Текст книги "Золотой идол Огнебога"

Автор книги: Наталья Солнцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 13

Восемь веков тому назад

Она представляла себе волхвов седыми как лунь стариками с длинными волосами и бородой, с пронзительным взглядом глубоко посаженных глаз, в черной хламиде и с посохом. А этот оказался молодым, прекрасным, подобным ясному солнышку.

Она не сумела скрыть изумления.

– Кого ожидала увидеть, княгиня? – ничуть не смутился он.

Волхв не кланялся ей, не оказывал почестей – горд, дерзок, во взгляде насмешливая уверенность, сила.

– Как добрался? – спросила. – Не жалуют нынче волхвов, преследуют. Не боишься смерти?

– Я свой час знаю.

– А мой? – вырвалось у нее раньше, чем успела подумать.

– И твой тоже, княгиня.

У нее язык стал тяжелым, неповоротливым, губы онемели. Хотела сказать: «Назови, когда откроются для меня ворота в Ирий», – не смогла. Страшно стало. И тут же укорила себя. Ересь, ересь! Какой Ирий? Услышал бы ее мысли духовник! Сурово карала церковь за ослушание, за преданность старым богам. Негоже княгине дурной пример подавать.

Мужа она не боялась – стар, немощен, с ложа не поднимается которые сутки. В чем только дух держится? А вот брат его скор на расправу, жесток.

Она невольно оглянулась – даже лес имеет уши, не то что терем.

– Никого поблизости нет, – угадал ее опасения волхв. – Говори, княгиня, зачем позвала.

– Судьбу свою узнать хочу. Что звезды говорят? Долго жить мне?

Все-таки спросила, решилась.

Волхв отвел синие, как заморские камни, глаза. Правду сказать бывает непросто. Особенно женщине – такой нежной, с атласной кожей, с волосами, как золотой шелк, с губами, как спелая малина. Зачем старому изъеденному болезнью князю столь юная жена? Небось от одного взгляда на нее сердце разрывается, исходит черной кровью. Кому достанется благоуханный цветок, когда сойдет он в могилу? Так и не успел натешиться ее красотой, насладиться ее горячим покорным телом. И дитя молодая княгиня ему не подарит – не понесла, как ни старался умудренный опытом муж. Его седины, богатство и ратная слава в любви не помощники. Если б не тяжелое ранение пятилетней давности, быть по сей день князю могучим, как дуб. А ныне высохшими руками жену приласкать не в силах, не то что меч удержать. Горько ему, тяжко! Умирать не хочется, а жизнь утекает с каждым вдохом, с каждым ударом сердца...

– Тебе угасать, жене расцветать! – шепчет на ухо больному невидимый бес. – На ее алые щечки и белую грудь желающие найдутся. Медовая она у тебя, сладкая, на лебяжьих перинах выхолена, отборными лакомствами выкормлена, в приворотных травах купается, чародейным рушником утирается. Ты в ней души не чаешь, а она мимо глядит, молодым дружинникам улыбается. Нешто станет в терему сидеть да слезы по тебе лить?

«Вот бы забрать ее с собой, в вечно цветущий сад, обещанный христианским богом, – думает князь. – Горе! Нету ныне такого обычая, чтобы жена мужа сопровождала в загробный мир! Старики сказывают, вожди диких племен были не дураки – не только коня, оружие и слуг с ними погребали, но и молодых красавиц. Чтобы услаждали они владык на том свете так же, как и на этом...»

Все это раскрылось перед волхвом ясно, зримо, как будто он читал мысли умирающего.

– Твоему мужу недолго осталось, – вымолвил он. – Готовься к тризне, княгиня Радмила.

– Это имя мать мне дала, а крестильное у меня другое. Ты настоящий волхв, раз угадал то, что только я знала. Скажи, как мне быть теперь?

Она заплакала, закрыла ладонями лицо. Пальцы тонкие, праздные, с розовыми ногтями, в золотых перстнях; запястья хрупкие, тонут в широких рукавах крестьянской рубахи. Княгиня из предосторожности оделась простой теремной девкой, закуталась в плат до бровей. А только у кого еще такие блестящие бровки над томными очами? Да и походку, стать горделивую не спрячешь ни под какой одеждой.

– Мужнин брат тебя, молодую вдовицу, в беде не оставит...

– Давно на меня глаз положил! – вскинулась она. – И ты про то знаешь? Боюсь его пуще волка лесного! Он на меня за русальные пляски взъелся, говорит, околдовала я его греховным беснованием, бесстыжей вертлявостью... – Она застыдилась, залилась жарким румянцем и понизила голос: – А сам облизывается, будто кот, так и съел бы! Он ко мне не по-родственному льнет – в полюбовники набивается.

– Зачем же ты плясала?

– Обижаются наши боги, урожая уж второй год не дают. Голод по деревням, бунты. Надобно задобрить, дождя испросить, плодородия.

– Не княжеское занятие – русальство. Идольские игры не к лицу тебе. Как в собор после ходишь? Как исповедуешься?

Она насупилась, топнула ножкой в красном башмачке. Подумала бы, откуда у простой прислужницы такая обувка. Тем лапти за счастье.

– В нашем роду женщины всегда верховодили в русалиях, – шепнула она. – Церковь одно, а дедовские обычаи – другое.

– Предков чтить надо, – согласно кивнул волхв.

Он знал, не за этим вызвала его из лесного убежища красавица Радмила. Ждал, пока сама заведет разговор. Она ходила вокруг да около, краснела, бледнела.

– Княжеская власть к кому перейдет? – спросила наконец. – Сына я мужу не родила, как и прежние жены. Сколь ни била поклонов в соборе, все напрасно. А правда, что одна княгиня зачала от волхвования и стал тот ребенок великим мудрецом и кудесником, каких не видывал свет? Воин, богатырь был непобедимый – в случае надобности мог и щукой обернуться, и зверем лесным, и птицей? Владел тайнами воды и всего, что растет на земле? Ведунством своим поворачивал ветер и разгонял тучи?

– Ходят такие слухи. Всеслава Полоцкого тоже мать родила от чародейства. Называли его колдуном, оборотнем, а княжил он долго-долго.

– Ты это умеешь?

– Зачем тебе, княгиня Радмила, к нечистому способу прибегать? Церковники обвинят тебя, будто действуешь по дьявольскому наущению.

– Им того знать не надо.

– Тебе не хуже меня известно, что князь стар, из детей у него одни дочери рождались, да и те жили мало, в малолетстве умирали. Худое семя у него, а теперь и вовсе пустое. И не любишь ты его, без любви под венец пошла.

– Меня не спрашивали, – отрезала она. – Можешь обряд произвести или нет?

– Не подобает тебе в грех меня ввергать. Ты – владычица, я – лесной человек. Ослушаться не смею, но и сделать то, что просишь, не в моих силах.

Он лукавил, прятал глаза.

Радмила шагнула к нему, сделала знак – наклонись, мол. Зашептала в самое ухо:

– Идол у тебя есть золотой, сам как собака, со змеиным хвостом и с крыльями. Он, сказывают, посредник между человеками и... – Она подняла голову и выразительно посмотрела на небо. – Жертвуют ему огнем. Может, еще чем? Ты скажи, у меня всего припасено.

Ее дыхание щекотало шею волхва, легонько касалось его губ. Он чувствовал тепло этой юной женщины, запах ее вымытых в любистоке волос... Он все предугадал. Проклятие! Ничего нельзя ни изменить, ни избежать. Как бы ему хотелось окунуться в блаженное неведение, хотя бы день, час вкушать дары жизни – без оглядки, без предчувствия ужасного конца.

Он словно оглох и только смотрел на движения ее губ, на грудь под выбеленной по-крестьянски льняной рубашкой, на взмахи ее длинных ресниц. Хороша, дивно прелестна! Если им обоим суждено погибнуть, глупо терять эти последние сладчайшие мгновения любви, страсти. Он чувствовал ее вспыхнувшее вожделение и свою жажду обладать ею, прямо здесь, в густой роще, пронзенной солнечными лучами, напитанной запахами земли и цветов...

– Обряд, говоришь? – Волхв положил руки ей на плечи и привлек к себе, ощущая, как вздрогнуло и напряглось ее тело. – Идола золотого узреть желаешь? А ведомо ли тебе, какой жертвы он требует?..

Москва. Наше время

Господин Вишняков заказал для «русалки» золотой гребень. Подарок он собирался вручить девушке на новогоднем празднике, оставаясь инкогнито. Он прочитал, что лунными ночами русалки выходят из воды, садятся на высокий камень – как Лорелея – и расчесывают свои длинные волнистые волосы гребнем. Это особый атрибут русалочьей жизни: пока гребень скользит по волосам, они струятся водой, омывая гладкую нежную кожу речных и морских дев. Стоит гребню куда-нибудь запропаститься, – например, потеряется, или его кто-нибудь украдет, – русалке грозит высыхание. Далеко от воды она может серьезно пострадать и даже погибнуть.

Если дева забудет гребень подле камня или на берегу, его ни в коем случае нельзя подбирать. Русалка каждую ночь будет являться к дому похитителя, стучать в двери, окна, оглашать окрестности стонами и жалобными стенаниями, пока не получит обратно драгоценную расческу. Попробуйте не отдать, и разгневанная водяная нимфа напустит на вашу семью мор и начнет всячески мстить. Повсюду вас будет преследовать ее заунывный голос: «Отдай гребень! Отдай гребень! Отдай...»

Егор Николаевич пришел в восторг от легенды, вот и придумал презент со значением, оригинальный. Подобрал эскиз и отправился в ювелирную мастерскую, где работал его давний приятель. Ювелир был рад оказать дружескую услугу, тем более заказ, по его подсчетам, тянул на кругленькую сумму. Он похвалил вкус Вишнякова, разглядывая рисунок гребня: длинные прямые зубья, а сверху на полукруглой пластинке – украшение в виде цветущей ветви и птицы с длинным хвостом, причем изгибы ветви и птичьего хвоста образовывали силуэт сердца.

– Вещь восхитительная, с намеком, – ювелир поднял глаза на заказчика.

– Я заплачу за срочность.

– Сложная, тонкая работа, придется повозиться.

Вишняков положил перед ним на стол деньги.

– Этого хватит?

– Вполне, – приятель улыбнулся уголком рта. – Ты знаешь, сколько пойдет золота?

– Догадываюсь.

Вишняков вышел из мастерской довольный. Позвонил Борецкому, предупредил, что привезет друзей, имея в виду Астру и Матвея.

– Их будет двое. Они хотят погулять по Костроме, а оттуда сразу к тебе. Места хватит?

– Конечно! – заверил его тот. – Приедут еще Бутылкины. Помнишь их?

Супруги Бутылкины – Степан и Алина – были одноклассниками Борецкого, костромичами. Илья дружил с Бутылкиными со школьной скамьи, помог Степану наладить бизнес, встать на ноги. Они вместе занимались перевозкой грузов по Волге, оптовой торговлей. Жена Бутылкина – Алина, – домохозяйка, настоящая наседка, родила троих детей и возилась с ними, как курица с цыплятами. Ее с трудом удалось уговорить оставить ребятишек с бабушкой и провести новогоднюю ночь в дружеской компании.

– Это пробный вариант, Егор, – объяснял Борецкий. – Дом только-только отремонтирован, коммуникации не обкатаны, поэтому приглашаю исключительно своих. Может, еще сосед заглянет на огонек. Я с ним познакомиться как следует не успел, но соседей не выбирают, с ними заводят дружбу. Правда, его дом еще не достроен.

– Ты ж говорил, на версту вокруг – ни души.

– Что такое для деревни – верста? – засмеялся Илья Афанасьевич. – Десять верст – это далеко. А одна – рядом. У нас тут все по-простому. Сосед – первый помощник, в случае чего. При наших российских зимах, при всеобщей безалаберности, когда то свет вырубится, то дороги заметет, только взаимовыручка и спасет. Напугал я тебя?

– Ничуть. Я, знаешь ли, люблю экстрим. Комфорт расслабляет мужчину. Суворов говорил: «Чем больше удобств, тем меньше храбрости».

– А твои друзья не обидятся, если вдруг придется печку топить и праздновать при свечах?

– Они люди молодые, непритязательные. Твоя затея им понравится!

– Надеюсь.

– Мы постараемся добраться до Сатина тридцать первого засветло. А «Русалок» ты когда ждешь?

– В тот же день, после обеда, – вздохнул новоявленный помещик. – Это меня больше всего волнует. Артистки все-таки! Надо принять как следует, предоставить большую отдельную комнату. Где их поселить? Ума не приложу! Ладно, разберемся. Я привез с собой из Москвы экономку, Ульяновну.

– Надо было еще горничную прихватить.

– У нас нет горничной, – ответил Борецкий. – Жена терпеть не может посторонних в квартире. К Ульяновне-то она привыкла, даже не хотела отпускать.

– Что ж ты не нанял еще какую-нибудь женщину?

– Где? В этих скороспелых фирмах? Я им не доверяю. Подсунут ушлую бабенку, та все высмотрит, вынюхает и наведет ворье. Пожалуй, еще и ключи им даст. Мало, что ли, у людей проблем с прислугой? Послушаешь – то обокрали хозяев, то скандал учинили, то испортили дорогую вещь.

Вишняков сидел в машине. Из окна было видно, как сыплются мелкие снежинки. Люди несли домой купленные елки, связанные шпагатом. Дети застыли у ярко освещенной витрины, где за толстым стеклом краснощекий Дед Мороз в синей шубе и белокурая Снегурочка стояли посреди искусственного леса в окружении зайцев и прочих зверюшек. Дед Мороз держал большой мешок с подарками, широко улыбаясь из-под белых усов.

Вишняков представил, как преподнесет Лее золотой гребень, а она, смущаясь, извинится за нелепый побег из ночного клуба «Спичка». Не сразу, потом, когда узнает, что гость господина Борецкого, переодетый волхвом, не кто иной, как он, Егор. Возможно, она неправильно его поняла...

Глава 14

Астра второй день наблюдала за домом на Перовской улице, где Калганов снял новую квартиру для «Русалок». Если верить корреспонденту «Музыкальной лестницы», все девушки в группе – приезжие. Поэтому так зависят от продюсера – он им как отец родной, строгий, но заботливый. За провинность накажет, за усердие поощрит. Он решает их проблемы, они самоотверженно трудятся на ниве шоу-бизнеса.

Утром за певицами приезжал микроавтобус, они – все пятеро – садились и куда-то ехали. К обеду возвращались. Вечером повторялось то же самое.

Астра облюбовала парикмахерскую в доме напротив, делала то маникюр, то укладку, урывками глядя из окна на интересующий ее подъезд. На улице был мороз, спрятаться от холода особо негде – вот и пришлось заняться собственной красотой. Во второй половине дня приезжал Матвей, преисполненный скепсиса, и развлекал ее недовольным ворчанием. Зато в его «Пассате» работала печка, и ноги Астры были в тепле, а не примерзали к тротуару.

– Что мы здесь забыли? – сдержанно негодовал Карелин. – Ну, уехали девицы, потом приехали, а дальше? По всей вероятности, ужинают и ложатся спать. Какого черта мы торчим под их домом?

– Куда они ездят, по-твоему?

– Утром, наверное, в студию, вечером на выступление. Ежу понятно!

– Хочется поближе рассмотреть эту Лею...

Астра брала с собой мощный бинокль, но пользоваться им в парикмахерской не могла, а вечером, в темноте, было ничего толком не видно.

– Возьми любую афишу и любуйся сколько влезет, – посоветовал Матвей.

– Без тебя знаю. Интересно, какая она в жизни, а не на афише!

– Какая-какая? Обыкновенная.

– Наверное, Калганов запретил «русалкам» ходить куда-либо по одной, – заключила Астра. – Они постоянно вместе. Тебе не кажется это странным?

– Абсолютно нет. У них напряженный график, много репетируют, выступают на частных вечеринках. Сейчас, накануне праздников, артисты нарасхват. Рубят капусту! Рестораны и клубы стараются обеспечить своим клиентам мало-мальски приличную концертную программу, корпоративные посиделки тоже не обходятся голым застольем. Если признанные мэтры могут себе позволить отказать, то карабкающимся на музыкальный олимп не до капризов, соглашаются на все, лишь бы платили.

На второй день Астра обратила внимание на машину, которая стояла в отдалении от их «Пассата». Многие жильцы ставили во дворах свои авто, и в этом не было ничего подозрительного. Но в черном «Хаммере» сидел водитель: он никуда не отлучался, и к нему никто не подходил. Она вспомнила, что вчера...

– Кажется, вон тот «Хаммер» сопровождал девушек на утреннюю репетицию, – сказала она. – Во всяком случае, поехал за ними. Вчера я не придала этому значения, но сегодня...

– Ну и что? Простое совпадение. Знаешь, сколько машин ездят по городу друг за другом? Людям по пути, только и всего. Откуда тебе известно, что «Хаммер» следовал именно за «Русалками»?

– Ниоткуда. Чувствую! И вот он опять здесь. Видишь? Если снова поедет следом, двигай за ним.

– Ты шутишь? Мы их потеряем. Колесить по всему городу! С какой стати?

– Бензина жалко? Я заплачу... Вишняков не поскупился, дал на текущие расходы. – Она схватила Матвея за руку. – Смотри, выходят! Вон Лея, у нее копна вьющихся светлых волос... Чара, как всегда, в шапочке.

Астра приставила к глазам бинокль.

Девушки уселись в автобус, и он тронулся с места, медленно выруливая со двора. Спустя минуту за ним поехал «Хаммер».

– Что я говорила? – воскликнула Астра. – Смотри!

– Поклонник какой-нибудь.

– Ты его номера видишь?

– Бинокль, между прочим, у тебя.

– Ну, я и балда! Кажется, знак снегом залеплен. Черт! – Она опять уставилась в бинокль, но «Хаммер» уже скользнул на угол дома. – Давай за ними!

– Шерлок Холмс поставил бы тебе двойку, – ухмыльнулся Матвей. – Ладно, попробуем исправить твою оплошность.

Он выехал на шоссе и влился в поток машин, однако автобус с девушками и «Хаммер» как в воду канули. Астра взволнованно причитала, Матвей хмурился.

– Минута промедления оказалась роковой, – напыщенно изрек он. – Они исчезли! Растворились, как невидимки в морозной ночи!

– Хватит! Надо было не отставать от них.

– Тогда бы нас заметили. И вообще, зря ты опускаешься до методов обычных оперативников, – продолжал иронизировать он. – Тебе это не по плечу. Сидела бы лучше у зеркала, глядишь, чего и намедитировала бы.

Астра сердито молчала.

– Я не понимаю, чем мы занимаемся? – не унимался Матвей. – Кого-то ловим? Пытаемся в чем-то уличить этих девиц? Чего хочет господин Вишняков?

– Подожди... Вон, кажется, я их вижу...

Но черная машина, мелькнувшая впереди, оказалась не «Хаммером», а более скромным внедорожником. Матвей злорадствовал.

– Тебе стоит изучить марки легковых и грузовых автомобилей, – менторским тоном поучал он свою спутницу. – И еще много чего. Я бы на твоем месте поступил в школу милиции...

Он зубоскалил, а Астра думала о своем.

– Ты прав, – неожиданно согласилась она. – Следить, искать улики, наводить справки – это очень по-милицейски. Мне такие методы не подходят. У меня ничего не получается!

Матвей раскаялся. Кажется, он переборщил с критикой.

– Не расстраивайся. Они, может, в другую сторону поехали...

– Какая разница, кто куда поехал? Все! Возвращаемся домой.

Матвей не скрывал радости. Вместо того чтобы попусту тратить время, он нормально поужинает и выспится.

Несмотря на работу снегоочистительных машин, дорога была ужасная, к тому же повалил снег. Ездить в таких условиях – сомнительное удовольствие.

– Кстати, мы собираемся праздновать Новый год в Костроме. Ты не забыл? – повернулась к нему Астра.

– В Костроме?

– Ну, почти. Друг Вишнякова купил бывшую дворянскую усадьбу где-то в Сатине, кажется. Это Костромская область. Тебе не интересно?

– Почему же? – неубедительно произнес он. – Я в Костроме не бывал. Говорят, красивый город, на Волге стоит. Там эти... торговые ряды, Ипатьевский монастырь. И музей деревянного зодчества под открытым небом.

– Сходим обязательно!

– Как скажешь.

Он решил не возражать. Кострома так Кострома. Главное – они проведут вместе несколько дней, сменят обстановку, развлекутся.

– Двадцать девятого утром Вишняков за нами заедет. Погуляем по городу, заглянем в монастырь. Тридцать первого нас будут ждать в Сатине. Дорогу до деревни часто заметает, поэтому он возьмет нас в свой внедорожник.

Матвей смирился, даже нашел в этом плюс – за рулем сидеть придется не ему, а Вишнякову.

– Останови! – вдруг потребовала Астра. – Возле того магазина. Мне нужны свечи! Я поняла, чего не хватает для подсказки. Огня! Купи целую коробку.

Он молча отправился в магазин.

Всю дорогу до дома Астра как воды в рот набрала. На повороте их остановил постовой ДПС – из-за аварии образовалась пробка, пришлось делать крюк в объезд.

В квартире она первым делом распаковала свечи, расставила напротив зеркала и с торжествующим возгласом принялась их зажигать. Ее одержимость огнем заметил даже художник Домнин, который писал ее портрет. Он изобразил Астру в старинном платье из черного атласа и кружев, сидящей спиной к зрителю. Ее лицо отражалось в зеркале в окружении мерцающих язычков пламени...[4]4
  О связанных с этим таинственных событиях читайте в романе Н. Солнцевой «Загадка последнего сфинкса».


[Закрыть]

– Домнин был великим провидцем, – бормотала она, усаживаясь. – Мне давно следовало понять, что он не зря создал на портрете этот фон из сплошных горящих свечей. Когда на них смотришь...

Матвей махнул рукой и отправился в кухню. На языке вертелись колкости. Если уставиться на отраженное пламя, померещится либо пожар, либо...

Ее торжествующий возглас вызвал у него улыбку. Понятно! Сеанс ясновидения закончен. Пора тушить свечи.

– Огненный всадник! – донеслось до него. – Он проскакал и...

Она вихрем ворвалась в кухню, спеша поделиться открытием.

– Я бы удивился, покажись тебе что-нибудь другое.

Она просто отмахивалась от любых здравых рассуждений.

– Там был огненный всадник! Я его видела! За ним тянулся шлейф черного дыма...

– Еще бы! Парафин отвратительного качества, свечки-то небось китайского производства. Чадят! Иди, туши, не то всю комнату закоптишь.

– Ах, так, да? Темный ты человек, Карелин, приземленный и скучный.

– Хорошо, – согласился он. – Допустим, в зеркале проскакал огненный всадник. И что?

– Пока не знаю. Жизнь покажет. В нужный момент я пойму, что это значит.

– Хотелось бы верить.

– Не устраивай перепалку, – улыбнулась Астра. – Лучше угадай, какой наряд взял для меня напрокат Вишняков? У него родная тетка – художник по костюмам.

– Бабы-яги.

– Не угадал. Зато Домнин попал в точку. Говорю же, он был гением не только в живописи. Иди сюда – платье такое огромное, что не помещается в шкаф. Юбка на каркасе, корсет... Фантастика!

Она показала ему театральный костюм дамы восемнадцатого века, – из черного атласа и кружев, с корсажем, расшитым золотом и украшенным стразами. Матвей непроизвольно бросил взгляд на портрет. Ай да Домнин!

– Это я, – показала туда же Астра. – И здесь тоже я! – она ткнула себя в грудь. – И там! – она повернула пальчик в сторону зеркала.

– Ба! Да вас трое?

– Нас больше... Так что не сопротивляйся. Защекочем!

– Сдаюсь, сдаюсь. А для меня Вишняков не прихватил костюмчика?

– Ты оденешься Брюсом.

* * *

Калганов понимал, что следует остаться дома и провести праздник с женой и сыном, иначе не миновать скандала. Но отпускать «Русалок» одних душа не лежала. Кто знает, как они поведут себя в незнакомой обстановке – в чужом доме, среди хмельной и развязной публики?

Господин Борецкий клятвенно заверил, что все будет держать под контролем и никаких эксцессов не допустит, но продюсера терзали опасения. Хватит с него вопиющего происшествия в «Спичке»! До сих пор расхлебывает.

Это все Лея! Как она могла, после всего, что он для нее сделал? Для всех них? Девчонки водят его за нос и так упорно все отрицают, такие оправдания находят, так притворяются! Хитрые бестии. Ну, ничего, ничего, он до них доберется. Выведет на чистую воду!

Девушки расположились в студийной комнате отдыха, пили кофе, вяло переговаривались. Напряжение предпраздничных дней сказывалось на всех.

Калганов с натянутой улыбкой на лице подсел к ним за столик.

– Перекур?

– Ты же запретил нам курить, Рома... – проворчала Мио. – Хотя нашим голосам пара сигарет в сутки не повредит. Что за инквизиторские порядки?

– Ты зверствуешь, – поддержала подругу Чара.

Юна и Лея молча цедили маленькими глотками кофе. Солистка расположилась чуть поодаль, за соседним столиком. Она вообще держалась особняком.

– Распустил я вас, – вздохнул Калганов, и улыбка исчезла с его губ. – Оказал вам доверие, а вы его не оправдали. Подвели меня, можно сказать, опозорили.

– Мы ни при чем! – возмутилась Юна. – Это все она, Лейка!

– Лейка – садовый инвентарь. Сколько раз повторять? – рассвирепел продюсер. – Как были телки неотесанные, так и остались. Учу вас, учу, бьюсь с вами круглые сутки – скоро жена из дому выгонит. И никакой благодарности! Брошу я вас, катитесь к чертовой матери!

Бэла потянулась за минералкой, плеснула в стакан:

– Ты чего разошелся, Рома? Мы в порядке, пашем по-черному, без нормального отдыха, питаемся всухомятку. А за Лею мы не в ответе. Ты с ней разбирайся.

– Я вас вообще на голодный паек посажу! – взвился он. – Жиром обросли, как рождественские гусыни. Без слез не взглянешь. В спортзале когда последний раз были?

– Когда нам по залам-то ездить?

– Все! – Калганов хлопнул ладонью по столу, так что подпрыгнули чашки и жалобно звякнула мельхиоровая сахарница. – Хватит! Я вам покажу настоящую дисциплину и ежовые рукавицы. Взяли моду огрызаться!

Он раздул ноздри и запыхтел, как самовар. Мио вытерла салфеткой пролившийся кофе. Нервы у Ромы никуда не годятся. Того и гляди, с кулаками набросится.

Солистка наблюдала за этой сценой со стороны без всякой реакции. Могла бы тоже высказаться, между прочим. Делает вид, что ее слова продюсера не касаются.

Калганов не мог избавиться от мысли, что девушки ему лгут, что в их длиннокудрых головках зреют враждебные замыслы, с одной стороны, они покрывают Лею, с другой – как будто не чувствуют за собой никакой вины. Наверняка она с кем-то из них поделилась планами, но никто не принял мер.

– Почему мне не позвонили? Не предупредили? – заорал вдруг он. – Как это так...

От возмущения у него перехватило горло, он замер, со свистом втянул в себя воздух, позеленел и сбавил тон. Если так психовать, сердце не выдержит. И без того приходится валидол в кармане носить.

– Да не парься, Рома... – пробубнила Мио. – О чем предупреждать-то? Мы сами ничего не знали. Вот те крест!

Она небрежно перекрестилась. Остальные захихикали, и эти приглушенные смешки окончательно вывели продюсера из себя. Его распирало от желания выругаться, показать нахальным девчонкам, кто здесь хозяин. Но он сдержался, усмиряя бушующий в груди вулкан. Потом, все потом. Они еще пожалеют, что вели себя подобным образом. Он сумеет прищемить им хвосты.

– Все ведь уладилось, – сказала Юна. – Ну правда! Не бери в голову. Больше такого не повторится, обещаем.

Она посмотрела в сторону Леи, остальные повернулись туда же.

– Да, – закивали девушки. – Мы с нее глаз не спустим.

– Не только с нее, но и друг с друга! – рявкнул Калганов. – Может, еще у кого-то мозги набекрень? Черт вас разберет! Вы же коллектив, группа. Где ваше чувство ответственности? Я не могу пасти вас, как стадо безмозглых овец...

Он выдохся. Эти девицы сведут его с ума. Жена права, он слишком их опекает, тратит на них время и силы, деньги, наконец. Но перспективы... Она не видит перспектив, которые вырисовываются.

– В Сатино вас повезет Лешик, водитель, он поможет выгрузиться, отнесет вещи и вернется в Москву. Вы останетесь на неделю, до Рождества, как условились. Девятого января Лешик за вами приедет.

– Девятого-о? – эхом откликнулись девушки.

– Ничего себе!

– Рождество же седьмого...

– Вопрос не обсуждается, – отрезал продюсер. – До девятого, значит, до девятого. Будете развлекать публику, падкую на ветхозаветную старину. Половину гонорара я уже получил, вторую половину получите вы, на месте, от господина Борецкого. По двойному тарифу, естественно, – праздник все-таки. Аппаратуру брать не надо, заказчик просил исключительно живой звук и только фольклорную часть программы, под ваш собственный аккомпанемент – имеются в виду дудки, бубны. Я обо всем договорился. Вам отведут отдельную комнату, будут кормить, обеспечат максимальный комфорт.

– А Сатино где? Далеко? – спросила Бэла.

Калганов только сейчас обратил внимание, какие у нее раскосые татарские глаза, черные, жуликоватые.

– Под Костромой. Не дай бог, выкинете какой-нибудь фортель! – угрожающе произнес он. – Очередной фокус станет для вас последним. Расформирую к... – он грязно выругался. – Или совсем разгоню на фиг! Езжайте в свои медвежьи углы частушки лесорубам петь, если ни на что другое не годитесь.

– Фьюу-у-ууу... – присвистнула Чара. – Так это Сатино деревня, что ли?

– Вот именно, деревня. Чего рты раскрыли? Вам не привыкать!

– Какие же там условия?

– Отличные. Как в люксовском номере. Господин Борецкий приобрел бывший помещичий дом, отремонтировал, наверное, по евростандарту, так что все удобства будут вам обеспечены. Есть еще вопросы? Человек деньги платит, и немалые. Готовьтесь как следует, чтобы никакой халтуры. Только высокопрофессиональное исполнение. Опозоритесь – пеняйте на себя!