Текст книги "Однажды в деревне. Сборник рассказов"

Автор книги: Наталья Мозилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

ОДНАЖДЫ В ДЕРЕВНЕ

I.

Новогодние каникулы получились весёлыми. Мужики «отдыхали» с двадцать пятого декабря до девятого января, как говорят, не просыхая. В пьяном угаре практически незамеченной произошла смена лет. Михалыч только помнил, как Паша-леший, вытаскивал его из-за печки, чтобы выпить «вместе с президентом». У них в деревне это так называлось. Володя употреблял не больше их, но и не убавлял. После тоста «За Путина! За хорошую жизнь!», он сбегал к себе за припрятанной «сливянкой» и банкой огурцов, их закатывала ещё его благоверная.

Изба, где гуляли деревенские холостяки, стояла на отшибе, но их песни были слышны далеко за пределы Борисцева. Весёлая жизнь продолжалась до восьмого. Восьмого Володе стало плохо. Он пожаловался Паше-лешему на сердце, но его товарищ только сказал: «Слабак!», и подал с холодильника таблетку валидола. На следующий день Володе стало ещё хуже. Он сказал: «Братцы, помираю, вызовите мне «скорую»!». Мужики напугались, губы заболевшего были синими. С горем пополам, Михалыч на мобильном набрал местных медиков.

– У нас тут человек умирает, сердце, синеть начал.

– Да, ладно, пить надо меньше, алкоголики проклятые

– Аллё! Вы что, говорю вам, человек умирает! Жаловаться буду!

– Много вас сейчас таких «болящих». Ладно, давай, где умирает.

– Деревня Борисцево, последний дом в улице

– Чё? Деревня? А у вас хоть дороги-то чищены? Как ты представляешь, фельдшер к вам будет добираться? По сугробам три-то километра от трассы?

– Говорю вам, умирает! Вы обязаны! – срывался на крик Михалыч.

– Не ори на меня! Сейчас сообщу, если фельдшер пойдёт, то ждите. Пока дайте ему что-нибудь. Есть таблетки-то?

– Да, давали уже…

– Дайте «нитроглицерина» ещё… Лёжа, пусть примет, – сказала женщина и повесила трубку.

Михалыч, уже почти протрезвевший от страха и гнева на эту барышню, посмотрел на Володю. Тому лучше не становилось.

– Эх, дружище, держись, они это, приедут… Паш, беги к Таньке, скажи, таблетки от сердца нужны!

Через десять минут Паша-леший прибежал с горстью различных лекарств, среди которых нашёлся и «нитроглицерин». Володе под ноги, по совету соседки, положили свёрнутую фуфайку, под язык дали таблетку. Минут через двадцать Володя сказал:

– Мужики, позвоните ещё раз, что там, едут? В груди жжёт. Скажите, всё, помираю…

Михалыч, предварительно выпив рюмку самогона – для смелости – набрал «ноль три».

– Это снова из Борисцева. Что там фельдшер, скоро ли будет?

– Ох, неугомонные. Скоро, скоро. Выезжают они. Ты, это самое, скажи, где там к вам пройти?

– Передайте, от указателя там тропа «вершённая», пусть по ней прямо.

– Хорошо, передам. Оно, конечно, лучше бы было, если бы встретили…

– Это да, да, сейчас прибежим. Только пусть они быстрее, плох он…, – уже почти умоляя, произнёс Михалыч.

– Хорошо. Пип-пип-пип… – заговорил с ним электронный голос.

Михалыч был знаком с Володей последние пять лет. С тех пор, как бывший учитель истории поселился с женой в деревне. Супружницу его прибрало три года назад, какая-то онкология, Володя не любил про это говорить. Сам же учитель с тех пор крепко запил, что интеллектуально разнообразило компанию Михалыча и Паши-лешего. Нашёлся – третий. Они всегда рассуждали о политике, истории, роли человека в России и мире, почему развалилась деревня. То ругали, то хвалили власти – это зависело от размера прибавки к пенсии, вместе ходили по грибы и варили самогон. Иными словами – были друзьями. И сейчас Михалыча сильно потрясло происходящее. Он не хотел верить, что Володя умрёт, тот почти никогда не жаловался на здоровье, а хамское отношение «скорой» пробуждали в мужчине дух «воина».

– Ух, я им! Они у меня попляшут! Володь, ты это, держись… только держись… Как от таблетки? Полегче?

– Неа. Что-то мне совсем худо, Михалыч. Говорила мне покойница, не пей. Вот, сегодня опять от неё то же выслушаю. Помру, скажет мне укоризненно: «Я же тебе говорила!». Михалыч… похоронные-то мои в шкафу, в коробке из-под обуви. Там должно хватить…И пиджак мой там же, найдёшь…

– Тьфу, ты! Не помрёшь, едут врачи. Давай-ка, Пашка, сбегай, встреть фельдшерицу, а то не найдут дорогу. Наши медики могут.

Пашка, не застёгивая тулуп, быстрым шагом вышел из дома.

– Володь, держись! Сейчас мы…

Но Володя, хоть и хотел держаться, не мог. Ещё минут десять он стонал. Потом захрапел и отдал Богу душу. Михалыч долго тряс усопшего: «Володя! Вовка! Ну, что ты! Ты это брось!», – но тот почему-то не хотел оживать. Через полтора часа Паша-леший привёл фельдшера. Он нёс чемодан, а женщина, шла следом, поминая нехорошим погоду, мужиков-алкоголиков и президента, устроившего такие длинные каникулы.

– Ох, знал бы, как вы мне надоели. Пьют – и мрут, пьют – и мрут… Каждый Божий день… Он опился – а ты беги, по этим сугробам, по морозу…

– Ладно, гундеть-то… Ты за это деньги получаешь, – довольно смело высказался Паша, ведь фельдшер ему в дочери годилась.

– А ты мои деньги не считай!

– А ты жить не учи. Не от хорошей жизни пьём…

Войдя в избу, Паша и фельдшер увидели Михалыча, сидящего на полу, утирающего слёзы. Володя лежал на кровати в неестественной позе, с перекошенным лицом.

– Пооомееер…, – выл Михалыч. – Что ж вы, суки, так долгооо…

Женщина подошла, потрогала пульс.

– Умер. Давно? – равнодушно спросила фельдшер.

Ответа не последовало. Женщина у Паши-лешего спросила имя покойного, чтобы оформить вызов, что-то записала в своей книге.

– Ну, вот и всё. Ты меня проводишь? – обратилась она к Паше.

– Сама дойдёшь, стерва, – с сердца сказал Михалыч.

– Алкаши! – крикнула фельдшер и хлопнула дверью.

II.

Через час в доме Паши-лешего собрались женщины. Они причитали, ругались и ругали. В избе пахло самогоном, закисшими огурцами и сырыми стенами. Суеверные чувствовали запах смерти, но отгоняли эту мысль прочь. Самая активная – Татьяна, некогда работавшая ветеринаром на ныне развалившейся ферме, руководила селянами.

– Так, воду погрели? Где тазы? Пашк, тряпки неси!

Бабы суетились, нужно быстрее обмыть тело, пока оно не окоченело. Михалыч принёс костюм и рубашку с галстуком. В них когда-то Володя вещал школьникам про крепостное право и Великую Отечественную. Потрепанные ботинки мужчина нашёл в той же коробке, где и «похоронные». Двадцать тысяч. Этого должно было хватить на гроб, пару венков и помин доброго товарища. Единственную дочь Володи задавила машина, когда ей было двадцать пять. Внуков не было. Близких родственников – тоже. Но, чтобы очистить совесть, Михалыч взял мобильный и зарядник учителя: изучить список контактов. Уже у ворот мужчина озадаченно остановился. На него кинулся с лаем Снежок.

– Ах, вот, почему ты выл, дружочек… Ладно, ладно, не грусти. Твой хозяин теперь в лучшем из миров, – собака, оголодавшая за время новогодних праздников – так нерегулярно кормил её хозяин – то ластилась, то снова начинала лаять.

– Ладно, не кричи, Снежок. Пойдём ко мне? Я тебя не обижу.

Михалыч отцепил собаку, и повёл за собой. Пёс почему-то не сопротивлялся, вприскочку передвигался по заснеженной дороге за новым хозяином.

В доме Михалыча уже были занавешены зеркала и остеклённая горка. На столе стоял стакан с куском, пахло ещё и свечами.

– Ну, вы тут прямо Бог знает, что устроили…

– Почему же, Бог знает, что? Хоронить-то откуда будем? Отсюда, – рассуждала Татьяна. – И Пашка не против. Не переносить же покойника. Если близкие найдутся, то, пожалуйста. А так – ты что ли с ним в пустом доме будешь ночевать?

– Нет, уж, спасибо.

– Ну, вот, и не спорь. Я с Пашей завтра за гробом, копалей найму. Сани дашь? У тебя, вроде, были сенные?

– Да, пожалуйста. Ладно, одевайте его. Костюм вот. А я пойду собаку покормлю.

– Михалыч, ты завтра договоришься, чтобы дорогу расчистили и машину найдёшь? Надо же будет его вывозить, – и Татьяна кивнула на то, что недавно было её соседом. Всё его тело покрывалось синими пятнами. Глаза были плотно закрыты, а руки распластаны на кровати, в ожидании рубашки. Михалыч от этой картины невольно вздрогнул и покачал головой.

III.

Ночь в доме Паши-лешего прошла в том же составе, что и накануне, только с тем отличием, что один из собутыльников был мёртв. Мужчины договорились спать по очереди. Первым – Паша, потом – Михалыч. Для убедительности затеи даже выпросили у Татьяны «Евангелие». Но на третьей молитве Михалыча вырубило, прямо за столом. Так и спали они, пока в дом не вошла соседка.

– Михалыч, давай деньги. А, вы ещё спите? Потом отдохнёте, пропойцы. Пашка, подъём…

Татьяне, было шестьдесят, она считалась местной интеллигенцией. Женщина была добра, трудолюбива и по-деревенски предприимчива. Никогда никому не отказывала в помощи, но, к слову сказать, зачастую самогон эти «пропойцы» покупали у неё же.

Паша вылез из-за печки. Он был помят, и от него за километр разило перегаром. Подобные запои были нередки, особенно зимой, но всё больше сказывались на здоровье. Опохмелившись и закусив тем, что осталось, уже не за новый год, а в память о покойнике, мужчина оделся и вышел. Татьяна следом.

Михалыч после некоторых нерадостных раздумий, запер дом и выдвинулся в администрацию райцентра. Их деревня находилась в четырёх километрах от Александрова. И, хотя, приписаны они к одному из сельсоветов, но техники в колхозе нет, дорогу расчистить могли только городские коммунальщики. После трёхчасового сидения под дверью руководителя Александровского ЖКХ, в пол первого, Михалыча запустили в кабинет. Это был первый рабочий день, после праздников. От начальника воняло перегаром и одеколоном. Видимо, обильно полив себя парфюмом, он пытался приглушить признаки не менее бурных каникул.

– Здравствуйте!

– Угу. Что хотите?

– Понимаете, я не из города, из Борисцева. У нас вчера сосед помер, нужно бы дорогу расчистить, чтобы его до кладбища довезти.

– А я тут причём? Вы, голубчик, в администрацию своего поселения идите. У вас Коротиха, кажется?

– Коротиха-Коротихой, но там ведь нет техники. Не вручную же нам расчищать дорогу через поле…

– Мда… Сколько у вас жителей в деревне?

– Семь. Ой, нет, теперь уже шесть…

– Чего? И я должен чистить дорогу из-за шести человек?

– Но ведь вы не для шести человек, вы для покойного…

– Покойному теперь всё равно, будьте уверены. За бензин заплатите?

– А сколько надо?

– Ну, с учётом того, что грести три километра, даже четыре, вспоминая, насколько длинная у вас деревня, то… по три тысячи с километра.

– Чего?

– Двенадцать тысяч рублей.

– А вы до своей дачи в Осиновке тоже за деньги чистите?

– В Осиновке живёт больше народа. И вообще, найдёте деньги – поговорим.

После этого неприятного разговора Михалычу захотелось взорвать администрацию, разбить машину этому начальнику и ещё много чего нехорошего. Но он ограничился тем, что зашёл в магазин за водкой. По дороге домой мужчине пришла мысль, подойти с этой водкой к водителю грейдера, напрямую попросить, чтобы тот прогрёб дорогу. В МУПовском гараже Михалыч нашёл рослого мужика, который ножом своей машины соединял город с сёлами.

– Слушай, тут такое дело…

Михалыч употребил всё своё красноречие, но детина всё равно не поехал: «А, ты зачем сразу к моему начальнику пошёл? Он узнает – уволит. Из принципа уволит. Он такой, сука». Совсем обескураженный Михалыч повернул в село. Эти четыре километра показались ему – сорока. Он всё представлял, как вшестером станут чистить дорогу. Да, и нет в их деревне стольких лопат.

IV.

Смерть Володи объединила жителей Борисцева. На собрание в дом к Татьяне явилась девяностолетняя баба Нюра и её родственница, тридцатилетняя Клава – они жили в другом конце деревни и держали скотину. Михалыч, Паша-Леший. Дед, Максим Иванович, пришёл последним. Всегда бодрый старик, в эту зиму сильно хворал. Был жив благодаря Татьяне, которая носила продукты и делала уколы. В Борисцеве давно не умирали, это был повод задуматься о своём недалёком будущем каждому селянину. Первое слово дали Михалычу. Он рассказал всё о визитах в администрацию и гараж, что ему предложили. Женщины поминутно восклицали: «Ой, Господи!» Естественно, денег на расчистку дороги не было, а если и были – то для себя. Вдруг и их час близок? «Погребальные» почти все ушли на гроб, церковь и копалей. Земля хорошо промёрзла. Вырубать могилу согласились только за половину всех сбережений. Осталась тысяча. Её хотели потратить на машину. Даже если скинуться на грейдер, то ещё нужны деньги на поминки. В течение дня Татьяна пыталась напасть на след предполагаемых родственников учителя, но безуспешно. Все, кто были в телефонной книге – либо были далеки от Володиной родни, либо – физически были далеко. Таким образом перекинуть похороны на незнакомцев из мобильного не удалось. Собрание длилось два часа. В итоге, решили – гроб повезут на санях, по длине они почти совпадали. Михалыч сначала сопротивлялся, понимая, что тащить лямку придётся ему и Паше-лешему. Но ведь и прикапывать тело в снег до весны, как предложил дед Максим, памятуя о блокадном детстве, не по-человечески. Друг ведь всё-таки.

V.

Володю положили в гроб, околоченный красной материей. Татьяна сама над ним прочитала молитвы, а, чтобы мужики выспались перед извозом товарища, устелила им у себя. Выпивки никто не хотел. Михалыч как не устал, от нервного перевозбуждения ворочался всю ночь. Паша-леший тяжело дышал. Иногда было слышно, что он плачет. И Татьяна, и Михалыч понимали, что не от того он ревёт, что Володи жалко, а от обиды, от ненужности. Вот так вот живёшь, работаешь, стараешься – а итог… Паша всю жизнь работал на заводе начальником цеха, в деревне у него была только дача. В начале девяностых завод приватизировали и реорганизовали в ОАО, химика перевели на рядовую должность. А в двухтысячных Паша попал под сокращение. Мужчина поселился здесь, утратив отчество, но за нелюдимый нрав и всегда всклоченные волосы приобрёл прозвище.

К трём ночи мужчина захрапел, и у Михалыча отлегло от сердца.

Мужики встали в шесть, чтобы успеть на отпевание. Как и фельдшер, батюшка не горел желанием идти в деревню. Обряд прощания заказали на кладбище, в час дня. Старики простились с покойником у крыльца ещё в потёмках. Дед Максим даже провёл митинг, в память о Володе, после чего гроб погрузили на сани. Михалыч впрягся, а Паша-леший стал придерживать ящик с покойным. Через километр извозчику стало нехорошо. Михалыч сделал привал. Татьяна глядела то на одного «бурлака», то на другого. Бессонная ночь дала о себе знать подглазинами на бледных лицах. Между тем, поднималась метель, становилось тревожно.

– А, давайте, я с Клавой буду держать гроб, а вы на пару везите.

– Давай.

Чтобы не портить тропу, мужчины шли рядом с ней. Полозья саней проваливались в снегу. Гроб то и дело норовил соскочить в сугроб, шаркал об землю, оставлял на поле странный след.

– Вот интересно, – говорил Михалыч, – чтобы сказал Володя, знай, как будет добираться до кладбища?

– Наверное, он сказал бы нам «спасибо», – отозвался Паша-леший.

– Ага, или: «везите там меня аккуратней, уроды!» – добавила Клава.

– Ой, дайте отдышаться, бабоньки, да, и руки замёрзли…

Кладбище находилось за чертой города. Теоретически была объездная дорога, но зимой не чистили и её. Через три часа похоронная процессия выехала на припорошенный асфальт, ещё через три достигла цели. Самое трудное было везти гроб по городу. Одни останавливались и крестились, другие – прилипали к стёклам пятиэтажек, третьи – вслед выспрашивали: «как так получилось?». Проехали мимо больницы, мимо хрущёвок, мимо здания администрации, что стоит на главной площади, мимо новогодней ели. В половину первого уставшие, голодные, с отмороженными пальцами жители Борисцева уселись на скамейки возле могил. Стали ждать священника. Мело – беспросветно. Священник задержался почти на час, думали уже хоронить без отпевания. Свечи гасли на ветру, но на это не обращали внимания. Всё таинство заняло пятнадцать минут, бесконечные пятнадцать минут. Ждали: когда же гроб с телом многострадального Владимира отправится в могилу?

Жители Борисцева вдохнули с облегчением только в деревне. Баба Нюра накрыла на стол. Поставила самогон и домашнее соленье. После рюмки у непьющей Татьяны случилась истерика. Женщине почему-то казалось, что в том гробу они везли её мужа, пропавший без вести на заработках в Москве. Она плакала, и причитала: «Ну, как же так!?». Поминки получились совсем невесёлыми. Паша-леший и Михалыч пошли по своим домам. Избы выстыли со всеми этими приключениями, нужно было наводить порядок. Возле крыльца Пашиного дома, откуда утром вывозили покойного, мужики встали покурить. Обсуждать было нечего. Просто стояли и смотрели на чуть заметный под простынёй снега ельник, разбросанный дедом Максимом вслед гробу. Естественно, след от саней тоже был едва заметен. А к утру и вовсе его не будет. Мело невообразимо.

– Знаешь, Паш, может, Володя и грешил. Но, если рай существует, то он обязательно должен туда попасть. Вот хотя бы за сегодняшний день.

август 2012 г.

НА ЗАКАТЕ ЛЕТА

Лето катилось к закату. Неделю шла изморозь и стоял туман, так, что казалось, будто живёшь в дальней загадочной стране: Британии там или Ирландии. Под ноги падала первая листва, и робкие рыжики выбились прямо в липовой роще возле дома.

Костя сидел на изгороди у картофельника, качал ногой, и думал, как же не хочется в школу. Опять интернат или длинные и мучительные дороги до дома, опять математика, которую он не очень уважал. Метрах в двадцати от мальчика гуляло деревенское стадо – три коровы, два телёнка, да два десятка овец. Время от времени он спрыгивал с жерди, прикрикивал, разворачивал корову Жданку в сторону деревни и забирался назад. Остальная скотина следовала за вожаком и гуляла в пределах видимости.

Костя посмотрел на часы, а затем покосился на липовую рощу. С его форпоста между двух деревьев виднелись очертания качелей. Пасти оставалось часа полтора. Мальчик окинул взглядом стадо: животным было не до него. Они жевали отаву, блеяли, мычали и мерно подёргивали хвостами. Костя шугнул корову чуть дальше, чем обычно и побежал к липам. Он запрыгнул на качель, бросил на землю прутик и оттолкнулся. Заскрипели цепи, поплыла земля, закачались могучие кроны.

«Вот, завтра папка приедет из города – привезёт новую книжку, – ветер гудел в ушах. – Хорошо бы он мифы Древней Греции купил. Или «Двух капитанов». – Костя от предвкушения прикрыл глаза. В прошлом году за помощь по хозяйству отец привёз ему «Тома Сойера». Мальчик почти всю книгу заучил наизусть. Да, в библиотеке эти книги есть, но там потрёпанные, облапанные сотней ребятишек, а здесь – свои собственные. Читаешь, когда хочешь. И Костя из своей деревни перенёсся в Америку, на могучую реку Миссисипи, берега её окутал туман, он несётся вниз на старом пароме, а через минуту – он знал – забрезжат огни – большие и маленькие. И вот она – настоящая вольная жизнь юного путешественника.

Костя отвлёкся. По дороге на велосипеде, звякнув на кочке, проехала почтальонка. Раз в месяц она привозила пенсию Смирновой и Ватутиной. Старухи жили с другого края деревни. Мальчик посмотрел вслед исчезающей в тумане женщине и его взгляд не зацепился за хребты животных. Стада не было! Костя спрыгнул с качели, подобрал прут и кинулся к дороге. Через мгновение он стоял там, где оставил животных. Коровы и овцы не гуляли ни справа, ни слева. Прошли полчаса с тех пор, как он пошёл в аллею. Как далеко они могли убежать? Костя прислушался. Даже листья не шумели. Мальчик решил не говорить матери и старшим сёстрам о пропаже, а поискать самостоятельно. Он шёл по дороге, кричал коров по кличкам, подражал овцам. Он знал в деревне каждое дерево, каждую развилку, поэтому, надеялся скоро обнаружить пропажу. У поля мальчик снова встал и прислушался. Ему почудилось, что возле старой фермы промычал телёнок. Туман не давал видеть больше, чем на сто метров. Костя бежал по высокой траве, которая местами возвышалась выше его головы и приговаривал коров: «Жданка, Жданка, иди ко мне! Жданка! Гаврюшка, вы здесь?». Столбы большого коровника выплыли из тумана. Под проваленной крышей лежала гнилая солома, а на горе перегноя росла лебеда и крапива. Ни коров, ни овец не было. Костя снова стал слушать. Слева хрустнула ветка. Костя пошёл на звук. Пройдя около двухсот метров, мальчик понял, что скотины нет и там. Он решил, что одному стадо не найти и надо идти за подмогой. Было тревожно на душе. К горлу подступил комок. «Вот так вот взять – и профукать. Мечтатель! Нет, отец не купит на десять лет велосипед, и правильно сделает,» – такими горькими думами переполнилась голова мальчика. Костя свернул на заросшую дорогу, чтобы дойти до поля и уже оттуда двигаться к деревне. Вдоль колеи синел цикорий и доцветал зверобой. Ярко-красный чертополох, как бойцовский петух, преграждал путь. Костя даже сделал петлю, чтобы его обойти. Время от времени он кричал коров, но всё напрасно. Низко над лугом пролетел филин. Костя затормозил, проводил его взглядом, и ускорил шаг. Костя шёл уже десять минут, а развилка не появлялась. Он побежал, вглядываясь в туман, но ни знакомых сосен, ни грунтовки не было. Костя остановился.

«Ёжик в тумане, блин! – выругался мальчик. – Я что же – заблудился? Спокойно, спокойно. Где у нас деревня?» Показалось, что где-то справа лает собака. Можно было пойти на звук, но вдруг его только донесло эхо? Мальчик повертел головой и не нашёл ничего умнее, как пойти по заросшей дороге назад к старой ферме. Уж от неё он вернее доберётся. Костя шёл быстро, вприпрыжку, запинаясь за кочки и высокую траву, дошёл до чертополоха, обогнул его, побежал, запнулся, растянулся на земле. Он быстро встал, отряхнулся и пошёл быстрым шагом. «Сейчас, сейчас. Туман расступится, а там ферма», – приговаривал мальчик. Справа замелькали деревья. Два корявых тополя вынырнули перед носом Кости. Он встал. На спине выступила испарина. Быть этого не могло! Мальчик не знал этих деревьев, и когда он шёл от фермы он их не видел. Надо было решить: вперёд или назад. Дорога ведь куда-то ведёт, в любом случае, и он дойдёт до людей. Вопрос – как долго придётся идти? Мальчик пошарил по карману курточки и нашёл там двадцать копеек: «Решка – вперёд, орёл – назад». Костя подкинул и поймал монету. Выпала решка. «Нет. Глупо так. Я что, без монеты ничего не могу», – он убрал медяк и побежал в обратном направлении. «Боже мой! Что будет! Скотину проследил. Сам потерялся. Ещё этот туман проклятый», – Костя остановился у чертополоха. «Так. Вспоминай, – он вертел головой по сторонам. – Когда я шёл от фермы, дорога шла на северо-восток. Дом, относительно неё был на севере. Значит сейчас мне направо», – Костя тяжело вздохнул и шагнул с колеи. По его подсчётам, он прошёл метров двести, но ни одного дерева или постройки видно не появилось: только луг и туман. Раньше ему казалось, что окрестности деревни слишком заросли кустарником и молодыми берёзами. Сейчас он шёл по какой-то бесконечной туманной пустыне.

Он преодолел ещё метров триста прежде, чем замелькали стволы тополей. Они казались Косте знакомыми, но он никак не мог вспомнить, где они растут. Дойдя до деревьев, он увидел руины дома, кирпичную кладку печи и упавший огород, покрытый мхом. Костя понял, что оказался на хуторе, который располагался в трёх километрах от его деревни. Здесь он бывал с дедом, когда ходил по грибы. Родители всегда ходили в другую сторону, а дед прошлым летом как раз под тополями устраивал привал. Осталось только понять – а как идти к дому? Дорог по сторонам не оказалось. Та, что вела от деревьев казалась робкой и прерывистой, однако выбирать не приходилось. Мальчик пошёл по ней.

Часы показывали 8 вечера. Туман стал ещё гуще, надвигались сумерки. Костя замёрз, но, чтобы не терять самообладание, скоро шёл по тракторной колее. Над самой его головой пролетела большая птица: ястреб или коршун он определить не успел, слишком быстро пронеслась и исчезла в тумане. Мальчику было ясно, что родители и другие деревенские его уже ищут. И что вряд ли пойдут искать в эту сторону. Надо было торопиться.

Дорога вывела к полю. В овсе прыгали зайцы. Длинноухие жевали овёс и не обращали на мальчика никакого внимания. Косте хотелось остановиться и свистнуть, чтобы все они стали на задние лапки, а затем дали стрекача, но он посмотрел вперёд и перехотел вредничать. Его приключение слишком затянулось. Он не был к нему готов и хотел скорее согреться, поесть и лечь спать. Но вместо этого он преодолевал очередную незнакомую местность.

В голове мальчик нарисовал карту, по которой он должен был добраться до дома. Но вот беда: в тумане так сложно ориентироваться по привычным деревьям, развилкам и ручьям. Костя всё рассчитал. Вот сейчас он дойдёт до перекрёстка, свернёт направо и по прямой дойдёт до дома. Уже появился осинник – ровно в том месте, где и предполагал пастушок, появились тонкие стволы отдельных деревьев.

Внезапно справа послышался шорох и треск сучьев. Костя остановился и стал слушать. Медведь? Лоси? А, может, его коровы с овцами? Медведь может! Один раз Костя пошёл с отцом за малиной на выпилку, припозднились, ягода крупная, да сладкая, хочется много набрать. А медведю тоже хочется сладенького. Вот он и стал корягами в них кидать. Мальчик с отцом опомнились только у поля. Хотя, медведь, конечно, прав. Он там хозяин, и это к нему люди пришли за дарами леса. Он же к ним в огород не лазит!

Треск не проходил. Стало ясно, что идти мимо – дело рискованное. Тот, кто шумел, явно не хотел контакта с человеком. Что же тогда делать? Костя пошевелил пальцами в сырых сапогах, понял, как озяб. Только сейчас он заметил, как приплясывают челюсти, и зубы отбивают чечётку. «К чёрту всё!» – мальчик побежал вперёд. Главное было не останавливаться. А там, через пару километров будет очередной перекрёсток, и ещё одна дорога вела к ним в село.

Стрекотали кузнечики, ветер холодил лицо, но зато при движении тело начало согреваться. Для Кости это был марафон. Марафон ценою в жизнь. Через километр он понял, как устал, дыхание сбилось, и мальчик дышал ртом. Хотелось упасть на землю и растянуться на ней, но Костя понимал – нельзя. Он перешёл на шаг. Скорым уже не получалось – кололо в правом боку, – но мальчик всё равно двигался к своей цели. Из тумана возникали и снова становились тенями деревья, пару раз у Кости прямо из-под ног взлетали птицы. Так неожиданно, что он даже вспоминал молитву, которую когда-то сочинил.

И вот – поворот. Костя упал на колени и заплакал. Он почти дома. Мальчик уже не боялся взбучки за стадо – в конце концов, у коров и овец толстая шкура, они спокойно переночуют на улице, – он боялся одного: не дойти. А ещё ему вдруг подумалось – вдруг, пока его ищет мама, соседи и, может быть, милиция, они тоже потерялись? А что, если с ними что-то случится? Как он будет жить с этим? Костины коленки сквозь штанишки обожгло холодной травой. Он поднялся, вытер слёзы, посмотрел по сторонам, послушал звуки, и снова побежал. Сумерки густели. Костя как не силился, но уже не мог рассмотреть стрелок на циферблате. Наверное, около 9-10 вечера. Ничего, дорога ровная, скоро он будет дома. Где-то сзади тарахтел мотоцикл. Костя остановился. Звук вибрировал, выдавай кочки и колдобины, но ехал он где-то мимо, километрах в двух. «Меня ищут? – подумал мальчик. – А, может, просто грибы собирали и припозднились. Нет, на него надеяться не стоит». Костя поднажал. «Левой, правой, раз, два! Левой, правой, раз-два!» – Костя вспомнил физкультуру. В первом классе они занимались на бетонной дорожке перед школой, а с обеих сторон росли разные цветы: ноготки, анютины глазки, георгины. Бесполезный предмет – физкультура – внезапно обрёл смысл. «Так вот ты какая – воля к победе! Левой, правой! Раз, два!». Слева появились чёрные очертания брошенных изб. Нежилая деревня, как костлявая старуха, встречала мальчика у дороги. Косте стало жутко. Он никогда здесь не был и не знал, куда занесла его нелёгкая. Подбадривая самого себя, он запел. «Здесь птицы не поют, деревья не растут», – скрипнули ставни, – «И только мы, плечом к плечу, врастаем в землю тут!» – в одном из окон вспыхнула свеча. – «Горит, и кружится планета!» – Костя бежал и выкрикивал слова песни. А в голове у него проносилось: Чёртова деревня, чёртова ночь, чёртов туман! Что же это такое! – «Над нашей родиною дым! А значит нам нужна одна победа!» – Костя с разбегу наскочил на доску с гвоздём. Мальчик понял это только тогда, когда поднял ногу вместе с деревяшкой. В горячке он вытащил гвоздь, выругался, как взрослые, и продолжил бежать. «Только не оглядываться. Иначе эта деревня меня не отпустит». В детском сельском фольклоре были свои страшилки и почти религиозные поверья. Считалось, что у каждой деревни есть душа. Что в тех домах, где умерли хозяева – а в конце 80-х – начале 90-х таких было большинство – селятся их призраки. И вот они присматривают за жилищами, которое остались догнивать под дождями и ветрами. Те, кто залезали в пустые деревенские избы, спорить с этим не станут.

Костя пробежал метров сто вперёд, и тут до мозга дошёл сигнал о проколе. Он остановился и приподнял ступню. Мальчик почувствовал, как в сапог через рану течёт тёплая кровь. Он стиснул губы и замычал от боли. Когда она немного стихла, Костя огляделся. Туман стоял стеной со всех четырёх сторон. Видимость не превышала десяти метров. Но, что это? Впереди над туманом мелькнули полоски света. Лучи пробивали белую толщу и двигались на встречу. Эхо доносило звуки мужского и женского голосов, собачий лай. Да! Это ищут Костю. Мальчик, подволакивая ногу, пошёл по дороге так скоро, как только мог. Он кричал, останавливался, прислушивался, вновь кричал. Голоса гуляли где-то рядом, но он не узнавал их, и не был уверен – слышат ли его эти люди? И вдруг всё затихло. Свет сначала уходил вправо, а потом тоже исчез. Мальчик прислонился к стволу берёзы и отчаянно закричал. Сил плакать не осталось. Он снова замёрз, ныла ступня, накатывала дремота. Медленно он сполз по стволу к корням, глаза слипались. Ему вдруг почудилась русская печь с жаркими боками. И не к берёзе он уже прижимался, а к белёным кирпичам. И уже тепло, и уже хорошо, и уже никуда не надо. Внезапно совсем рядом залаяла собака. Костя открыл глаза. Это соседская дворняжка Жухра, виляя хвостом, гавкала в паре метров от мальчика. По дороге от заброшенной деревни шли двое. Их силуэты он видел сквозь освещённые клочки тумана. «Ээээээй! – крикнул Костя. – Я здесь!». Мужчина и женщина бежали навстречу, что-то говорили между собой.

– Костя, Костя, ты живой? Всё хорошо с тобой? – расспрашивала соседка тёть Люба.