Текст книги "Исчезнувший поезд"

Автор книги: Наталья Лапикура

Соавторы: Валерий Лапикура
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

– Это хорошо, Борис, что чуть ли не вся психушка знает. Но, на всякий случай, прошу тебя как друга, никогда больше не играйся в Шерлока Холмса. Лучше уж в доктора Фрейда. Понимаешь, чтобы быть специалистом, скажем, по дактилоскопии, недостаточно знать, что у человека на руках десять пальцев.

Доктор не без удовольствия хихикнул и мгновенно отомстил:

– На Холмса я не тяну. Доктор Ватсон среди присутствующих тоже не фигурирует. Правда, имеется в наличии притыренный инспектор Лестрейд.

От автора: Сергей по прозвищу «телепат» – своеобразная, или, как сейчас говорят, знаковая фигура Киева шестидесятых-семидесятых годов. Он входил в круг и моих знакомых. Официально он работал в каком-то из многочисленных НИИ, созданных с единственной целью – замаскировать безработицу среди выпускников технических вузов. На самом деле Сергей поначалу серьезно занимался телепатией и даже читал на эту тему публичные лекции в системе общества «Знание». Затем компетентные органы закрыли какие-либо исследования в этой области до тех пор, пока не изобретут способ перехватывать шпионские телепатограммы. Однако Сергей без работы не остался. Немножко изучал шаровые молнии, а затем перебросился на неопознанные летающие объекты. Среди киевской интеллигенции ходили слухи, что Сергей то ли «стучит» в КГБ, то ли даже работает там в качестве эксперта. Впрочем, о ком тогда не ходили такие слухи?

Алексей Сирота:

В принципе, неопознанные летающие объекты, они же НЛО, они же тарелочки, меня не интересовали. С меня хватало неопознанных трупов. Но где проводит свое рабочее время Сергей, я знал. Действительно, он сидел в кафе на первом этаже гостиницы «Днепр», одна пустая чашки из-под кофе стояла перед ним, а вторую он допивал. Я без приглашения уселся рядом и приказал:

– Пускай товарищ майор выключит микрофоны, поскольку разговор предстоит личного характера, и принесет мне два кофе, поскольку беседа планируется продолжительная.

Что касается Сергея, то его могла бы вывести из равновесия разве что какая-нибудь летающая тарелка, да и то если бы приземлилась посреди Крещатика.

– Кофе возьмешь сам. Подают только старшим офицерам. А майор сегодня в отгуле, поэтому микрофоны не работают. Чего надо? Только кофе или потрепаться?

Я не стал немедленно удовлетворять любопытство Сергея. Выстоял очередь, взял три кофе и, не расплескав, принес их к столику. Очень вовремя. Потому что там уже возила грязной тряпкой перед самым носом у Сергея еще более грязная уборщица. Я поставил одну чашку Сергею, вторую себе, сунул под нос бабе свое удостоверение, не разворачивая, и гаркнул:

– Ты, старая давалка! Это при тебе вчера червонцы на доллары меняли? А ну сгинь, а то посажу за недонесение!

Кошмар клиентов исчез мгновенно и не показывался до самого конца нашего разговора.

– Сергей, я знаю, что ты что-то знаешь, но не до конца. Со своей стороны, я знаю все до конца, но не сначала.

– Беру!

– Излагаю в стиле Хемингуэя: пять лет назад, вечер, киевское метро, два машиниста, сотня пассажиров. Все. Точка. Через пять лет – сын помощника машиниста, один бородатый эксперт то ли из НИИ, то ли из КГБ, дикая радость, киевское метро, вечер, несчастный случай. Конец фильма.

Сергей долго молчал и, наконец, произнес:

– Так вот почему он мне не позвонил… А при чем здесь ты? Расследуешь несчастный случай?

– Нет, более того, мне дали понять: если я за это возьмусь, то следующий несчастный случай произойдет со мной. Что-то скажешь, или ну тебя на фиг? Жизнь дается человеку всего один раз, и прожить ее нужно. Даже если порой не очень хочется.

– Если учесть, что здесь и на самом деле нет микрофонов, Сирота, то расскажу. Не в стиле Хемингуэя, а в протокольном изложении. Парень подошел ко мне после лекции о НЛО и спросил: верю ли я сам в то, что инопланетяне похищают людей.

– А кстати, сам ты в это веришь, или только зарабатываешь подобными россказнями на кусок хлеба?

– Сирота, не отвлекайся. Фиксируй. На мой утвердительный ответ молодой человек спросил: правда ли, что порой похищенные инопланетянами люди возвращаются обратно. Я ответил, что такие факты имеются, но этих бедняг, как правило, отправляют в психушку.

– Сергей, а что, это правда?

– Не сбивай. А то я сам собьюсь. После этого парень поинтересовался, случалось ли, чтобы сразу исчезло много людей. Я тут же вспомнил о «Марии Целесте».

– А это что за фрау такая?

– Дуб ты, Сирота, хотя и с высшим философским образованием. Так называлась шхуна, которую нашли лет сто назад. Нет, вру – в начале двадцатого столетия. О ней еще Конан-Дойль писал… Так вот, ее нашли в Атлантическом океане целой и невредимой – с грузом в трюме, личными вещами экипажа и даже еще кипящей похлебкой в камбузе. Но без единой живой души. При идеальной погоде. Тогда вокруг этого поднялся огромный шум. Ты и представить не можешь – исчезло целых двадцать человек! В мире не было ни одной газеты, которая бы об этом не написала. Ну, а потом, когда в Первую Мировую войну люди исчезали десятками тысяч, а во Вторую – миллионами, то кого интересовали каких-то двадцать матросов, капитан, его жена и маленький сын?

– Ты прав, Сергей. У нас когда-то на лекции в Университете преподаватель отважился процитировать самого Гиммлера: один убитый – это трагедия, миллион убитых – это статистика. Но вернемся к молодому человеку.

– Пожалуйста. Он был убежден, что пять лет назад в двадцать один час на перегоне между станцией метро «Октябрьская» и станцией «Нивки» исчез поезд метро со всеми пассажирами, машинистом и его помощником. Вот такая аннигиляция, товарищ инспектор уголовного розыска.

– Сергей, я не верю в мистику не потому, что я член партии, а потому, что такой от рождения, мне бы чего-нибудь пореальнее. Тормоза, к примеру, отказали, занесло в тупик или в депо, что там у них на «Святошино»? На скорости сто двадцать врезало… во что врезало? В слона на рельсах, пустой вагон… мало ли во что. А поскольку в Советском Союзе самолеты не разбиваются, а все поезда, включительно с метро, двигаются в соответствии с расписанием, то эту катастрофу замяли. Трупы прикопали, кровь смыли, со свидетелей взяли подписку.

– Сирота, ты помнишь, как в приблизительно в это же время с моста Патона в Днепр свалился автобус? Поздно вечером, кстати, практически без свидетелей. Там тоже и секретили, и расписки брали, и милицию согнали – любопытных отпугивать. И что? Еще не успели последнего утопленника поднять, а уже весь Киев гудел. Или вот – ставка Гитлера под Винницей. Строителей из числа военнопленных расстреляли до последнего, немецких спецов посадили в самолет и взорвали в воздухе. Так и что? Докопались до информации. А тут – исчез твой поезд, Сирота, исчез без трупов на рельсах, крови на стенах, изувеченных вагонов и тому подобных прибамбасов. Из пункта «О» вышел, в пункт «Н» не прибыл.

– Сергей, не делай из меня второклассника и на вопрос: «Почему?» не отвечай: «Потому, что перпендикуляр». Где имение, где наводнение, где ставка Гитлера, а где киевское метро! И вообще, у тебя есть хоть какая-нибудь нормальная информация кроме россказней мальчишки, шизонувшегося после смерти отца?

– А у меня нормальной – в твоем понимании – информации не бывает. Я, естественно, пытался проверить версию о «другом метро». Но метрополитеновские молчат, как партизаны. Хотя есть и у них свои легенды. Например, о троглодитах, о крысах-гигантах, о поезде, идущем за стеной…

– А вот о последнем, будьте любезны, поподробнее. Потому что, если я захочу послушать о трогликах, то пойду к спелеологам… а сейчас меня интересуют исключительно поезда. Считай, что я на них зациклился.

– Да ну, глупость все это. Классическая профессиональная мифология обходчиков. Если, мол, ночью в тоннеле услышишь поезд, идущий за стенкой, с той стороны, где тоннеля нет, бросай работу, подавай заявление и переводись на поверхность. Иначе на контактный рельс под напряжением наступишь или под колесами окажешься.

Последняя информация, а главное, уверенность, с которой говорил Сергей, несколько укрепила мои материалистические убеждения. К сожалению, окончить разговор в этот раз нам не удалось. Мы и не заметили, как подошло время обеденного перерыва, как всех посетителей, кроме нас, выставили за дверь, а саму дверь традиционно заклинили шваброй. Мы опустились на грешную землю только тогда, когда грязная рука давно не мытой уборщицы положила передо мной такой же грязный обрывок бумаги, кажется, упаковочной, на котором со всеми возможными и невозможными ошибками был нацарапан какой-то текст. Вроде бы кириллицей. Одновременно вторая грязная рука размазывала по лицу неподдельные грязные слезы.

– Держи, начальник, я все списала, как было с этими долларами. Только не сажай. Дети с голоду помрут.

Больше всего меня потрясло то, что это существо, оказывается, вызывало у кого-то желание плодить с ним детей. Что же касается всегда невозмутимого Сергея, то у него от истерического хохота началась икота, и нам пришлось выползать на воздух.

Когда мы, наконец, вернулись к исходному состоянию, успокоились и перекурили, я, вроде бы, между прочим, бросил:

– Без Хемингуэя и без протокола. Ты сам во все это веришь?

– Этот парень по ночам обшарил все депо метро на обеих линиях, включительно с тем, где ремонтируют поезда. Так вот, ни одного вагона из того поезда он нигде не нашел – ни целым, ни помятым, ни отремонтированным, ни перекрашенным. А касательно «веришь – не веришь», то давай об этом в другой раз.

От автора: Другого раза, к сожалению, не было. Так распорядилась судьба, в которую не верил мой друг Сирота, и которую пытался оседлать Сергей-телепат. Вскоре после описанной истории он исчез из поля зрения нашего хилого киевского бомонда. Поговаривали, что он оставил свои эксперименты с телепатией и поиски контактов с НЛО. Поговаривали также, что Сергей весьма обстоятельно занялся черной магией и волшебством в каком-то медвежьем углу тогдашнего СССР.

Затем нас всех поглотил брежневский застой, потом долбанула перестройка с ее гласностью и, наконец, как тот девятый вал с картины Айвазовского, накатила Независимость. И только на днях мне рассказали, что Сергей умер где-то в конце восьмидесятых. А где именно, как, почему – неизвестно. Просто умер. В нашем мире, а не в том, куда проваливаются экипажи кораблей и пассажиры вместе с поездами.

Алексей Сирота:

Последующие дни были приблизительно такие, как ты сам любишь говорить, – по Гоголю. Чистейшие тебе «Записки сумасшедшего», то есть, дни без числа и вообще, черт его знает, что за дни. Каждое утро я старательно расстреливал в тире свои пол-ящика патронов, после чего чистил пистолет и шел в свой кабинетик. Там извлекал из сейфа карточки с фамилиями и анкетными данными исчезнувших киевлян и продолжал раскладывать свой нескончаемый инспекторский пасьянс.

Я тасовал их на мужчин и женщин, по возрасту, социальным группам, наконец, по профессиям, – ничего не сходилось! Эта сотня людей могла собраться вместе только в двух ситуациях: на праздничной демонстрации или в поезде. Ну, еще в очереди за дефицитом, но они исчезли после двадцать первого часа, когда все торговые точки города были уже давно и надежно закрыты.

Где-то через неделю или две Старик случайно отловил под самой дверью моего кабинетика нашего неугомонного комиссара. Тот разбежался отбирать у меня объяснение по партийной линии. Старик отволок замполита в дальний угол, крепко прижал его к стенке и вытряхнул всю правду. Оказалось: по каким-то своим райкомовским каналам замполит узнал, что наша специнспекция передала все материалы расследования по моей скромной персоне не куда-нибудь, а в Контору. И не по собственной инициативе, естественно, а в соответствии с распоряжением всесильного Федорчука. Наш болван решил, что тут попахивает не чем иным, как изменой Родине. И побежал… как оказалось, впереди паровоза. Курящие на лестнице коллеги стали случайными свидетелями роскошного партизанского мата, которым наш Старик угостил замполита. Нецензурщина была настолько яркой, что нормативная лексика в ней затерялась. Но общий смысл сводился к тому, что наш пустомеля может остаться не только без детородного органа, но и без партбилета, что для него было куда страшнее.

Меня лично эта новость не встревожила, а наоборот, успокоила. Потому что я догадался: дело забрали, дабы не разглашать очередной прокол армейских особистов. Я лично пересекся с этой публикой – войсковыми чекистами из особого отдела округа – когда расследовал воровство наркотиков со складов гражданской обороны. Главное впечатление: на что уже классическое КГБ не любит выносить сор из своей избы, но аккуратненькие особисты превосходят их в этом на порядок.

Мой друг Борис не давал о себе знать, куда-то исчез Сергей-телепат, затем прошел слух, что Любка-бардачка для имитации пены стала досыпать в молотый кофе стиральный порошок. И я временно перешел на растворимый. Одно слово – жизнь как-то двигалась. Куда-то…

Я обнаглел до такой степени, что поприкалывал эти карточки кнопками к стенке так, чтобы они все время были у меня перед глазами. Единственное, чего я добился – выучил на память все анкетные данные. Золотая осень по-прежнему удерживала всех серьезных блатных на благословенном юге, поэтому нашей «убойной» бригаде попытались подбросить пару дел, связанных со спекуляцией. Но Старик нас отстоял.

– В соответствии с законом максимальной подлости, – втолковывал он Генералу, – как раз в тот момент, когда мои люди будут шмонать барахолку, где-нибудь на Сталинке или на Корчеватом случится групповое убийство. И кто тогда поедет на вызов? Сопляки из ОБХСС?

Пронесло!

Я уже давно заметил, что все мои интересные дела и не менее интересные проблемы начинаются после одиннадцати утра. Не в десять, не в шестнадцать ноль-ноль и даже не в полдень, а именно в одиннадцать ко мне зашел Старик и, не здороваясь, спросил с порога:

– Хотел бы я знать, Сирота, куда на самом деле исчезают люди из этого дисциплинарного батальона. Боюсь, что это нечто похожее на твое метро.

У меня отвисла челюсть.

– Напоминаю для молодых склеротиков, Сирота, что имею в виду тот дисбат, где служили старлей с прапорщиком. Вспомнил?

– А что, там тоже есть метро?

– Шутишь, салага? Ну-ну… Нет, там не метро, там какая-то дорога в никуда. Возможно, что и в мир иной.

– Товарищ подполковник, не издевайтесь над маленькими, рассказывайте…

– Помнишь, где этот дисбат?

– Где-то в Ровенской области.

– Именно «где-то». В болотах между Украиной и Белоруссией. И за двадцать верст от своего официального почтового адреса. А ведь это не ракетная база… Ты знаешь, мы каждую осень в Цуманских лесах на встречу собираемся – бывшие партизаны. Так вот, я только что оттуда. Сначала было все, как заведено…

– Знаю-знаю, товарищ подполковник. Официальная часть, речи, юные пионеры, венки и цветы, салют над могилами, затем скромный ветеранский ужин на местах былых боев.

– Совершенно верно! Затем, как всегда, ковпаковцы били брынских, а сабуровцы нас разнимали, после чего состоялось коллективное обмывание раскровяненных физиономий и «мировая». К сожалению, времена уже не те, когда мы принимали семьсот-восемьсот на печень, а потом шли в село на танцы. Обошлись меньшей дозой и хоровым пением.

Так вот, попели, потом стали кучковаться – просто посидеть, старое припомнить, о новом посудачить. А из нашей партизанской роты, чтобы ты знал, Сирота, только двое и осталось: я да бывший командир второго взвода. Что характерно – тоже мент. Только я в Киев после госпиталя попал, а он в Ровенской, или, как там до сих пор говорят, Ривненской области лямку тянет. Между прочим, дослужился до майора именно в том районе, где наш знакомый старлей льготы зарабатывал.

– Если вы сейчас скажете, что ваш старлей вместе с майором не раз по стопочке пропускал, а прапорщик так вообще его зять, то я не удивлюсь.

– А вот и промазал, Сирота. Потому что в этом дисбате очень странные офицеры и прапорщики. Ни с кем водку не пьют, дружбу не водят, в райцентр выбираются раз в год, да и то по служебным делам. Но не это моего друга заинтересовало, а железнодорожная веточка, одноколейка – от ближайшей станции и за забор этой части. Ну, подумай, Сирота, что такое дисбат?

– Специальное воспитательное учреждение для наказания военнослужащих срочной службы за незначительные правонарушения либо регулярные нарушения армейских уставов. Заключением не считается, анкет не портит, ну, возможно, кроме выездов за границу. Срок пребывания не должен превышать двух лет, на практике – не более года-полтора.

– Ну, отбарабанил! Тебя что, в армии сманивали туда на службу?

– Да нет, у нас один придурок вздумал деда из себя изображать, остриг молодых под ноль, забрал у них масло и сахар, пару носов расквасил. Начальство и порешило выжечь эту дедовщину каленым железом. Подвели под статью о хулиганстве и впаяли полтора года дисбата. Отсидел восемь месяцев, вернулся в часть по амнистии и еще месяц каждому ефрейтору честь отдавал. Перевоспитали!

– Запомни, Сирота, свои слова: вернулся в часть. А теперь слушай. Ты сам сказал – дисбат не тюрьма, а воспитательное учреждение. Бежать из него нет смысла, лучше перетерпеть. Так вот, зачем этому учреждению арестантский вагон?

– Н-не врубился, товарищ подполковник. Нашего хулигана в Киевский дисбат старшина с сержантом обыкновенной электричкой отвезли. Безо всяких тюремных вагонов и спецконвоев. Доставили, сдали, отбыли. А обратно так вообще один только старшина за ним поехал, даже без оружия. Рейсовым автобусом вернулись, это я помню.

– Вот-вот, Сирота, туда – на электричке, назад – автобусом. А в Ровенский привозят в спецвагоне на станцию, затем из части прикатывает дизель, цепляет этот вагончик и тянет в лес. И что характерно: на этом дизеле, кроме машиниста с помощником, еще десяток автоматчиков. Как тебе?

Я только молча развел руками.

– Теперь слушай дальше. Когда дизель дотягивает вагон до ворот, охрана из конвойных войск на территорию батальона не допускается. Они выскакивают и ждут под воротами, пока дизель не выкатит им уже пустой вагон. Тогда садятся и возвращаются на станцию. А теперь главное. Мой друг майор из-за этого чуть-чуть не остался без погон. Он порасспрашивал железнодорожников, и те ему рассказали, что ни разу не видели, чтобы кто-то забирал дисбатовцев после отбытия наказания, потому что по всем законам и правилам им в «столыпинских вагонах» кататься уже запрещено, они освободившиеся. Но вот никто этих освободившихся ни на станции, ни на вокзале не видел.

– А чего этот ваш друг майор так заинтересовался?

– Да неприятность у него, понимаешь, была. Пара охотников в лесу погибла в разгар сезона. Он и докопался, что убили их где-то совсем в другом месте, а затем на машине отвезли и выбросили подальше. И что характерно, начальство его за эти убийства на ковер не таскало, наоборот, прокуратура дела закрыла, как вроде бы несчастные случаи на охоте. Вот наш майор и начал ходить вокруг да около дисбата и наконец-то выходил, старый партизан. Там такая ограда, что не в каждой зоне особого режима найдешь, сплошные трехметровые заборы, несколько рядов колючки, сигнализация. А за километр до колючки – столбы со щитами, мол, специальная зона, вход запрещен, потому что ведутся стрельбы, так что – берегитесь. И, наконец – территория. Там, понимаешь, не только дисциплинарный батальон, там учебную дивизию с танкодромом можно разместить, да еще и место останется.

– Дальше можете не рассказывать, товарищ подполковник. Ваш друг или сам по партизанской привычке вокруг ограды ползал, или кто-то из железнодорожников настучал, куда положено. Наказали его, естественно, не за чрезмерное любопытство, а за неполное служебное соответствие. Ну, а дальше известная ситуация: только благодаря партизанскому прошлому и безукоризненной биографии всего лишь отправлен на пенсию.

– Почти угадал. Между прочим, на персональную пенсию и с присвоением почетного звания «Заслуженный работник МВД СССР». Что из этого следует?

– Н-ну…

– Погоны гну! Если это дисбат, то ты Спиноза.

Старик снова загнал меня в тупик. Откуда он знает историю средневековой философии?

Спрашивать не стал. Потому что у Подполковника для таких случаев был готов стандартный ответ: в госпитале книжица случайно попалась.

– Я понял, там не дисбат, а что-то другое.

– Ну, наконец-то. Ясно, что все это камуфляж и что та пара, которую мы вывели из строя, имеет к этому «объекту» непосредственное отношение. Вот только почему ты их заинтересовал, я никак не врублюсь. И еще одного не понимаю, хотя и поседел в ментуре. Двух краснопогонников помнишь, которые нам руки жали, а сами волками смотрели?

– Которые один вроде бы юрист, а второй вроде бы из медицины, но оба, судя по всему – на улице Тарасовской в особом отделе служат?

– Они, голубчики, они. Армейская ЧК!

– А что это вы о них вспомнили? Они, правда, нам какую-то награду обещали, но от них дождешься… зимой снега.

– Дождались, Сирота, дождались. Награды героев таки нашли. Пришел приказ из Москвы: за выполнение задания особой государственной важности… тебе с Генералом по звездочке на погоны, только ему большую, тебе поменьше, товарищ капитан, мне «Заслуженного работника МВД СССР»…

– Наконец-то!

– Молчи, не перебивай, а то собьюсь. Полковнику – орден, ребятам-оперативникам – медали за отличную службу и повышение в должностях. И не косись на календарь, сегодня не первое апреля. Приказ объявят в понедельник, но Генерал с Полковником уже закрылись в кабинете и нарезают. Так вот, я и говорю, Сирота, что чего-то тут не догоняю.

– По логике вас должны были отправить на пенсию безо всяких званий и заслуг. Генерала с Полковником послать на букву X – имею в виду Херсонскую область. А меня, несчастного, вообще подвести под диез. Товарищ подполковник, до меня дошло: зачем нам все эти Лехи, Дехи и Милки с Кициусами? Давайте ловить дезертиров. Вы выйдете на пенсию генералом, наш Генерал – министром, а я, наконец, получу квартиру. А то моя мама с одной стороны, делает мне дырку в голове на предмет холостяцкого состояния, а с другой – обещает будущую невестку в ложке воды утопить.

– Сирота, отставить собачью радость. За всю мою жизнь мне эта ЧК ни в штатском, ни в армейском вариантах ничего хорошего и на копейку не сделала. А тут все сразу: и мед, и ложкой. Ладно, идем к Генералу. Только не выдавай, что я тебе проговорился, пусть ему приятно будет.

Генерал с Полковником были уже изрядно тепленькие, потому что сидели обнявшись и дуэтом распевали марш конной милиции из какого-то призабытого фильма. «Оттого я горжусь, дорогая…» – запевал Генерал, а Полковник с готовностью подхватывал: «…милицейскою службой своей!» После объятий, поцелуев и «штрафной» нас со Стариком посадили за стол и снова налили по полному стакану коньяка, хотя я еще даже не занюхал первый. Когда же ко мне вернулись речь, нюх и слух, то я деликатно поинтересовался:

– Так чей же шпион нам попался, товарищ генерал? Американский, немецкий или израильский?

Как я и ожидал, начальство взорвалось лошадиным ржанием. У Полковника даже слезы брызнули.

– Капитан Сирота! – почти членораздельно отозвался Генерал. – Когда коту нечего делать, чем он занимается? Ой, я что-то не то сказал. Объясняю на пальцах: это у нас ничего такого не бывает, чтобы мы ничего не делали. Народ не даст. То убьют, то уворуют, то изнасилуют, то хотя бы надуют в лифте. А у этих вот, ну которые там, ты понимаешь, у них же один шпион на всю пятилетку. Теперь ведь уже никто под секретными объектами с фотоаппаратами не ползает. Им все со спутников из космоса показывают в готовом виде. Вот они и устраивают себе тренировки в обстановке, приближенной к боевой. Такие, знаешь, гребанные шуточки. Один или двое изображают из себя шпионов, а все кагебе их ловит. А о том, что это подставка, как в цирке, знают только пару генералов на самом верху.

– Так что же получается? – не удержался я. – Это они нам ни за что, ни про что задницу надрали?

– Сирота, какой ты у нас догадливый! Знаешь, я бы тебе дал сразу майора. Хотя нет, нельзя. Гагарину можно, а тебе нельзя. Скажу больше: в этот раз шпионом был ты.

Несмотря на пол-литра выпитого, меня хорошенько передернуло:

– А если бы те два дурака меня по-настоящему подстрелили?

– Но ведь не подстрелили, наоборот – наградили.

– А мальчик?

– Какой мальчик?

– Которого дважды вешали: сначала в клозете, а потом на меня. А может, его вообще не было, мальчика?

– Не было, говоришь, мальчика? Это я, по-моему, где-то читал… Нет, мальчик был, царство ему небесное. Все правильно, я ведь вам еще не сообщал. Прокуратура параллельно с нашим спецотделом вела свое расследование. Уже есть результаты. Да, это не самоубийство, но и не убийство. Сам знаешь, что это за школа, в которой он учился. Игрались несчастные дурачки в гестапо: друг другу петлю на шее затягивали. Эксперты утверждают, что от этого есть какой-то кайф. Не знаю, не пробовал… Но пацаны доигрались до того, что одного придавили по-настоящему. Естественно, перепугались и решили его повесить, мол, это он сам.

– А записка?

Старик хорошенько лягнул меня ногой под столом в лодыжку. Генерал явственно трезвел:

– А записка, Сирота, как и фотография, о которой ты сейчас меня спросишь, это совсем другое дело. Уже наше дело, к сожалению. Свои тебе яму копали, Сирота, свои. Кто конкретно – говорить не буду, потому что эти паскуды у нас уже больше не работают. Удовлетворен?

– А как же телевик, Давид зон?

– Твой Давидзон совсем старый стал и мышей не ловит. Простенького фотомонтажа не разглядел. Тот, кто под тебя копал, тот и слепил – тебя отдельно, пацана отдельно, кладбищенскую стену отдельно, а все вместе – компромат! Хватит с тебя? Отдыхай до понедельника. На оперативку прибудешь в форме при белой рубашке и начищенной обуви. Кстати, подстриги покороче свои усы или перейди на трубку. Потому что со своими сигаретами ты когда-нибудь подсмалишься, как колхозный хряк.

В этот раз я выполнил приказ начальника беспрекословно, четко и в полном соответствии. Всю субботу отсыпался, а в воскресенье болтался по улицам, наслаждаясь последними теплыми днями. Из знакомых подвернулся только Юра Логвин, который позабавил меня историей о своих очередных неприятностях. Его, оказывается, уже в пятнадцатый раз не приняли в Союз художников. Кто-то из искусствоведов в штатском высмотрел, что в своей дипломной работе – галерее портретов молодых строителей Киевской ГЭС – Юра со всей политической безответственностью запечатлел одного известного антисоветчика, диссидента и вероятного (поскольку следствие еще не окончилось) агента одной из империалистических разведок, своевременно разоблаченного нашими доблестными органами государственной безопасности. Ссылки Юры на то, что десять лет назад ни он сам, ни портретируемый еще не подозревали, во что это когда-то обернется, не подействовали.

От автора: Как, наверное, уже догадался сегодняшний украинский читатель, Юра написал портрет молодого Вячеслава Чорновила, тогда совсем еще никому не известного рабочего с комсомольской ударной, как тогда это называлось, стройки Киевской ГЭС. В Союз художников политически незрелого Ю. Логвина приняли не то с двадцатого, не то с двадцать пятого захода – чуть ли не в горбачевские времена. Какая жалость, что мой друг все время отшучивался на предложение Юры написать его портрет. Единственное, что у меня сохранилось от Алеши, – это вырезка из газеты, групповое фото, иллюстрация к очерку о совершенно ином человеке.

Алексей Сирота:

Когда начало смеркаться, я забрел в кафе, в разные времена именуемое в народе как «Аквариум», «Стекляшка» и даже «Террариум». Хотя официально оно фигурировало в документах просто и непритязательно: «Чай-Кофе», чая на моей памяти (а захаживал я туда где-то с начала шестидесятых) там никогда не было. Кофе принципиально варили в алюминиевой кастрюле, хотя всегда и в любом количестве подавали коньяк. Правда, в тридцатиграммовых стеклянных наперсточках, которые, кажется, только тут и сохранились. Я заказал, чтобы не мелочиться, сразу десять порций и принялся вспоминать университетский курс теории вероятности.

Допустим, размышлял я, с Конторой пересекаться приходилось не раз и не два. Такова моя судьба, такова наша служба. Ничего необычного в этом нет. И даже с военным КГБ, особистами тоже имел дело. А где один раз – там и два, и три. Все по науке, никаких случайностей. Свои под меня тоже копали не впервые. Правда, до сих пор делали это примитивно: «стучали» нашему придурку-комиссару, а он уже начинал бегать по кабинетам начальников, как курица с яйцом. Но ведь не зря учил нас с университетской кафедры профессор Прожогин: «Человеческий интеллект, естественно, имеет свои пределы. А вот человеческая подлость – беспредельна». Более того, я даже догадывался, чья это работа: похоже, один капитан из райотдела, которого я в свое время хорошенько облаял при свидетелях, все эти годы копил желчь и обиду – вот оно теперь и прорвалось. И не каким-то там ординарным доносом, а с использованием технических средств.

Вполне возможно, что чекисты для своей охоты в качестве зайца сознательно выбрали меня, а не первого попавшегося мента. Такой, знаете, безыскусный коллежанский прикол. Тоже укладывается в теорию. Но чтобы вот так, одновременно, на меня накатали компромат? И, наконец, что же это за учреждение прячется в Ровенских лесах? И почему нам, грешным ментам, вдруг расщедрились на повышения и награды? Не иначе, чтобы мы забыли все, о чем случайно узнали.

Да, вот еще что интересно: почему вся эта карусель началась сразу после того, как я заинтересовался «металлистом»? А потом еще сотней людей, исчезнувших в одночасье пять лет назад вместе с поездом метро, машинистом-орденоносцем и его напарником? А что обозначает таинственная смерть сынишки напарника? А цыганские танцы вокруг еще одного сына, так похожие на мое неожиданное счастье? Не слишком ли много совпадений. Куда же я влип?

После девятого наперстка кое-что в моем подсознании начало проясняться, а после десятого созрел окончательный ответ. Если я узнаю, куда исчез поезд, остальные загадки разрешатся сами по себе. Потому что насторожила меня еще одна чисто техническая деталь. Если Генерал выдал мне «стечкина», дознавшись, что особисты попытаются сделать из меня зайца, то почему же он в пятницу не приказал его сдать? Ведь комедия уже окончена, занавес опущен, вышибальный марш сыграют в понедельник на оперативке. Перепил мой начальник на радостях, что ли? До сих пор за ним такого не наблюдалось.