Текст книги "Последняя трапеза блудницы (Загадка последнего Сфинкса)"

Автор книги: Наталья Солнцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Влас что-нибудь рассказывал о Египте? Не произошло ли там чего-нибудь странного?

Никонова подумала, сделала отрицательный жест.

– Нет. Обычная поездка.

– Вы знакомы с господином Теплинским? – спросила Астра. – Или с его женой Ингой?

– Не припоминаю. Кто они?

– Михаил Андреевич бизнесмен, сейчас занимается политикой, а Инга – бывшая балерина.

– Я не интересуюсь политикой, – ответила Никонова. – И в театре сто лет не была. Простите.

Самый неприятный вопрос Астра задала перед уходом.

– Скажите, могла Дина ревновать вашего сына так сильно, что… решилась убить его?

– Дина? Да вы что? Она же носила ребенка от Власа, должна была вот-вот родить. Зачем ей убивать собственного мужа?

– Чтобы любить своего сына так же безраздельно, как вы – своего. Муж может изменить, сын – никогда…

Астра весь вечер и половину ночи, пока сон окончательно не сморил ее, думала, что дают эти пустые, казалось бы, разговоры. Практически ничего. Дина Никонова, Людмила Никонова, Инга Теплинская… Разные судьбы, разные характеры. Разве их хоть что-нибудь объединяет? Как житейские перипетии этих женщин выведут на след Сфинкса?

К сожалению, Власа уже не расспросишь, к Михаилу Теплинскому не подступишься. Вот и приходится забрасывать сети наугад – авось попадется какая-никакая рыбешка.

Утром позвонила Инга и дрожащим голосом сообщила:

– Пришло п-письмо… опять! Миша в отъезде, корзину с цветами принесли и оставили у консьержки. Конверт был в самом низу, среди стеблей… Я его искала, а то бы не заметила.

– Что там написано? Вы прочитали?

– К-конечно… «Осталось два дня. Готовься к смерти. Сфинкс».

В голове Астры закружились мысли. Расспрашивать консьержку бесполезно. Цветы, как водится, принес посыльный, заказ в магазин поступил по телефону, а где-то в промежутке между магазином и адресатом какой-то случайный человек спрятал в цветах письмо. Концов не найдешь, нечего зря время терять. Но почему предупреждение попало к Инге, а не к самому политику? Разве Сфинкс не знает, что Михаил Андреевич в отъезде? Сомнительно… Просто злоумышленник уверен: насмерть перепуганная жена передаст содержание письма кому положено.

– Надо что-то делать! – с истерическими нотками в голосе выкрикнула Инга. – Не молчите, ради бога! Нужно позвонить Мише, сказать ему!

– Звоните…

По интонации Астры госпожа Теплинская поняла: это существенно не повлияет на ситуацию. Ее охватило лихорадочное волнение.

Теплинский выслушал супругу со стоическим спокойствием. Так он и знал! Чтобы выбить его из колеи, конкуренты возьмутся за Ингу. Нащупали слабое звено и будут давить. Главное – не поддаваться на провокацию.

– Миша! Миша! – вопила в трубку жена. – Будь осторожен! Умоляю тебя… Отмени все встречи, запрись в номере и никому не открывай, кроме охранников.

«И до каких пор так сидеть? – подумал Михаил Андреевич. – Пока все сумасшедшие не переведутся? Нет уж. Если каждого придурка бояться, нечего было лезть в политические игры!»

Охрану он на всякий случай настроил на повышенную бдительность, но о письме Сфинкса умолчал. У страха глаза велики. Инга могла и сочинить про угрозу – нарочно, чтобы он позаботился о мерах безопасности. У нее богатое воображение.

Теплинский не хотел себе признаваться, что звонок жены встревожил его. В затылке появилась ноющая боль, а в груди – неприятный холодок. Неврастения заразна.

Глава 15

Господин Ельцов выполнил обещание, заказал художнику портрет дочери.

– У меня все расписано до конца марта, – отнекивался Домнин. – Я не успею.

– Ваша цена? – невозмутимо гнул свое Ельцов.

– Я нескромен. Мои картины некоторые критики называют порнографией. И скидок я не делаю. Даже если портрет не понравится, денег вы назад не получите.

– Ваша цена?

Наконец, Домнин сдался. За срочность он увеличил гонорар в полтора раза. Заказчик не торговался.

– Лучше, чтобы ваша дочь сама позировала, – заявил живописец. – Сколько ей лет?

– Двадцать девять.

– Прекрасный возраст! Я буду назначать время сеансов, как мне удобно. Пусть подстраивается.

«Он несносен, – молча негодовал отец Астры. – Наглый, самоуверенный тип!»

– Хорошо, – сжав зубы, согласился он.

Астра отправилась на первый сеанс, сгорая от любопытства. Каким он окажется, экстравагантный, эпатажный художник? Вопреки ожиданиям и мастерская, и сам Игорь Домнин имели вполне пристойный вид.

Помещение, где маэстро кисти творил свои шедевры, было забито неоконченными картинами, эскизами, подрамниками, окрашенными под бронзу и золото багетами, разной бутафорией, завешано гобеленами, тяжелыми пышными драпировками всевозможных оттенков, легчайшими шелковыми тканями, парчой и атласом. Вдоль стен громоздились стеллажи и диваны с множеством подушечек. Пестрота красок, низко свисающие лампы из цветного стекла, коллекция кальянов, огромные медные подносы и мельхиоровые кувшины придавали комнате восточный колорит.

В середине, куда падал дневной свет, на мольберте стоял в ожидании загрунтованный холст.

Сам художник при среднем росте обладал в меру развитым поджарым телом, гордо посаженной головой, правильными чертами лица и повадками вельможи. В его походке, жестах сквозили сила и грация. Рабочая одежда – джинсы и синий пуловер – смотрелись на нем как парадный костюм.

– Ну-с, приступим? – галантно поклонился хозяин мастерской. – Садитесь вот тут, примите непринужденную позу, а я буду ловить вдохновение. Кем вы себя видите на портрете?

– Я? – растерялась Астра.

В ее голове теснились мысли об опасности, грозящей мужу Инги. Убийца уже вышел на охоту, а она в полнейшем неведении относительно его планов. Не успела она подумать о нем, как ее взгляд упал на стеллажную полку. Там, полускрытый резной ширмой, блестел головным убором фараона свежевыкрашенный… сфинкс. Стараясь не выдать себя, Астра указала на него рукой.

– Может, что-нибудь египетское…

– Клеопатра? Нефертити? – усмехнулся Домнин. – Хатшепсут? У вас не тот типаж. Не изобразить ли вас… султанской наложницей? Или, к примеру, Дианой, выходящей из грота?

– Я хочу с той статуей… – капризно протянула она.

Художник наклонил голову, подбоченился, прикидывая, будет ли сочетаться внешность модели со сфинксом.

– Неудачный выбор, – скривился он. – Мой друг скульптор Маслов прислал этого гипсового льва с человеческим лицом в подарок. На память о студенческих годах. Мы с детства знакомы, потом вместе учились в Санкт-Петербурге, тогда еще Ленинграде. Набережную Невы у бывшей Академии художеств украшают как раз такие сфинксы. Он решил, что мне будет приятно. Чудак!

– Он вам не нравится?

– Это чудище? Грубая работа… Я выкрасил его в золотой цвет, но изъяны все равно заметны. Зачем нам сей дешевый антураж? Вам не пойдет. Я бы вас изобразил… – Домнин отступил несколько шагов назад, меняя ракурс. – Впрочем, начну, а потом увидим.

Астра открыла рот спорить – и передумала. Не стоит обострять отношения. Мастеру виднее, а ей все равно.

– Мне сидеть неподвижно?

– Что вы? Я не обрекаю красивых женщин на такую пытку, – балагурил Домнин, принимаясь за работу. – Двигайтесь, разговаривайте, поправляйте волосы, только не вставайте. Через сорок минут сделаем перерыв. Час, как показывает опыт, вытерпеть трудновато.

Он делал свое дело, развлекая Астру непрерывной болтовней и охотно отвечая на вопросы.

– Вы любите писать портреты?

– В общем, да. У меня есть и пейзажи, и жанровые полотна, но портреты – моя страсть. Где еще можно так выразить характер человека, его внутреннюю суть? Знаете, каждой эмоции присущи свои краски, каждому чувству – свой неповторимый оттенок. Если бы не великие художники прошлого, как бы мы смогли взглянуть на лица их современников – королей, придворных дам, министров, героев, святых, крестьянок и солдат? Они оставили нам целую галерею живых образов…

– Вас называют «новым Климтом», – сказала Астра. – Почему не «новым Кипренским» или не «новым Рембрандтом»?

Домнин развеселился.

– Мм-ммм… сравнивать меня с Рембрандтом? Слишком большая честь. Его картины погружены во тьму, а лица и фигуры будто выхвачены лучом света… Они выступают из мглы веков, желая поведать нам нечто сокровенное. Великий Рембрандт – философ и пророк, а я – хулиган. Я пишу по-другому, – он повел в воздухе кусочком графита, которым делал набросок. – Что касается Кипренского… Ранние его работы были хороши, не спорю, но потом он пошел на поводу у золотого тельца, начал угождать публике и выдохся. В его полотна вкралась слащавость, мазок стал зализанным. Впрочем, негоже критиковать того, кто уже предстал перед судьей небесным.

– Но почему все же Климт? Вы ему подражаете?

– Признаюсь, да, – ничуть не смутился он. В его голосе не прозвучали ни обида, ни оправдание. – Я в восторге от модерна! Это стиль стилей, воспевающий изысканность, роскошь, чувственность и утонченную эротику. Кипренский, о котором вы говорили, потакал высшему обществу, был его пленником; Густав Климт бросил обществу вызов. Он презирал устои, каноны и попирал мнимые моральные ценности. Он жаждал ничем не ограниченной свободы в творчестве! Кстати, знаете, с чего он начал? Вместе с братом они писали портреты с фотографий и продавали по шесть гульденов за штуку. Климт пытался постичь суть мироздания через тайну вечной женственности, главным мотивом своей живописи он избрал женское тело. В этом я ему подражаю, если хотите. Климт расцвечивал холсты золотом, и в этом я тоже готов быть его последователем. Он яростно боролся с классическим идеалом красоты. Венские профессора проклинали его с академических амвонов и требовали писать картины, прославляющие триумф света. Климт выдал им триумф тьмы! Он провоцировал скандалы, шокировал обывателей и… был востребован правящим классом как портретист. Жены богачей, светские дамы щедро платили художнику за возможность попасть на его полотна, и этим обеспечили ему независимость. Как видите, тут у нас с Климтом тоже имеется сходство. – Он улыбнулся. – Но в плагиате меня обвинить нельзя. Я живу по-своему и пишу по-своему. Любая идея так или иначе опробована в искусстве и сводится к тривиальнейшим вещам: любви, жизни и смерти – по-прежнему непостижимым и вечным.

– Вы знали Никонова? – спросила Астра.

Художник несказанно удивился такой резкой перемене темы.

– Какого? Скрипача, которого убили? Слышал, но лично не имел чести быть знакомым. Говорят, ему приходили странные письма. Наверняка в деле замешана женщина. Они слетались на звуки, извлекаемые его смычком, как бабочки на огонь.

– А вы как думаете?

– Никак, – пожал плечами Домнин. – Пусть об этом думают те, кому положено: следственные органы. Хватит с меня того, что дамы на моих сеансах только и толкуют о загадочной кончине знаменитости. Вот и вы не исключение.

Астре было нечего возразить. Во всяком случае, она со своими вопросами не отличается от остальных. Это хорошо.

– Погибший не заказывал вам портрет жены?

– Нет. А что? – Художник отошел от мольберта, вытер руки маленьким полотенцем и повернулся к собеседнице. – Я не писал ни самого маэстро, ни его супругу. Вы меня заинтриговали! Сделаем перерыв, пожалуй.

Его глаза загорелись неподдельным интересом, и Астра заметила, что он по-мужски красив, статен, раскрепощен и приятен в обращении.

– Что-нибудь выпьете? Чай, кофе, сок, виски, мартини?

Она поблагодарила и отказалась.

– Лучше я посмотрю ваши работы, если позволите.

– Буду счастлив! – расцвел Домнин. – К сожалению, я не держу в мастерской готовых картин, одни наброски, эскизы и те полотна, которые требуют серьезных переделок. Прошу…

Он устроил Астре увлекательную экскурсию, показывая поразительные по нежности красок и тонкости исполнения пастели, акварельные натюрморты на персидские мотивы, графические наброски откровенно эротического содержания, но столь прелестные и полные прихотливой игры линий, что мысль о чем-то неприличном просто не приходила в голову.

Ей не пришлось кривить душой, восхищаясь и расточая похвалы. Игорь Домнин обладал несомненным талантом, и Астра была в восторге, что он напишет ее портрет.

В самом дальнем углу, между стеллажами, на мольберте стояла картина, накрытая куском грубой льняной ткани. Художник собирался пройти мимо, но гостья, как истинная представительница прекрасного пола, проявила любопытство.

– Ой, а что там, под покрывалом? Можно взглянуть?

Хозяин мастерской нехотя подчинился. Изображение, которое скрывал грубый лен, заставило Астру ахнуть. Из первозданного хаоса, тьмы, мерцающей беспорядочными сполохами, выступала золотая богиня: закинутое назад лицо, плечи, грудь, живот и бедра женщины выхватывал из мрака льющийся откуда-то сверху желто-багровый свет… В длинных, струящихся огненными спиралями волосах терялся венок: лишь кое-где по бокам свисали на поникших стеблях сиреневые цветы. Руки отстали от устремленной вперед фигуры, утопая сзади в клубящейся жемчужной черноте… Дивное творение, созданное, казалось, не из плоти и крови, а рожденное золотым сиянием, как бы вырывалось из объятий темной бездны…

У Астры, завороженной зрелищем, горло перехватило от волнения, а глаза стали предательски влажными. Так невероятно, осязаемо соблазнительна, искусительна и греховно-податлива была золотоволосая красавица, что привела ее в смятение. Можно себе представить, какое действие картина будет оказывать на мужчин.

– Вижу, она вас покорила, – произнес художник. – Немудрено. Судьба подарила мне шанс написать сей чудный мистический образ… правда, дорогой ценой. Пришлось устроить маленькую импровизацию в духе эротического триллера, но усилия оправдали себя. Иногда художник пускается во все тяжкие, дабы получить необходимое впечатление и воплотить его на холсте. Мы – рабы вдохновения, а оно бывает капризным.

– У меня нет слов…

Астра не сводила с картины глаз, замечая все новые и новые подробности: летящие открытые мазки, прозрачность и чистоту красок, густые тени, легкую шелковистость локонов женщины, внутреннее свечение ее тела, атласный блеск кожи, мягкие завитки лобка… А что это над ним? Бабочка?

Астра сделала шаг вперед и наклонилась. Никакой ошибки! Над золотом лобка расправила пестрые крылья большая бабочка. Интересный художественный прием…

– Мне не показалось? – спросила она. – Это бабочка?

– Бражник, – объяснил Домнин. – У модели здесь татуировка… я решил сохранить ее. Пусть все будет, как в натуре.

– Татуировка? – еще больше удивилась Астра.

– Ну да, бабочка семейства бражников. У нее характерный вид.

– Значит, образ золотой богини создан не вашим воображением? Вы писали ее с натуры?

– Конечно! А о чем же я вам толкую? Чтобы заполучить такую натурщицу, я разыграл сцену в жанре ужастика и напугал ее до смерти. Надеюсь, ради этого шедевра она меня простит… потом, когда ей будут рукоплескать и поклоняться. Знаете ли, вибрации страха заставляют тело и душу трепетать, придают особую выразительность движениям, дыханию, порождают внутреннюю дрожь, от которой звенит каждая клеточка. Вибрация – это стержень образа! Не краски, не сюжет и даже не мастерство живописца. Именно вибрация!Страх смерти обостряет чувственность до предела, заставляет ее извергаться… Вы когда-нибудь наблюдали извержение вулкана? Хочется смотреть, не отрываясь. Человека необъяснимо влечет к опасности и смерти. Эрос и Танатос неразлучны! Почему мужчин во все времена привлекали роковые женщины? Все тот же страх, который превращает обычные ощущения в огненную бурю.

– Танатос, это…

–  Смерть, вы правильно подумали. – Домнин вздохнул и развел руками. – Не принимайте меня за маньяка. Натурщица ушла отсюда живая и здоровая. Я всего лишь запечатлел ее на этом холсте. Вы первая его увидели. Это Мандрагоровая Дама… Афродита, рожденная не из пены морской, а из тьмы и света… Я хочу еще кое-что подправить, прежде чем выставить работу на суд публики. Да и название пока не созрело. Возможно, я дам ей имя «Дана», возможно, какое-то другое.

Он бережно, как живую, накрыл золотоволосую красавицу тканью, спрятал от чужих глаз.

– Перерыв окончен. Нам пора браться за дело.

Астра уселась на свое место, художник встал у мольберта, провел пару линий, хмыкнул.

– Вы попали в точку насчет Рембрандта. Он ведь тоже писал Данаю…

– А Кипренский?

– Не припоминаю. Кстати, в Риме с Кипренским произошла зловещая и загадочная история. Хотите, расскажу? – Не дожидаясь ответа, он продолжил: – Под влиянием Вечного города Кипренский задумал написать картину «Анакреонтова гробница» и долго подбирал натурщицу, красивую черноволосую итальянку. Наконец, его поиски увенчались успехом. Кипренский начал рисовать, но одним солнечным утром женщину обнаружили мертвой. Кто-то накрыл ее холстом, облил скипидаром и поджег. Вскоре заболел и умер слуга Кипренского. Расследование зашло в тупик. Художник утверждал, что натурщицу убил слуга, а слугу допросить было, как вы понимаете, невозможно. О Кипренском поползли злые слухи. Жители города открыто говорили, что с натурщицей расправился художник, а не слуга. Друзья отвернулись от него, соседи шептались за его спиной… Пришлось уезжать в Париж, оттуда обратно в Россию, в Петербург.

Домнин замолчал и сосредоточился на работе. Астра обдумывала историю о Кипренском и убитой натурщице.

– Что же, истина так и не была установлена? – спросила она.

– Кажется, нет. Легче всего обвинить художника, приписать ему любое злодейство. Ведь гениальность сродни безумию. Ни для кого не секрет, что люди искусства особенно подвержены дурным страстям: они то переживают лихорадочный подъем, то впадают в депрессию, то пьют или принимают наркотики, то стреляются. Вспомните Модильяни, Хемингуэя, Мэрилин Монро…

– Печальный перечень. Но зачем было Кипренскому убивать женщину, которая ему позировала?

– Во-первых, неизвестно, кто лишил жизни красавицу-итальянку. Во-вторых, творчество – сплошная метафизика и непредсказуемость. Мало ли, кем вообразил себя художник во время сеанса и кого увидел в натурщице? – Домнин сделал выразительный жест рукой и улыбнулся Астре. – Я вас испугаю своей болтовней, и вы больше не придете.

– Вы же не Кипренский, – поежилась она.

– Надеюсь! Ну… наше время подходит к концу. Извините, – сухо произнес он, – начальный вариант портрета я не показываю… Это не в моих правилах.

Астра скорчила расстроенную мину.

– Так и быть, в следующий раз вы сможете удовлетворить свое любопытство, – смягчился художник.

И тут в ее уме молнией вспыхнула догадка.

– Меня мучает вопрос: кто послужил моделью золотоволосой Афродиты? – с мольбой произнесла она. – Не смогу уснуть, если вы не скажете.

Домнин понимающе кивнул.

– Я бы тоже не смог. В общем, секрета нет, невольной натурщицей послужила моя… родственница. Александрина, вдова моего отца.

«Родной матерью она ему быть никак не может, – сразу сообразила Астра. – Слишком молода. Выходит… мачеха?»

Домнин продемонстрировал отменную учтивость – подал шубку, распахнул дверь, сказал на прощанье:

– О времени следующего сеанса я вам сообщу по телефону.

На улице падал редкий снежок. Тусклое солнце едва пробивалось через пелену облаков. На деревьях, нахохлившись, сидели откормленные галки. Городской пейзаж в черно-белых тонах дополняли розовыми и желтыми пятнами блеклые фасады домов.

Добравшись до квартиры, Астра поспешно сбросила мокрую от снега одежду, сапожки и босиком побежала в спальню – доставать зеркало.Можно было в него не заглядывать – перед внутренним взором так и стояло запрокинутое лицо Афродиты-Данаи, в ореоле огненных кудрей…

– Не тебя ли видела Дина Никонова тем роковым вечером накануне смерти своего мужа? – прошептала она отражению в зеркале.

Красавица молчала, то ли проступая на зыбкой зеркальной поверхности, то ли помещенная туда воображением Астры.

Глава 16

Инга Теплинская, томимая ужасным предчувствием, с трудом уснула.

Всю ночь ей снилась Юдифь в богато изукрашенном шатре полководца Олоферна. На золотых блюдах – остатки изысканных яств, в драгоценных чашах чернеет неразбавленное вино. Под глазами красивой еврейки залегли тени; ее тело еще помнит жаркие лобзания, тяжесть объятий и страстное содрогание, смертоносное для спящего на пышном ложе любовника. «Добродетельная» вдова вынимает из ножен меч жестокого и непобедимого воина, с плотоядным наслаждением наносит удар, отделяя голову от могучего торса, берет ее за волосы и заглядывает в безжизненные глаза…

Густая горячая кровь капает на пестрые ковры, в лагере ассирийцев слышно конское ржание и бряцание оружия. Над многострадальной землей Иудеи поднимается багровое солнце…

И вот уже не Юдифь, а она, Инга, содрогаясь от отвращения, держит в руках голову своего мужа, смотрит в его подернутые смертной пеленой глаза и кричит, кричит до хрипоты, срывая голос и стараясь заглушить истошными воплями дикий животный страх…

От крика она приходит в себя и видит, что нет никакого шатра, нет вражеского лагеря, нет утомленного долгими ласками любовника, нет никакой мертвой головы, истекающей кровью, и только невесомая, легкая и прелестная сильфидас прозрачными крылышками порхает над сценой на фоне грубых театральных декораций, намалеванных деревьев и чудовищно крупной луны…

За кулисами притаился молодой человек: заколдованный принц, одетый в рубище, влюбленный в царицу эльфов. Но она не обращает на него внимания. Ее взор прикован к сидящему в зале вальяжному мужчине в дорогом костюме, который с обожанием тянет к ней руки. Сильфида,послушная звукам скрипок, флейт и гобоев, совершает свои изящные па… Ее прыжок простирается за огни рампы… Она летит в темноте над зрителями, опускается прямо на колени к своему избраннику… и в ужасе замирает. У жениха нет головы!

– Где твоя голова? – спрашивает его невеста.

Она уже не в зрительном зале, а в гостиной современной городской квартиры с мебелью из миртового дерева и натуральной кожи. На стене в нише с подсветкой висит портрет…

– Голова здесь! – отвечает женщина на портрете. – У меня в руках!

Откуда-то раздаются назойливые звуки: тик-так… тик-так… тик-так… Невеста осматривается и видит незнакомую комнату, желтый ночник, кровать с пологом, атласное постельное белье… Это ее спальня?

– Да это же моя спальня! – с облегчением бормочет Инга.

И окончательно просыпается. За окнами темно. Она смотрит на часы – семь утра. Часы монотонно стучат: тик-так… тик-так… Господи! Какая рань. Но спать не хочется. Ночной кошмар еще стоит перед глазами: Юдифь, окровавленное ложе любви, мертвый Олоферн… сильфидав пышной прозрачной юбке, юноша-принц за кулисами, жених без головы…

Она приложила руку к груди – сердце прыгает, дышать трудно. Рассвет не может пробиться сквозь ночной мрак. Медленно сереет небо, в проеме между домами разгорается мутное зарево…

Инга еле дождалась утра. В десять часов ее муж проводит очередную встречу в очередном подмосковном городке. Он запретил ей звонить до обеда, отвлекать от беседы с людьми, которые должны будут отдать за него свои голоса. Неужели власть так привлекательна, что из-за нее стоит рисковать жизнью? Впрочем, господин Теплинский уверен: ему ничто не угрожает.

Последние два дня отведенного Сфинксом срока истекли. Эта мысль не покидала Ингу ни на минуту. Но что она могла сделать? Молиться и ждать…

О чем молиться? И чего ждать?

Она заварила зеленый чай, выпила и позвонила Астре.

– Мои старания бесполезны. И ваши, по-видимому, тоже. Он идет навстречу своей гибели. Мы не в силах остановить его.

– Не терзайтесь, – сказала Астра. – Ничего ведь не случилось… пока?

Госпожа Теплинская судорожно вздохнула.

– Вам удалось что-нибудь узнать?

– Вынуждена признаться в собственной беспомощности.

– И вы тоже…

– Хоть бы ваш муж оказался прав! Насчет писем Сфинкса… Пусть бы они были дурацким розыгрышем.

– Да…

На самом деле ни одна из женщин не верила в это.

Время до обеда тянулось бесконечно. После двух позвонил вице-президент компании, возглавляемой Михаилом Андреевичем, его правая рука.

– Инга, вы дома? Я сейчас приеду.

– Что? – обмерла она. Сердце отозвалось резкой болью, в глазах потемнело. – Как Миша? Что с ним?

– Я приеду, – повторил вице-президент.

И то, что он не стал ее успокаивать, не назвал цели своего визита и дважды произнес это бесцеремонное «я приеду», – сказало ей все.

– Миши… нет в живых? – вымолвила Инга онемевшими губами.

Но в трубке уже раздавались гудки, пронзительные, как вой сирены. От них заложило уши, ноги подкосились, тело обмякло, и госпожа Теплинская осела на синий с оранжевым ковер, который они с Мишей вместе выбирали год назад для кабинета…

* * *

В вечерних новостях показали сюжет о гибели политика.

– Странная смерть предпринимателя Михаила Теплинского вызвала возмущение граждан и породила волну слухов, – тараторила девушка-корреспондент. Снег падал на ее обильно покрытую лаком модную прическу и на меховой воротник куртки, из ярких губ вырывались облачка пара. – В последние годы Михаил Андреевич решил принять участие в политической жизни страны. Его взгляды…

– Все-таки он умер! – с недоверием, будто речь шла о цирковом фокусе, воскликнул Матвей. – Поделишься подробностями?

Он обернулся к Астре, которая переставляла с подноса на большой стол в гостиной тарелки с картошкой, отбивными и салатом, фужеры, бутылку вина.

– Хорошо, что у меня не пропал аппетит, – заметила она. – Я должна была расшифровать Сфинкса до того, как погибнет следующая жертва. Не справилась! Все мои действия оказались бе́гом на месте. Мне бы полагалось сделать себе харакири,а я собираюсь выпить вина и поесть как ни в чем не бывало.

Карелин с ней не согласился.

– Путь сыщика, так же, как и путь хирурга, вымощен трупами. Издержки профессии. Тебе придется привыкнуть.

Астра пригорюнилась. Она два часа успокаивала Ингу, у которой шоковое состояние разрешилось истерикой. Потом, выплакавшись, вдова попросила продолжать расследование.

– Я хочу знать, кто убил Мишу, – как заведенная твердила она. – Я страшно виновата перед ним. Это все из-за меня!

– В чем же ваша вина? – недоумевала Астра.

– Я обманула его, вышла замуж, не любя… Я притворялась, играя влюбленную женщину. Судьба наказала меня за ложь.

– Но ведь, узнав мужа поближе, вы полюбили его?

Инга затрясла головой.

– Теперь не уверена… Я могла лгать и ему, и себе. Он тоже начал лгать! Так всегда бывает: зло порождает зло, обман порождает обман. У Миши появилась любовница. Он скрывал ее от меня…

– Это только догадки.

– Нет. Я чувствую, она есть… другая женщина. Должно быть, Миша погиб из-за нее. Вдруг она подруга мафиози? Или у нее ревнивый муж? Или Миша увел ее у влиятельного мужчины, который решил отомстить? Та загадка не дает мне покоя! Возможно, Сфинкс имел в виду себя? В детстве он не имел любовницы, в зрелости она ему изменила, то есть он принял ложное за истинное, а убив обидчика, он будет отмщен.

– Вы путаете, – возразила Астра. – В письме сказано «отверг истинное и принял ложное».

Инга разрыдалась.

– У меня голова идет кругом, – сквозь слезы выдавила она. – Все равно, найдите ее! Наверное, она связана со Сфинксом. Только… никому ни слова. Обещаете? Память о Мише должна остаться светлой, незапятнанной.

Астра заколебалась.

– А вы что же… не сказали следователю о своих подозрениях?

– Нет! Ни о вас, ни о том, что муж завел интрижку на стороне. И вы не говорите! Если в прессу просочится хоть капля информации, они раструбят об этом повсюду. Желтые издания охотятся за такими фактами. Им нет дела до репутации и доброго имени человека. Миша всегда заботился обо мне, пришла пора мне позаботиться о нем. Тем более что сам он уже не в состоянии это сделать.

Инга нервно комкала в руках мокрый носовой платочек, ее лицо покраснело и опухло. В квартире стоял запах сердечных капель.

– И еще… я хочу признаться… – слова давались ей с трудом. – Облегчить душу… Не в церковь же мне идти? Хотя… в церковь тоже надо. Я совершила ужасный грех! Когда я поняла, что у мужа появилась другая женщина, то… пожелала ему смерти. Неосознанно. Просто мне стало не так страшно за него. «Если ему суждено умереть, пусть умрет – моим!» – подумала я. Может быть, молись я за него всем сердцем, он бы остался жив? Мне нет прощения.

Инга поникла. Она сама себя осудила и казнила, растравляя свою и без того свежую рану. Она была ранена вдвойне, потеряв и мужа, и право считать себя достойной уважения и любви.

– Вы не виноваты, – сочувственно произнесла Астра. – Так сложилось. Вы были верной женой, вам не в чем каяться.

Инга молчала. Ее горе, отягченное раскаянием и ревностью, застыло в груди глухой болью, невыносимой еще и потому, что ничего нельзя было исправить, вернуть, переиграть заново.

– Зачем он пошел в толпу? – простонала она. – Почему он не хотел меня слушать?

Астре приходилось видеть, как на массовых встречах с людьми именитые гости, иногда в сопровождении охраны, иногда без оной, спускались с импровизированных трибун «в народ», пожимали руки, терлись локтями, подчеркивая свое единство с обыкновенными гражданами, свою демократичность и свое бесстрашие.

– Бояться населения своей страны стыдно и безрассудно, – любил повторять Теплинский. – Как я буду смотреть людям в глаза, убеждая их голосовать за меня и мои идеи, если отгораживаюсь от них броней и стеной дюжих телохранителей? Трус не играет в хоккей!

Эту фразу из любимой им песни Михаил Андреевич, в молодости капитан заводской хоккейной команды, сделал своим кредо.

Инга с ним не спорила, она привыкла подчиняться и безоговорочно признавать его авторитет. Она его просила, умоляла не рисковать, принять во внимание угрозы неведомого Сфинкса, как ни смешно это выглядит.

– Ау-у, Астра! О чем задумалась? – Матвей накрыл ее руку своей ладонью. – Очнись, принцесса.

– Инга не идет из головы. Бедная женщина. Похоже, ее супруг завел любовницу, и она связывает его смерть с ней. Если вспомнить убийство Никонова и поставить оба случая в один ряд, то скрипач был далек от политики. Остается… ревность?

– Как погиб Теплинский? В новостях подробности опустили в интересах следствия.

– Скорее криминалисты сами не успели толком разобраться, что к чему, – объяснила Астра. – Теплинский приехал на встречу в бывший кинотеатр. На площади, несмотря на мороз, собралась толпа. Люди ждали, пока он выйдет из зала, где заседала местная элита, к ним. Он решил показать себя этаким лихим ковбоем, спустился со ступенек в гущу своих потенциальных избирателей, оторвался от охраны… В какой-то момент ему стало плохо, он едва не упал. Но его подхватили, расступились, подпустили телохранителей и врача… Увы, поздно.

– Он был мертв?

– Абсолютно.

– Как же служба безопасности допустила такое?

– А что им было делать? Хватать и не пущать? Теплинский – мужик с норовом, перечить ему не смели. Да и охрана у него слабовата. Он ведь не звезда шоу-бизнеса, не олигарх и в политике еще не успел сделать карьеру. Преуспевающий бизнесмен без криминальных корней, вот и все.