Текст книги "Сорные травы "

Автор книги: Наталья Шнейдер

Соавторы: Дмитрий Дзыговбродский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 5

Никто и никогда, ни в одной книге не упоминал, что совсем не важен калибр пистолета – дуло все равно будет размером с солнце. Если оно направлено прямо на тебя. Черное-черное солнце.

– Уверена? – с внезапно пересохшим горлом спросил я у Маши.

– Как никогда ранее, – пропела Маша, прищурив один глаз и выцеливая мне то ли легкое, то ли сразу сердце. Она стояла против света. И если силуэт жены скрадывался мягким закатом, то чернота дула, казалось, игнорировала все законы физики, выделяясь четко и ясно, как смертный приговор. Которым, по сути, и являлась.

– А говорят, что в человека трудно не то что выстрелить, но даже целиться…

– Врут, дорогой, – спокойно ответила жена, твердо удерживая в правой руке маленький дамский револьвер. – Тем более, этих «человеков» столько через меня прошло, что я, пожалуй, уже путаюсь – объект еще не или уже да. Профессиональная деформация, Ив, как она есть.

Весь мрачный юмор ситуации в том, что именно я этот пистолет достал и вложил в ее руки тоже я. А теперь мне очень неуютно. Да и кому было бы комфортно, если б жена целилась в него из револьвера?

Лучше уж чужой человек. Как-то естественнее.

Наши ощущения строятся на привычках.

Но подспудно я прекрасно понимал, что причин спустить курок у Маши море и небольшой лиман рядышком. Сам виноват. Что там старина Данте оставил для прелюбодеев? Истязание ураганным ветром, вечные, постоянные удары о раскаленные камни преисподней – и не за что зацепиться, и никто не удержит. Вполне вероятно, что финальный пинок в этом направлении даст именно жена, если я не приведу в норму семейные отношения, или какие еще там отношения между нами остались.

А ведь день начался спокойно.

Правда, спокойствие продлилось недолго.

* * *

Утро я уверенно предназначил для сна. Машка рванула на любимую работу еще в семь. Я же позвонил в отделение и сообщил, что дорогой и незаменимый заведующий будет отсыпаться до тех пор, пока руки сами не попросят скальпель. Все равно день сегодня не операционный, а истории написать и интерны в состоянии. Волна смертей и травм потихоньку схлынула. Надеюсь, что второй не будет. Все неудачники переместились в морги или на кладбища. Все везунчики спокойно живут дальше. А прочие категории граждан, которым везения и невезения Мойры отсыпали поровну, уже побывали в операционном зале или у меня, или у моих коллег и теперь отлеживаются в палатах, томительно ожидая выписки.

И потому, сообщив о своем волевом решении, я поставил таймер мобильника на плюс два часа, перевернулся на другой бок и… громко выругался.

Потому что телефон бодро отыграл звонок и высветил на экране фотографию и заодно имя Олега.

– Угу, – вежливо поздоровался я.

– На работе уже?

– Не-а.

– Спишь, что ли? – удивился друг детства.

– Угу, – повторил я начало разговора. И только собрался вкрадчиво попросить, чтобы он позвонил через отмеренные мною для сна два часа, как Олег вывалил все и сразу:

– У нас тут резня. Мне нужен твой совет.

– У вас что, экспертов нет?

– Эксперт, с которым я обычно работал, умер в тот день. А к левым людям не хочу обращаться, пока сам не разберусь. Если информация выползет наружу…

– Что, настолько херово?

– Да. Иванище, мне нужен твой профессиональный совет.

– Именно мой? Давай я Машку попрошу, она у нас эксперт по резне и прочим кровавым извращениям.

– Пока твой. А там как решишь.

– Ну-у, ладно… – Сна все равно уже не осталось. Я потянулся и почти бодро спросил: – Ехать к тебе на работу?

– Нет. Я тебя разбудил, мне и в гости напрашиваться. Просыпайся пока, готовь завтрак. И мне чего-нибудь придумай, если не сложно. Я со вчерашнего обеда не жравши – всю ночь на месте преступления. Буду минут через двадцать.

– Принято. Давай, – согласился я и нажал «отбой».

Двадцати минут как раз хватило, чтобы принять душ, побриться и вскипятить чайник. Мудрить с едой не хотелось совершенно. Порезал хлеб, засунул ломтики в тостер. Пока тосты распространяли по дому аппетитный запах, открыл банки с паштетом и креветочной «замазкой», порезал помидоры и огурцы. Как раз на суровый мужской завтрак сгодится. Порылся в холодильнике, выудил сыр и печально-короткий остаток сухой колбасы. Разложил снедь на тарелке. Только успел заварить свежий чай, как прозвенел дверной звонок. Олег прибыл четко через двадцать минут плюс вежливые пять.

Выглядел он уставшим. Под глазами залегли круги, что только подчеркивало, оттеняя, темно-серую «стальную» радужку. Русые волосы свалялись и кое-где торчали неопрятными вихрами. На одной щеке красовалась длинная поджившая царапина, а через другую протянулась еле заметная маслянистая полоска. Мне почему-то почудился запах ружейной смазки. И по цвету похоже – смазка, приправленная пороховой гарью, приобретает особый оттенок. Даже две узкие морщины на лбу, казалось, стали глубже.

– Н-да. Чегой-то укатали тебя, Сивка-Бурка.

– Видно? – усмехнулся Олег, сбрасывая легкую форменную куртку и снимая основательно запачканные липкой глиняной грязью кроссовки.

Не отвечая на риторический вопрос, я приглашающее махнул рукой в сторону кухни.

Рассевшись за столом, Олег деловито начал набрасывать на тосты съестное. Вскоре на тарелке громоздилось несколько пизанских башен.

– Ну что? – Он на миг прервался и глянул на меня исподлобья. – Дела вперед или трапеза?

– Трапеза, – решил я. – А то после твоих дел даже у Машки аппетит пропадает.

– Мудрое решение, достойное мудрого мужчины, – уже с набитым ртом пробубнил Олег.

Я налил ему и себе чай – сегодня душа к кофе совсем не лежала. Мой организм на него странно реагирует – только выпью, сразу же внутри все как будто ощетинивается, и невидимый реактор начинает выдавать сто двадцать процентов мощности настолько бодро, что даже немного потряхивает. Признак перевозбужденной нервной системы. Хоть бензодиазепины глотай.

Сам я закинул в себя лишь парочку бутербродов, пока Олег методично и торопливо уничтожал остальную еду. Похоже, он все же остался чуточку голоден, но вежливость ему не позволила это показать.

Глотнув обжигающий чай и даже не поморщившись, Олег хмуро сказал:

– А теперь точно дела.

– Давай, – вздохнул я, чувствуя, что спокойно начавшееся утро, как обычно в последнее время, перерастает в сумасшедший день.

– Смотри, – Олег бросил на стол пухлый конверт.

Внутри оказалась пачка фотографий. Чувствовалось, что они совсем свежие – глянец еще не приобрел обязательных царапин, острые углы не хранили жирные отпечатки пальцев.

Просмотрев первые несколько снимков, я понял, почему Олег предпочел вначале позавтракать, точнее, позволил позавтракать мне, а потом уже перешел к делам.

Кровь.

Кровь.

Кровь.

На полу и стенах, на портьерах яркой золотистой раскраски и на стульях «под старину», на стекле сервиза и белой двери холодильника, на ламинате и кафеле пола, даже крупная клякса на потолке. И среди пятен и багровых полос на стенах проступали слова на английском, такие же красные, как кляксы на полу, написанные тем же составом. Шестьдесят процентов плазмы, сорок процентов эритроцитов, тромбоцитов и лейкоцитов – кровь.

Но все это не более чем антураж.

Взгляд сразу же цеплялся за тела. Их кто-то так изуродовал, что я, просмотрев всю пачку фотографий, даже не смог четко сказать, сколько там трупов. Семь, восемь, десять?

– Сколько? – хрипло поинтересовался я.

– Тринадцать. – Олег не спеша попивал чай, искоса посматривая на меня.

– И зачем тебе я?

– Чем, по-твоему, это сделано?

Я повернулся к Олегу:

– Дружище, не юли. Зачем я тебе? Ответ на этот вопрос даст тебе любой судмедэксперт.

– Я же сказал…

– Сказал, – прервал я его. – Олег, ты боишься огласки, но дело у тебя в любом случае заберут прокурорские. Если еще не забрали. Информация все равно расползется. Ты должен только радоваться, что это не придется расхлебывать самому.

– Экий ты недоверчивый.

– Так что выкладывай, зачем тебе я.

– Хорошо. – Олег сжал губы в тонкую линию. – Я тебе отвечу. Но вначале ответь ты.

Я еще раз рассмотрел тела на снимках – практически у всех ровные, даже слишком ровные порезы поперек горла, вспорота брюшина, похоже, что вскрыты бедренные артерии. Особенно долго изучал фотографии, где раны сфотографированы крупным планом.

– Что-то очень острое. Не кухонная утварь, не китайские поделки. Я бы даже сделал ставку на ножи неклассической формы. Например, керамбиты, ими проще наносить такие порезы, чем прямыми ножами. Может, Spyderco, может, Emersson.

– Керамбит – это такой, как у тебя?

– Такой, да не такой. У моей Цивы лезвие серрейторное – зубчики не дадут столь ровных краев раны. Лезвия тех ножей, которыми все это наделали, плейновые, без зазубрин. Олег, зачем ты спрашиваешь мое мнение? Опытный судмедэксперт скажет намного больше и намного точнее.

– Затем. Милый мой друг, я думал, ты сразу догадаешься…

– Продолжай, – нахмурился я.

– Скальпель. Все это сделано скальпелями.

– Чушь. Невозможно. Точнее, неудобно. Глупо. Все равно что маникюрными ножничками рыбу чистить. Получится, но долго, муторно и грязно.

– Но все именно так, как я сказал. В раковине на кухне лежали два десятка скальпелей в крови.

– Ты поэтому не хочешь огласки?

– Да. Тринадцать трупов, куча скальпелей, ровные разрезы. И я тебе еще не показал второй конверт. Что имеем?

– Спятившего медика?

– Спятившего хирурга. Лови второй конверт.

Пачка снимков оказалась поменьше, чем первая. Но намного интереснее, на мой профессиональный взгляд. На праздничном столе, на когда-то белой скатерти, среди хрустальных бокалов и белых широких тарелок аккуратно расположились несколько сердец, куски печени, с десяток почек, одиноко лежащая селезенка, две матки рядышком и по соседству с ними три вырезанных под корень члена. Еще несколько органов лежали в куче – я не стал их идентифицировать. Мое внимание привлекли макрофотографии – такое ощущение, что некто сделал удаление почек на операционном столе по всем правилам, аккуратно и спокойно.

Я отбросил фотографии и с минуту молча пил уже остывший чай.

– Ты прав, Олег. Этот человек, хотя я бы эту тварь уже не считал человеком, когда-то учился на хирурга. И хорошо учился.

– А работал?

– Не знаю, – покачал головой я. – Я скажу тебе про почки. Отделены аккуратно и правильно. Такое сделает и очень хороший интерн. И хороший патологоанатом. Только патан бы не стал возиться со скальпелями. У них свои инструменты.

Олег замолчал, о чем-то напряженно думая. Я не стал ему мешать, поставил на огонь чайник. В горле пересохло после просмотра фотографий.

Я нарушил молчание:

– Боишься, что все подумают на медиков?

– Да, – отстраненно ответил Олег. – Сообрази сам, Иван. Скальпели, тринадцать трупов, расчлененка. То ли месть, то ли заказ. Плюс тот день, когда столько умерло, а врачи помочь не смогли. Плюс страх, что все повторится.

– Ты думаешь, что жители будут искать виноватых и ими окажутся врачи?

– Я бы не исключал такую возможность. Потому не хочу дразнить зверя и слишком рано допускать утечку информации. И еще причина есть… Информацию все равно сольют, но хотя бы время выиграем, чтобы поймать этого ублюдка.

– Уверен, что сольют?

Олег невесело рассмеялся:

– Иванище, у меня в отделе умерло пять человек в тот день. Самые верные, самые честные. Которым я бы спину доверил, не задумываясь. А остались скользкие выживанцы, которые сольют инфу, как только им предложат даже не тридцать, а хотя бы десять сребреников. Прокурорские, кстати, тоже сольют. Но позже. И у меня будет время.

– Что-то ты сгущаешь краски.

– Иван, когда работаешь с людьми в нашей организации бок о бок на протяжении нескольких лет, прекрасно знаешь и про их левые доходы, и про их базовые принципы. Те ребята, что остались, давно прикормлены Коломийским.

– Опа. И тут он.

– И тут. Везде он в этом городе. Ты просто не сталкивался.

– Уже столкнулся.

– Да… – задумчиво отозвался Олег. – И я этому не рад. У него есть особое проклятие – все, чего он касается, начинает гнить изнутри.

– Буду надеяться, что меня эта участь обойдет, – я попытался изобразить веселый смех.

– Я тоже буду. Подольешь чайку, дружище?

– Может, чего покрепче?

– Хм… – Олег крепко задумался. – Пожалуй… нет. Нам еще к твоей жене ехать. Если ты не против.

– К Машке? – удивился я. – А она-то тебе зачем?

– Я услышал мнение хирурга, теперь хочу показать фотографии судмедэксперту. Ты же сам заметил, что он скажет больше.

– Ну, логично. Только… Олег, давай начистоту.

– Ну, давай, – он невесело усмехнулся.

– Зачем ты цепляешься за дело, которое в любом случае у тебя заберут? Почему тебе так важно узнать все раньше, чем информация пройдет по официальным каналам? Извини, прежде чем впутывать Машу, я должен знать.

– Логично. – Друг хрустнул пальцами, сделал долгий глоток из чашки. – Ты, кстати, так и не спросил, кто все эти погибшие.

– И кто они?

– Мирославские. Вся семья, – коротко ответил Олег.

– Мирославские?! – У меня заледенели руки, когда я снова потянулся к фотографиям.

– Ты ведь всех их знал.

– Почти всех, – хрипло ответил я. – Олег Викторович преподавал в академии хирургию. Его жена Людмила Георгиевна – однокурсница и друг моего отца. Их младшая дочка Наташа выбрала путь актрисы, а не врача, но я и ее знаю. Да и многие знают, кто в театры хоть иногда ходит. Старшая Нона работает… – я сглотнул, – работала у нас в терапии.

– Я в курсе, Иван. Забыл? Ты же нас когда-то и познакомил.

– Серьезно? Не помню.

– В отделении. Уже четыре года прошло.

После его слов я и вправду вспомнил, что когда-то Олег заходил ко мне по делам, а я схватил его в охапку и потащил на день рождения Ноны в ее отделение. Что-то мне тогда грустно было, душа жаждала выпить в компании друга, а тут такой повод.

– Ты говоришь… все?

– Вся семья, – повторил Олег. – Отец, мать, сын, три дочери, их мужья, дети. Все.

– Все равно не понимаю, зачем тебе это. Ты всяко видел по работе что-то подобное. Чем этот случай для тебя так важен? – Я прямо посмотрел ему в глаза.

И Олег не стал отводить взгляд.

– Нона.

– Ты и?.. – удивился я.

– Да. Я и Нона. Все эти четыре года.

– Но она же замужем.

– А ты женат. И что? – резко и неожиданно жестко ответил Олег.

Я криво усмехнулся:

– Да уж, чья бы корова мычала. Ты… меня удивил. Я думал, что у Ноны все нормально с мужем.

– Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему.

– По-своему, – эхом отозвался я.

Пальцы судорожно стиснули конверт. Я нашел в себе силы вытащить фотографии и еще раз всмотреться в изуродованные трупы, пытаясь узнать тех людей, с которыми когда-то общался, учился, работал. Окровавленные куски плоти ничем не напоминали Олега Викторовича с гордой аристократичной осанкой прямо-таки дореволюционного врача и ухоженной гривой седых волос или Людмилу Георгиевну, которую я многажды видел с дочкой Ноной в гостях у отца. Я так и не смог опознать саму Нону, хотя частенько видел в больнице ее пышную, но очень женственную фигуру. Чтобы отвлечься от искалеченных тел, я стал рассматривать надписи кровью на стенах. Сатанинская неграмотная банальщина. «Hell came here», «Kill`em all», «God forgot you all»…

Но тут одна фраза вызвала ощущение дежавю. Я застрял на ней, пытаясь вспомнить, откуда я знаю это словосочетание. Что-то в этих словах было неправильным. Казалось, что в написание закралась ошибка. И она совсем не случайна.

«Healter Skelter».

Неожиданно в памяти словосочетание озвучилось знакомым голосом. Сэр Пол Маккартни пропел:

When I get to the bottom I go back to the top of the slide

Where I stop and I turn and I go for a ride

Till I get to the bottom and I see you again.

Do you, don't you want me to love you

I'm coming down fast but I'm miles above you

Tell me tell me tell me come on tell me the answer

You may be a lover but you ain't no dancer.

Helter skelter,

Helter skelter,

Helter skelter.

– Твою мать, – зашипел я и выдал еще с десяток самых забористых матов.

– Ты чего? – ошалел Олег.

– Сиди, я сейчас.

Почти бегом добрался до комнаты, где стоял музыкальный центр. Рядом угнездились высокие стопки компакт-дисков. Я пробежался пальцами по корешкам – ABBA, Aerosmith, Aina, Avantasia, Axel Rudi Pell, Ayreon, Blind Guardian… – и выудил два диска Битлов, известнейший «Белый альбом». Перевернул и прочитал на обратной стороне второй коробки – «Helter Skelter».

– Сука.

– Кто сука, который тут? – спросил из-за плеча Олег, который проигнорировал приказ и примчался вслед за мной.

– Фотографии с тобой?

– Ну…

– Сравнивай, – я сунул ему диск и ногтем подчеркнул название песни. Потом выбрал из стопки фотографий ту самую с надписью, что меня зацепила, и положил сверху диска.

Олег удивленно хмыкнул:

– Это что? Наш убийца – битломан?

– Хуже. В надписи ошибка…

– Так еще и неграмотный битломан? Ужас, ужас…

– Эта ошибка означает одно. У нас в городе серийный убийца. И он будет убивать… еще, еще и еще.

– Бля… Уверен?

– Бестолочь и двоечник, – охарактеризовал я друга. – Поехали к Машке. По дороге расскажу то, что ты должен знать и сам, доблестный защитник граждан.

Мы выехали на машине Олега. Могли бы в принципе каждый в своей. Но нам еще нужно было поговорить в дороге. Так что я оставил железного коня возле подъезда.

Город опять казался другим. Я уже не удивлялся переменам, воспринимая их как должное. Если случается невообразимое, как в тот день, то после него будут расходиться волны по привычной реальности, словно после брошенного в воду камня.

И только мы выбрались на проспект из узких улочек между домами, как влетели в пробку. Дорогу нам и десятку других машин преградили не аварии, не поваленные деревья или столбы, не еще какие-то урбанистические ужасы.

Люди.

Десятки, если не сотни.

По проспекту бежали молодые девушки, средних лет мужчины, совсем юные парни, даже старики кое-где виднелись в толпе. Не наблюдалось толчеи и беспорядка. Люди бежали спокойно и уверенно, не оглядываясь по сторонам. Спортивные костюмы, джинсы с обычными рубашками, кое-где даже мелькали деловые «пары» и «тройки». Асфальт безразлично шуршал под сотнями подошв. Кеды и офисные туфли, кроссовки и босоножки, тенниски и сандалии подымали легкие облачка пыли. Олег заглушил двигатель и откинулся на спинку сиденья, заложив руки за голову.

– Подождем.

Когда утихло бензиновое сердце машины, звуки улицы заполнили салон. Слаженное дыхание толпы звучало как симфония, странная, мощная, атональная. Привычные звуки города отступили перед таким напором бегущих.

Я ошеломленно таращился на этот странный марафон. А Олег тихо посмеивался, посматривая на меня:

– Что, Иван, совсем ты закопался в отделении?

– Что это?

– «Гампы» бегут, дружище. – Олег иронично подмигнул. – Присоединиться не хочешь?

– Какие еще «гампы»?

– Участники Общества психологической поддержки имени Форреста Гампа. В народе их «гампами» прозвали.

– Бред… бред какой-то, – пробормотал я, наблюдая за нескончаемым людским потоком.

– Почему бред? Люди справляются с горем и ужасом от потери близких.

– Но почему бегут?

– Так им легче. Просто бежать, не думая, не страдая, не вспоминая.

Я тряхнул головой:

– Да, Олег, видимо, я многое пропустил за последние дни. Много их?

– По последним данным, порядка нескольких тысяч. Открытое общество, вся информация в свободном доступе на сайте. Записаться может каждый. Забеги – каждое утро и вечер из разных районов города.

– Да… неожиданно.

– Многие не ожидали. Но проблем от «гампов» нет – и пусть бегают. Разве что дорогу перекрывают. Но это меньшее из зол.

– А кто вообще все это придумал?

– Да президент их, некий Тимошенко.

– Тимошенко? – Я резко повернулся к Олегу. – А по имени как его?

– Имени не помню. Неприметный такой мужичок, серый. А что, знакомая фамилия?

– Есть немного, – пробормотал я, отворачиваясь к боковому окну и высматривая конец потока. Вроде бы уже последние ряды пробегали мимо нас. Скоро можно будет ехать. «Гампы», блин. Придумали же название.

– Фамилия в наших краях распространенная, – философски подытожил Олег, трогаясь с места.

Марафонцы освободили проспект. Но побежали они как раз в ту сторону, куда нужно было ехать нам. Так что Олегу пришлось снова углубиться в боковые проулки, зигзагами пробираясь к работе Маши.

На одной из улиц я обратил внимание на покосившуюся вывеску «Сафари» и осколки, щедро усыпавшие тротуар. Окна скалились голыми решетками, одна дверная створка валялась у стены, второй не было совсем.

– А это что? – поинтересовался я.

– Это? Вчера вечером особо умные попробовали ограбить «Сафари» и «Охотника».

Я крепко задумался, сколько оружия, возможно, оказалось непонятно у кого:

– И?

Олег усмехнулся:

– И ничего.

– В смысле?

– Вообще там ничего не оказалось. Пустые полки. Только пневматические пукалки в витринах да катаны из дешевой китайской стали. Хитрец, Коломийский, ой, хитрец…

– А он тут при чем?

– Все ормаги в городе под ним. Крепко я его не люблю. Есть за что. Но признаю, что не зря он наверх выбился, всю шушеру мелкую передушил. Умеет вперед просчитывать – сразу сообразил, куда контуженые выживанцы первым делом побегут.

Прибыли мы к Машке только через полчаса. По дороге встретили еще одну колонну «гампов». Я уже начал верить словам друга, что этих новоявленных спортсменов пара тысяч. Скажу честно, такая слаженность и целенаправленность внушали оторопь. В современном мире люди вообще постепенно становятся индивидуалистами. И потому странно увидеть сотни людей, действующих, думающих и дышащих как единый организм. Это сила. Еще дремлющая, но уже собранная в кулак.

Перед самым моргом я спросил Олега:

– Не боишься, что они окажутся в результате не такими уж безобидными?

– Почему?

– Людьми, которые потеряли ориентиры в мире, легче всего манипулировать.

– Да нет, – отмахнулся Олег. – У меня парочка знакомых там бегает. Мозги им не промывают. Только физическую форму улучшают, и все. Знаешь, жене моего друга помогло – она ребенка потеряла в тот день, уже думали в психоневрологический положить. А она вышла на пробежки с «гампами» – и сейчас почти в себя пришла. Друг с ней стал бегать – ему нравится. И зарядка хорошая, и люди там интересные.

– Ну, дай-то бог…

Подъехать к самому моргу мы так и не смогли. Еще в дороге я набрал Машу и предупредил, что скоро будем. Жена ответила, чтобы сразу проходили внутрь, встретить она не сможет. Теперь я понял почему.

Всю улицу перед зданием занимала кипящая злобой и раздражением толпа. Над головами торчали сделанные на скорую руку плакаты: «Отдайте наших мертвых», «Судить черных трансплантологов», «Отпустите наших родных». И еще что-то не менее дикое. По толпе пробегали волны, казалось, что это не сборище людей, а стоглавый и сторукий зверь. Мифическое чудовище гекатонхейр.

– Опа, а я и не знал, что здесь так весело, – удивился Олег.

– Я и сам не знал, – мрачно ответил я, выбираясь из автомобиля. – Топай один. Я машину посторожу. А то фиг его знает, что этим дуракам в голову стукнет.

Толпа мне не понравилась. И лозунги не понравились. А Маша мне вообще ничего не рассказала. Нефиг ей на работе делать по соседству с такой пороховой бочкой. Не хватает только искры, а что случится дальше – ни один пророк, ни одна гадалка не предскажет. Толпа – это статистически непрогнозируемая величина. В броуновском движении и то больше порядка.

Я не раз и не два ловил на себе враждебные взгляды. Им нужен виноватый. Всему городу нужен виноватый. Власть носа на улицу не кажет. Царь-батюшка президент далеко. А мы, врачи, близко. И патологоанатомы близко. И милиция.

Что-то назревает. И от этого «чего-то» мороз по коже и кошки по сердцу. Надо бы с Машкой поговорить вечером – пусть дома пока посидит, хотя бы недельку. Никуда мертвые от нее не денутся – в отличие от живых, они быстро передвигаться не умеют. Да и проблем от них значительно меньше.

Меняю толпу демонстрантов на эквивалентную кучу спокойных трупов.

Хоть объявление вешай.

Минут через пятнадцать вернулся Олег. Мрачно распихивая народ, он, словно ледокол, проломился напрямик, даже не оборачиваясь на оскорбления и угрозы, звучащие ему в спину. Явно толпа уже почти достигла градуса кипения – разве что пузырьков на поверхности еще не видно.

– Сказал Маше, чтобы она сразу вызывала наряд, если эти бузить начнут, – с ходу сообщил Олег. Облокотившись о капот машины, он небрежно щелкнул «зиппой» и прикурил. – У твоей жены там прямо склад мясокомбината. Бедняги, вообще зашиваются. Я думал, что нам плохо, а патанам, получается, вообще жопа.

– Машка помогла тебе?

– Помогла, – кивнул Олег и глубоко затянулся. – В целом подтвердила твои слова. И кое-что еще важное добавила, – Он помолчал, а затем неожиданно продолжил: – Она у тебя молодец. Сокровище. Тебе очень повезло.

– Спасибо, – неловко ответил я. Даже стыдно стало. Посторонний человек хвалит, а я по любовницам бегаю. Может, и вправду я совсем дурак, счастья своего не замечающий?

– Ты мне обещал кое-что рассказать. Про ту надпись на стене. Маша, кстати, тоже сразу вспомнила, но на тебя стрелки перевела – у нее совсем времени нет. Вы мне прям комплекс неполноценности развиваете.

– Просто у меня и Машки интересы схожие. Были. Вот и помним этот случай. Странно, что так быстро забываются имена маньяков. Хотя, может, и к лучшему – не место этим нелюдям в истории.

– Маньяков? – прищурился Олег. Щелчком отправив сигарету на обочину, он сел за руль. – Тебя куда забросить, на работу?

– Нет, я передумал. Домой. Возьму машину, надо кое-куда съездить.

Мы вырулили на проспект. Без толпы «гампов» до моего дома можно добраться минут за пятнадцать. А с учетом той скорости, что сразу развил Олег, больше десяти в дороге точно не проведем.

– Ты продолжай, продолжай… – не отрывая взгляд от асфальтового полотна, сказал Олег.

– Ну, тогда слушай мрачную старую сказку с очень печальным концом.

Я оживил в памяти все, что знал о той странной истории. Кто интересовался битлами, рано или поздно натыкался на трагические события, связанные со вполне безобидной песней. Битлы, по сути, совсем ни при чем – не по их вине, не по их задумке.

Трудно сказать, с чего именно все началось. Может, с рождения Чарльза Мэнсона, может, вообще с появления ливерпульской четверки. Или с написания битлами самой хулиганской вещи в их творчестве. Ливерпульцы любили повыделываться – а тут пришла в голову Пола Маккартни, тогда еще никакого не «сэра», мысль выдать самый жесткий, самый грязный и бескомпромиссный рок-н-рольный звук. Чтобы критики удавились от возмущения, а коллеги от зависти. И у битлов это отлично получилось – как, впрочем, все и всегда. После двух десятков дублей за один день они записали эту необычную композицию. Что творилось тогда в знаменитой студии – уже практически легенда. Пол Маккартни визжал, прыгал и чуть ли не плевался у микрофона, Джордж Харрисон бегал по студии с горящей пепельницей над головой. Забавно, но в завершении последнего дубля даже Ринго Старр не выдержал и заорал, что у него уже волдыри на пальцах. Этот дубль и вошел в историю музыки – и по окончании «Helter Skelter» можно услышать возглас Стара: «I've got blisters on my fingers!» Такое вот маленькое пасхальное яйцо от музыкантов.

Но как будто есть где-то огромные весы, беспристрастно отмеряющие смешное и трагическое в нашей жизни, сводящие все к равновесию. И песня, которая родилась как хулиганская выходка, стала символом одного из самых кровавых убийств шестидесятых.

Чарльз Мэнсон к тому времени уже успел получить несколько условных сроков и определенную известность. Несравнимую с «The Beatles», но тем не менее. Он уверенно заявлял, что станет популярнее ливерпульцев, и даже планировал издать свой собственный рок-альбом. Но прославился Мэнсон не как музыкант.

На момент написания Битлами «Helter Skelter» он организовал небольшую религиозную коммуну под названием «Семья». Жизнь у них была простая и незамысловатая – наркотики, групповой секс, угон машин, убийства время от времени. Но то ли так распорядилась судьба, то ли у Мэнсона с удачей отношения строились по-особому, полиция «Семью» никак не могла прижать – то ордер неправильно выписан, то свидетель неожиданно исчезает.

Чарльз придерживался довольно примитивных религиозных взглядов – скоро конец света, и его ознаменует мировая война между белыми и черными. К тому времени количество членов «Семьи», по ожиданиям пророка, должно достигнуть новозаветного числа сто сорок четыре тысячи – и вся коммуна в виде сплоченного сборища праведников будет спасена. Мэнсон нисколько не сомневался, что слова Апостола Иоанна: «Я слышал число запечатленных: запечатленных было сто сорок четыре тысячи из всех колен сынов Израилевых» относятся к нему и «Семье». А все остальные обречены по определению. И потому церемониться с уже приговоренными тушками Чарльз Мэнсон не собирался.

Композиция Битлов «Helter Skelter» не просто пришлась по душе лидеру коммуны. Он увидел в ней знак. Даже не так – Знак с большой буквы. И само название песни – это символ и лозунг будущей войны белой расы с чернокожими, после которой остатками человечества будет править мэнсоновская «Семья». Битлов он уверенно именовал четырьмя всадниками Апокалипсиса, которые пришли в этот мир только лишь для того, чтобы дать лично ему, Чарльзу Миллзу Мэнсону, сигнал и дальнейшие инструкции.

Услышано – сделано. И восьмого августа тысяча девятьсот шестьдесят девятого года пророк взял с собой близкого товарища по коммуне, а заодно трех девушек и решил показать им, как нужно убивать. Они поехали в дом к бывшему знакомому Терри Мэлчеру с намерением прикончить всех, кого увидят. Их бывшему знакомому повезло – он там не жил уже больше месяца. А не повезло совсем другим людям. Восемнадцатилетнему подростку, двум взрослым мужчинам и двум женщинам, одна из которых была на девятом месяце беременности. Мужчин и женщин «семьянины» связали, а потом зарезали, как свиней на скотобойне. Беременная женщина оказалась женой режиссера Романа Полански – ее звали Шерон Тейт. Чтобы отвести от себя подозрение, Мэнсон и товарищи написали на стенах кровью множество расистских и сатанинских лозунгов, а сам Чарльз не удержался и добавил название любимой песни, которая его и подтолкнула к убийству. Вот только откуда-то в первом слове взялась лишняя буква – «Healter Skelter». Считают, что он не просто так ошибся. Что эта ошибка имеет значение. Но сам Мэнсон до сих пор по этому поводу молчит.

– Вот то, как я помню эту историю, – подытожил я уже у дома. Рассказ занял всю дорогу. Да я и сам в воспоминаниях не заметил, как пролетело время. Мы выбрались из машины – Олег быстро и нервно затягивался сигаретой.

– П…ц! – емко охарактеризовал Олег и мой ликбез, и текущую ситуацию в целом.