Текст книги "Мой сказочный музыкант (СИ)"

Автор книги: Наталья Солнечная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Мне снился прекрасный сон. Я дышала!! Не было противных хрипов в груди и перехватывания горла, когда при вдохе не можешь протолкнуть воздух, он комом встает, и начинаешь задыхаться.

В моем сне у меня было размеренное дыхание, я не прилагала усилий, чтобы дышать рывками, боясь вновь зайтись удушливым кашлем. Я сидела на берегу реки, вокруг клубился туман, небо было хмурым, но кое-где виделся проблеск солнца. И лилась музыка. Нежная и трепетная, она будто проникала под кожу и наполняла меня жизнью. Играла флейта, выводя свою мелодию, вроде простенькую, но обладающую какой-то магией. И во сне мне казалось, будто я слышу ее наяву.

Я просыпалась, а музыка все стояла у меня в ушах, и, если бы я владела каким-нибудь музыкальным инструментом, мне кажется, я смогла бы ее наиграть. А так я ее напевала. Про себя. Потому что вслух не могла – не всегда получалось вздохнуть нормально, не то, что говорить, или, тем более, петь.

А вообще я сейчас проходила интенсивную терапию в частной лечебнице. Правда, я была против этого, потому как подслушала разговор медсестер. Было до слез обидно услышать их: «Седьмая палата, не жилец, что ни делай, это неизлечимо». Мне даже жалко стало того, кто находится в седьмой палате. И только потом на меня снизошло озарение, что в седьмой-то палате нахожусь я! Это я безнадежна! Слезы хлынули из глаз, глухие рыданья спазмом сдавили горло, сразу перехватило дыхание, стало не хватать воздуха и я начала задыхаться. Прибор, к которому я была подключена, пронзительно запищал, и вбежали те самые две медсестры, которые так запросто обсуждали мою смерть только что, за дверью палаты. Потом, наверное, я отключилась, потому что, когда я снова открыла глаза, возле меня сидела заплаканная мама.

– Дочка моя, – она всхлипнула – как же ты нас напугала! Что случилось, расскажи?

И я, нисколько не стесняясь, рассказала маме про разговор медсестер. Мама меня утешала и ругала их «поганый язык», а потом, поджав губы, вышла. Я невольно улыбнулась. Если мама делает такое лицо – кому-то не поздоровится.

Вот после того случая мне и предложили лечь в специальную клинику, специализирующуюся на онкологических заболеваниях.

Меня зовут Ева, и мне 17 лет. Через месяц у меня выпускной, на котором меня не будет. Потому что я неизлечимо больна раком легких. А через два месяца у меня день рождения и мне исполняется 18 лет. Кроме мамы, меня навещает отчим. У нас очень хорошие отношения, он воспитывал меня с двух лет, после ухода отца. Что там произошло у мамы с моим биологическим отцом, я не знаю, но он ушел от нас, когда я родилась, а мама через два года встретила отчима. Вот его я и зову папой. Теперь нарисовался мой х-м-м... настоящий, так сказать, отец, но общаются с ним только взрослые, я видеть его не хочу. Начинаю волноваться, и у меня обязательно случается рецидив.

Сны с игрой флейты мне стали сниться недавно. Раньше я просто слышала музыку, теперь стала видеть себя, сидящей на берегу реки. Мне казалось, что после таких снов я, хоть на немного, но чувствую себя лучше. Будто и дышать становится легче. Конечно, я понимаю, что это самообман, разве может быть лучше после сна? Но они приносят мне умиротворение, я перестаю думать о своей смерти и начинаю думать и планировать будущее.

А вчера я увидела самого музыканта. Точнее сказать, пока просто его очертания. Он стоял на другом берегу прямо напротив меня и играл на флейте. Это и вправду была флейта, ее я видела четко, будто держала в руке. Она была сделана из дерева и так отполирована, что немного отсвечивала в проблескивающих лучах солнца. Было видно, что флейта старая, и ею часто пользуются. Музыкант был высоким, одет во что-то темное, туман совсем его скрывал, и я его не рассмотрела. Но мне казалось, мы смотрим глаза в глаза друг другу. Меня будто током прошило, взгляд завораживал, а в сочетании с музыкой – это были бесподобные ощущения.

– Привет, – прошептала я. – Ты пришел за мной? – Флейта зазвучала еще громче, музыка взвилась к небесам, заставляя замирать душу…

С раздражающей настойчивостью меня выдернули из сна. Чьи-то прохладные руки коснулись лба, потом по щеке прошлись губы. С трудом я открыла глаза, и в поле зрения попала мама.

– Доброе утро, дочка. Как хорошо, что у тебя сегодня нет температуры. Ты что-нибудь хочешь?

Я с тоской посмотрела на открытое окно. Вдалеке поблескивала река. Я вздохнула

– Доброе, мам. Я бы мороженое съела. – я снова вздохнула, приготовившись к маминым объяснениям, что у меня хронический тонзиллит, и что мороженое мне нельзя, и что обязательно снова начнется воспаление. Тут мы с мамой посмотрели друг на друга с удивлением, потому что я в первый раз выразила желание что-нибудь съесть, не испытывая при этом тошноты, а мама на радостях согласилась.

– Хорошо, я скажу Марианне, она купит, – мама подошла к окну, собираясь его закрыть

– Не надо – хрипло попросила я, замечая, что у нее прибавилось морщинок, – оставь.

***

Сегодня ощущения реальности происходящего было самым ощутимым.

Мой музыкант был на моей стороне берега, он бродил рядом, иногда прекращая играть. Но когда я набирала воздуха в легкие, чтобы что-нибудь сказать, он начинал играть снова

– Кто ты? – сегодня мне было особенно плохо, постоянный холод доставал до сердца, я тряслась в ознобе, думая, что, скорее всего, на утро маму не увижу.

Музыка взвилась крещендо, ввинчиваясь в мозг, молоточками отдавая в висках, но мне не было неприятно, я понимала ее, эту музыку. Наверное, это кажется бредом, но мне стал нужен мой музыкант, который играл только для меня, удерживал на Земле и приносил надежду на возможное будущее.

– Как тебя зовут? Не уходи! Кто ты?

Флейтист, исчезая в тумане, шепотом ответил:

– Глеб…

***

Сегодня я впервые смогла сесть самостоятельно.

Сегодня у моих одноклассников выпускной. Наверное, они все красивые: девочки – в специально пошитых платья, таких разных, но таких бесподобных, мальчики – впервые в костюмах и с нормальными прическами. Они все немного в волнении, останется потом сдать экзамены и все, вперед во взрослую жизнь. Я будто слышу их смех, и планы на будущее шепотком, их предвкушение, что день грядущий им готовит…

Только вот меня это не касается.

Я скоро умру.

У меня нет друзей.

Я всегда была замкнутой, любила одиночество, а с развитием болезни, отпали и последние знакомые. Мне некому позвонить, поздравить с праздником, и мне никто не звонит, никому я не нужна.

Слезы ручьем бежали по щекам. Я порывисто всхлипывала, размазывая влагу по щекам и напрасно пытаясь успокоиться, боясь, как бы не начался приступ.

В открытое окно лилась прохлада и лунный свет. Я подтянула ноги к груди и обхватила их руками, чувствуя себя брошенной и никому не нужной. Никому, даже родителям. Мама устала подбирать слова утешения, устала быть или казаться сильной для меня, а отчим устал поддерживать и маму, и меня.

Простой белый потолок будто подтверждает мою никчемность, заставляя содрогаться от глухих и рыданий и жалости к самой себе. Щеки уже горят от слез, я их растерла до красноты, вытирая бегущие дорожки соленой влаги, постоянно сглатываю, стараясь дышать глубже, но не получается. И я зажмуриваю глаза, откидываюсь на подушки, пытаясь выдавить все слезы, чтобы они больше не текли.

Матрац прогибается под чужим весом, и я в ужасе распахиваю глаза. Он рядом. Сидит, укоризненно глядя на меня, и аккуратной рукой вытирает слезы. Пальцы теплые и чуть-чуть шершавые.

– Все будет хорошо. Поверь мне.

Я никак не могу прийти в себя. Ведь он казался мне сном. Он и его музыка, такая нужная мне. За месяц я привыкла к ней, я нуждалась в ней чуть ли не больше, чем в воздухе, я с нетерпением ждала, когда я усну, чтобы вновь увидеть моего музыканта и услышать его музыку, гибкие пальцы, касающиеся флейты, мимолетную улыбку на очередной мой детский вопрос. Мне казалось все это реальным, но я боялась. Боялась узнать что это – сон или явь, что на самом деле это бред моего мозга, что я придумала себе флейтиста потому, что всегда одна и никому не нужна, я боялась, что не нужна и ему.

И вот он сидит рядом на моей кровати и утешает меня

– Не бойся, все у тебя будет хорошо

– П-п-поч-ч-чему? – мои дрожащие после истерики губы нетвердо выговаривают слова.

Прежде, чем ответить, он немного задумался.

– Потому что теперь я успею. – прошептал он.

Потом он встал и отошел к окну, в руках появилась флейта, и вновь полилась его волшебная музыка.

Глеб стоял у открытого окна, легкий ветер развевал длинные, до плеч волосы цвета воронова крыла, губами нежно обнимая флейту, ласково касаясь пальцами клапанов, он заставлял музыку нежно обволакивать слух.

Перед глазами появилась та самая река, возле которой я впервые услышала музыку флейтиста в своем сне. Только не было тумана, ярко светило солнце, высоко в небе юрко летали птицы. Я расслабилась, отдаваясь во власть музыки. Она становилась будто жестче, убыстрялась, появились пронзительные нотки. Я увидела ползущий ко мне туман, и поджала ноги, чтобы он меня не достал. Туман разливался, становился чернее, вот он меня окутал со всех сторон так, что я почти не видела Глеба

– Глеб! – прохрипела я. Черный воздух проникал в легкие, отсекая дыхание

– Сражайся!! – пела яростно флейта в ответ на мой возглас. – Борись! – тут я уже слышала голос Глеба.

Сознание заволакивал все тот же склизкий туман, кровь прилила к голове, мне казалось, что меня относит в какой-то черный водоворот. Я еле слышала музыку, она доносилась до меня глухо, почти неразличимо, я уже ничего не видела, я цеплялась за эту мелодию, мне казалось, что потеряй я ее и все, обратно дороги нет – я исчезну из бытия. Я пытаюсь выбраться из этой пучины, напрягая слух, пытаясь услышать моего музыканта, но нас будто относит на расстояние друг от друга, как пропасть пролегла между нами, и я совсем потерялась: где я? Что мне делать?

– Я не смогу! Глеб! Помоги! – в ответ ни звука. Я судорожно дышу, пытаясь успокоится. Темнота давит со всех сторон, мерзкими щупальцами пытаясь добраться до души, страх душит, отрезая любую надежду на спасение

Звонкая пощечина будто вырывает меня в реальность, щека горит, как наяву, и в мое истерзанное сознание вновь врывается музыка. Она гремит в ушах, вытягивая меня из темноты. Будто горная река бурлит, перекатывает свои переливы, зовет меня с собой, уводя прочь от разъедающего душу склизкого тумана.

– Сражайся! – услышала я за секунду до того, как передо мной встал клок тумана с рваными краями. Он казался мне единственной причиной, по которой я не видела Глеба, он загораживал его. Я могла забыть о себе, но Глеба потерять я была не готова. И я замахнулась слабой рукой на то, что стояло между нами. Не отдам! Мой! За него я готова сражаться! Я снова пыталась прогнать туман с моего пути. Он разлетался черными клочьями, постепенно тая. Раздался противный вопль, последний клок его исчез,… и я вновь увидела Глеба.

Мой флейтист так же стоял у окна, играя на флейте

– Живая. – донесся до меня его еле слышный вздох.

А я неуверенно спустила ноги с кровати, и, держась за спинку, встала. Сделала шаг. Потом еще. Протянула к нему руку. Глеб подхватил меня, обнимая за талию, и притянул к себе. Флейта исчезла из рук, он гладил мою спину, и я чувствовала, как его руки чуть подрагивали. А я уткнулась ему в плечо и позорно разревелась.

– Тихо маленькая, тихо, тш-ш-ш, все позади, – прошептал он, и его голос действует на меня так же, как и его музыка – умиротворяющее.

Я подняла голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Его пронзительно-черные, они проникали в самую душу, так же, как и его музыка. И я тянусь непослушными губами, слегка касаясь его губ, впитывая то наслаждение и эйфорию, что дарит мне присутствие моего флейтиста.

– Не уйду! – сказанное им шепотом на мой мысленный вопрос.

***

С тех пор прошло два месяца. Что было самым удивительным, но я выздоровела. Меня затаскали по всем больницам, проводя бессчетное число анализов, так что, в конце концов, я не выдержала и устроила истерику, заявив, что все, хватит, больше я никуда не пойду.

Глупые врачи приводили в пример какие-то цифры, статистику, пытались объяснить причину столь чудесного исцеления. Неужели, они и вправду верили во все это? Уж я-то знала, чему я обязана своим излечением. Вернее, кому. Моему флейтисту.

Каждую ночь я садилась перед открытым окном и ждала неизвестно чего. Хотя, чего это я, уж себе-то я никогда не врала. Я ждала музыканта. Что он вновь придет со своей флейтой и станет играть для меня. Но мой противный внутренний голос твердил, что мои ожидания напрасны. Не придет. Не сыграет. Все, что у меня осталось – музыка в душе, да тот невинный поцелуй. И только память упорно цеплялась за его тихое «Не уйду».

Я слышу, как открывается дверь в моей комнате и входит мама. Она обнимает меня и говорит, что больше они не будут заставлять меня ходить по врачам, что она рада, что я выздоровела, и что я дома, и уверят меня, что все будет хорошо. Я обнимаю ее в ответ, молчаливо кивая головой на все ее заверения, и все так же смотрю на луну.

Потом я слышу, как мама рассказывает отчиму, что я опять сижу у окна, а отчим заверяет маму, что это пройдет и предлагает со мной поговорить. Мне жаль их, моих родителей, я знаю, что они совершенно искренне переживают за мое душевное спокойствие, но что я могу им рассказать? Что ко мне во снах приходит флейтист, который вылечил меня своей музыкой, а я в него влюбилась, и на самом деле все было наяву? Ну уж нет, тогда мне прямая дорога в больничку, только теперь уже к психиатру.

Я искала его. Да-да. Я обошла все музыкальные школы, до хрипоты описывая внешность Глеба, махала руками, пытаясь изобразить игру на флейте, марала бумагу, пытаясь нарисовать саму флейту. Но нет. Ничего. Везде – вежливые улыбки и настороженный взгляд – видно я весьма увлекалась описаниями – и обещания позвонить если что. Конечно, никто не звонил. У нас не так много музыкальных школ, и я обошла их все, и сегодня, выйдя из двери последней, я потеряла надежду. Настроение было под стать погоде: мелкий холодный дождь моросил на улице, небо хмурилось, обещая ливень.

Я вышла на набережную. Был виден мост через реку, ту самую, из моих снов. Чувство странности не оставляло меня. Я глубоко вздохнула, обзывая себе параноиком, оглянулась на всякий случай и... замерла, боясь спугнуть мое видение. Он стоял у моста, опираясь спиной на перила, фигура его была как в дымке, но глаза смотрели прямо на меня.

Я узнала его просто по очертаниям, прежде, чем успела рассмотреть.

– Глеб! – крикнула я, и мой возглас звонко прокатился по пустынной набережной. – Глеб! – И я кидаюсь к нему, будто боясь, что вот сейчас он исчезнет, а я не успею даже коснуться его.

Я подбежала к мужчине и судорожно обняла его за талию, вцепившись мертвой хваткой.

«Глеб, Глеб, Глеб» – шептала я, прижимая его все ближе к себе. Я вскинула голову – и только быстрая реакция спасла Глеба от удара с моей головой – порывисто прижалась к нему губами, проклиная свою неопытность. Я нежно целовала его, проводя языком по нижней губе, и сгорала со стыда, не чувствуя ответа. Он не отстранялся, но и никак не реагировал на мою выходку. И почти через вечность я почувствовала его ладони, обнимающие меня за талию, медленно поглаживающие мою спину.

Я незаметно выдохнула. Не оттолкнул.

– Я искала тебя, – сказала я

– Зачем? – Глеб нахмурился.

– Ты нужен мне. И ты обманул, ты не музыкант, я обошла все школы, там тебя никто не знает.

Он молчит. Просто прижимает меня к себе, делясь теплом, с реки дует прохладный ветерок, и я начинаю дрожать. А может это мандраж. Адреналин отпустил и начался откат. Глеб так долго молчит, что я дрожу уже не от холода, а от волнения.

– Я не тот, кто тебе нужен, – наконец хрипло отвечает он.

Но в его голосе слышится неуверенность, и я цепляюсь за нее, как тонущий за соломинку.

– Не уходи. Не оставляй меня.

– Ты сама не знаешь что хочешь

– Знаю. – перед моим взором вереницей проносятся тусклые дни без него: один похожий на другой, не покидающее чувство тревоги, липкое одиночество и страх, что он так и не придет. – Я знаю. Не уходи. – И я снова тянусь к нему, но тут он меня отталкивает

Лицо его становится злым, в руках из ниоткуда появляется флейта, и он шипит:

– Ты глупая девчонка! Ты сама не знаешь, о чем просишь! Смотри же! Смотри! – он подносит флейту к губам и новая мелодия, отрывистая, злая, построенная на стаккато, вновь уводит меня за собой.

-Смотри! Переход был резким, я увидела ярко освещенный сад и две фигурки, стоящие в обнимку в беседке. Молодой парень трепетно прижимал к себе хрупкую девушку, нежно касаясь губами ее волос.

– Готлиб[1]! Мой! Навсегда мой!

– Агнет! Моя! Наконец-то моя!

– Смотри! в небольшой темной каморке слышится хриплый кашель. В дверях стоит дородная тетка, ругаясь на чем свет стоит:

– Я не лечу за просто так, или в долг! Мои услуги стоят денег! Позови, когда сможешь заплатить!

– Пожалуйста, запишите в долг, она очень больна, она не выживет, пожалуйста, помогите, я отдам, даже больше – тонкий ломкий голос молодого парня разрывает гнетущую тишину.

– Я все сказала! Приходи, когда сможешь заплатить!

– Смотри! – нет, нет, вы же обещали, я выполнил то, что обещал, крысы ушли из замка, ну будьте же людьми, – парень чуть не плакал, умоляя отдать оговоренное.

– Давай-давай, малец, шагай отсюда, пока не позвали сюда святого отца, а тот и в пособничестве сатане может обвинить. – в четыре руки парня выставили за ворота.

– Смотри! – Медяк. – невыносимо худой мальчишка вместо предложенного хлеба просит оплаты деньгами за выполненную работу.

– Смотри! Картофельные очистки, вытащенные из корыта для свиней, пока никто не заметил, не могут в полной мере утолить чувство сосущего голода.

-Смотри! Мелькающие улочки мимо бегущего истощенного мальчишки, который осторожно прижимал к животу вожделенную склянку с лекарством. «Агнет! ты обязательно выздоровеешь» – шептали его искусанные в кровь губы – а люди шарахались от бормочущего парня

– Смотри! – Агнет! – он радостно распахнул дверь снимаемой ими комнатки. Агнет! – Но его встретила только тишина.

– Не-е-ет! Нет!.. – рычащий вопль будто отскакивает от стен. – Ну как же так, как так ... – добытое с таким трудом лекарство полетело на пол, и сам парень рухнул на колени рядом с ним.

– Агнет, Агнет, – шептали его губы.

– Она умерла вчера к вечеру. – его головы коснулась рука старухи, у который они снимали комнату. – Ее тело унесли и сожгли. Ты ведь знаешь, они всех сжигают, чтобы не было эпидемии. Мне жаль, Готлиб.

– Смотри! Фигура молодого человека стоит недалеко от замковых ворот. Ветер треплет его старый плащ. В глазах – пустота. Иногда там мелькает тоска и боль, но не надолго, снова сменяясь пустотой. И ничего не предвещает беды, когда он подносит к губам неведомо откуда взявшуюся флейту.

И звонкая задорная мелодия раздается в жаркой тишине. Проходящие мимо люди кивают в такт головой и останавливаются послушать. Но вскоре к звонко стелющейся мелодии примешиваются вопли ужаса. Бесконечные полчища крыс, огромных, как кошки, стягиваются к городу. Флейтист все играет, а злобные твари начинают нападать на людей. Музыка звучит громче и пронзительнее, почти заглушая человеческие крики. Крысы, будто безумные, хватают и рвут своими острыми зубами все без разбору, будь то хлеб, или человек, направляясь к замку, где спокойно играет на флейте музыкант.

– Смотри! В году 1318, в день святых Иоанна и Павла, 26 августа, город N подвергся нападению полчищ крыс, наведенным бесовской музыкой трубача, и был съеден ими подчистую. – надтреснутый голос Глеба вернул меня к промозглой реальности.

Я заметила, что снова прижимаюсь к нему, все так же обнимая за талию. Наверное, я должна считать его убийцей. Но мне все равно. На этот город, на его крыс и погибших людей. Мне нужен он, мой Крысолов. Моя сказка на новый лад, тот, о ком ходят легенды и слагают песни.

– Ты мне нужен, – выразила я свои мысли вслух. – И пойдем домой, я замерзла.

Ноги подкашиваются от холода и усталости, я хватаюсь за его руку, пытаясь удержаться. Глеб крепко прижимает меня к себе, обнимая одной рукой, а второй проводит по воздуху, будто открывая невидимую дверь, и мы оказываемся в моей комнате. Он быстро раздевает меня, снимая влажную одежду, растирая замерзшие руки и ноги. Потом толкает на кровать и укутывает одеялом. Ложится рядом сам и обнимает меня.

– А почему ты не вылечил ее так же, как и меня? – вдруг вырывается у меня, прежде чем я успеваю что-то подумать.

– Я не мог. Тогда не мог. Не знал своих возможностей. И потом, Агнет... Она не сильно верила моему Дару. Считала его мерзким.

– А как ты научился?

– За тот город, мне назначили наказание. За каждую невинно погубленную душу мне надлежало спасти три жизни. Стражников и лекарницу я выторговал себе, как виновных, за них не нужно было никого спасать. Вот тогда и пришлось мне познавать свой Дар с другой стороны. Свое наказание я выполнил пять лет назад. И только потом мне разрешили искать тебя.

– Меня? Но почему я?

– Ты близкая по крови. Ей.

– Агнете?

Глеб молча кивнул. Он провел по еще влажным волосам рукой, наклонился, щекоча кожу своим дыханием, и меня утянуло в сон, я в кои-то веки засыпала с радостью, зная, что он никуда не денется. Мой музыкант. Мой сказочный Крысолов.

[1] Иностранная форма имени Глеб (Германия)