Текст книги "Руки кукловода"

Автор книги: Наталья Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Но Гюрза на мою статью даже не взглянула. Она была в обычной истерической запарке, прошипела что-то невразумительное и схватила телефонную трубку – звонил главный. С ним она разговаривала совсем другим голосом. Надо будет как-нибудь поговорить со специалистом по змеям – наверняка у ядовитых змей в период спаривания тоже появляется совершенно другое шипение, нежное и воркующее.

Переговорив с этим небожителем, Анфиса переключила голос на свою обычную тональность и подозвала меня:

– Петухова! Что ты там принесла?

– Статью о намечающемся переделе в сфере…

– Я тебя русским языком спрашиваю, – прервала она, не дослушав, – сколько строк ты принесла?

– Тридцать! – отчеканила я, как дисциплинированный солдат на плацу.

– Давай! В газете окно как раз на тридцать строк – была статья на правах рекламы о корме для попугаев, а рекламодатель не оплатил.

Вот так у нас всегда. Если статья из нашего отдела попадает в номер – только потому, что кто-то вовремя не заплатил за рекламу.

Но на этом, естественно, неприятности не кончились.

Когда газета уже ушла в печать, Гюрза наконец соизволила прочесть статью в гранках и прямо позеленела:

– Петухова! Тебе что – надоело у нас работать?

– Да как вам сказать… – протянула я уклончиво.

– Ты не стесняйся, если надоело – ты так и скажи, мы тебя удерживать не будем. Ты скажи мне, Петухова, откуда у тебя такая информация? Это же полный бред! Ты же меня подставила перед руководством! Хоть бы дала прочесть свою писанину, прежде чем отдавать в печать!

Ну вот это уже действительно полный бред. Мало того что моя статья лежала у Гюрзы на столе, так ведь она сама ее и отдала в печать! Да иначе у нас и не бывает – любые материалы в печать идут только через нее! Но она начальник, а значит, спорить с ней нельзя. По уставу не положено. Поэтому я стою и молчу. К счастью, снова позвонил главный, и Гюрза упорхнула в высшие сферы на летучку. Метла у нее для таких целей всегда в коридоре стоит, припаркована.

* * *

Карина была очень скрытной девушкой.

Когда в разговорах с подругами заходила речь об источниках ее благосостояния, об источниках тех денег, которыми Карина оплачивала свою квартиру и ее обстановку, роскошные тряпки из дорогих бутиков и посещение престижных клубов, элегантный маленький «рено» и поездки на Канары или Мальдивы, – когда речь заходила о ее деньгах, Карина загадочно улыбалась и давала понять, что это ее тайна, ее маленький девичий секрет.

Слегка раскосые глаза Карины, ее экзотическая восточная красота наводили любопытных подруг на мысли о башкирской нефти или якутских алмазах, но дальше таких туманных предположений дело не шло.

С другой стороны, судя по загадочности, которой обставляла Карина свою жизнь, по немногочисленности и осторожности ее романов, по тому, как она строго избегала наркотиков, тяжелых безобразных попоек и публичных скандалов, подруги предполагали, что деньги у Карины не от родителей, а от «папика» – немолодого богатого содержателя, которого Карина тщательно скрывает и который требует от нее соблюдения определенных правил поведения.

Действительно, те девушки, которые существовали на родительские деньги – например, Катя Нурепова, дочь бензинового магната, или «мукомольная принцесса» Рената Агапова, – отказывались от кокаина только ради «звездной пыли», трезвыми бывали не чаще раза в год, любовников меняли чуть ли не ежедневно, а в громкие скандалы попадали и того чаще – родители все простят и вытащат из любой лужи.

На их фоне Карина выглядела тихоней и скромницей. На версию «папика» работало и то, что очень часто в клубе или в бутике, на престижной тусовке или крутой вечеринке в сумочке у Карины звонил мобильник, она слушала несколько секунд и тут же срывалась с озабоченным видом, отвечая на вопросы любопытных подруг только загадочным взглядом своих раскосых восточных глаз.

«Труба зовет! – ехидно переглядывались подружки, как только Карина исчезала из поля зрения. – Папик стосковался и бьет копытом!»

А Карина, несколько секунд послушав сообщение на своем мобильнике, ехала всего лишь в круглосуточный универсам на проспекте Просвещения.

На мобильный ей звонил не загадочный богатый покровитель, а скромная старушка, которая за небольшую добавку к пенсии выполняла роль диспетчера. Ей звонили по домашнему телефону и сообщали, что поезд из Минска задерживается на двадцать, тридцать или сорок минут. Старушка должна была немедленно перезвонить по мобильному телефону и повторить ту же самую фразу. Услышав это сообщение, Карина приезжала в универсам через час двадцать минут, или через полтора часа, или через час и сорок минут соответственно.

В назначенное время она должна была взять на полке в универсаме крайнюю справа коробку кукурузных хлопьев. Дома, открыв эту коробку, она находила внутри дискету, содержавшую очередной заказ.

Раз в три месяца вместо заказа дискета содержала новый порядок связи – менялся универсам, менялся тип коробки, служившей контейнером для передачи сообщений. Неизменным оставалось одно: надежность и анонимность связи.

Карина ни разу не видела заказчика. Дискету, содержавшую информацию о заказе и порядке расчетов, тщательно запомнив все необходимое, она уничтожала.

Вот и сейчас, сорвавшись из-за столика по звонку мобильного телефона, Карина доехала до проспекта Просвещения, в точно назначенное время вошла в универсам, взяла с полки коробку хлопьев, прихватила для себя йогурт и поехала домой.

Дома она вынула из коробки дискету, вставила в дисковод.

На экране монитора появилось невзрачное женское лицо, адрес и имя: Алевтина Ивановна Фадеева.

Алевтина Ивановна Фадеева работала в отделе нежилого фонда. Этот отдел занимается учетом помещений, непригодных для жилья – допустим, слишком темных, или неотапливаемых, или лишенных необходимых каждому современному человеку бытовых удобств. В некоторых случаях недостатки, присущие этому самому нежилому фонду, превращаются в огромные преимущества. Помещение, непригодное для жилья, тем самым становится «коммерческой недвижимостью», то есть в нем можно открыть магазин, или кафе, или маленький, но очень рентабельный цех по производству высокосортного индийского чая из дешевого грузинского сырья, а также ярких упаковок, напечатанных в соседней типографии.

Короче, нежилой фонд может приносить большие прибыли.

Поэтому множество людей постоянно пытаются перевести помещение из жилого фонда в нежилой, то есть признать его непригодным для жизни.

Вот тут-то на сцене появлялась Алевтина Ивановна. Она осматривала помещение, и с ее органами чувств происходили какие-то чудеса. Особенно подводили ее глаза: им определенно не хватало света, и помещение признавали слишком темным для проживания; также глаза Алевтины Ивановны в упор не замечали санузел и прочие удобства, оборудованные владельцем. Кроме того, Алевтина Ивановна ужасно мерзла – и помещение оформляли как неотапливаемое.

Конечно, все эти чудеса приходилось оплачивать, и оплачивать довольно щедро, – иначе в помещении становилось светло, как в операционной, и тепло, как в машинном отделении «Титаника».

Само собой разумеется, Алевтина Ивановна делилась полученной контрибуцией с вышестоящими товарищами, и те, в свою очередь, закрывали глаза на ее временную слепоту. Помещение благополучно признавали непригодным для жизни, открывали в нем ночной клуб или обувной магазин, и все расходились, довольные друг другом.

Алевтина Ивановна очень дорожила своей работой. Чтобы не сглазить и не привлечь к себе ненужного внимания, она говорила всем окружающим, какая у нее тяжелая и нервная работа и как плохо она оплачивается, – действительно, официальная зарплата ее составляла всего пять тысяч рублей. А неофициальная, значительно более впечатляющая, понемножку накапливалась в уютном тайничке, который предусмотрительная Алевтина Ивановна оборудовала у себя в подоконнике. Этот подоконник был съемный и пустотелый.

Иногда, когда наступал знаменательный момент пополнения сокровищницы, Алевтина Ивановна задергивала плотные занавески, отвинчивала два потайных винта и снимала подоконник с его законного места. Перевернув пустотелую доску, скромная сотрудница отдела нежилого фонда вытряхивала на ковер груду зеленых бумажек, пересчитывала их и прикидывала, сколько на эти деньги можно купить квартир, машин или норковых шуб, сколько месяцев или даже лет можно прожить на Канарах…

Ее согревало само наличие денег, их количество, возможность подержать их в руках, пересчитать, представить себе все открывающиеся возможности…

Алевтина Ивановна своих денег не тратила. Она боялась. Ей казалось, что стоит ей купить хоть что-то превышающее ее официальные возможности, хоть что-то выходящее за рамки скудного пятитысячного бюджета, ее тут же схватят за руку, посадят в черную машину, привезут в какое-то ужасное место и потребуют ответа: откуда эти деньги? Или еще хуже – ее скромной персоной заинтересуются бандиты и придут к ней, вооруженные паяльниками и утюгами…

Такие страшные истории Алевтина Ивановна слышала от знакомых не раз и ужасно боялась, что это может коснуться ее непосредственно.

Правда, о ее неофициальных доходах все равно знало слишком много людей: во-первых, те, кто платил ей деньги за временную слепоглухонемоту, во-вторых, то начальство, с которым она обязана была делиться… Но об этом Алевтина Ивановна предпочитала не думать.

Жила она одна. Замужем когда-то побывала, и этот период жизни оставил у нее такие неприятные воспоминания, что повторять неудачный опыт она не захотела. Да, собственно, и желающих больше не нашлось. Детей Бог ей не дал, и она рассматривала это как большую удачу. В самом деле, какие уж тут дети при зарплате в пять тысяч и при нежно лелеемом тайничке в подоконнике!

Короче, Алевтина Ивановна Фадеева работала в отделе нежилого фонда и очень дорожила своей работой.

Придя с работы домой, она в прихожей сняла осенние сапоги, с грустью подумав, что они требуют ремонта, а лучше бы купить новые – но где уж тут при такой зарплате!

Потом она включила чайник и поставила на плиту разогреваться вчерашние макароны.

И тут в квартире погас свет. Такое иногда случалось в их доме, когда в сильные холода многие жильцы одновременно включали электрические обогреватели, но сейчас было совсем не холодно.

Алевтина Ивановна очень расстроилась: без электричества не только телевизор не посмотришь, но даже и поесть не удастся, поскольку в ее доме и плита, и даже чайник были электрические.

С трудом пробравшись по темному помещению в прихожую, она открыла входную дверь, чтобы позвонить в дверь соседей и узнать, отключился ли свет у них или авария ограничена ее квартирой и нужно просто поменять пробки.

На лестничной площадке царила кромешная тьма. Прикрыв входную дверь, но не запирая ее – иначе пришлось бы в темноте на ощупь вставлять ключи, – Алевтина Ивановна дошла до соседской двери, нашарила кнопку звонка и надавила на нее. Звонка она не услышала. Тут же до нее дошло, что если отключили электричество, то звонок тоже не работает. Можно было, конечно, постучать в дверь, но это было неудобно, да, собственно, уже и не нужно, она уже получила ответ на вопрос, который хотела задать соседям: у них света тоже не было.

В это мгновение ей почудилось в темноте за спиной какое-то движение.

Алевтина Ивановна оглянулась и испуганным дрожащим голосом спросила:

– Кто здесь?

Ответа не последовало, и она, всерьез перепугавшись, сочла за лучшее вернуться в собственную квартиру. Скорее всего свет выключен во всем доме, и десятки людей сейчас звонят в аварийную службу.

Алевтина Ивановна, стараясь не натыкаться в темноте на мебель, пробралась на кухню, с трудом нашла в ящике кухонного стола толстую хозяйственную свечу и продолжала рыться в ящике, где у нее должен был храниться коробок спичек. При этом Алевтина Ивановна мысленно пожалела, что у них в доме электрические плиты, а не газовые – был бы у нее газ, и без ужина не осталась, и спички лежали бы на видном месте.

В это мгновение ей снова почудилось в темноте за спиной какое-то движение. Женщина судорожно напряглась, волосы у нее на голове зашевелились от страха.

Неужели, пока она выходила на лестницу, к ней в квартиру успел забраться злоумышленник и теперь осуществятся наяву все те ужасы, которые она так часто представляла себе, пряча в заветный тайник очередную пачку зеленых бумажек?

Наконец под руку ей попал спичечный коробок. Алевтина Ивановна схватила его, обернулась и чиркнула спичкой, чтобы хоть на мгновение осветить страшную темноту, в которой мог притаиться неизвестный, невидимый враг.

Яркое пламя вспыхнуло на мгновение, но женщина ничего не успела разглядеть, как огонек погас. Причем он погас не сам собой. Его кто-то задул.

– Кто… кто здесь? – проговорила Алевтина Ивановна заплетающимся от страха языком.

Ей ответило только молчание, но она больше не сомневалась в том, что на кухне, кроме нее, еще кто-то есть.

Трясущимися руками она снова попробовала зажечь спичку, но не удержала коробок, уронила его на пол.

Нагнуться, чтобы поднять его с пола, она не могла себя заставить. Женщина, мелко дрожа от страха, отступила к стене, пытаясь вжаться в нее, слиться со стеной, исчезнуть, раствориться во мраке…

И тут ее схватили маленькие сильные руки, и к лицу прижалась тряпка, пропитанная чем-то пахучим, душным, странно знакомым…

Алевтина Ивановна попыталась сопротивляться, но, дернувшись два-три раза, затихла и потеряла сознание.

Карина подхватила безвольно обвисшее тело женщины, включила закрепленный на головном обруче фонарик и потащила Алевтину Ивановну в ванную комнату. Здесь она раздела ее, перевалила через край ванны и уложила так, чтобы создать впечатление, что женщина задремала и захлебнулась. Затем она открыла кран и занялась окружающей обстановкой. Разложила одежду в естественном беспорядке, поставила на видном месте открытую бутылочку с пеной для ванны. Ванна тем временем наполнилась водой. Карина нагнулась над бесчувственным телом и притопила голову Алевтины Ивановны. По телу пробежала предсмертная судорога. Карина выждала для верности еще несколько минут, убедилась, что женщина не подает больше признаков жизни, и вышла из ванной.

Заказ был выполнен, причем выполнен в полном соответствии с требованиями заказчика: убийству была придана видимость естественной смерти. Алевтина Ивановна была еще жива, когда Карина топила ее в ванне, поэтому при вскрытии в ее легких будет обнаружена вода, и ни у кого не возникнет сомнений в том, что одинокая женщина задремала и захлебнулась. Такое происходит удивительно часто.

Ключи от квартиры были в дверях. Карина заперла двери снаружи и спрятала связку ключей в карман, чтобы выбросить их в безопасном месте. Здесь, конечно, было слабое звено в ее инсценировке. Лучше было бы, если бы ключи остались на месте, но изготовить копии она не успела, заказчик поставил слишком жесткие сроки. Приходилось надеяться на то, что никто не будет слишком серьезно разбираться в несчастном случае с одинокой женщиной, а также на то, что в крайнем случае где-то в сумочке найдется запасной комплект.

На лестнице было темно, и Карина спокойно спустилась и вышла из подъезда, никого не встретив.

Через полчаса после ее ухода ванна, в которой лежала мертвая Алевтина Ивановна, переполнилась, и вода полилась на пол.

* * *

Можете себе представить мое удивление, когда на следующее утро меня разбудил разносящийся по квартире аромат кофе. Встав с дивана, я, едва продрав глаза, притащилась на кухню и увидела лежавшие горкой на тарелке мои любимые пончики с вареньем, которые продаются только в «Севере» на Невском.

– Мам, неужели ты с утра пораньше смоталась в «Север»? – не веря себе, спросила я.

– Ну, во-первых, сейчас уже далеко не утро, – ответила мамуля, – двенадцатый час… Ты хоть помнишь, когда вчера вернулась?

Ну да, я вернулась вчера очень и очень поздно, потому что неожиданно случилась вечеринка у одного кинокритика. Мы познакомились с ним лет пять назад – ехали вместе в одном купе из Москвы, и с тех пор он изредка приглашает меня в гости. Вчера захотелось встряхнуться, тем более что Мишка Котенкин очень просил познакомить его с кинокритиком. Зачем это ему нужно – я не поняла. Критик вообще-то довольно заурядный самодовольный тип. Но время мы провели неплохо, и Мишка завез меня на такси домой часа в два ночи.

– Мам, но сегодня же суббота, мне в редакцию не надо идти, – отмахнулась я. – А если ты сердишься, то зачем тогда пончики?

– Это Петр Ильич нас балует, – улыбнулась мамуля.

– Хм, а сам-то он где?

– Ушел по делам. И, Александра, все-таки ты достаточно грубо с ним разговариваешь…

Голос у мамули был непривычно неуверенный, так что я решила оставить ее замечание без ответа.

– Вот, смотри, – мамуля протянула мне газету, – твою статью напечатали.

– Не статью, а заметку, – машинально поправила я.

Действительно, напечатали. Слово в слово, никаких изменений. В газете статья выглядела совершенно не так, как на экране компьютера. Слова приобрели солидность и весомость, несведущий человек, прочитав статью, не усомнился бы в ее достоверности.

Вчера Гюрза после совещания у главного в отдел не вернулась, так что нагоняя мне не последовало. Что ж, напечатали так напечатали, на мой взгляд, это мало что меняет. А от Гюрзы как-нибудь отмахаюсь, не в первый раз.

Раздался звонок в дверь, и мамуля пошла открывать. Услышав из прихожей голос Ираиды, я доела пончик и положила себе на тарелку еще два: Ираида и сама поесть не дура, мигом подметет все! На такие мелкие неприятности, как прибавление нескольких килограммов, Ираида никогда не обращала внимания.

Однако сегодня Ираида была явно не в своей тарелке: ненакрашенная, непричесанная и неголодная, во всяком случае, на пончики она посмотрела без всякого вожделения.

– Сашка, дай закурить! – обратилась она ко мне, забыв поздороваться. – У тебя, я знаю, есть.

– Мамуля не одобряет, ты же знаешь, – протянула я.

– А мамуля мне коньячку нальет, – обратилась Ираида к вошедшей мамуле.

– Это в двенадцать часов дня? – удивились мы с мамулей хором. – Ираида, алкоголиком станешь…

– Не успею, – отмахнулась Ираида. – Девочки, мне плохо…

Тут мы всполошились по-настоящему – сколько знаю Ираиду, она всегда всем довольна и весела.

– Ты не заболела? – опасливо спросила мамуля, наливая Ираиде коньяку.

Ираида хлопнула рюмку, закусила пончиком, после чего порозовела, закурила сигарету из моей пачки и только тогда соизволила объясниться:

– Черт знает что! Соседка у меня померла. Утонула в собственной ванне.

– Да ну? – ахнули мы с мамулей. – Что, с сердцем плохо стало?

– Сердце у нее здоровое было, врач сказал – просто заснула в ванне и захлебнулась.

– Ничего себе! – вздохнула мамуля. – Так принимаешь себе ванну, задремлешь, а потом найдут чужие люди в голом виде…

Мамулю всегда в первую очередь будет волновать только то, как она выглядит, даже после смерти.

– Сплю я ночью, – начала рассказывать Ираида, загасив сигарету и немедленно прикурив другую, – слышу, будто капает что-то. Прихожу в ванную – батюшки! Весь потолок мокрый, и вода льется. А на часах – полвторого ночи. Я – наверх, стучу, звоню – никто не открывает. Нету, думаю, Алевтины Ивановны, уехала куда-то, а кран забыла закрутить. И еще ругаю ее по-всякому, потому что ремонт только что сделала, и вы знаете, сколько денег отдала!

Голос у Ираиды дрогнул, она налила себе еще коньяку и выпила залпом, как воду.

– На шум соседи выбежали, кто-то вспомнил, что видели, как Алевтина вечером домой шла. Да она вообще никуда не уезжала, всегда с работы – домой, утром – снова на работу…

– А где работала? – машинально поинтересовалась я.

– В нежилом фонде вроде бы… – неуверенно вспомнила Ираида.

– Да что ты? – заинтересовалась я. – И бабки хорошие получала?

– Ну не знаю, – задумалась Ираида, – вечно в одном и том же пальто ходила… Ой, да что об этом теперь говорить!

– А как ее нашли-то? – напомнила мамуля.

– Вот тут самый кошмар начинается! – оживилась Ираида. – Значит, вызвали мы аварийку, приехали они, а краны в подвале заело, не могут они воду закрыть. От меня уже на нижних жильцов протекло, вызвали участкового – времени восьмой час утра – и решились дверь взломать. Потому что сначала-то Алевтину все ругали, а после как-то нехорошо стало на душе – женщина она не слишком-то молодая, как бы чего не вышло. Решили жильцы в случае чего на новые замки скинуться. Пришел слесарь, зашли мы в квартиру – Господи помилуй! Воды по колено, а она сама в ванне мертвая лежит…

Ираида снова потянулась к коньяку, но под укоризненным взглядом мамули отставила бутылку подальше и закурила следующую сигарету.

– Меня, конечно, в ванную не пустили, да и, откровенно говоря, некогда было – воду с пола собирала. Вожусь с тряпкой, а сама реву как дура – думаю, человек умер, а мне денег на ремонт жалко! Сволочи мы все, вот что!

– Не обобщай, – буркнула я. – Что ты так расстраиваешься? Ну, несчастный случай, бывает же…

– Все от одиночества, – всхлипнула Ираида, – жила одна, некому было разбудить…

Как видно, вспомнив про одинокую соседку, Ираида вспомнила, что в данный момент она тоже одинока и нужно с этим срочно покончить. Она приосанилась, обвела взглядом кухню и спросила совершенно иным голосом:

– А что это вы сегодня одни? Где же наш гость, а, Елена?

Мамуле явно не понравился игривый Ираидин тон, а еще ей не понравилось местоимение «наш». Гость был только ее, и Ираиде тут ничего не обломится, говорил ее взгляд.

Я сочла за лучшее ретироваться в свою комнату – пусть выясняют отношения на свободе, а меня ждет все тот же эротический рассказ, который нужно было сдать Кап Капычу еще вчера. Я не успела вовремя и в качестве компенсации обещала еще Пете к воскресенью статью «Женщина и цветы».

Рассказ все не шел, как я ни старалась. И я подумала, что, возможно, Петр Ильич прав, когда упрекает меня в бездействии; возможно, так и нужно – стремиться наверх, чтобы заработать известность, тогда никто не заставит меня писать дурацкие эротические рассказы, в которых, если посмотреть, ничего эротического и в помине нет. Так, сладкая водичка для дам среднепреклонного возраста… Сюжет всегда один – двое познакомились и полюбили друг друга. Он должен быть обязательно богатым и красивым, а она – тоже красивая, но богатство не обязательно.

Неужели всю жизнь мне придется заниматься этой ерундой?

Чтобы не раскисать, я решила перекинуться на статью, а то время идет, а дело стоит.

Ираида убралась восвояси, и мамуля тоже засобиралась уходить на свой «Ленфильм». Леопольдовна по выходным не приходит, так что мамуля немного повозилась в квартире, подметая и распихивая вещи. Я была благодарна, что она не дергает меня по пустякам, и начала:

«Всем своим знакомым женщинам я задаю один простой вопрос: какие цветы вы предпочитаете – гвоздики или розы? И получаю обычно такой же простой ответ: или – или. Или – гвоздики, или – розы, реже – ни то ни другое. Женщины, которая любит одновременно гвоздики и розы, не существует в природе.

Женщина, которая любит гвоздики, признается в этом с охотой, она гордится этой любовью. Такая женщина манерна, искусственна, капризна, очаровательна, она мучает своих поклонников бесконечными претензиями, которые нужно воспринимать как должное. Аромату любого цветка такая женщина предпочитает аромат французских духов и различает по запаху десятки сортов французского парфюма…»

Я писала и косилась на мамулю: конечно, именно она вдохновила меня на этот глубокомысленный пассаж. Изысканная и утонченная леди, воплощение стиля, она наполняла любое помещение легким ароматом французских духов и действительно предпочитала гвоздики любым другим цветам, прекрасно в них разбиралась, выбирая какие-то особенные, «усатые», и утверждала, что некоторые гвоздики замечательно пахнут, во что я совершенно не верю.

Усмехнувшись, я закончила пассаж о гвоздиках: «Женщины естественные, милые, женственные не любят гвоздики или совершенно равнодушны к ним».

Будем надеяться, что мамуля эту статью не прочитает.

Надо было продолжать. Я вспомнила мамулину темпераментную подругу Ираиду и застучала по клавишам компьютера:

«Женщины, обожающие темно-красные розы на длинном черенке, живут сильными страстями, эмоциями, глубокими переживаниями. Именно такая женщина способна бросить в огонь пачку денег и спокойно смотреть, как они горят. Так что мужчинам, ценящим спокойную жизнь и собственную независимость, следует хорошо подумать, прежде чем связать свою судьбу с женщиной, у изголовья которой стоит букет роз…»

Я представила себе, как Ираида бросает в огонь толстую пачку денег, подумала, что это явный перебор, но тем не менее очень развеселилась и продолжила:

«Впрочем, розы, как и женщины, бывают разные. Одна маленькая девочка, рассматривая на выставке натюрморт Ренуара, остроумно заметила, что у этого художника розы такие же, как женщины, – пухлые, рыжие и нахальные. Надо отметить, что женщины, признающиеся в любви к розам, делятся, в свою очередь, на две категории: те, кто их действительно обожает, и те, кто считает, что любовь к розам придает им респектабельности…»

* * *

Выйдя утром к завтраку, я лишилась дара речи.

Мамуля, и всегда придававшая несоразмерное значение внешнему декоруму, на этот раз превзошла саму себя. Стол был накрыт новой скатертью в красно-белую клетку, кроме того, перед каждым прибором походной палаткой красовалась отдельная крахмальная салфетка. Чашки из нашего лучшего парадного сервиза тускло отсвечивали темно-синими кобальтовыми цветами, посреди стола в плетеной корзиночке дымились горячие круассаны, и, конечно, не обошлось без знаменитого серебряного чайного набора.

– Ну, мамуля, ты даешь! – выразила я наконец свое восхищение в доступной мне вульгарной форме и уселась за стол.

Мамуля не обратила на мои слова внимания. Ее глаза блестели, она подливала Петру Ильичу кофе и в полном восторге слушала какие-то его глубокомысленные рассуждения.

Не в силах спокойно смотреть на эту идиллию, я прибавила громкость радиоприемника и прислушалась к тому, что вещала женщина с занудным и нравоучительным голосом школьного завуча с тридцатилетним стажем:

«– В заключении краткого обзора сегодняшних событий я хочу обратиться к вам, дорогие женщины, с призывом: будьте осторожны! Нас окружает в быту столько опасностей! Опасностью может грозить электроприбор и газовая плита, люстра и холодильник… Вчера сотрудница одной из библиотек Евгения Петровна Птицына, вымыв голову, захотела просушить волосы электрическим феном. Все мы проходили в школе такое понятие, как заземление, все должны помнить, как опасно пользоваться электроприборами во влажном помещении. Тем не менее Евгения Петровна включила фен, находясь в ванной комнате, да еще и прикасаясь к корпусу стиральной машины. Результат плачевный: хотя „скорая помощь“ приехала довольно быстро, спасти пострадавшую врачи уже не успели.

Сколько раз уже говорилось об опасности курения в постели! Тем не менее до сих пор находятся легкомысленные люди, которые не обращают внимания на эти предупреждения. Так, вчера сотрудница одной из коммерческих фирм Ангелина Перепелкина прилегла после ужина отдохнуть с детективным романом Анны Мымриной и с сигаретой. Видимо, детектив оказался не слишком увлекательным, и Перепелкина задремала. К счастью, соседка Ангелины почувствовала запах гари и успела затушить тлеющий плед. Ангелина Перепелкина госпитализирована с диагнозом „отравление угарным газом“, но, к счастью, жизнь ее вне опасности.

Помните, дорогие слушатели, что для смертельного отравления дымом достаточно, чтобы сгорело десять квадратных сантиметров одеяла!

Ангелине Перепелкиной спасла жизнь соседка. Тем же, кто живет в одиночестве, нужно быть особенно осторожными!

Вчера вечером одинокая женщина Алевтина Ивановна Фадеева, сотрудница КУГИ, решила принять ванну. Казалось бы, что тут опасного? Однако купание закончилось трагически. Алевтина Ивановна задремала в ванне и захлебнулась…»

– Ничего себе! – воскликнула я. – Ведь это про ту женщину говорят, Ираидину соседку! Вот это оперативность!

– Что такое? О чем ты? – удивленно спросила мамуля.

Мои престарелые голубки, естественно, не слушали радио, занятые исключительно друг другом. Я вкратце пересказала им содержание передачи, в особенности то, что касалось Алевтины Ивановны.

– Ну вот! – торжествующе заявил Петр Ильич.

– Что – ну вот?

Я совершенно не поняла причин его радости. Женщина утонула, а он глядит именинником.

– Вода, в которой утонула Фадеева, льется на твою мельницу! – сказал он, безусловно, красиво, но непонятно.

Я даже не пыталась это осмыслить и просто ждала, когда старый демагог расшифрует свою тонкую мысль.

– Нужно писать следующую статью, – продолжил он командным голосом, как будто это все разъяснило. – Ты в первой статье намекала на какие-то известные тебе якобы махинации с коммерческой недвижимостью?

– Какое там намекала! Я чуть не прямо об этом заявляла, – напомнила я, – по вашей, кстати, указке. На месте директора этого самого «Домовенка» я бы подстерегла меня в темном переулке и набила морду! Устроила человеку неприятности ни за что ни про что!

– Как раз пока у него никаких неприятностей не будет, – хладнокровно заметила мамуля.

– Что значит – пока? – подозрительно спросила я.

– То и значит: пока ты не напишешь следующую статью, – невозмутимо ответствовала мамуля, а старый провокатор кивал из-за ее плеча.

– Ну, знаете! Мне и за ту-то статью от Гюрзы нагоняй был! Как бы вообще с работы не вылететь!

Но кипятилась я больше для вида, потому что и сама понимала, что одна статья никак не может прибавить мне популярности.

– Ладно, раз уж вы так просите… – Я поднялась из-за стола.

– Что значит – мы просим? – возмутилась мамуля, но Петр Ильич дернул ее за руку и показал глазами, чтобы оставила меня в покое, не усугубляла.

Все их перемигивания я видела в зеркале, которое висит у нас в прихожей, в нем как раз отражается часть кухни. Как-то мне не очень понравилось, что они переглядываются за моей спиной, но в голове уже созрел план очередной статьи, и я устремилась к компьютеру.

«В прошлой статье я рассказывал вам об ограблении агентства недвижимости „Домовенок“ и предсказывал, что за этим незначительным с виду событием последуют другие преступления, так или иначе связанные с переделом рынка коммерческой недвижимости. Конечно, мне хотелось бы, чтобы этот прогноз не подтвердился, – меня, как я думаю, и всех вас, дорогие читатели, искренне огорчает, когда наш город называют криминальной столицей России.

Но пока события развиваются именно по моему сценарию, точнее, по тому сценарию, который кажется мне наиболее вероятным.