Текст книги "Нефертити и фараон. Красавица и чудовище"

Автор книги: Наталья Павлищева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Хоремхебу такое распределение обязанностей очень понравилось, и если бы фараон иногда для порядка не совал нос в его дела, было бы совсем хорошо.

А вот нубийцы оказались народом упорным, они не желали менять веру и славить небесного отца фараона так, как этого ожидал земной сын. Но не отправлять же на них Хоремхеба с его армией?! Вообще Эхнатон старался все дела, даже спорные пограничные, решать мирно, вернее, не решать вообще никак, надеясь, что все как-то рассосется само собой. У него были заботы поважнее, в Ахетатоне один за другим росли новые великолепные храмы: закончен Храм Проводов Атона на покой, где главной жрицей стала Нефертити, построены Сени Ра для Нефертити, Тийе и дочерей, храм Восхода Атона и другие… Это ли не радость?! Потому фараона мало интересовали дела, связанные с защитой Иерусалима, Библа, Симиры или других городов. От дальних земель Эхнатону была нужна только дань, да и то ею больше озабочен начальник закромов толстяк Панехси.

Такое нежелание пер-аа влезать в каждое дело часто радовало придворных, потому что позволяло нещадно воровать, не опасаясь быть схваченными за руку. Между ними действовал негласный уговор: никто не мешал другому. Это давало надежду обеспечить свою загробную жизнь весьма недурно. Ради такой возможности в земной жизни можно было и потерпеть, стоя согнутыми в три погибели с задранной при этом к небу головой. Но в Ахетатоне человеческая красота не в почете, ценится лишь красота природы, потому на изуродованные тела придворных мало кто обращал внимание, разве что спины побаливали…

То-Мери замерла. Из спальни царицы доносились смех и веселые голоса. Один из голосов явно принадлежал пер-аа! Фараон любил своих девочек, особенно самую маленькую Анхесенпаатон, родившуюся уже в Ахетатоне.

Так и было, родители смеялись над попытками младшей царевны делать первые шаги. Девочка старалась встать на ноги, хватаясь за брошенную на ложе накидку. Как и следовало ожидать, ткань потянулась под ее пальчиками, а толстая попка перевесила, царевна звонко шлепнулась на пол. К ней бросилась кормилица, в ужасе косясь на царственную пару. Но девочка не заплакала, а пер-аа рассмеялся, остановив кормилицу:

– Не мешай, пусть сама.

Под тревожным взглядом матери Анхесенпаатон поступила достаточно просто: она вцепилась в подол калазириса кормилицы и поднялась на ножки, удовлетворенно поглядев на родителей: вот, мол, я какова! Эхнатон и Нефертити снова рассмеялись. Возиться с толстенькой забавной Анхесенпаатон такое удовольствие! Как и с двумя старшими царевнами – рассудительной, считающей себя взрослой Меритатон и любопытной, неугомонной Макетатон. Для пер-аа жена и дочки – высшее счастье.

Анхесенпаатон стояла, вцепившись в подол кормилицы и чуть покачиваясь, словно не решалась отпустить его и сделать первый самостоятельный шаг. Эхнатон и Нефертити одновременно протянули к ребенку руки и позвали:

– Иди ко мне!

Малышка посмотрела на отца, потом на мать и, отпустив ручку, шагнула к Эхнатону. Фараон, как мальчишка, едва не завизжал от восторга, хлопая в ладоши. Анхесенпаатон сделала два неуверенных шага в сторону отца, но на третьем ее толстенькая попка все же перетянула, и девочка снова шлепнулась, на сей раз взвыв во весь голос. Метнувшиеся к ней мать и отец… столкнулись лбами, на миг замерли и расхохотались!

Эту картину и застала вошедшая в спальню То-Мери: фараон и царица хохотали, потирая лбы, между ними на полу сидела маленькая Анхесенпаатон и ревела во все горло. Ее кормилица растерянно стояла чуть в стороне, не решаясь сделать ни шагу. То-Мери долго не раздумывала, не обращая внимания на царскую чету, она подхватила плачущую царевну на руки и принялась успокаивать.

Родители смущенно замолчали.

Но, едва успокоившись, царевна потянулась на пол снова, она уже вкусила прелесть самостоятельного передвижения и не желала сидеть на чьих-либо руках. То-Мери отпустила девочку перед отцом:

– Пер-аа стоит дать царевне свой божественный палец, чтобы она смогла держаться, пока не научится.

Эхнатон протянул дочери руку:

– Держись за мой божественный палец.

Анхесенпаатон ухватилась за руку отца и не отпускала ее, пока сама не свалилась от усталости. Все попытки забрать ребенка у отца приводили к страшному реву. Отцу было жалко малышку, и он терпел. В конце концов Эхнатону пришлось даже покачать дочку на руках, чтобы та успокоилась и заснула. Конечно, это заняло очень много времени, но фараон был несказанно счастлив. Одной рукой он поддерживал спящую дочь, другой обнимал красавицу-жену.

Счастье казалось безбрежным, они с Нефертити так любили друг дружку и своих малышек. Это ничего, что пока нет сына, все еще впереди, они молоды, а в городе счастья впереди только счастье и любовь!

* * *

Двенадцатый год правления Эхнатона был хорошим годом, Начальник закромов Панехси сообщил об огромной собранной дани! Ее доставили отовсюду: из Нубии, Сирии, Эфиопии, разных уголков самого Кемет… Дань была столь велика, что решено принять не как обычно, а в торжественной обстановке. Для этого представителей подвластных народов пригласили в Ахетатон.

В самом начале второго месяца зимы в город Атона съехалось множество чужестранцев. Причалы Ахетатона были заполнены самыми различными кораблями, а в Доме гостей не сыскать свободного места. Но город велик, огромны его дворцы, все нашли приют.

Сириец Баср боялся, что у него открутится шея, столько приходилось вертеть головой. Конечно, Владыка Верхнего и Нижнего Египта построил невиданный город. Сразу понятно, что Ахетатон заполнялся домами не как попало, подобно старым городам. Здесь широкая Главная улица с огромным Храмом Атона и таким же Домом Атона – дворцом самого фараона. Конечно, в Храм сирийцев не пустили, но туда не входили и сами жители Ахетатона, у жителей Кемет в храмы входят только избранные, остальные довольствуются вывозом скульптур богов лишь по праздникам. Но на вопрос, когда ближайший вынос бога, чиновник Сетатен странно посмотрел на Басра и пожал плечами:

– Желаешь видеть нашего Бога? Смотри!

И показал в небо над головой.

Сириец не очень понял, пришлось объяснять:

– Атон над нами и видит своих поклонников с восхода до заката. Мы поклоняемся солнечному диску. Как его изобразить? А дары может принести любой, вон жертвенников сколько вокруг храма.

Все было в этом городе поразительно. Великое множество храмов, но все посвящены только Атону. В подношениях никакой крови, только плоды, цветы, благовония. Всюду разговоры о любви и красоте, от улыбок к концу дня сводило скулы, но не улыбаться в ответ на многочисленные улыбки жителей невозможно. Правда, у Басра закралось сомнение, все ли они искренние, но лучше так, чем хмуро насупливать брови.

Владыка Верхнего и Нижнего Египта Эхнатон и его супруга, Главная царица, Владыка Обеих Земель царица Нефертити, принимали подати всех подвластных им земель, сидя на троне под огромным золотым паланкином. Мало кто из прибывших смог близко лицезреть фараона, большинство не подпустили ближе десяти шагов; чтобы не кричать, приходилось передавать свои слова придворным, чтобы те, в свою очередь, передали дальше. Кто их знает, точно ли повторили цветистые фразы стоявшие в нелепой позе – спина согнута, а лицо поднято к Владыке, но фараон был явно доволен. Действительно, дань немыслимо богата.

Эйе смотрел на подходивших и подходивших послов, на бесконечные поклоны и подношения и думал, что по крайней мере половине из них пер-аа обязан все тому же Хоремхебу, не будь его войска, вряд ли сирийцы прислали бы столько благовоний, а черные, точно сгоревшие на солнце нубийцы с лоснящимися от масел спинами – столько драгоценного дерева и кости. Да и свои тоже едва ли были бы столь послушны и щедры.

Но пер-аа и не помыслил наградить Хоремхеба за службу, хотя того же Начальника закромов Панехси одарил щедро.

Но, похоже, Хоремхебу не нужны дары пер-аа, тот счастлив возможностью распоряжаться огромной армией, только бы ему не мешали и не заставляли сидеть дома. Невольно родилась мысль: что будет, если однажды Хоремхеб не подчинится? Для воинов его авторитет прежде авторитета далекого и непонятного пер-аа. Неужели сам фараон этого не понимает?

Эйе смотрел на возбужденного и одновременно каменно неподвижного Эхнатона и чувствовал, что не понимает. Для пер-аа важен его Ахетатон, и даже сейчас он радуется не столько пополнению закромов Кемет, сколько восторгу, выражаемому послами разных стран. Все слушал бы и слушал о том, сколь великолепен город, им созданный! И щедро одаривает не обеспечившего своей силой такой поток даров Хоремхеба, а тех, кто лучше похвалит его задумку.

В царском дворце снова радость: принесли известие, что в Ахетатон наконец собралась приехать царица-мать Тийе! Эхнатон весь светился от счастья, он столько всего покажет матери, Тийе должна сама понять, что Ахетатон – город любви и счастья.

Если что-то и было недоделано во дворце, построенном специально для царицы-матери, то уже через день он блестел. Саму Тийе встречали, точно фараона. Когда ее флотилия показалась на реке, крики восторга собравшихся на берегу подняли на крыло всех птиц в округе.

Тийе не слишком любила путешествовать, это всегда связано с какими-то неудобствами, но на сей раз отказаться от приглашения просто не могла. Мутноджемет все уши прожужжала о жизни в Городе Атона, пора посмотреть самой. Кроме того, у царицы был серьезный разговор к сыну.

Она устала, Эхнатону пора браться самому за всю страну, а не только за свой любимый Ахетатон. Бывали минуты, когда царица даже сомневалась, что поступила правильно, отправив молодого фараона подальше от себя. Может, стоило держать его при себе постоянно, чтобы как-то влиять на развитие? Но прожившая много лет рядом с разумным Аменхотепом и сама отличавшаяся недюжинным умом Тийе научилась не врать самой себе. Она прекрасно понимала, что позволила Эхнатону строить Ахетатон, только чтобы тот не путался под ногами в Фивах. Так и произошло, но теперь, когда пришло время фараону брать на себя основное бремя власти, вдруг оказалось, что именно это увлечение собственным городом сделало Эхнатона почти глухим к остальному Кемет. Страшнее было даже не это, Тийе понимала, что и Кемет тоже глух к своему фараону!

Где-то там, в прекрасном городе, живет некрасивый фараон, до которого никому нет дела! Такого и в страшном сне не увидишь… Тийе поняла, что пора исправлять положение. Фиванские жрецы почти уничтожены, но сама вера в Амона – нет, сильны и остальные боги, и царица не была уверена, что поклонение им стоит запрещать. Пусть себе в Ахетатоне превозносят одного Атона, остальной Кемет жил со своей верой тысячи лет, еще тысячи и проживет. Нужно внушить сыну, чтобы больше не трогал никого за пределами своего города…

Размышляя над этим, Тийе вдруг замерла. Задача получалась без решения! Эхнатон не будет воевать с собственным народом и его богами, только если его оставить в Ахетатоне. Но тогда все должно оставаться по-старому, а кто же будет править страной? Поняв, что основательно запуталась, Тийе решила плыть в Ахетатон и на месте увидеть, насколько страшно увлечение Эхнатона и что можно сделать, чтобы оно не мешало ему стать настоящим Владыкой Двух Земель, а не просто восторженным поклонником Атона в пусть и роскошном, но одном небольшом городе.

Конечно, Ахетатон ей понравился. Светлый, немыслимо украшенный, перед которым блекло все, созданное Аменхотепом III, праздничный Город действительно выглядел как обитель радости и счастья. Глядя в блестящие глаза Эхнатона и Нефертити, таких по-прежнему влюбленных друг в дружку и любящих своих девочек, видя поклонение их семье со стороны придворных и жителей города, Тийе радовалась и сама.

Опытный глаз царицы разглядел, что поклонение частенько наигранное, придворные всюду одинаковы, и в Ахетатоне не лучше, что многое уже надоело самому Эхнатону, как надоедает ребенку игра с одной игрушкой, что Нефертити устала рожать почти каждый год, и хотя по-прежнему влюблена в мужа, но у уголков красивых губ залегла пока тоненькая морщинка… Ее сомнения подтвердил Эйе: нет развития, непонятно, что дальше. Создали город, проводят службы, а что еще делать, не знают. Ну, Неф рожает раз за разом, хотя и она не всесильна, а пер-аа начинает скучать.

Тийе утвердилась в решении передать бразды правления Кемет сыну окончательно, и будь что будет.

Но передать не получалось, Эхнатон не желал не только уезжать из Ахетатона (это было бы удивительно), но и вообще заниматься делами. Еще хуже, что сын оказался по-настоящему болен. Это не так бросалось в глаза тем, кто видел его каждый день, да еще и снизу вверх, стоя в дурацкой позе, когда думать о чужих болезнях просто неудобно. Материнскому глазу Тийе сразу стало заметно, что Эхнатон плохо видит. Приглядевшись, она поняла, что права.

В чем дело, царица поняла в первый же день во время службы – Эхнатон смотрел прямо на восходящий солнечный диск! Захотелось крикнуть: «Что ты делаешь?! Ты же ослепнешь совсем!» Но что-то заставило Тийе промолчать и присмотреться.

Не все было так прекрасно в прекрасном Ахетатоне. Полусогнутые придворные, с трудом выпрямлявшие спины после службы в храме или не выпрямлявшие их вовсе, потому что приходилось присутствовать на каком-то приеме у пер-аа, полуслепой Эхнатон, без конца беременная Нефертити, у которой от стройной фигурки скоро останется одно воспоминание, натянутые улыбки и слова восхваления, произносимые сквозь стиснутые зубы…

Уже к концу первого дня самым сильным желанием царицы было забрать своих детей и внуков из этого прекрасного и страшного одновременно города с собой в Фивы. Но в ее честь царская чета устроила большой пир, пришлось подчиниться правилам этикета и изображать восторг от Ахетатона и мудрого правления сына.

И даже немыслимо устав, Тийе после пира позвала к себе брата. Тот пришел свежий после вечернего омовения, царица даже позавидовала:

– Когда ты успел вымыться?

– Я стараюсь не сидеть до самого конца развлечений, ни к чему.

– Они часто пируют?

– Нет, чаще едят в своей столовой, куда не допускают никого.

Тийе вдруг поинтересовалась:

– Эхнатон слепнет?

– Да.

– Ты видел, что он смотрит на солнечный диск прямо, не прикрывая глаз даже ладонью?

– Нефертити много раз твердила пер-аа, что так нельзя, это приведет к слепоте, но пер-аа возражает, что он сын Атона и один может смотреть на своего отца прямо.

– Сумасшедший!

Эйе чуть склонил голову, не то соглашаясь, не то осуждая за такое резкое высказывание. Но Тийе было наплевать на его мнение.

– Они с Неф по-прежнему милуются.

– Уже не так часто, все же повзрослели. Но пер-аа любит девочек и жену.

– Сколько можно рожать! – поморщилась царица.

– Пер-аа очень нужен сын…

– Сына может родить и наложница! Скажи Нефертити, что я хочу с ней поговорить. Им пора переезжать в Фивы, я устала.

– Нет, пер-аа не покинет свой Ахетатон, он дал клятву.

Тийе с изумлением уставилась на брата:

– Ты это серьезно?

Тот только вздохнул в ответ. Что он мог сказать царице об упрямстве ее сына?

Тийе немного помолчала, потом махнула рукой:

– Иди. Завтра поговорим. Я пока подумаю.

После ухода брата она сначала долго стояла под теплыми струями воды, которую лили сверху рабыни, а потом полежала в ванне с лепестками лотоса, как всегда любила делать, когда требовалось подумать. Почему-то именно лепестки голубого лотоса помогали царице собраться с мыслями.

Отдыха не получалось, она надеялась развеяться и отдохнуть, а вместо этого вынуждена заниматься проблемами Ахетатона.

На следующее утро выяснилось, что Эхнатон так не считает, он не видел в своем городе никаких проблем, как и у самого себя тоже. Он был гладко выбрит, как и полагалось жрецу, видимо, вымыт до и после церемонии в храме, но вид имел уставший.

– Ты плохо себя чувствуешь?

– Нет, с чего ты взяла?

– Вид уставший.

– Тебе показалось.

Тийе надоело играть в прятки, спросила напрямик:

– Эхнатон, ты стал плохо видеть?

– Все, что нужно, я вижу внутренним взором.

– Вчера я обратила внимание, что ты смотришь прямо на солнечный диск. Это может привести к слепоте.

Фараон чуть поморщился:

– И ты, как Неф, та все боится, как бы я не стал, как все! Это вы не можете смотреть на солнце прямо, я его сын и могу!

– Но тебя слепит этот свет, после него ты плохо видишь остальное.

Глаза Эхнатона даже радостно блеснули:

– Ты права! Если бы ты знала, как права! Ты поняла даже то, чего не в состоянии понять Неф. Когда впитаешь в себя этот свет, перестаешь замечать мелочное вокруг! А когда не очень хорошо видишь, то лучше слышишь. Фальшь в голосе куда заметней фальши во внешности.

Царица в ужасе замерла, чтобы ничего не произнести и не выдать свои мысли. Сын воспринял ее молчание как поощрение и принялся рассуждать о преимуществах полуслепой жизни, о правде, искренности, необходимости подчинить свою жизнь служению этой правде…

Тийе слушала и думала о том, что теперь делать. Она приветствовала строительство нового города, только чтобы на время изолировать сына от власти, а теперь пожинала плоды этого необдуманного поступка. Каким правителем огромной страны может стать полуслепой, охваченный отвлеченными, пусть и прекрасными идеями, Эхнатон? Привыкшая отвечать самой себе честно, Тийе мысленно сказала: «Никаким!» Кемет нужна сильная рука, а ее нет со времен Тутмоса. Ее ум искал и не находил выхода.

Царица пробыла в Ахетатоне довольно долго и вдруг засобиралась обратно в Фивы. Эхнатон, раньше надеявшийся, что мать переберется к ним совсем, почему-то не возражал. Он уже понял, что ежедневно слышать ее замечания не сможет, лучше пусть царица приезжает погостить. Конечно, вслух пер-аа ничего такого говорить царице-матери не стал, напротив, убеждал ее не покидать Ахетатон. И, понимая, что лжет, нарушая собственное стремление к правде, чувствовал себя плохо.

Перед отъездом Тийе решила поговорить с Нефертити серьезно, но такого разговора, как ожидала, не получилось.

– Неф, в детстве ты мечтала править, как царица Хатшепсут…

– Это было в детстве, сейчас мне больше нравится быть матерью, – улыбнулась своей спокойной улыбкой красавица.

Хотелось крикнуть: «Очнись! Очнитесь вы все! Перестаньте жить в придуманном мире! Нельзя жить на островке счастья и искренности, когда вокруг столько лжи!» Но Тийе смотрела на спокойную Нефертити и понимала, что все слова уйдут, как вода в песок. И все же она сделала последнюю попытку:

– Ты снова беременна?

– Да.

– Хватит рожать, Неф, ты износишься как женщина.

– Нам нужен наследник.

– Пусть его родит наложница!

– Нет! – В больших глазах красавицы блеснули слезы.

– Неф, обещай мне, что, если со мной что-то случится, ты воспитаешь сына Бакетамон как своего собственного, даже если у тебя уже будут свои сыновья.

– Конечно! Нужно было взять его с собой сейчас!

– Он слишком мал, чтобы путешествовать. Да и для пер-аа это было бы неприятно.

В ответ Нефертити только вздохнула. Подруга детства Бакетамон умерла, едва родив сына. Теперь малыша воспитывала царица Тийе. Тийе вернула ее к действительности вопросом:

– У пер-аа есть гарем?

– Да.

– Он часто ходит туда?

– Когда мне уже нельзя.

– Ты правишь гаремом?

– Нет! Я не хожу туда.

– Ну и глупо. Все жены и наложницы должны понимать, что существуют, только пока ты этого желаешь. И на ложе пер-аа бывают скорее по твоей, а не его милости. Немедленно пойдем в гарем, посмотрим, кого там держат!

Царица-мать действительно провела инспекцию, разогнав половину осевших в гареме сына красавиц. В конце концов она заявила:

– Ты права, Неф, что не ходишь сюда, здесь нет соперниц! Но следить за тем, кто сюда попадает, ты должна. Хозяйка Ахетатона ты, и все должны об этом помнить.

Нефертити завидовала решительности Тийе, ей и самой уже надоело быть послушной и покорной. Но в животе снова толкался ребенок, а в детской ждали другие дети. Неужели ее судьба только рожать и растить детей? А как же Хатшепсут, неужели так и останется детской мечтой? В Ахетатоне Нефертити, окруженная множеством детей, даже забыла о своей детской мечте.

Провожая царицу-мать, Эхнатон и Нефертити думали каждый о своем, но оба о том, что подсказала Тийе. К сожалению, думалось об этом совсем недолго, фараона и царицу отвлекли каждого свои заботы.

Жизнь в Ахетатоне потекла по заведенному порядку.

Еще до света пер-аа поднимался с постели, совершал с помощью верного Несеба омовение, позволял себя гладко выбривать, снова мылся и отправлялся в храм Встречи Атона либо во дворцовый храм. Даже если не служил сам, то выстаивал всю службу, потом легко завтракал и обходил свои владения.

Он подолгу молча стоял подле каждой из собственных статуй, но не смотрел, а словно прислушивался к неуловимым для других звукам. Может, советовался? Неизвестно, что подсказывали пер-аа его изображения, но они явно не желали знать ничего дальше стел, ограничивающих территорию Ахетатона! Вместе с ними этого не желал знать и сам Эхнатон. Все доклады советников, кроме тех, что касались храмовых дел, он практически пропускал мимо ушей, отмахиваясь:

– Разберитесь сами.

Иногда уезжал кататься на колеснице, часто подолгу сидел у воды, глядя, как рыбешка норовит поймать стрекозок, присевших отдохнуть на листик, как бегают по поверхности пруда быстрые паучки, как кормятся в прозрачной воде мальки… Все в садах Ахетатона дышало таким спокойствием и красотой, что думать о каких-то хеттах, угрожавших Кемет, о войне и докладах Хоремхеба, попросту неспособного оценить эту красоту, не хотелось совсем.

Придуманный и построенный сыном Атона мир был прекрасен и не терпел вторжения в него грубой силы. И все же эта сила вторглась, разрушив красивый мир любви и обожания. И сила эта оказалась… женской!

Новая наложница, присланная откуда-то из Азии, была полной противоположностью Нефертити. Кийе, так звали красавицу, оказалась пухленькой, со вздернутым носиком и нагловатыми глазками, по-хозяйски оглядывавшими и самого фараона, и его Главную жену. Похоже, красотка прикидывала, какую выгоду можно извлечь из очередной беременности царицы. У Нефертити неприятно засосало под ложечкой, нутро чувствовало, что с этой наложницей придется хлебнуть горя. Знать бы ей еще какого!

Нефертити так и не научилась, как царица Тийе, сразу ставить на место тех, кто покушался на место рядом с ее мужем. Любившая сама и твердо верившая в любовь Эхнатона, она даже не задумывалась над тем, что фараона может соблазнить другая. Конечно, когда царица на сносях, он ходил в гарем, так делали все мужчины, но стоило Неф родить, как пер-аа забывал остальных женщин. Если царица рядом, другие для пер-аа не существовали.

Но на сей раз фараон не сразу отвел глаза от пышных статей новенькой. Та, чувствуя его внимание, постаралась эти самые стати выпятить, чтоб не пропустил чего. Нефертити кивнула на нее царедворцу Туту, стоявшему рядом:

– Откуда такая?

Тот постарался сгладить неловкость:

– Она побаивается, чувствует себя неуверенно, для нее царица – серьезная соперница.

Главная царица нервно рассмеялась:

– Да как она смеет думать о каком-то соперничестве между нами?! Пусть сидит в гареме спокойно, никто ее не тронет.

Хотелось добавить, что никакой неуверенности в новенькой не заметно, наоборот, очень даже напориста и нахальна…

Нефертити подошла к Эхнатону и, наклонившись к уху, что-то прошептала. Тот улыбнулся, кивнул и, милостивым жестом отпустив Кийе и ее спутников, отправился прочь со своей любимой женой. Даже не оглядываясь, Нефертити чувствовала горящий взгляд наложницы.

Кийе действительно с ненавистью смотрела вслед уходившему фараону и его Главной царице, нежно обнимающей своего супруга за талию. Если бы взглядом можно было испепелить, Нефертити давно бы сгорела до черных угольков! Ну что фараон нашел в этой тощей маленькой женщине, больше похожей на мальчишку-сорванца, чем на мать пятерых детей?! Разве такой должна быть женщина вообще?!

Эти египтяне глупы, у них жены тонкие и безгрудые. На родине Кийе все наоборот, там стать женщины в ее пышнотелости и мощной груди. Именно такой была сама Кийе – в бедрах раза в полтора шире Нефертити, а уж о груди и говорить нечего, на ней спокойно могла поместиться голова ребенка.

Но фараону, похоже, безразлично, он, видите ли, по-прежнему влюблен в свою подругу детства Нефертити! Это пока безразлично, решила для себя Кийе. Она заставит фараона обратить на себя внимание. У Нефертити уже снова выступает живот, значит, совсем скоро царственный супруг начнет искать общества своих наложниц. Обычное дело: когда царица на сносях, муж развлекается в гареме. Значит, к этому времени Кийе должна быть готова очаровать фараона, другого случая может не представиться или представиться очень нескоро. Но женщина не собиралась всю жизнь проводить в ожидании, она мечтала сама стать Главной царицей!

Кийе попала в гарем Эхнатона в качестве подарка в честь примирения после очередной стычки с хеттами. Сам фараон почти не обратил внимания на новую наложницу, вон их сколько, а Нефертити одна. После той встречи о Кийе попросту забыли. Так и жила бы красотка среди остальных, если бы не ее собственное честолюбие и не появление вдруг ее соотечественницы. Мужчины, кроме евнухов, в гарем не допускались, но женщинам вход не был запрещен, потому Гаилуппу пустили к Кийе спокойно.

Услышав родное наречие, наложница очень обрадовалась, а осознав, что Гаилуппа явилась, чтобы поддержать ее саму, Кийе едва не прослезилась. Жить в гареме скучно, пер-аа бывал среди жен очень редко, для него дорога Главная царица, да и кроме Кийе много красавиц, куда больше похожих на Нефертити. Девушка не надеялась вообще когда-нибудь попасть на ложе фараона.

Гаилуппа появилась вовремя, Кийе очень требовалась поддержка в попытке выбраться из гарема во дворец и стать не наложницей, а женой. Лучше, если Главной. Куда при этом денется Нефертити, Кийе не интересовало, хоть на корм крокодилам. И лучше, если заберет с собой дочерей, а сама Кийе родит сына!

Но чтобы родить сына, нужно заполучить к себе в постель пер-аа, хорошо бы не на одну ночь. Вот в этом и помогла Гаилуппа.

– Ты должна стать опытной любовницей, такой, чтобы пер-аа забыл о своей тощей метелке и знал только тебя!

– Как я могу такой стать, если я живу в гареме?!

– Я научу.

Началась спешная учеба. Гаилуппа показывала Кийе приемы обольщения мужчины на ложе, учила демонстрировать свою грудь так, чтобы ее хотелось стиснуть или вообще укусить…

– Это же будет больно?!

– Ничего, потерпишь. Пусть кусает сосок сколько влезет, это возбудит и тебя саму.

Учеба явно пошла впрок, прошла всего неделя, а Кийе уже чувствовала, что готова соблазнить пер-аа, появись он в гареме.

– Ничего, это произойдет скоро, Главная царица снова тяжела, значит, ждите фараона к себе.

Действительно, довольно скоро фараон снова стал навещать свой гарем. Наложницы привыкли к такому, пер-аа приходит (он старался не звать их к себе, словно не желая осквернять ложе, на котором любил свою Нефертити), только когда Главная царица уже совсем круглая. Благодаря ее плодовитости это происходило регулярно.

Одна из наложниц – Хену прибежала к пруду, возле которого в тени нежились остальные, с хорошим известием:

– Сегодня Единственный будет ужинать у нас!

Все засуетились. Приход пер-аа означал, что кто-то из приглянувшихся станет этой ночью его возлюбленной. Женщины бросились в свои комнаты – приводить внешность в порядок и примерять новые наряды и украшения. Кийе нутром почувствовала, что долгожданный миг настал. Сегодня или никогда!

Она тоже отправилась в свою комнату, правда, не бегом, но быстрым шагом, по пути прикидывая, что нужно срочно сделать, чтобы освежить тело и лицо. В последние дни уж очень жарко, потому мыться приходилось часто – иногда даже не два, а три раза в день, а после этого еще и умащивать тело маслами. Гаилуппы не было в гареме, она отправилась к своей тетке, бывшей замужем за каким-то посланником, но теперь Кийе была готова и сама сделать все, как надо.

Кийе страдала от сухого горячего воздуха Кемет, кроме того, ее полнота добавляла проблем с потом, никакие притирания не спасали от влажных подмышек и капелек на лице. Из-под парика постоянно текло, а брить голову она категорически не желала. Мечтая оказаться в постели фараона, Кийе от его имени мысленно ужасалась бритой голове любовницы. Нет, лучше мыть волосы каждый день, чем брить голову!

В гареме ходили сплетни, что Главная царица бреет, мол, поэтому у нее постоянно на голове большая синяя корона, полностью скрывающая волосы. Правда, было непонятно, почему тогда сама корона столь велика, что под ней можно скрывать, кроме бритой головы? Но мысль об отсутствии волос наложницам так понравилась, что они не задумывались о величине короны, сказано, что лысая, значит, лысая.

Еще и поэтому Кийе старательно ухаживала за своими черными как смоль волосами. Вернее, ухаживали, конечно, рабыни, но хозяйка внимательно следила за каждым их действием. Увидев такую роскошь, фараон обязательно должен сделать ее из наложниц женой!

Шли час за часом, женщины изнемогали под слоем косметики, задыхались от обилия благовоний и клевали носами от безделья, а пер-аа все не шел. Устали все – музыканты, танцовщицы, слуги, извелись наложницы… Кожа нестерпимо чесалась от обилия ароматических масел и косметики, головы под пышными париками вспотели, кое у кого даже потекла краска с глаз. Хотелось одного – отправиться в свои комнаты и попросту смыть все налитое и намазанное на себя.

Небо давным-давно стало черным и заблестело звездами, слышались крики ночных птиц, уже чадили факелы, освещавшие большой зал, где женщины ждали своего повелителя, а тот все не шел. Очень хотелось есть, сама еда остыла и мало привлекала, наложницы тайком таскали кусочки с блюд и отправляли в рот виноградины или инжир с подносов, глотали пиво из чаш. Тут же приходилось чистить рот и жевать траву, чтобы пер-аа не уловил запах, если вдруг пожелает поговорить поближе.

Кийе не чувствовала ни голода, ни усталости, она была невероятно возбуждена и с трудом скрывала свое беспокойство. Если бы спросили, как давно ждет, то не ответила, один миг… или всю жизнь… Наверное, второе. Сегодня, именно сегодня она должна попасть на ложе пер-аа и забеременеть от него!

Сам Эхнатон совсем забыл о намерении посетить гарем. Он занимался делами, выслушивая советников, потом долго стоял на коленях в храме Атона, прося у своего отца сына. Нефертити скоро рожать, неужели опять будет дочь? Пяти царевен вполне достаточно, нужен хотя бы один царевич. Не отдавать же трон мужьям дочерей, братцу Семнехкаре или тому же Тутанхатону, сыну Бакетамон? Нет, у него должен быть собственный наследник!