Текст книги "Порванная струна"

Автор книги: Наталья Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Милиция! – гаркнул за дверью хриплый голос. – Открывай, а то дверь сейчас выломаем!

Как говорил, кажется, Станиславский, я ему поверил. Сегодня мне гимнастику не доделать… Со вздохом открыл дверь, и мои сердечные кореша Витя и Володя ввалились в квартиру.

– Собирайся! – осклабился Витя вместо приветствия, помахав в воздухе какой-то бумажкой. – С нами поедешь!

– А что такое, что такое? – растерянно забормотал я, снова пытаясь показаться меньше и безобиднее, это мой проверенный способ, который в последнее время начал давать осечку.

После разминки и десятка хороших упражнений такое поведение выглядело недостоверно, что сразу отметил Витя:

– Ты ваньку-то не валяй, не изображай тут инвалида умственного труда! Собирайся – и поехали!

– Душ бы принять! – проговорил я с тоской, понимая, что этого мне явно не позволят.

– Громова тебе устроит душ! – снова ухмыльнулся «правый» Витя. – Громова тебе и ванну устроит, и какаву с чаем нальет!

В дверях своей комнаты, держась за сердце, появилась бабуля.

– Кто здесь? Андрюшенька, что случилось?

– Не волнуйся, ба, – ответил я жизнерадостно, – тут у следователя кое-какие вопросы появились, я сейчас съезжу с ребятами и скоро вернусь. Ты, главное, не волнуйся.

– Во-во, – хохотнул Витя, – кое-какие вопросы, это ты в точку.

Володя, взглянув на бабулю, дернул напарника за рукав. Он мне всегда больше нравился. Бабуля, окинув их растерянным взглядом, пролепетала:

– Андрюшенька, я позвоню маме…

– Ни в коем случае! – вскрикнул я, как кошка, на хвост которой наступил бегемот.

Анна Николаевна Громова сидела за столом мрачная, как ноябрьский вечер, и вертела в руках массивные очки в темной оправе.

– Здравствуйте! – сказал я, остановившись перед ней. – Вы меня хотели видеть? Мы же вроде только вчера разговаривали.

– Здравствуйте! – холодно ответила Громова, надев очки и рассматривая меня сквозь них, как неприятное насекомое, попавшее в тарелку с супом. – Я бы не сказала, что хотела вас видеть. Я бы с удовольствием никогда в жизни не видела вас и таких, как вы. Но ничего не поделаешь, это моя работа.

– В чем дело? – спросил я ее напряженным голосом.

Очень не понравилось мне такое вступление. И сама Громова мне сегодня очень не понравилась. Правда, вчера она тоже не вызывала у меня теплых чувств.

– Дело в том, гражданин Журавлев, что следствие располагает на сегодняшний день новыми, очень весомыми уликами. Поэтому, прежде чем я предъявлю вам эти улики, хочу спросить – может быть, вы все-таки сделаете чистосердечное признание? Сейчас еще не поздно. Я могла бы оформить это как явку с повинной, хотя… хотя это и против моих правил.

Она снова сняла очки и уставилась куда-то мимо меня. На лице ее читалась откровенная неприязнь.

– Мне не в чем признаваться, – ответил я твердо.

– Очень жаль! – Громова снова надела очки и придвинула к себе какой-то документ. – Вот выдержка из отчета судмедэксперта, – пояснила она и стала читать: – «Характер нанесенных ран, расположение разреза тканей… говорят о том, что человек, нанесший проникающее ранение, послужившее причиной смерти Ковалевой М.В., был меньше ростом, чем потерпевшая…» – Громова отодвинула бумагу, подняла на меня глаза и повторила: – Меньше ростом, чем потерпевшая. Но это, конечно, не очень существенно. Гораздо существеннее другое…

Она выдвинула верхний ящик своего стола, но ничего оттуда не вынула, вероятно, играя на моем нервном состоянии, хотела заставить меня волноваться, гадать, что у нее там такое.

– Гораздо существеннее, – повторила она, – то, что нашел вчера ребенок, игравший во дворе в непосредственной близости от места преступления. Ребенок, к счастью, принес свою находку домой, а его родители оказались людьми сознательными и неравнодушными и незамедлительно передали находку в руки следствия…

С этими словами Громова вынула из своего ящика полиэтиленовый пакет, в котором лежала стальная заточка. Анна Николаевна показала мне эту заточку с таким видом, с каким фокусник в цирке показывает публике извлеченного из шляпы кролика, и, видимо, ожидала если не рукоплесканий, то моего немедленного признания. Наверное, она ждала, что я вздрогну, побледнею, упаду на колени и закричу: «Судите меня! Этой заточкой я убил Марианну Ковалеву и еще семнадцать человек, включая одного водителя троллейбуса!»

Но я эту заточку видел первый раз в жизни, никакой истерики не закатил, чем очень разочаровал Громову. Она снова сняла очки, положила их на стол рядом с заточкой и продолжила поскучневшим голосом:

– Судмедэксперт подтвердил, что найденная заточка скорее всего является орудием убийства Марианны Ковалевой. К сожалению, единственные отпечатки пальцев, найденные на орудии убийства, принадлежат Коле Мухину восьми лет, который нашел заточку.

– А Колины родители? – поинтересовался я.

Громова с любопытством на меня взглянула, но после небольшой паузы ответила:

– Колины родители были аккуратны и взяли заточку носовым платком. Вот. Но зато проведенные в судебно-медицинской лаборатории исследования показали наличие на заточке следов крови. Причем на лезвии обнаружены следы крови второй группы, совпадающей с группой крови убитой Марианны Ковалевой, а на рукоятке – следы крови, не совпадающей с кровью убитой. Вероятно, убийца, нанося смертельный удар своей жертве, слегка поранил себе ладонь. Так вот, – Громова сделала драматическую паузу, уставившись на меня холодным внимательным взглядом, – кровь на рукоятке заточки относится к очень редкой четвертой группе.

Надо сказать, на этот раз она действительно заставила меня вздрогнуть. И кажется, мое волнение не укрылось от ее взгляда. Она чуть заметно усмехнулась одними уголками губ и продолжила:

– Мы, знаете ли, даром времени не теряем и государственные деньги зря не расходуем. С санкции прокурора следствием изъята в поликлинике номер сто двадцать семь ваша медицинская карта.

С этими словами Громова положила перед собой тоненькую потрепанную желтоватую папочку, водрузила на нос очки и, снова выдержав эффектную паузу, громко прочла:

– Журавлев Андриан Алексеевич… год рождения… адрес… группа крови – четвертая. – Она подняла на меня глаза и с чувством произнесла: – Как вы можете объяснить подобное совпадение?

– Дурдом, – коротко ответил я и отвернулся.

– Вы по-прежнему не хотите сделать чистосердечное признание?

Естественно, я знал, какая у меня группа крови, и когда она сказала, что на заточке нашли такую же, у меня в животе образовался какой-то ледяной комок. Что же это происходит? Случайное совпадение обстоятельств или меня кто-то намеренно подставляет? Однако я сохранил невозмутимое лицо и твердо ответил:

– Мне не в чем признаваться.

– Очень жаль. – Громова отодвинула в сторону медицинскую карту и неожиданно приказала: – Руки! Покажите мне ваши руки!

Я протянул вперед руки, но она уточнила:

– Ладонями кверху!

Я повернул к ней ладони. После вчерашних приключений руки мои все были в ссадинах и царапинах. Громова смотрела победно:

– Как вы объясните происхождение этих царапин?

– Тренировался, – спокойно ответил я. – Вы же знаете, что я занимаюсь карате. Ну вот и ломал кирпичи, доски всякие… Видели в кино?

– Видела, и не только в кино, – ответила она.

– Если бы у меня был единственный порез на правой ладони – это работало бы на вашу версию, – я перешел в наступление и даже немножко придвинулся к ее столу, – а такое большое количество царапин и ссадин ровным счетом ничего не доказывает! И самое главное – во время убийства я был дома! Вы не забыли? У меня алиби!

– Вот именно о вашем алиби я тоже хотела кое-что сказать. – Громова состроила брезгливую гримасу и снова сняла очки. – Есть ли у вас совесть, Журавлев? Втягивать в свои темные дела старого человека, привязанного к вам… заставлять врать…

Этого я не выдержал: кровь прилила к лицу, я вскочил и крикнул:

– Что вы болтаете? Я бабушку ничего не заставлял делать! Она врать вообще не умеет!

На мое плечо опустилась тяжелая рука милиционера, который рявкнул мне прямо в ухо:

– Сидеть!

Громова, невольно отшатнувшаяся, мгновенно отреагировала:

– Вот именно. Она не умеет врать! Когда вчера с ней разговаривал наш человек, она смутилась и сказала, что в первый раз была не совсем точна в своих показаниях и это ее мучает. В тот вечер, когда произошло убийство Марианны Ковалевой, она на какое-то время задремала, сидя в кресле. Довольно надолго задремала, может быть, на час или полтора, и не может уверенно сказать, были ли вы все это время дома. Может быть, ушли и потом вернулись. Так что алиби ваше, гражданин Журавлев, трещит по швам.

Я очень разозлился. Эти сволочи приходили, оказывается, без меня и снова терзали бедную бабулю своими расспросами… Ну можно ли так мучить старого человека? Кажется, последние слова я сказал вслух, потому что Громова ответила:

– Это нужно спросить у вас. Если бы вы щадили чувства своей бабушки, вы не совершали бы… того, что вы совершили.

– Ничего я не совершал! – чуть не закричал я. – Ну скажите, на фига мне было убивать эту Марианну?

Как ни странно, Громова кивнула:

– Вот здесь как раз единственное слабое место выдвигаемых против вас обвинений. Я действительно не вижу пока ваших мотивов… во всяком случае, достаточно убедительных мотивов. Только поэтому я еще не требую санкции на ваш арест. Пока я только возьму у вас подписку о невыезде. Вы должны постоянно находиться в пределах досягаемости следствия. И имейте в виду, – она снова надела очки и уставилась на меня своим рентгеновским взглядом, – имейте в виду, мы будем наблюдать за каждым вашим шагом. А я точно знаю – весь мой многолетний опыт это подтверждает, – преступник обязательно допускает ошибки, хотя бы одну ошибку. И мы эту ошибку не проглядим.

* * *

Не помню, как взял подписанный Громовой пропуск, не помню, как вышел на улицу. В голове шумело, как будто я был выпивши, а ведь я никогда не пью, при моем образе жизни это неприемлемо. Что же происходит? Эта старая галоша Громова внаглую шьет мне дело! Заточку нашли, эксперт сразу же всунулся со своим заключением, что убийца – человек маленького роста, подозрительные какие-то вокруг меня совпадения. Все ясно: они решили спихнуть все на меня. Действительно, чего искать, за семь верст киселя хлебать, когда убийца – вот он, перед ними сидит, готовенький.

Припрут меня к стенке уликами, а потом только добиться признания – и вот, дело закрыто, Громовой – благодарность, а мне – срок.

Совершенно некстати вспомнились вдруг разные случаи, которые бабуля вычитывает из газет и пересказывает мне. Там описываются разные милицейские ошибки – как человека арестуют по ложному обвинению, а потом так дело повернут, что суд ничего не разберет, его и посадят.

Я остановился и несколько раз глубоко вдохнул свежего весеннего воздуха, чтобы успокоиться. Это было необходимо, потому что глаза заволокла пелена бешенства. Я вообще-то человек спокойный, редко что может вывести меня из себя, потому что я специально развивал в характере это качество. Но в данном случае философия кун-фу не помогала.

Немного полегчало, и передо мной вдруг нарисовался план, что я должен сделать как можно скорее. Эта старая мочалка… черт бы ее взял, эту следовательшу Громову! Так вот, она от меня не отстанет по-хорошему. И даже если бабуля будет валяться в ногах у мамочкиного мужа и упросит его вмешаться по своим каналам, Громову это ничуть не остановит, а только еще больше подхлестнет. Хоть я и не умею определять возраст женщины, но Громова дошла уже до таких лет, что видно невооруженным глазом – ей скоро на пенсию. Поэтому она не дрожит за свое место и будет сражаться за справедливость до победного конца. А высшую справедливость она почему-то видит в том, чтобы посадить меня за убийство, которого я не совершал. И, вцепившись в меня, она и не собирается искать никого другого. Так что у меня остается единственный выход: найти убийцу самому. И поднести его Громовой на тарелочке. Пусть она его допрашивает и оформляет на отсидку, такое дело ей вполне по силам.

А я как можно скорее должен установить контакт с конкурентами моего Хомячка, с благотворительным фондом «Пеликан». Только они могут пролить свет на это странное убийство, потому что когда Хомячок недоумевающе оправдывался у Пал Палыча насчет девушки, он не врал. Но одному соваться к «Пеликанам» глупо и неосторожно. Мне нужен помощник.

Вот с этим трудно, потому что к Околевичу я обратиться не могу – у него теперь с милицией проблем хватает, и все из-за меня. Есть, конечно, у меня друзья-приятели, можно найти среди них надежного, неболтливого человека, но нужно будет долго вводить его в курс дела, а у меня совершенно нет времени.

Итак, я осознал, что придется обратиться к Надежде Николаевне. А что, она уже полностью в курсе всех событий, опять же, не станет трепаться и сделает все, что я попрошу.

Я вызвонил ее с работы, и Надежда прибежала очень быстро.

– Уж не знаю, чем вы там занимаетесь, – чтобы поддразнить ее, сказал я, – если все время то опаздываете, то раньше уходите. Что за работа такая странная?

– Работа нормальная, только зарплата странная, – ответила Надежда. – Говори, что еще стряслось.

Мой рассказ про то, что случилось у Громовой, она восприняла довольно спокойно.

– Я примерно этого от нее и ожидала, – призналась Надежда. – Но одного у нее не отнимешь: очень эта женщина упряма. И начальства не боится. Поэтому мы эти ее качества поставим себе на службу. Значит, когда ты договоришься с «Пеликанами» о встрече, ты сообщишь им, что должен каждые полчаса звонить мне. А если ты этого не сделаешь, то я выжидаю полчаса и сообщаю Громовой, где ты находишься. Говорю, что тебя похитили люди, которые замешаны в убийстве девушки. И еще кое-какие у меня есть идеи.

– И что она сделает?

– Не знаю, – честно призналась Надежда. – Возможно, пошлет туда наряд милиции. А я расскажу ей все, что знаю, пусть проверяет.

– Ладно, надеюсь, что до этого не дойдет.

Мы нашли свободный таксофон, убедились, что вокруг никого нет. Я набрал номер и спросил:

– Благотворительный фонд «Пеликан»?

– Совершенно верно, – ответил чарующий женский голос. – Чем я могу вам помочь?

– Я хотел бы поговорить с вашим директором.

– Как вас представить? – осторожно спросила девушка.

Голос ее по-прежнему был чарующим, но доля подозрительности в нем появилась.

– Скажите, что его спрашивает Пожаров.

– А по какому вопросу? – не отставала секретарша.

Подозрительности в ее голосе прибавилось, очарование пошло на убыль.

– По поводу Сертолова, – ответил я лаконично. – И прекратите это самостоятельное расследование, доложите шефу, он сам разберется.

Девушка обиженно хрюкнула, но переключила на другой телефон.

– Ковригин слушает, – послышался в трубке хорошо поставленный вальяжный баритон.

– Мы с вами незнакомы, – начал я голосом прожженного авантюриста, – и я не настаиваю на личном знакомстве, но я мог бы сообщить вам интересные подробности, касающиеся пожара на Сертоловском таможенном терминале, который произошел четырнадцатого марта.

– Почему вы думаете, что это будет мне интересно? – В голосе Ковригина появился холодок.

– Потому что в этом пожаре вы лишились контейнера с ценным грузом. И еще потому, что это был поджог.

– Вы в этом уверены? – Температура его голоса упала еще на десять градусов.

– Я не только в этом уверен, я могу вам это доказать.

– Какие у вас могут быть доказательства?

– Ваш телефон не прослушивается? – спросил я, в свою очередь. – У меня есть подозрения, что к этому поджогу причастен кто-то из сотрудников вашей фирмы.

– Так. – Голос Ковригина утратил вальяжность, но стал жестче и решительнее. – Если у вас действительно что-то есть, мы должны встретиться и поговорить.

– Я не возражаю, – ответил я, покосившись на Надежду Николаевну. – Скажите ваш адрес, я приеду.

Он продиктовал адрес, Надежда еще раз повторила мне все, что она напридумывала по поводу страховки, и я поехал.

На углу двух тихих улиц, неподалеку от Технологического института, стоял скромный особнячок. От всех окружающих зданий он отличался тем, что был оштукатурен и выкрашен, как игрушка, и даже тротуар перед ним сиял, как улыбка младенца или как свежевымытый «шестисотый» «мерседес».

По тротуару прогуливался мрачный парень, куртка которого очень сильно оттопыривалась на боку, недвусмысленно обрисовывая контуры чего-то крупнокалиберного.

Парень уставился на меня угрюмым подозрительным взглядом.

– Пожаров, – лаконично представился я. – К Ковригину.

Мрачный сказал несколько слов в переговорник, и рядом с ним тут же образовался его родной или двоюродный брат. Оглядев меня с ног до головы и составив, судя по выражению морды, самое нелестное мнение о моей персоне, двоюродный обхлопал меня своими здоровенными лапами, убедился, что я чист, и провел внутрь особнячка.

Здесь все поражало роскошью. По коврам – белым и светло-кремовым – страшно было ступать: и пачкать их не хотелось, и утонуть можно, такой глубокий ворс. Камины были в каждой комнате, а в одной, кажется, даже два. Потолки чуть не обрушивались от цветной лепнины. Видимо, благотворительность – это очень выгодное дело.

Наконец мы подошли к такой потрясающей двери, инкрустированной всем, что только бывает на свете дорогого, что я понял: за этой дверью сидит сам Ковригин.

Но за этой дверью сидела только его секретарша. Хотя сказать о ней «только секретарша» было бы оскорблением. Она была так же роскошна, как убранство особняка, и, должно быть, к нему и относилась.

Секретарша похлопала ресницами, нажала кнопочку, распахнулась еще одна дверь, и я наконец предстал перед Ковригиным.

В кабинете сидел самый обыкновенный мужик, довольно толстый, хотя его толщина удачно скрадывалась отличным костюмом. Обыкновенный мордатый мужик с прущим из ушей богатством. За спиной у Ковригина стоял еще один человек – худой, сутулый, смуглый, с лицом, похожим на бритву, – узким, острым и опасным. Этот человек-бритва все время шевелился – то переступал ногами, то поворачивал голову, то поправлял галстук или манжеты – казалось, неподвижность утомляет его, ему все время хочется прыгнуть или ударить кого-нибудь, хочется действовать. Одного взгляда на этого заточенного мужика мне хватило, чтобы понять: в этом благотворительном особняке засели такие же бандиты, как в «Поллуксе», только покруче.

– Здравствуйте, господин… Пожаров, – с усмешкой произнес Ковригин, внимательно, оценивающе оглядев меня. – Присаживайтесь.

– Здравствуйте, господин Ковригин, – ответил я ему в тон. – Я, конечно, присяду, ведь я сам пришел к вам, по доброй воле, только я сразу хочу вам сказать – просто так, чтобы у вашего энергичного помощника не возникло каких-нибудь нездоровых мыслей: я договорился с одним человеком… с моим партнером, что буду звонить ему по телефону каждые полчаса, и если очередной звонок не последует, следователь горпрокуратуры Анна Николаевна Громова получит всю информацию, какой мы располагаем, и узнает, что я нахожусь у вас.

– Не понимаю, – недовольно поморщился Ковригин, – вы мне угрожаете, что ли? Это же просто смешно. Во-первых, вы сами попросили меня о встрече, сами пришли ко мне… С чего вы вообще взяли, что вам что-то может у нас угрожать?

Я пожал плечами и осторожно ответил:

– Я вовсе не думаю, что мне что-то угрожает. Просто мы живем в такое ужасное время… сейчас на улицу-то выходить страшно, не то что входить в такой роскошный особняк. – Я окинул взглядом княжеский кабинет Ковригина. – Я же говорю вам, что подстраховался так, на всякий случай.

Ковригин отвернулся и бросил выразительный взгляд на человека-бритву. Тот переступил с ноги на ногу и состроил мину абсолютной невинности.

– Итак, – снова заговорил Ковригин, – мы вполне оценили вашу осторожность и предусмотрительность. И теперь ждем не дождемся, когда же вы наконец расскажете о причинах своего визита.

Я вынул из кармана факс и протянул его Ковригину. Факс Надежда с большими предосторожностями выпросила у соседки своей матери, мотивировав свою просьбу тем, что это поможет выяснить, что случилось с ее племянником. Старушка к тому времени очень волновалась и уже потеряла надежду увидеть племянника живым, в чем, надо сказать, была права. Копию мы, конечно, с этого листка заблаговременно сняли.

Ковригин уставился на листок, сначала, видимо, не понимая, что за документ лежит перед ним, но вдруг лицо его преобразилось. Он поднял на меня глаза и совсем другим, трезвым и заинтересованным, голосом сказал:

– Откуда у вас этот факс?

– Это длинная история, – ответил я, – я расскажу вам ее позже, когда не будет более неотложных дел. Сейчас важны две вещи: во-первых, то, что этот факс отправлен, если я не ошибаюсь, с вашего аппарата, и, во-вторых, то, что его получили в фирме «Поллукс».

Ковригин посмотрел на меня с еще большим интересом и проговорил:

– Молодой человек, вы, случайно, не ищете работу? Я мог бы сделать вам очень привлекательное предложение. Вы меня определенно заинтересовали.

Я чуть заметно улыбнулся и ответил:

– Предпочитаю свободу.

Ковригин нажал кнопку селектора и сказал:

– Даша, зайдите ко мне!

Секретарша впорхнула в кабинет, наполнив его парижскими ароматами и тропической сексуальностью.

– Что вы хотели, Юрий Иванович? – захлопала она ресницами.

Ковригин молча протянул ей факс. Красотка уставилась на него как баран на новые ворота… ну как овца. Она явно ничего не понимала.

– Кто отправил этот факс? – спросил наконец Ковригин, убедившись, что девушка не падает в обморок и не делает чистосердечных признаний.

– Не знаю, а в чем дело?

Ковригин переглянулся со мной и сказал со вздохом:

– За экстерьер держу. Положение обязывает.

Честно говоря, я не понял слова «экстерьер», но по смыслу догадался. Ковригин терпеливо разъяснил секретарше:

– Даша, этот факс, как вы видите по надпечатке, отправлен двенадцатого марта в 16.23 с вашего аппарата. Я хотел бы знать, вы его отправили или кто-то другой?

– Я такого факса не помню. – Даша жалобно захлопала ресницами, глаза ее, кажется, начали наполняться слезами. – Если нужно, я посмотрю в ежедневнике…

– Посмотрите, – с ангельским терпением ответил Ковригин.

Даша вышла в свой «предбанник». Оттуда доносился ровный шум работающего пылесоса. Конечно, такие ковры надо пылесосить трижды в день. Через секунду Даша вернулась и раскрыла ежедневник на нужной странице.

– Так… – забормотала она. – С утра вы были в мэрии… вам звонил господин Пферд из Гамбурга… потом Мрожичек из чешского консульства… потом вы вернулись и у вас было совещание… Вам звонил Ливеровский, потом герр Мюллер… потом вы уехали в японское консульство, а вот в 15.45 пришел факс с таможни, и я положила его в папку с входящими…

Я увидел, как Ковригин насторожился.

– Вы вернулись в 17.10, и я передала вам эту папку, – продолжала Даша.

– Стоп! – Ковригин ударил ладонью по столу. – Кто, кроме тебя, находился в приемной в двадцать минут пятого? Вспомни, раззява!

Слезы все-таки не поместились в огромных кукольных глазах Даши и потекли по щекам, оставляя извилистые дорожки.

– Ни-никого… – почти прорыдала красотка.

– Ты уверена? – В голосе Ковригина зазвучал металл. – Значит, ты сама его и отправила!

– Не-нет… – прорыдала Даша.

– У нее ума бы не хватило, – подал голос из угла человек-бритва.

– Здесь ты прав, – негромко бросил ему в ответ Ковригин.

– Простите, – вклинился я в беседу, – мне нужно позвонить своему партнеру. Вы помните, я говорил? Как раз прошло полчаса.

– Пожалуйста! – Ковригин жестом указал мне на маленький антикварный столик с телефоном – конечно, далеко не единственным в этом кабинете. При этом я заметил, как он обменялся выразительным взглядом с человеком-бритвой. Я внутренне усмехнулся. Демонстративно закрыв собой телефон, чтобы не было видно, какой номер я набираю, пробежал пальцами по кнопкам. Услышав ответ, произнес заранее обговоренную фразу. Ответ на нее был именно тот, какого я ожидал. Повесив трубку, повернулся к остальным. Секретарша Даша в состоянии, близком к истерике, повторяла:

– Ни-никого не было… И я ни-никакого факса не отправляла…

– Даша! – сказал я громко и доброжелательно, постаравшись, чтобы она меня услышала. – Даша! А сейчас в приемной тоже никого нет?

– Никого, – повторила она как эхо. – Никого нет…

– Да? – переспросил я и эффектным жестом распахнул дверь кабинета.

В приемной по-прежнему ровно гудел пылесос. Его таскала по ковру женщина средних лет в аккуратном темно-синем платье. Даша захлопала ресницами, ничего не понимая, наконец растерянно пробормотала:

– Ах да, уборщица…

И тут же лицо ее засияло.

– Ведь тогда тоже в приемной была уборщица! А я на пару минут выходила!

Ковригин с уважением взглянул на меня и повернулся к человеку-бритве:

– Арик, разберись с этой уборщицей!

Арик переступил с ноги на ногу и хрипловатым негромким голосом проговорил:

– Не та уборщица, шеф. Уборщица неделю назад уволилась, взяли другую.

– Ясно… – побагровев, протянул Ковригин. – Тогда картина еще больше проясняется. Но ты ее найдешь?

– А как же! – нехорошо улыбнулся Арик. – Из-под земли достану.

– Хорошо! – кивнул Ковригин и, разрешив Даше вернуться на свое место, повернулся ко мне: – Ну, кое-что прояснилось. А теперь скажите-ка, молодой человек, чего ради вы так стараетесь? Я, простите, старый циник и в каждом поступке ищу корысть…

– Даже в благотворительности? – вставил я.

– О! В благотворительности-то столько корысти – вы себе не представляете!

– Догадываюсь. – Я обвел взглядом окружающую роскошь.

– Так вот, какая вам-то корысть? Вы оказали мне услугу, довольно значительную… Чего вы хотите?

– Я хочу, чтобы от меня отвязалась милиция, а для этого мне нужно разобраться в одном очень запутанном деле…

Брови Ковригина полезли вверх. Я достаточно коротко изложил ему историю своего краткого знакомства, если можно так выразиться, с Марианной Ковалевой и последствия этого знакомства.

– Итак, в результате этих событий мой приятель лишился машины и едва не лишился жизни, а меня всерьез держат под подозрением и отпустили пока под подписку о невыезде. А мне это ужасно не нравится, и я не вижу другого пути из сложившейся ситуации, кроме как самому найти убийцу Марианны. Честно говоря, вначале я сильно подозревал, что ее убрали конкуренты «Поллукса», то есть вы. Но, ближе ознакомившись с делом, понял, что это было бы очень глупо и совершенно бессмысленно: девушка в этой истории – человек случайный, Колыванов использовал ее только от безысходности, потому что не хотел рассказывать о своих сложностях Пал Палычу. Просто из мести? Несерьезно.

– Вы правы, – кивнул Ковригин, – мы об этой девушке вообще не знали. Колыванов, конечно, зарвался и поплатится за это, самая трудная работа предстоит с Пал Палычем.

При этих словах Ковригин обменялся взглядом с Ариком, который, как всегда, переступил с ноги на ногу и потер руки. Глаза его блеснули недобрым огнем.

– Так что к этому убийству мы непричастны. Конечно, я не могу вам представить вещественных доказательств, но мы ведь с вами не в суде… пока, – он усмехнулся, – однако я могу вам твердо обещать: со стороны «Поллукса» и Пал Палыча вам больше ничего не будет угрожать… очень скоро. Правда, ближайшие сутки лучше соблюдать осторожность, и я лично советовал бы вам побыть нашим гостем. Не подумайте, что я вас задерживаю силой, но в интересах вашей безопасности это было бы лучше. – Он нажал кнопку переговорника и сказал: – Даша, принеси нам всем кофе.

Даша появилась в дверях через минуту, уже полностью приведенная в порядок. Три чашки прекрасного кофе дымились на подносике, распространяя по комнате божественный аромат.

Проводив гостя, Ковригин вызвал в кабинет Арика Димирчана.

– Ну что, выяснил, куда этот шустрик звонил каждые полчаса? Кто его напарник?

– Куда звонил – выяснили, – поморщился Арик. – Но пользы от этого как с козла молока. – Он переступил с ноги на ногу и поправил воротничок рубашки.

– Поясни, – недовольно потребовал Юрий Иванович.

– Звонок проследили быстро. Оказалось, что парень звонит в приемную ОВИРа Центрального района…

– Куда? – удивленно переспросил Ковригин.

– Отдел виз и регистрации. – Арик поправил манжеты.

– Что такое ОВИР – я знаю, – хмыкнул Ковригин, – я просто удивился.

– Ребята потолкались там. День приемный, народу пропасть. Телефон звонит часто. В контрольное время – звонок. Сотрудница снимает, слушает и становится от злости красная, как гранат. «Нет, – орет, – это не зоопарк! Если вы еще раз позвоните, я с милицией свяжусь! Хулиганство какое!» Народу в комнате полно, как она орет – всем слышно. Каждый может быть его напарником, не будет звонка – вышел, достал мобильник и звонит куда надо…

– Да, ловок парень. – Ковригин удивленно покачал головой. – Ладно, не переживай, Арик, это не страшно…

– Не люблю, когда ситуация не под контролем. – Димирчан поморщился и снова поправил воротничок.

– Вот насчет контроля ситуации… – Ковригин откинулся на спинку кресла и посмотрел Арику в глаза: – Ты думал, что делать со сморчком?

– С Палычем? – опасливо проговорил Арик.

– С Палычем, с Палычем. – Ковригин скорчил лицо. – Или кишка тонка? Боишься недомерка?

– Я никого не боюсь! – Арик вспыхнул и шагнул к столу шефа, но остановился на полпути, взяв себя в руки. – Просто здесь надо с умом делать, чтобы все по понятиям… Пал Палыч – авторитет, его так просто, как муху, не прихлопнешь, все против нас пойдут, долго не выживем…

– Ох, Арик! – Ковригин поморщился. – Романтик ты… с большой дороги. Понятия… В прошлом веке они остались, эти твои понятия. Ты и не заметил, что век на дворе новый, двадцать первый, а ты все – понятия, авторитеты! Что нужно, что выгодно – то и по понятиям, кто богаче, кто сильнее – тот и авторитет!

– Нет! – снова вспыхнул Арик. – Понятия – большая сила! Все блатные поднимутся, война будет!

– Горячий ты мужик, – с расстановкой произнес Юрий Иванович, – но соображаешь туго. Конечно, своими силами действовать нельзя, так дела не делаются. Нужно будет постороннего человека пригласить, такого, с которым все считаются, хотя он на ваши понятия плюет с расстановкой, такого, который ни одного авторитета не боится и за любую работу берется, если ему выгодно и интересно…

– Шамана?! – с суеверным ужасом проговорил Димирчан.

– Шамана, – спокойно подтвердил Ковригин. – Или ты его тоже боишься?

– Я никого не боюсь! – снова вспыхнул Арик. – Но я живу по понятиям, мне с Шаманом связываться западло…

– Ладно, – ответил Ковригин чересчур спокойным голосом, – я сам с ним поговорю. Ты только по своим каналам передай, что я хочу с ним встретиться.

Тем же вечером Ковригин, закончив свои дела в офисе, распорядился, чтобы к подъезду подали машину. Спустившись к дверям и дождавшись, пока охрана убедится в том, что на улице все спокойно, он сел в свою представительную черную «БМВ» и откинулся на мягкую спинку сиденья.