыня, которой он было накрыто, нет!

Голос всегда хладнокровной Леры дрогнул, и она поспешно затянулась, пытаясь скрыть за сигаретой волнение.

– Тогда как такое возможно? – поежился Саша.

Лера выпустила в воздух сизую струйку, посмотрела сначала на одного, потом на другого и наконец спросила:

– Про самовозгорание человека слышали когда-нибудь?

Лосев, детство которого пришлось на девяностые с их расцветом интереса ко всякого рода паранормальщине и популярности таких сериалов как «Секретные материалы», про самовозгорание хоть что-то слышал, а вот молоденький Саша, который в конце девяностых только родился, округлил глаза и непонимающе нахмурился:

– Про что?

– Самовозгорание человека, – повторила Лера. – На самом деле, эта теория не находит серьезного научного подтверждения, – вздохнула она. – Многие даже отрицают сами случаи самовозгорания, считая их не более чем мистификацией.

– Но у нас-то не мистификация, – осторожно заметил Лосев.

– Если все же принять за правду, что такие случаи бывают, то вот что известно на данный момент: чаще всего самовозгоранию подвержены люди со склонностью к алкоголизму. Обычно сгорает все тело, но иногда что-то остается: кисть, стопа, часть черепа. Вроде как у нас. Правда, никогда не слышала, чтобы оставались глазные яблоки. Окружающая обстановка чаще всего не страдает. Бывает, даже одежда остается.

– Как такое возможно? – удивился Сатинов.

Лера развела руками.

– Есть несколько теорий. Самая известная, хотя тоже объясняющая далеко не все, – так называемый эффект «человеческой свечи». Человеческий жир при определенных условиях плавится, и плавится медленно. Таким образом сгорают все внутренние органы, а одежда, если она произведена из малогорючих материалов, остается. Не страдает и обстановка, поскольку как такового пожара нет. Объясняет это и то, почему порой остаются конечности или череп – в них нет жира.

– А что, всегда сгорают толстые? – удивился Сатинов. – Я думал, бомжи голодают.

– В том-то и проблема, что самовозгоранию подвержены не только люди с лишним весом, поэтому теория и не общепризнана. Кроме того, чтобы жир начал плавиться, что-то должно его поджечь.

– А что может это сделать?

Лосев фыркнул. Участковый сейчас походил на ребенка, которому фокусник открывает секреты своего мастерства.

– На этот счет тоже есть разные теории, – пожала плечами Лера. Она, в отличие от Сатинова, говорила таким тоном, будто объясняла самое популярное в мире явление. – Одни говорят про статическое электричество, которое накапливает тело. Дескать, когда разница потенциалов становится слишком велика, происходит возгорание. Честно говоря, я не сильна в физике, могла что-то напутать, так что, если интересно, сам поищи информацию. Другие обвиняют во всем шаровые молнии. Но, на мой взгляд, объяснять одно неизученное явление другим неизученным явлением – не самая лучшая затея. Есть еще теория об «адском пламени», в котором и сгорают несчастные, но это уж точно не ко мне.

– Ты не веришь в ад? – хмыкнул Лосев.

– Я не верю в его пламя, – не осталась в долгу Лера.

Сатинов какое-то время молчал, внимательно глядя в темноту перед собой, а затем поинтересовался:

– Слушай, а откуда ты все это знаешь? Неужели в университете такому учат?

– Я просто люблю необычные смерти, – пожала плечами Лера. – Поэтому и стала не патологоанатомом, а судмедэкспертом. Но вообще это всего лишь полет моей фантазии. Может, Витя со своей лабораторией обнаружит здесь какое-нибудь горючее вещество, которое и объяснит произошедшее.

Лосев в подобное горючее вещество верил едва ли больше, чем в теорию самовозгорания, и по Лериному тону понимал, что она тоже. К тому же, кто-то должен был это горючее вещество пронести мимо эксперта… Но обсуждать дальше не осталось времени, поскольку по стене здания скользнул свет автомобильных фар и во двор въехали знакомые автомобили, с машиной следователя во главе.

Глава 5

Даша прилетела в три часа ночи. Пока получили багаж, пока добрались домой, пока выпили чаю, пока сестрица поделилась впечатлениями об отдыхе, наступило утро и ложиться спать стало уже некогда. Даша, конечно, пожелала хорошего дня, чмокнула в щеку и отправилась в свою комнату, а вот Никите пришлось принимать душ на несколько градусов прохладнее обычного и пить дополнительную чашку кофе, чтобы не уснуть уже на первой паре. Но к концу лекций сонливость наконец прошла, а потому, когда на дополнительное занятие пришла Яна Васильева, послать ее подальше и поехать домой спать Никите уже не хотелось. Тем более сам же ее и позвал.

Яна не сдала зачет. На самом деле любому другому студенту с тем багажом знаний, с которым она пришла, он бы зачет поставил, и ей собирался, уже даже руку над зачеткой занес, остановился в последний момент. Никита преподавал уже пять лет и давно научился отличать тех студентов, кому учиться лень и от кого требовать чего-то сверхъестественного не стоит, от тех, кому действительно интересно, кто приходит на лекции не поспать на заднем ряду, а получить знания и научиться применять их в жизни. И он видел, что тему Яна поняла плохо. На зачет хватит, конечно, но… Когда его рука зависла над зачеткой, Яна, очевидно, все поняла и сама спросила, когда прийти на пересдачу.

Когда Никита накануне рассказывал об этом Даше, объясняя, почему не сможет пойти с ней в кино после работы, та хохотала, что более двусмысленную ситуацию и представить сложно. И он, к собственному стыду, ни о чем таком не думавший раньше, прихода Яны ждал с опаской. Что, если она подумала так же, как и его сестрица? Яна ему нравилась. Не как девушка, романов со студентками Никита Андреевич Кремнев не заводил принципиально, а как человек и студентка. Она была любознательной, хваткой, целеустремленной, прямой как рельса, не лезла за словом в карман, но и в сарказме на окружающих не упражнялась. Мечтала стать следователем, что в некотором смысле их роднило, но у нее, в отличие от него, были все шансы добиться вершин в этом ремесле.

К счастью, Яна все поняла правильно и пришла пересдать зачет с помощью знаний, а не внешних данных и определенного досуга. Никакой чуть более открытой одежды, никаких намеков и взглядов. Никита незаметно выдохнул, в полной мере осознав, как напряжен был весь день. Он приготовил несколько методичек, которые хотел дать изучить Яне перед зачетом, а также кое-что объяснить по ним, чтобы она действительно разобралась в сложном для себя вопросе, а не просто заучила ради оценки, но его отвлекли: позвонил знакомый с просьбой встретиться. И не когда-нибудь, а прямо сейчас.

– Это быстро, – ныл он, – а я совсем рядом с твоим универом. Просто покажу кое-что, хочу услышать твое мнение.

И Никита не смог отказать, хоть и догадывался, что знакомый специально сначала приехал, а потом позвонил, не дав шанса отвертеться. Велев тому подходить, он выдал Яне конспекты, попросив пока изучить их самостоятельно.

С Алексеем Лосевым Никита познакомился еще в школьные годы, хоть тот и был на пять лет старше. Младший брат Алексея учился с Никитой в одном классе и был одним из тех, кто с ним вообще общался. Можно сказать, они дружили. Если только у школьного изгоя вообще могли быть друзья. Однако Никита теперь считал себя обязанным и Андрею, и всей его семье, а потому никогда не отказывал Леше Лосеву в помощи. А просил он не так уж и часто.

Леша пришел довольно быстро, и по объемной папке в его руках Никита сразу понял, что мало времени их общение не займет. Бросил взгляд на Яну, но та с головой ушла в конспекты и недовольства не выказывала. Леша тоже посмотрел сначала на Яну, потом на Никиту и, очевидно, понял все как и Дарья, потому что в его глазах вспыхнуло нечто, напоминающее неловкость. Впрочем, быстро погасло. Никита давно понял, что подобные чувства не в ходу у сотрудников полиции.

– Что стряслось? – вполголоса поинтересовался он, указывая знакомому на стул рядом.

Леша покорно сел, положил перед Никитой папку и подтолкнул к нему.

– Хочу, чтобы ты взглянул на это дело и высказал экспертное мнение.

– Такое уж и экспертное, – усмехнулся Никита.

– Поверь – да!

Заинтригованный, Никита осторожно открыл папку. Среди кучи бумаг первым делом отыскал фотографии, поскольку даже снимки всегда говорили ему больше, чем буквы на бумажке, а уж если увидеть тела вживую… Вживую он считывал информацию с мертвых так точно, будто на какое-то время вселялся в них, слышал и чувствовал то, что слышали и чувствовали эти люди перед смертью. Фотографии такого эффекта не давали, но и по ним он мог кое-что ощутить. Легкий след, флер, как свежесть летнего утра после ночного дождя.

Два тела, мужское и женское. Оба обнажены до пояса, грудные клетки вскрыты, сердца отсутствуют. Море крови вокруг. Женщина лежит на полу в квартире, мужчина на чем-то, похожем на могилу. Судя по всему, на кладбище. Мужчина явно асоциальная личность, женщина вроде приличная, хотя даже по фотографии Никита понял, что некоторые приличной ее не считали. Для ночной бабочки немного старовата, хотя кто знает?

– Кто они? – спросил Никита, продолжая разглядывать снимки.

– Мужчина – Серегин Михаил Иванович, тысяча девятьсот семидесятого года рождения, безработный, бездомный. Родственников не нашли, поэтому о прошлом особо не известно. Имя и год рождения установил участковый, опросил местную братию, а те паспорт разыскали, – тихонько рассказывал Леша. – А женщина – Андреева Маргарита Степановна, тридцать восемь лет…

– А она кто? – с нетерпением перебил Никита. Очень уж хотелось понять, почему ее считали неприличной.

– Она ведьма, – хмыкнул Леша.

Ведьма. Вот оно что. Да, таких частенько недолюбливают, неважно, настоящая ведьма или шарлатанка.

– Что с их сердцами?

– Убийца забрал. Лера считает, что работал профессионал. Крови много, но сердца вырезаны аккуратно.

– Едва ли черный рынок органов, тогда на голой земле вырезать не стали бы, – покачал головой Никита.

– Вот и мы так думаем. Но кто сказал, что врач не может быть маньяком? Он даже отпечатки пальцев оставил, но в этом направлении пока глухо. Проверяем, изучаем. Однако вот тут еще интереснее.

Леша выудил из общей папки несколько снимков, которые заставили Никиту непроизвольно поморщиться. Он сразу узнал в жутких очертаниях сгоревшие полностью тела. Одно лежало тоже на кладбище, а второе, очевидно, в морге. Однако сюрпризом для Никиты стало объяснение Лосева, что это тело Серегина. Точнее, то, что в морге, Сергеева, а вот чье на кладбище – неизвестно. Тело сгорело полностью, экспертизу не сделать, но лежало оно на том же месте и в той же позе, где нашли Серегина.

– Это тоже он, – сказал Никита, рассмотрев оба снимка подробнее.

По Лешиным глазам понял, что тот примерно такого ответа и ждал, но хотел объяснений, как это может быть. Как одно и то же тело может сгореть одновременно в двух местах.

– На кладбище сгорело не само тело, – не слишком уверенно пояснил Никита, тщательно подбирая слова. Порой объяснить то, что чувствуешь интуитивно, очень сложно. Особенно когда и сам не до конца уверен, что ощущения не подводят. Это как переводить с иностранного языка, который неплохо знаешь, не будучи профессиональным переводчиком. Слушая чужую речь, ты не переводишь ее себе, ты ее и так понимаешь. А потому перевести другому иногда очень сложно. – А как бы проекция, фантом. В то время, когда само тело горело в морге, появлялась и проекция на кладбище. В момент смерти, особенно насильственной, происходит огромный выброс энергии. Невидимой глазу человека, как бы… ментальной. Остается след на ткани мироздания. Возможно, именно этот след и сгорел на кладбище. Думаю, если бы с момента смерти Сергеева прошло больше времени, след бы исчез.

Лосев немного помолчал, глядя на снимки и, наверное, раскладывая непонятную информацию по полочкам, а потом спросил:

– Ты когда-нибудь видел такое раньше?

Никита качнул головой.

– Даже не читал о подобных случаях. Так что считай, это мои догадки и собственные выводы. Не факт, что правильные. Это не совсем то, что я умею. А зачем его сожгли? Я же так понимаю, это не крематорий?

– Не крематорий, – задумчиво подтвердил Леша. – Это морг. Кто и зачем поджег – неизвестно. Лера вообще выдвинула версию, что это самовозгорание.

Самовозгорание! У Никиты засосало под ложечкой, страшно захотелось попросить посмотреть на это тело, хоть по фотографии и было понятно, что смотреть там уже почти не на что. Но когда еще ему представится случай прикоснуться к феномену, задокументированные случаи которого можно по пальцам пересчитать? А уж если Лера предположила самовозгорание, значит, все более или менее реальные версии не сработали, остались лишь фантастические. Потому что Валерия Горяева вовсе не тот человек, который сходу начнет бросаться подобными словами. Никита видел, что даже тем вечером, когда Лера пришла к нему с рассказом о следах в ванной, она так до конца и не поверила в то, что он сказал.

– А что со вторым телом? – спросил он.

– Второе на месте. – Леша взглянул на него с подозрением. – Думаешь, с ним может случиться то же самое?

– Пятьдесят на пятьдесят. Если самовозгорание связано со способом убийства, то произойдет. А если нет, то не произойдет. Честно говоря, я вообще никогда не слышал о случаях самовозгорания уже мертвого тела.

– Так может, это и не оно? – с надеждой спросил Леша. Никита понимал его чувства: лучше бы это был умышленный поджог, с ним полицейский знает, как работать. Но если бы был хоть крохотный шанс, что это поджог, Леша не пришел бы к нему.

– Можно мне взглянуть на тело? – решился Никита.

– На которое?

– На оба.

– Не вопрос. Хоть сегодня.

Никита взглянул на часы, прикидывая, сколько времени займут занятия с Яной и успеет ли он посетить морг. Леша предупредил, что сгоревшее тело находится в другом городе, значит, сегодня туда съездить они уже не успеют, а вот увидеть тело ведьмы вполне возможно. Пожалуй, часа с Яной хватит за глаза. Леша заверил, что у него как раз есть несколько дел неподалеку, а через час он заедет за Никитой и они вместе отправятся в морг. Только после этих слов Никита наконец понял, что за этим полицейский и приходил: не услышать экспертное мнение, а заинтересовать, заставить незаметно самому попросить взглянуть на тело. То есть это не он, Лосев, попросил Никиту поехать, а Никита сам захотел. И вроде как Лосев после этого ему ничего не должен. Не то чтобы Никита обязательно потребовал бы что-то за услугу, скорее, он сделал это машинально. Что ж, хорошая привычка, сильно облегчает жизнь.

За Лешей закрылась дверь, а Никита все еще мысленно рассматривал фотографии, прислушиваясь к ощущениям и намечая план действий, когда увидит тело ведьмы, поэтому не заметил, как Яна закрыла конспекты и подошла к нему. И только когда она окликнула его, поднял голову и встретился с ней взглядом. И сразу понял, что заниматься теорией в ближайший час они не будут, а в морг он поедет не один.

⁂

Яна никогда не была любительницей подслушивать чужие разговоры; если и случалось стать их невольной свидетельницей, то абсолютно без злого умысла и предварительного сговора с совестью. Как и в этот раз. Когда к Никите Андреевичу пришел неизвестный мужчина, она лишь скользнула по нему взглядом и, не узнав, вернулась к конспектам, пытаясь вникнуть в сложную тему, чтобы потом, когда Кремнев начнет объяснять ей более подробно, не показаться совсем уж глупенькой дурочкой. Хватит и того, что зачет не сдала, позорище. Однако, когда она поняла, что посетитель – полицейский и пришел он, чтобы о чем-то посоветоваться с преподавателем, слух сам собой обратился к их разговору.

Яна хотела расследовать преступления с самого детства, хоть для этого ей и пришлось выдержать настоящую битву с отцом. Тот, сам бывший следователь, наотрез отказывался видеть дочь своим преемником. Кем угодно: переводчиком, преподавателем, хоть физиком-ядерщиком, а иногда Яне казалось, что он согласился бы даже на стриптизершу – только не следователем. На то у него были причины. Когда-то из-за его работы погиб сын, Янин младший брат. Жена забрала Яну и ушла, не простив его. Затем, правда, бросила и ее, отослав обратно к отцу, но папа даже в этом умудрялся себя обвинить. Дескать, из-за него, из-за его работы бывшая жена и дочери жизнь сломала. Яна сначала не понимала этого бичевания, и лишь год назад Элиза по большому секрету рассказала ей, что, возвращая дочь отцу, ее непутевая мамаша заявила, что Яна напоминает ей о случившемся и причиняет этим боль. И если до этого Яна, не видевшая мать с десяти лет, еще втайне мечтала съездить к ней в гости, посылала открытки на праздники и писала длинные письма, то теперь оборвала всякое общение. Если у этой женщины хватило совести бросить не только мужа в трудную минуту, но и дочь, то о чем с ней вообще можно разговаривать? Как можно считать ее матерью? Лучше уж никакой, чем такая. И – вот ведь странность – после принятого решения Яна внезапно почувствовала, что стало легче дышать. Думала, что будет наоборот, что будет страдать, но оказалось, что это давно отболело, а она все еще продолжала тащить чемодан без ручки, стирая в кровь ладони.

В общем, поскольку работа в полиции Яну очень интересовала и после университета она собиралась идти работать в Следственный комитет и раскрывать преступления, она не удержалась от того, чтобы немножко послушать, о чем говорят преподаватель и его гость. И чем больше слушала, тем сильнее кровь отливала от ее лица, собиралась в животе и завязывалась в тугой узел страха. Того страха, который преследовал ее во снах, выжигая все вокруг. Яна пробовала отвлечься, снова погрузиться в конспекты, но ничего не выходило. Мужчины говорили тихо, и она едва сдерживала себя от того, чтобы не заорать: «Да говорите вы громче!»

Наконец незнакомец собрал бумаги, сказал Никите Андреевичу, что будет его ждать, и вышел. Яна сразу же поднялась и, не думая о том, что собирается признаться в некрасивом поступке, направилась к столу преподавателя. Кремнев этого даже не заметил, пришлось его позвать.

– Никита Андреевич, пожалуйста, расскажите, о чем вам говорил этот человек!

Наверное, не стоило так прямо, но окольными путями Яна ходить не умела. Такая уж уродилась, что теперь? В светло-карих глазах преподавателя сначала скользнуло удивление, а потом расплескалось черными крапинками раздражение напополам с разочарованием.

– Яна, вам говорили, что подслушивать некрасиво? – уточнил он.

– Мне даже говорили, что уж коль подслушала, то хоть не афишируй это, – покачала головой Яна. – Но это важно! Тот мужчина полицейский, да? Он расследует какие-то дела, где маньяк похищает у жертв сердца?

Раздражение сменилось восхищением. Не то ее слухом, не то наглостью. И Яна поспешила продолжить, пока он не остановил:

– Никому другому я в этом не призналась бы, но вам могу, потому что вы поймете. Мне снятся сны. И в этих снах я держу в руках бьющееся сердце. Человеческое. Мои руки в крови, и мне очень страшно.

По мере того как она говорила, в глазах Никиты Андреевича появлялось еще одно новое чувство: любопытство. Яна думала, что его заинтересовал рассказ, но когда она закончила, он спросил:

– Почему вы думаете, что я пойму?

Она должна была, наверное, смутиться, но не стала. Если уж призналась в том, что подслушала разговор, глупо стесняться того, что слышала сплетни, бродящие по коридорам университета. Вряд ли для него это секрет.

– Потому что знаю, что о вас говорят.

– И что же?

– Что вы другой.

– Чокнутый?

– Экстрасенс.

Никита Андреевич усмехнулся.

– Я гораздо чаще слышу «чокнутый».

Яна смело выдержала его взгляд, глаза не отвела и не улыбнулась.