Текст книги "Жозефина и Наполеон. Император «под каблуком» Императрицы"
Автор книги: Наталья Павлищева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
– Что, дорогая, что вас так напугало?
– Мой муж в Париже уже третий день!
Одеваясь, Жозефина шипела:
– И подлец Баррас сообщил мне об этом только сейчас!
– А откуда он мог знать, где мы с тобой прячемся?
Это было резонно, но ужаса у Жозефины не убавило. Она даже забыла о существовании Ипполита Шарля, отмахнувшись, когда тот попытался обнять любовницу:
– Ах, Шарль, оставь! Мне надо придумать, как оправдаться перед мужем.
Тот пожал плечами:
– Скажи, что осматривала Сен-Клу…
Глаза Жозефины блеснули надеждой:
– Мальмезон!
– Дался тебе этот Мальмезон.
– Я мечтаю об этом поместье. Помнишь, где-то были старые планы по перестройке?
Внизу шум, Бонапарт сразу понял, что вернулась Жозефина, но даже не поднялся из кресла, в котором сидел, чтобы выйти навстречу. Он столько дней дома. А жена только сейчас вернулась невесть откуда, притом что вся родня шепчет в оба уха, что она с любовником.
Наполеон почти горестно вздохнул, он уже решил развестись с Жозефиной, как бы это ни было тяжело. Да, развод и только развод! Пока она отсутствовала, он тысячу раз повторил себе это, отрепетировал свою речь перед неверной супругой, продумал все до мельчайших подробностей, то, как произнесет роковые слова, как отвергнет все ее мольбы о прощении, как будет холоден и неприступен, как… Ах, да что говорить!
Он тысячу раз принимал эту позу оскорбленного достоинства, вставал, чуть выставив ногу вперед, левую руку за спину, кисть правой за полу мундира. Тысячу раз представлял ее у своих ног, растерянную, униженную. Он вырвал… почти вырвал… из своей груди любовь к ней, остались только презрение и сожаление о тех минутах безумств, которым она его подвергла. Сожаление о множестве страстных писем, на которые не получил ответа, о тысячах слов любви, о мольбе, о надежде…
Нет, нет, все кончено! Вот сейчас она войдет… такая виноватая, потерянная, униженная… но он будет холоден и неприступен. Он не простит, ни за что не простит того, что Жозефина растоптала его любовь, жестоко посмеялась над ней, предала! На глаза Наполеона даже навернулись слезы. Кого он жалел больше – ее или себя? Или несостоявшееся, казавшееся таким близким и возможным счастье? Оно рухнуло в тот миг, когда он обнаружил дом на Шантерен пустым… а среди брошенных бумаг записочку Жозефины к Шарлю с обещанием встречи…
Дверь распахнулась, и раздался… веселый голос Жозефины:
– Ах, дорогой, как нехорошо с твоей стороны! Как это жестоко – не сообщить мне о том, что ты едешь!
Наполеон просто обомлел: Жозефина в чем-то винила его самого?!
Хмурый взгляд, хмурый вид, недовольный голос:
– Где ты была все эти дни?
Она, не теряя оживленного тона, махнула рукой:
– Потом расскажу. Сначала поцелуй меня.
Наполеон отстранил бросившуюся на шею жену рукой:
– Нет, ответь сейчас.
– Ах, какой ты! Небось снова глупая ревность. Разрешите доложить, мой генерал? Искала нам с тобой уютное гнездышко.
Она успела заметить на столе ту самую стопку счетов, значит, он все знает, тем более требовалось усилить наступление:
– Мы же не можем оставаться в этом доме все время. Кстати, как тебе понравились мои переделки здесь? А кресла в виде полковых барабанов? Я очень старалась угодить моему супругу-генералу.
Жозефина щебетала, одновременно ластясь, она уже принялась расстегивать пуговицы его жилета. Жена была так хороша, так восхитительно пахла, так ворковала, что решимость Наполеона немедленно развестись таяла на глазах. Но он попытался не сдаваться:
– Этот дом не принадлежит тебе?
Жозефина могла бы спросить: «Разве я когда-нибудь говорила, что это так?», но у нее хватило ума ответить иначе, ни к чему сейчас о грустном.
– Конечно, что в нем хорошего? Я подобрала загородное поместье, просто чудо! Ты увидишь, как мы там все переделаем, как будет уютно и в то же время роскошно. Настоящее поместье преуспевающего генерала-героя.
– Но у меня нет денег на поместье.
Пожалуй, это была последняя попытка продемонстрировать свою решимость порвать с ней, но попытка крайне слабая. Опытная куртизанка давно поняла, что Наполеон готов сдаться, иначе он просто не стал бы с ней разговаривать. Разве так разводятся? Если генерал действительно хотел прогнать свою супругу, ему не следовало оставаться в ее доме и спать в ее спальне, пусть даже отодвинув свою кровать.
Просто позволив говорить с собой, Наполеон уже подписал капитуляцию, и теперь Жозефина лишь делала вид, что эта капитуляция почетная.
– О поместье потом, у нас еще будет время. Я надеюсь, ты не намерен завтра же бросить меня… – она нарочно сделала паузу, во время которой Наполеон даже вздрогнул, что подтвердило опасения супруги, – чтобы отправиться в новый поход, забыв жену в скучном Париже?
Зря она про скучный Париж, это немедленно напомнило о подозрениях и сплетнях. Почувствовав, что перестаралась, Жозефина удвоила усилия по увлечению супруга на постель, там уж она могла справиться с любым генералом, а не только с по-прежнему влюбленным по уши Наполеоном!
Слуги немного послушали у двери и, убедившись, что обаяние и напор хозяйки одержали верх над благоразумием и решимостью хозяина, отправились по своим делам. Мадам Бонапарт утопить невозможно, этакая выживет при любых революциях и любых мужьях…
Но генерал Наполеон Бонапарт мешал не только своей супруге, он уже основательно мешал Директории. Баррас и его товарищи сами достаточно надоели французам, порядка в стране было мало, директора занимались только набиванием собственных кошельков, мало заботясь вообще о чем-либо, и французы все сильнее чувствовали потребность в твердой руке, но не в виде нового террора, а в приходе человека, не запятнанного в политической грязи и махинациях последних лет.
Таким человеком, безусловно, мог стать Наполеон – герой, молодой генерал, глаза которого горели желанием принести Франции не просто пользу, а славу, вернее, вернуть ей ту, которую она заметно растеряла то при развратниках-королях, то по милости рьяных революционеров.
Наполеон становился опасной фигурой, войны больше не имелось, и директора ломали голову, куда бы применить энергию неугомонного генерала и на что бы обратить его популярность, чтобы она не повернула против них самих. Пока ничего не находилось, а Наполеона встречали на улицах, как национального героя, ему приходилось пробиваться через восторженную толпу, где бы он ни появлялся.
Однажды свидетельницей такого затора движения оказалась Жозефина. Наполеон провожал их с Терезой карету, двигаясь верхом. Просто в карете, кроме Жозефины и мадам Тальен, сидел еще и Баррас, у кареты которого сломалось колесо. Уступив ему место, Наполеон сел в седло.
Через пару улиц собравшаяся поприветствовать любимого генерала толпа попросту оттеснила его от кареты. Отовсюду доносились приветственные крики, женщины стремились хотя бы дотронуться до стремени героя, словно это могло принести удачу… Баррас кивнул Жозефине:
– Ваш муж становится неприлично популярным.
Та едва заметно поморщилась:
– Лучше бы он стал столь же состоятелен.
– Не жалуйтесь, дорогая, генерал немало заработал на итальянской кампании.
– Все деньги уходят на содержание его семьи! Братьям нужны новые мундиры, сестрам новые платья… нужно приданое, обеспечение его матушки… При этом все дружно меня ненавидят! А счета за отделку дома на Шантерен до сих пор не оплачены. И на Мальмезон денег не дает.
Баррас усмехнулся:
– Значит, пора в новый поход. Намекните…
– Я бы с удовольствием, только куда?
– Мы подумаем. Славу Франции можно принести и за ее пределами, а популярность от этого только увеличится.
Баррас говорил еще что-то, но Жозефина уже не слушала, она наблюдала за мужем. Наполеона действительно приветствовали, как национального героя. За последние годы она хорошо поняла, что любой герой в мгновение ока может быть не просто свергнут с пьедестала, но и казнен, а следом пострадает и семья. Семье Богарне пришлось через это пройти.
Но на сей раз восторг толпы был чем-то иным, Жозефина вдруг сама почувствовала, что перед ней человек, у которого великое будущее. Пусть он мал ростом, пусть почти неказист, но от этой щуплой невысокой фигуры веяло такой силой, что хотелось… встать на колени.
Жозефине пришлось потрясти головой, чтобы избавиться от такого наваждения.
– Баррас, он действительно на что-то способен?
Директор попытался свести все к пошлой шутке:
– В постели? Дорогая, это вам лучше знать.
Жозефина смотрела на бывшего любовника серьезно.
– Он действительно чего-то стоит?
Теперь директор вздохнул:
– Стоит, только как бы это не вышло нам всем боком.
ЕГИПЕТ И ДРУГИЕ ПОДВИГИ
Директория могла еще долго ломать голову, куда девать энергичного генерала, если бы тот не предложил сам:
– Египет!
– Зачем Египет?
– Воевать с Англией на ее земле бессмысленно, нужно перекрыть ее морские пути в Индию, значит, нужно отсечь Египет.
Тот же Баррас с трудом сдержался, чтобы не воскликнуть:
– А вот это пожалуйста!
Египет – это хорошо, Египет – это замечательно, главное – далеко от Парижа и достаточно опасно, чтобы свернуть там шею. Во всяком случае, быстрого и неожиданного возвращения во Францию можно не ждать. Это давало время Директории прибрать к рукам то, что еще не было прибрано, а Жозефине возобновить встречи с Ипполитом Шарлем.
Директория план генерала Бонапарта по захвату Египта одобрила, но помогать что-то организовывать не стала. Вернее, Наполеону были предложены в помощь люди вроде Ипполита Шарля, с которыми он мог быть уверен, что корабли рассыплются, не доплыв до Александрии, а вместо продовольствия в трюмах окажутся лишь бумажки с обещаниями. Он занялся подготовкой операции сам и людей взял своих.
Одним из адъютантов стал Эжен Богарне, который поступил на службу к отчиму с великой радостью, снедаем жаждой покрыть свое имя такой же славой, как у Наполеона. Ну, пока, конечно, не столь яркой, но всему свое время.
Какой бы кукушкой ни была Жозефина, за сына она переживала и надеялась только на Наполеона. Бонапарту очень нравилось вот это материнское доверие, казалось, оно свидетельствует о любви Жозефины не только к сыну, но и к нему самому. Его обожаемая Жозефина доверяла ему самое дорогое – своего сына, конечно, это могло означать только одно: она любит своего мужа и ценит его как генерала.
Разве, ощущая такое доверие, можно не выиграть египетскую кампанию? Нет, он довершит то, что не успел сделать Великий Александр, и сложит к ногам любимой женщины несметные богатства Востока (она ведь, как любая слабая женщина, в чем недавно призналась, любит драгоценные безделушки, на которые воин и внимания не обратил бы) и сделает царицей мира. А еще поможет ее сыну стать великим полководцем.
А сама Жозефина обязательно родит сына от него, и счастью не будет предела!
Жозефина вдруг с ужасом вспомнила собственное обещание отправиться вместе с мужем в Египет! Тогда она была вынуждена обещать что угодно, только бы спасти жизнь обожаемому Ипполиту Шарлю, но теперь…
Вдруг этот национальный герой потребует выполнить обещание?! Наполеон вполне мог потребовать от жены такого же героизма, какой проявлял сам, и заставить ее отправиться не только в прекрасную Италию, но и в пески Египта! Что делать? Снова отговариваться болезнями или беременностью, как она делала, чтобы не ехать в Милан? Не поверит… Нет, конечно, намекнуть на беременность на всякий случай можно, мало ли что будет у них с Ипполитом Шарлем, когда муж уедет… Но Жозефина опасалась, что этого окажется мало. Вдруг Наполеону придет в голову приставить к ней в качестве наблюдателей на поздних сроках беременности кого-то из своих ненавистных родственниц. Нет уж, если она и забеременеет от Шарля, придется скрывать…
Но пока этого опасаться не стоило. А вот позаботиться, чтобы и ее не потащили за собой в Африку, стоило.
Как всегда, Жозефина обратилась к Баррасу:
– Ты должен мне помочь!
На сей раз директор был резок:
– Ничего я тебе не должен! Справляйся со своим героем сама, сколько я могу помогать?
– Баррас, запрети ему брать с собой женщин в поход.
Кабинет в Люксембургском дворце огласил хохот хозяина:
– Ты… ревнуешь… своего мужа?! Впервые такое слышу от малышки Жозефины!
– Я не ревную никого! Просто не хочу, чтобы он заставил меня отправиться следом!
Баррас стал серьезен:
– А что, есть такая угроза?
Жозефина мрачно кивнула:
– Да.
– Откажись.
– Но я сама обещала.
– Зачем?!
– В Италии, когда он чуть не убил Шарля.
– Пусть бы убил, невелика потеря. Но по поводу женщин ты права, никого с собой брать действительно не стоит, иначе это будет веселая прогулка, а не завоевание. Я подскажу Наполеону. И все! – Он предостерегающе поднял руку, потому что Жозефина явно намеревалась потребовать еще что-то.
Но ту жест не остановил.
– Издайте указ.
И снова Баррас с удовольствием хохотал:
– Как ты это представляешь? Директория приказывает, чтобы генерал Наполеон не смел брать с собой свою супругу и других женщин?
– Запретите брать женщин на борт корабля! К армии Наполеона это вообще не будет иметь отношения, флот ему не подчиняется. А без кораблей они никак не смогут доставить женщин в Египет.
Баррас в очередной раз поразился сообразительности Жозефины, которая явно обострялась, когда дело касалось денег или ее безопасности. Это была хорошая мысль, не прилагая никаких усилий, Директория вроде даже позаботится о боеготовности армии. Конечно, никаких запрещений издавать никто не будет, но несколько раз громко произнести это, чтобы узнал весь Париж, можно и нужно…
Но глаза директора лукаво блеснули:
– А что, если наш герой именно для супруги сделает исключение?
– Запретите остальным, себя я сумею отстоять.
Запрещать не пришлось, Наполеон опередил Директорию, сам запретив брать на борт женщин. Баррас злился: неужели Жозефина подбросила эту мысль и мужу? О, коварная!
Директор зря подозревал Жозефину в двойной игре, если таковая и была, то не в том.
Мадам Бонапарт занимали совсем другие заботы. Она решила, что до отъезда Наполеона в Египет они обязательно должны приобрести Мальмезон.
Бонапарт, которому было вовсе не до подобных покупок, за неимением не только времени, но и денег, долго упирался, однако ласковые уговоры жены действовали расслабляюще. Жозефина ворковала и ворковала, убеждая, что поместье продается недорого, его перестройка произойдет в то время, пока они сами будут в Египте, а когда вернутся, найдутся и деньги. Неужели Франция пожалеет средств, чтобы оплатить скромный дом для своего героя?
Она намеренно подчеркивала это «мы», словно и мысли не допускала, что может не выполнить своего обещания отправиться с ним в Египет. Наполеон возражал:
– Нет, Жозефина, я сам отдал приказ, чтобы на борт кораблей не брали женщин!
Жена закрывала ему рот вкусно пахнущей ладонью или поцелуем, который пах уже не так вкусно из-за совершенно испорченных зубов.
– Знаю, знаю, ты запретил. Но ты ведь можешь и передумать?
– Нет, нет! – старался быть твердым Наполеон. – Если я передумаю, что скажут обо мне мои же собственные солдаты? Ради женщины генерал отменяет свои приказы?
Жозефина разыгрывала обиду:
– Ты считаешь, что женщины этого не стоят? Или не стою я? Да, я самая бесталанная и несчастная женщина на всем свете!
– Нет, нет, что ты!
– Не жалей меня! Конечно, разве я, слабая, больная женщина, могу быть достойной такого героя, как ты?! Если ты хочешь развестись, так и скажи, я не буду тебе мешать…
Он чувствовал себя виноватым, он просил прощения, убеждая, что она достойна куда лучшего мужа, чем он, что она замечательная, лучшая из всех женщин, каких он только знал…
Следовал новый поток слез:
– А ты знал многих женщин? О, Наполеон, я так и знала, тебя влечет Египет только потому, что там восточные красавицы! Они умеют очаровывать мужчин, заманивать их в сети страсти… О, потому ты рвешься подальше от меня и не берешь с собой!
Ему бы припомнить Ипполита Шарля, но Наполеон вытирал слезы возлюбленной и уверял, что никаких женщин он не знал, и ему никто, кроме нее, не нужен!
– Правда?
Кто бы мог в тот миг сказать, что перед ним прожженная кокетка и опытная куртизанка, глаза Жозефины излучали такую доверчивость, так молили не обмануть, что генерал растекался мягким воском и соглашался на Мальмезон и все, что угодно.
Стоек был только в одном:
– В Египет с собой не возьму! Это тяжелый поход, где женщинам не место. К тому же добираться придется морем, а там хозяйничают корабли англичан.
Однажды свидетелем такого разговора оказалась Тереза Тальен, оставшись с подругой наедине, она с изумлением поинтересовалась:
– Зачем ты так добиваешься, чтобы Наполеон взял тебя с собой? Ты что, и впрямь намерена отправиться в Египет?
Полгода назад Жозефина со смехом поведала бы подруге о своей придумке, но сейчас она знала, что Тереза одна из тех, кто способствовал, чтобы Наполеон узнал о ее шашнях в Париже с Ипполитом Шарлем уже после возвращения из Италии.
Нет уж, дорогая, ничего я тебе не расскажу! Жозефина округлила глаза:
– А как же, я ведь обещала ему еще в Италии!
Тереза ни на минуту не поверила в патриотический порыв подруги и в то, что она готова выполнить обещание, но в чем дело – не поняла и решила понаблюдать. Простить Жозефине столь удачное на фоне ее собственного замужество мадам Тальен было очень нелегко. А ведь Наполеон сначала откровенно ухаживал за ней! Досада, что проглядела столь перспективного генерала, душила Терезу еще долго.
Хотя тогда мало кто верил, что Наполеону удастся вернуться из египетского похода, вернее, мало кто верил в Директории, а Тереза получала свои сведения именно оттуда. В отместку за скрытность подруги она не стала говорить о некоторых не совсем патриотичных и честных договоренностях между кое-кем из Директории и… англичанами. Ни к чему жене боевого генерала, которая столь упорно разыгрывает из себя боевую подругу, знать о том, что поход ее мужа заранее обречен.
Жозефину не волновали результаты похода, пока для нее было самым важным заполучить согласие Наполеона на покупку Мальмезона.
На генерала поместье не произвело никакого впечатления. Если честно, то оно ничего из себя и не представляло. Окрестности с парком, лугами, лесом, пашнями, виноградниками были прелестны, а вот сам дом не годился для жизни совершенно.
Услышав цену, Наполеон и вовсе отказался:
– Триста тысяч за дом, который нужно отделывать полностью? Нет, у меня нет таких денег!
Жозефина настаивать не стала, она просто сделала по-своему – купила поместье. Правда, денег, чтобы оплатить покупку, не было, но они обещаны сразу же после возвращения генерала из похода. Новая хозяйка заплатила только за мебель, никому не объяснив, откуда взяла деньги. Конечно, ходили слухи, что заработала на поставках провизии, которые устроила своему любовнику Ипполиту Шарлю. Наполеон не допустил, чтобы его армию одевали и обували Шарли, он все проверял сам, но поставок хватало и без Бонапарта. Негодная обувь, расползавшаяся через пару недель, рубахи, которые невозможно заправить в штаны, потому что они коротки, лежалое зерно, плохой фураж… все это приносило поставщикам солидные доходы в их личные кубышки. Ходили нехорошие слухи, что получила свое и супруга Наполеона за то, что помогла Шарлю в поставках участвовать. Взаимовыгодная любовь, так сказать…
А пока Наполеон собирался в Египет, где намеревался пробыть несколько месяцев, либо шесть лет, либо не вернуться совсем. Пробыл семнадцать. Это был странный поход, очень странный…
Жозефина провожала мужа до самого Тулона. Глядя на простиравшуюся перед ними морскую гладь, она вдруг поняла, что может действительно потерять и мужа, и сына, а потому расплакалась уже по-настоящему. Жозефина испугалась, что останется одна, стремительно стареющая и никому не нужная. Вот теперь она и впрямь была готова плыть вместе с Наполеоном в Египет, боясь его потерять.
Но изменить уже ничего нельзя. Жозефина даже забыла, что в случае внезапного согласия генерала взять супругу с собой намеревалась разыграть страшный приступ морской болезни, чтобы ее ссадили на берег где-нибудь в Италии. Это выглядело бы патриотично и впечатляюще.
Она действительно попыталась даже подняться на корабль, но была выдворена на берег:
– Нет, дорогая, жди меня в Париже.
– Я буду ждать здесь, на берегу, все время глядя в море!
– Я не знаю, когда вернусь… Лучше съезди пока в Пломбьер, тамошние лечебные грязи помогают дамам, которые хотят иметь детей. Лучшим подарком для меня будет рождение сына…
Его солдаты, поневоле ставшие бравыми морскими волками, глазели на расфуфыренную красавицу, ведь даже самый скромный наряд, который выбрала для прощания на берегу Жозефина, во много раз превосходил по стоимости то, что могли себе позволить их женщины.
Конечно, среди спутников Наполеона далеко не все верили в искренность его супруги, адъютант Жюно хорошо помнил ее путешествие в Италию к мужу, куда больше похожее на свадебный вояж с Ипполитом Шарлем. Но на сей раз слезы были непритворными, а желание удержать Наполеона искренним. Жаль только, что Жозефины хватило ненадолго.
Вернувшись в Париж, она быстро забыла свое намерение броситься за мужем вплавь или стать памятником верности на берегу. Этой забывчивости весьма способствовал Ипполит Шарль, сразу после отъезда генерала вылезший из щели.
Эскадра вышла в море 19 мая 1798 года. Столкнуться в открытом море с английским флотом не пришлось, по пути взяли Мальту, о чем сразу отправили победную реляцию в Париж, потом овладели Александрией и отправились вглубь, где одержали победу у Пирамид… Все казалось блистательным, но…
В любом деле находится тот, кто относится к нему наплевательски, даже если дело касается собственной безопасности. Сначала французам удалось дважды увернуться от рыскавших по всему морю в их поисках англичан. Конечно, произошло это случайно, но могло и не произойти, не отправься корабли более южным, хотя и более длинным путем. Здесь сыграла свою роль интуиция Наполеона, настоявшего именно на таком пути. Англичане, не обнаружив французские корабли ни у берегов Сицилии, ни потом у Александрии, метались по Средиземному морю, точно ищейки, но сумели обнаружить флот только к 1 августа. Вечер этого дня стал черным днем французского флота…
Уходя от Александрии на юг к Пирамидам, Бонапарт категорически требовал, чтобы доставивший их в Египет флот оставался в бухте города. В нарушение этого приказа корабли были отведены к мысу Абукир и оставлены практически без наблюдения. Не воспользоваться таким случаем адмирал Нельсон просто не мог! Французская эскадра оказалась наголову разбита, Наполеон остался без кораблей.
Но надо знать Наполеона, он сам не пал духом и не позволил сделать это своим солдатам. В конце концов, они просто лишились возможности скоро отправиться домой, и всего-то? Значит, надо успешно воевать на суше! Египетский поход продолжился.
Что было бы, поддержи свою армию, оказавшуюся в столь трудных условиях в далеком Египте, Директория? Весь Восток был бы французским, ведь через год у того же мыса не потерявшая боевого духа французская армия, насчитывавшая меньше восьми тысяч человек, наголову разбила восемнадцатитысячную армию турок, решивших воспользоваться сложностью положения Наполеона! Абукир в историю Франции вошел дважды: первый раз из-за бездарной гибели флота, а второй – блистательной победой благодаря Наполеону и его армии.
Но за этот год много воды утекло…
Что делала в это время оправившаяся от собственных патриотических переживаний Жозефина? Нет, она не стояла на берегу, как грозила, и даже не сидела у окна, она вообще не сидела. Ипполит Шарль умел развлечь женщину…
Обманутый муж был далеко, вернется ли – неизвестно, уколы совести с каждым днем становились все слабее, а приступы страсти все сильнее, Жозефина развлекалась, даже забыв об осторожности. Конечно, они с Шарлем пребывали в основном в Мальмезоне, но не чурались появляться и на балах в Люксембургском дворце.
Конечно, Мальмезон еще не был не только перестроен, но и оплачен, Жозефина заплатила только за мебель, ведь им с Ипполитом нужно было на чем-то спать и есть. Время пролетало незаметно в праздной лености, прогулках, ворковании и страстных объятьях. Но ни Жозефина, ни ее любовник не созданы для милой деревенской глуши, они принялись с удовольствием посещать всевозможные приемы и балы, уже совершенно не стесняясь. Тем более в Париж довольно скоро прилетела весть о гибели французского флота. Не всего, конечно, но и этого вполне достаточно, чтобы понять, что армия Наполеона в Египте в ловушке и никаких надежд на возвращение питать не стоит.
Думала ли в тот момент Жозефина о сыне, служившем у Наполеона адъютантом, непонятно, но о муже она старалась не думать вообще. С глаз долой – из сердца вон. Наполеон далеко в Египте без всякой возможности вернуться, по крайней мере в ближайшие годы… Генеральшу такое положение дел вполне устраивало.
Но она совершенно забыла, что в Париже остались родственники мужа, которые и раньше не горели желанием видеть ее членом своей семьи, а теперь следили за каждым шагом, при любой возможности сообщая в далекий Египет о проделках Жозефины.
Почему она себя так вела? По двум причинам: во-первых, втайне надеясь, что если муж и вернется, то совсем не скоро, а во-вторых, похоже, надеялась на новое замужество, имея в виду ловкого пройдоху Ипполита Шарля. Второе было просто глупо, потому что Шарль вовсе не собирался на ней жениться: одно дело – миловаться и получать подарки, и совсем другое жениться на разведенной, немолодой уже женщине со взрослыми детьми. Да, ему нравился любовный пыл Жозефины, ее изобретательность, еще больше ее щедрые подарки, но и только.
Когда Жозефине через год откровенной любовной связи пришло в голову объявить Ипполиту Шарлю, что, как только муж вернется, она объявит о разводе и выйдет замуж за любовника, тот с трудом удержался, чтобы не смыться немедленно. Похоже, сам Шарль стал понимать, во что влип. Если Наполеон не вернется, Жозефина, используя все свое влияние, любовника от себя не отпустит, придется если не жениться, то быть при ней постоянно. А если вернется с победой муж… Даже если не с победой…
Наполеон получил две сильнейшие пощечины. Во-первых, стоило Жозефине вернуться в Париж, как вся ее любовь к супругу испарилась, снова началась любовная связь с Ипполитом Шарлем. Получая сообщения об этом, Наполеон жалел о двух вещах – что он не отдал под суд прощелыгу еще в Италии и что не развелся с Жозефиной, когда открыл эту связь. Теперь приходилось пожинать плоды собственного безволия и нерешительности. Столь смелый и решительный в бою, он оказывался мягким воском в женских руках, вернее, в руках одной-единственной женщины, так и не понявшей, с кем же свела ее судьба.
Семья самого Бонапарта, старательно следившая за неверной супругой, не менее старательно извещала его обо всех выходках Жозефины, но он долго закрывал глаза, убеждая себя, что его родственники просто ненавидят прекрасную креолку, а потому наговаривают на нее.
Опечаленный и раздосадованный Наполеон изливал душу в письмах брату Жозефу, которому доверял больше других.
«Ты прочитаешь в этих документах о завоевании Египта, добавившем еще страницу к истории воинской славы нашей армии.
Но семейная жизнь моя потерпела крушение, все завесы упали. У меня остается только твоя дружба, и если и ты меня предашь, я стану мизантропом.
Как грустно жить, если есть только один человек на свете, к которому обращены твои чувства…
Я разочаровался в людях, я хочу провести зиму после возвращения во Францию в деревне, под Парижем или в Бургундии.
Мне необходимо уединение, величие мне наскучило, слава надоела, сердце мое иссохло – в 29 лет я конченый человек. Надо стать эгоистом – жизнь привела меня к этому.
Я хотел создать свой дом, я никогда не думал, что со мной случится такое… Мне незачем жить теперь… Прощай, мой единственный друг…»
Успешный полководец писал о своих семейных неурядицах! Это было больно и могло вызвать только сочувствие, но вызвало… насмешки! Нет, не у Жозефа, у всей Европы!
Это и оказалось второй пощечиной. Даже разбив французский флот, адмирал Нельсон продолжил гоняться за отдельными французскими кораблями. Ему удалось задержать в том числе судно, на котором нашлась французская почта из Египта. Там не было секретных материалов, зато были письма Наполеона брату, в том числе приведенное выше. Для англичан это оказалось подарком куда большим, чем даже какие-то планы. Упустить возможность широко опубликовать переписку они не могли, в газетах появилось слезное письмо Наполеона с комментариями. Спешно собранные сплетни дополнили картину.
Конечно, противники постарались, чтобы несколько экземпляров попали и в саму армию Наполеона. Теперь и французы получили подтверждение того, о чем давно догадывались: их генерал рогат и не может ответить тем же. В том, что рогат, не сомневались, во-первых, видели саму мадам Бонапарт, и в Италии в том числе, а во-вторых, кто из мужей, уехавших надолго, не рогат? Но чтобы не ответить…
Да стоит ли любая женщина этого?!
Последней каплей для Наполеона явился разговор по душам с Жюно. Уж он-то прекрасно знал, чего стоит мадам Бонапарт, а потому, получив более чем откровенное письмо от своих родственников, решился поговорить с генералом. И впрямь смешно считать своей женой вот такую вертихвостку! Ладно была бы писаной красавицей или совсем юной, мало что соображающей девчонкой, но она опытная женщина, польстившаяся на глупого, ловкого содержанта и открыто живущая с ним в Мальмезоне.
Разговор был тяжелым, несколько человек с волнением наблюдали за этим издали, прекрасно понимая, как нелегко по-настоящему любившему свою неверную супругу Наполеону. Наполеон клял всех женщин сразу и свою жену особенно, грозил уничтожить ее, обещал развестись!.. Генерал проклинал свое сердце и свое бессилие. Теперь о его позоре знал весь мир, любой мог ткнуть в него пальцем: «Рогоносец!», солдаты могли насмехаться над своим генералом…
Жюно рассчитывал только на одно, с чем были бы согласны и все члены клана Бонапарт: немедленный развод Наполеона со своей супругой. Суд вполне согласился бы с доводами генерала, грехи генеральши слишком хорошо известны во Франции.
Но услышал адъютант нечто такое, от чего не сразу сумел закрыть рот. Наполеон объявил, что разлюбить Жозефину не в силах, остается только отвечать ей тем же!
– Мой генерал, вы намерены просто изменять супруге в ответ?
– Да!
– Но как?
– А как изменяют?
Жюно попытался объяснить, что наличие рабыни-наложницы едва ли можно считать изменой, это физиологическая необходимость, а других женщин во французской армии просто нет, их присутствие Наполеон запретил собственным приказом.
