Текст книги "Эльфийский посох"

Автор книги: Наталья Метелева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Он начал свою борьбу.

* * *

Как лорд и рассчитывал, на призыв королевы не откликнулся никто. Во-первых, слишком дурная слава была у самого Даагона. Благородные дома вряд ли позволят, чтобы на кого-то из их детей упала тень проклятия мага, известного, увы, не только славными победами над врагами. И бесполезно объяснять, что ни одна целительница, пытавшаяся снять с него проклятие, не смогла этого сделать по очень простой причине: снимать было нечего. Кто же в такое поверит, если лорду так катастрофически не везло с женщинами, что даже богиня Мортис отказывается забирать его к себе?

Но основным препятствием для участия в состязании стал возраст: претендентам на наследство должно в ночь восхода Большой луны исполниться ровно тридцать лет. На этой цифре лорд настаивал безоговорочно, и всему совету во главе с королевой так и не удалось его переубедить. Он заявил, что таково его последнее желание – желание приговоренного к смерти во благо народа Галлеана.

Иллюмиэль не понимала причин столь жесткого требования, резко сужавшего круг претендентов, как не понимала она и причин явного воодушевления Даагона. Чему он радуется? Замкнутый и нелюдимый в последние годы, вечно пропадавший в лесах или на самой глухой заставе поближе к землям нежити и оживавший только в бою, сейчас лорд преобразился. Его глаза блестели, словно к прославленному магу вернулась юность. Что ж, может быть, близкая смерть заставила четырехсотлетнего эльфа почувствовать вкус к жизни?..

Претендентов на несметные богатства рода Эрсетеа не нашлось и через месяц после объявления о состязаниях, поэтому совет архонтов потребовал: либо лорд Даагон сам снимет возрастное ограничение, либо ритуал будет проведен без его согласия.

Вышеназванный лорд на это лишь пожал плечами, но ограничение не снял. Тридцать лет, и точка. Или делайте, что хотите, но как-нибудь сами: уж я-то сумею развеять себя по ветру так, что ни один некромант не соберет.

А потом и вовсе перестал являться во дворец и заперся в своем замке, выстроенном близ столицы. Хотите, мол, – берите, штурмом.

Лорд и до этого считался в Альянсе не совсем нормальным Благородным Эльфом, в полном смысле единственным в своем роде. За четыреста лет к его чудачествам привыкли, но тут он перешагнул все дозволенные пределы.

Это был бунт отчаяния. Или откровенная измена.

И тогда Иллюмиэль отправила на переговоры пророчицу Эосту.

Девушку впустили в замок, умилившись ее беспомощному виду цыпленка, пришедшего на съедение к коршуну. Она зябко куталась в плащ, посверкивала из-под капюшона янтарными глазами и не прикасалась ни к предложенным ей фруктам, ни к чаше с питьем.

Облик Даагона пугал Эосту. Казалось, лорд перевоплощается в слугу Безмясой: нос заострился, глаза ввалились и лихорадочно блестели, белые пряди волос в беспорядке рассыпались по широким плечам. Да и в покоях царил полумрак, как будто хозяину причинял боль солнечный свет, пробивавшийся сквозь неплотную занавесь листьев.

– На что вы надеетесь, милорд? – с порога спросила Эоста. – На то, что эльфа, удовлетворяющего вашим строгим условиям, не найдется вовсе? Ведь ни для кого не секрет, что такие дети редкость, и…

– Сейчас я надеюсь на то, что мы будем обращаться друг к другу на «ты», – перебил ее маг. – До сих пор это у тебя получалось.

– Хорошо, это выполнимо. Так на что вы… ты надеешься?

– На чудо, – охотно отозвался Даагон. – А для чуда нужно время. В столицу дорога не близкая, особенно для тех, кто идет пешком или очень уж издалека. А кто-то еще не может решиться. Я жду не меньше двух претендентов, и они придут.

– Откуда такая уверенность? – Девушка бросила из-под ресниц недоверчивый взгляд и снова потупилась. – Ты что-то прозреваешь в будущем? Тогда почему твое знание закрыто для меня?

– Не знание. Всего лишь смутные предчувствия и некоторые выводы здравого рассудка.

При слове «здравого» оракул не сумела сдержать скептический смешок. Лорд сделал вид, что не заметил дипломатической ошибки посланницы.

– Но я позволил тебе войти в мой дом не для беседы о моих умственных способностях, Эоста. Тебе ничего не кажется странным? Например, почему мы узнаем о существовании Древа Смерти только через тридцать лет? Не удивительно ли, что за все эти годы никто не заметил признаков надвигающейся беды? И даже более того. Смотри!

Отставив чашу с напитком, он порывисто сжал ее руку, выдернул девушку из кресла и потащил к арке окна. Рывком раздвинул занавесь из серебристых листьев, открывая вид, от которого у Эосты на миг перехватило дух.

Безбрежный, залитый солнцем багряно-золотой океан плескался у ее ног: могучее замковое древо Даагона возвышалось над окружавшими его рощами, подобно утесу среди волн. Высоко в пронзительно синем небе играли, гоняясь друг за другом, грифоны. Огромные создания издалека казались чайками. Здесь не было и в помине извечной печали, царившей в осенних эльфийских лесах, въевшейся в древесную кору, в листья и даже воздух.

– Смотри, – повторил лорд. – Наши земли возрождаются! Я не помню, чтобы так быстро росли деревья, так ярко золотилась листва и обильно плодоносили сады. Где признаки тлетворного влияния Древа Смерти?

– Может быть, изменения накапливаются глубоко в корнях, в сердцевине древесины? – неуверенно предположила девушка. – Поэтому мы их еще не замечаем? Древо Смерти еще не набрало достаточно силы…

Даагон рухнул в кресло, которое до того занимала его гостья, коротким заклинанием придвинул к ее ногам другое и вновь взялся за чашу.

– Но почему, Эоста? За это время в наших лесах выросли сильные деревья. Тридцатилетний энт – уже гигант, если его хорошо кормят. И еще одна удивительная странность… Дриады закончили осмотр священных деревьев тех семей, откуда исчезли дети… Так вот, только в древе рода Эрсетеа нет ни следа гнили! А у всех других она обнаружена, хотя, действительно, пока что таится глубоко. Дриады надеются найти против нее средство, но это не главное. Подумай, что это значит, прорицательница.

Янтарные глаза девушки затуманились и словно опрокинулись – она ушла в видения. Молчание длилось так долго, что Даагон не вытерпел. Наклонившись, он осторожно сжал хрупкие плечи посланницы королевы, заглянув ей в лицо:

– Это значит, у нежити что-то пошло не так, Эоста. Это их Древо чахнет, а не наши! А это значит, что мой сын жив!

– Отпусти меня! – отчаянно прошептала девушка. – Тебя поразило безумие Галлеана! То, что ты говоришь, – невозможно.

Даагон, пробормотав извинения, откинулся на спинку кресла.

– Я всегда знал, что он жив. Знал сердцем, хотя и не верил рассудком. А вот сегодня получил подтверждения. Я молил Галлеана о чуде. О, как я молил! И каждый раз в священной роще мне казалось – бог смеется надо мной, и молитвы напрасны. Я не понимал его!

Он снова вскочил, не в силах сдержать чувств, подошел к арке окна и вцепился в обрамлявшие проем ветви.

– И знаешь, когда я окончательно поверил, оракул? На том самом королевском совете. Когда вдруг понял: если мой мальчик каким-то чудом выжил, то не только я – и он тоже умрет после того, как древо рода Эрсетеа будет передано чужой крови. Я убью сына своими руками, издалека, так и не увидев его. Разве могу я допустить такое?

– Почему же ты не сказал этого королеве, милорд?

– У меня не было доказательств. Теперь они есть – чистое древо Эрсетеа, и я молю Галлеана, чтобы каждая птица в Невендааре знала о состязаниях и пела о них на каждой ветке. Если мой сын жив, – а он жив! – то он услышит и придет. Он должен понять, что речь идет о смертельной угрозе его жизни.

– Нет, – твердо сказала Эоста, поднимаясь. – Надежды на то, что он жив, бесплодны. Чистоте древа Эрсетеа может быть и другая причина. В конце концов, ты же так и не смог тогда закончить ритуал поименования сына. Ты безумен, лорд Даагон. Боишься грядущей смерти и придумываешь что угодно, лишь бы избежать ритуала разрыва. Я понимаю тебя и не осуждаю.

При этих словах Даагон страшно побледнел, но промолчал: было бы нескромностью напоминать о том, что трусу никогда не стать лордом и мастером битв.

– Ты забыл о нас! – между тем продолжала говорить эта юная Совесть, сжав в напряжении кулачки. – Твои надежды и мечтания о невозможном опасны не только для твоего рассудка, но и для жизни всех эльфов. Ты медлишь, не желая расставаться с жизнью, а Древо Смерти растет. Ты предаешь свой народ!

Лорд поморщился и вдруг вытащил из ножен на поясе кинжал.

– Какой пафос! Милый цыпленок, вот тебе способ заставить меня склониться перед тобой. Зарежь себя во благо народа, а потом спой мне ту же песню, имея полное на то право, как герой. И я тут же в память о тебе сдамся кому угодно, хоть демонам. Ну?

Девушка осторожно, словно гадюку, взяла оружие. Пальцы чуть дрогнули, сомкнувшись на узорной рукояти. Глаза смотрели испуганно.

– Это в самом деле необходимо? – Ее голос тоже дрогнул, и она кашлянула, прочищая горло от внезапного комка. – Ты даешь слово, что после моей смерти выполнишь просьбу королевы?

– Что я слышу, Эоста? Ты уже торгуешься и ставишь условия? Мое слово, ха! «Ты медлишь, не желая расставаться с жизнью, а Древо Смерти растет», – так, кажется, ты сказала? Ладно, дай сюда ножик, дитя, а то порежешься! – Даагон щелкнул пальцами, и кинжал рассыпался, щекотнув ладонь девушки крохотными искрами. – И передай королеве: я прошу ее… нет, умоляюподождать до праздника Двух Лун. Осталось всего двое суток.

Она кивнула и медленно повернулась к двери, словно не хотела уходить.

– Ты ничего не хочешь мне сказать на прощанье, Эоста? – насмешливо окликнул ее лорд. – Ну, там, пожелать крепкого здоровья. Из уст оракула это особо обнадеживает.

– Хочу! – Девушка повернулась так стремительно, что взвилась грива каштановых волос. – Я понимаю женщин, которые оставляли тебя, лорд. Ты привлекаешь, как пылающий огонь – замерзшего путника. В тебя можно влюбиться, но невозможно любить: с тобой слишком страшно. Ты не греешь душу, ты ее сжигаешь. И свою, и души тех, кого ты любишь. Они не выдерживают твоего накала. Потому ты, лорд древнейшего благородного рода, смог найти жену только среди диких кланов – они тоже все немного… ненормальны.

Даагон улыбнулся и подошел к ней вплотную:

– Наконец-то за мою длинную жизнь нашлась хотя бы одна благородная эльфийка, способная сказать мне в лицо то, что думает. Но ты же не знаешь, Эоста, каким этот огонь бывает… бережным. Позволь, я покажу.

Протянув руку, он медленно, очень медленно провел кончиками пальцев по ее щеке. И от этого легчайшего прикосновения по девичьей коже заструились такие же теплые медовые лучи, как на рунах священного Посоха Духа.

Эльфийка замерла, и только ресницы ее настороженно подрагивали. Может быть, она опасалась резким движением разозлить сумасшедшего. Когда ее сжатые губы удивленно раскрылись, Даагон убрал руки за спину.

– Видишь, Эоста, все вовсе не так страшно. Прости, если я тебя обидел.

– Что это было? – Она прижала ладонь к щеке, которой касались его пальцы, словно пыталась удержать растаявшие бесследно сполохи. – Какая-то особая магия? Я словно слышала пение утренних птиц, видела встающее солнце, и его лучи грели меня.

Лорд удовлетворенно кивнул.

– Ты увидела! Значит, когда-нибудь ты сможешь стать Девой Огня, оракул. Да, это магия, хранимая родом Эрсетеа, – огонь творения Галлеана и Солониэль, создавших леса Невендаара и населивших их первородными. Этот свет струится в каждом стволе и листе эльфийских рощ. Лес наделяет им своих дочерей, противостоящих пламени Бетрезена. И эта магия вплетена в священный эльфийский Посох Духа вместе с другими силами.

– Я знаю о ней, но и подумать не могла, что она такая… дивная! – Даже кончики ушей Эосты порозовели. – Совсем непохожа на магию земли.

– Она бывает разной. Магия для боя и магия для любви. Но всегда и во всем ей нужна полная открытость ее носителя. Полная. Иначе огонь не сможет гореть. Ты похожа на меня, дитя, только еще очень юна. Ты открыта. На том совете только в твоих глазах я увидел сострадание…

– В моем доме это называют детской непосредственностью, – улыбнулась пророчица.

– А в моем – сумасшествием, – напомнил лорд, изрядно смутив гостью. – Ты способна чувствовать огонь Галлеана и научишься брать его, не сгорая. Но брать – это еще не все. Куда важнее научиться отдавать. Я так и не научился делать это… разумно. Кстати, вот тебея с радостью передал бы и наше древо, и знания. Может быть, тысогласишься стать моей наследницей, когда я сниму условие?

Девушка в ужасе отшатнулась:

– Нет! Я действительно родилась в ту же ночь Двух Лун, лорд, но я не хочу стать причиной твоей смерти и смерти твоего сына!

– Вот как? – улыбнулся Даагон. – Так значит, ты поверила мне, пророчица?

Девушка резко повернулась и выбежала из комнаты, так и не ответив. Но лорд не сомневался: она поверила. Хотела поверить. И будет просить у бога Галлеана откровения.

Он подозвал кружившего в небе грифона, вскочил на него и через миг исчез в небесной сини.

Глава 2. Наследники

В канун празднеств Двух Лун в Альянсе царило щемящее ожидание притаившейся беды. С границ приходили дурные вести: Империя людей, не так давно сокрушенная эльфами, пока предпочитала мелкие стычки, но вполне могла собраться для полномасштабного ответного удара, а гномы все чаще нападали на магические рудники.

Да и в самом Альянсе ветви диких и благородных эльфов, только-только протянувшиеся друг к другу, соприкоснулись, но не срослись: вражда нарастала, и все чаще дикие кланы отказывались подчиняться Иллюмиэль. Да что дикие! Клан Гаэтер, с тех самых пор, как принял обратно свою дочь Тиаль, смотрел на Альянс волками. Благородные эльфы не рисковали появляться в их владениях – лучники клана считались лучшими. А уж на лорда Даагона воины Гэтера поклялись даже не тратить стрелу. Поэтому было сущим самоубийством среди бела дня свалиться камнем с неба на то самое дерево, на ветке которого его обещали вздернуть.

Даагон впервые за тридцать лет увидел прекрасные глаза Тиаль и самонадеянно решил: если уж его возлюбленная – молча, но красноречиво держа стрелу на натянутой тетиве, – выслушала его речь и не только не пробила ему сердце, как обещала когда-то, но даже позволила живым и невредимым убраться восвояси, то она согласилась помочь.

Потому он и не переживал за состязания и терпеливо ждал, когда придет его сын. Ждал, что нежить воспользуется поводом, – для них это отличная возможность проникнуть к эльфам и укрепить связь Древа Смерти с древом рода Эрсетеа. В том же, что посланник Мортис явится в назначенный срок, лорд не сомневался, как если бы получил откровение Галлеана.

На месте друидов он бы до последнего мига выжидал, когда появится настоящий его наследник… если тот жив. А он жив, иначе и быть не может! И то, что слуга Мортис не торопился явиться, лишь укрепляло уверенность лорда.

Изловив посланника нежити, Альянс куда быстрее узнает, где находится логово Древа Смерти. Но лорд должен вычислить его сам, причем до того, как посланник вычислит его сына. Даагон не мог открыть совету своих подозрений, ведь королева и архонты так и не поверили, что его сын мог спастись.

Что ж, скоро все станет ясно. И если лорд ошибся, если его сердце лжет, то он сам себя проклянет, как уже многие эльфы проклинали повредившегося умом главу великого дома, не торопившегося снизойти до чаяний Альянса. Правда, до полноценной волшбы дело пока не доходило, ограничиваясь почти безобидным пожеланием «чтоб он сдох побыстрее».

Почти в каждой небогатой и не столь родовитой семье кто-нибудь мечтал о сокровищах и знаниях рода Эрсетеа и с нетерпением ждал восхода Большой луны, когда лорд снимет нелепое требование, а архонты – заклинание с огромного королевского колокола, который теперь мог зазвучать только под рукой рожденного в определенную ночь тридцать лет назад.

А потому, когда на закате в воздухе поплыл густой, всепроникающий рокот набата, закружив желтым вихрем палые осенние листья, стоящий рядом с колоколом вызвал и ликующие, и враждебные взгляды.

Тем временем претендент в наследники, отскочив в сторону, смотрел на размеренные движения громады и поражался, как это ему удалось сдвинуть с места такую гору бронзы? Да и то сказать, извлечь подобный грому звук из безъязыкого колокола можно было только какой-нибудь хитростью, магией или грубой силой жителя Великаньих островов, если тот будет колотить по нему такой же огромной кувалдой. Претендент же был отнюдь не великан – невысокий, тонкий, непонятно в чем душа держится. Да и в руках – ни кувалды, ни магического жезла, ни даже завалящего меча.

Кубки на столешнице в малом королевском зале приема откликнулись набату тонким серебряным эхом.

– Вот и первый. Пошло веселье, – пробормотал лорд Даагон, услышав разнесшийся рокот.

Королева вздохнула со смешанным чувством облегчения и грусти: ожидание закончилось, но ее собеседник не заслуживал такой смерти.

– Ты уверен, лорд, что это не может быть слуга Мортис? Не думаю, что они допустят передачи твоего древа чужой крови, раз это способно повредить корню Древа Смерти.

Они оба ждали схватки с друидами, но по разным причинам. Даагон вздохнул: теперь надо будет уберечь сына еще и от архонтов, ведь Древо не могло на него не повлиять. Как соприкосновение с чудовищем исказило его мальчика, даже если он чудом спасся? Никаких «если»! Он спасся. Но теперь его снова надо спасать.

Но вслух он произнес лишь:

– Вряд ли слуга Мортис придет первым. Это наверняка кто-то из диких кланов откликнулся на мою просьбу.

Королева восхищенно свела ладони.

– Когда ты только успел, сидя в своем замке?

Даагон отставил кубок, едва пригубив эль. Сегодня он решил не пить… много. А это уже второй кубок за время беседы.

– Когда Тиаль уходила, я просил ее об одном: помочь Альянсу хотя бы раз перед моей смертью, даже если она наступит от ее стрелы. Вот и пришло время для этой помощи. Я, если хочешь знать, тридцать лет мучился: ну как умру случайно и не успею последний раз позлить любимую!

– Все шутишь, Даагон.

– А что мне остается, моя королева? Мужчины не плачут. Это не в эльфийских традициях – плакать перед… Ну, хорошо, хорошо, молчу. Но обычно рыдают после, и совсем другие лица.

Иллюмиэль деликатно спрятала улыбку за поднесенным к губам кубком с нектаром. Жаль, не дала полюбоваться. Она еще прекрасней, когда улыбается, только случается это невероятно редко после того, как королева эльфов оплакала погибшую мать. Конечно, повод для улыбки огорчал, но раз уж взялся за роль шута, то будь готов к тому, что будут смеяться и над твоими слезами.

Королева вернулась к прерванному звуком набата разговору:

– Как бы там ни было, но с одним твоим предложением трудно согласиться, лорд.

– С которым из?

– Что нам нужно искать помощи людей и гномов. Чем они могут помочь? А вот осложнить нашу жизнь смогут немедленно, если только узнают о грозящей нам беде. Ха, да они начнут убивать нас уже сейчас, чтобы не допустить второго Алкмаара!

– Вот поэтому нам и необходим мир с Империей и Горными Кланами, чтобы обезопасить границы во время поисков Древа Смерти. Люди и гномы должны понимать, что исчезновение эльфов обрадует их ненадолго и пепел Алкмаара вплотную подойдет к их границам.

– Узнав о грозящей нам гибели, они только быстрее объединятся. Чем меньше останется эльфов сейчас, тем меньше нежити будет потом в ордах Мортис.

С этим было трудно спорить. Эльфийский союз остался в одиночестве среди враждебного, полного ненависти мира. И спасение следовало искать только в самих себе.

Рядом с королевой неслышно появился страж и что-то тихо доложил. Даагон не прислушивался, но отметил, как брови Иллюмиэль чуть приподнялись, а глаза – потемнели.

– Веди, – приказала она стражу, тут же исчезнувшему за колонной, и повернулась к собеседнику: – Ты ошибся, лорд.

И ему даже не захотелось спросить – в чем именно. Ясно, что во всем на свете, даже в том, что родился, хотя и тут он не виноват. И если королева намерена выслушать первого претендента не в тронном зале, то ошибся Даагон, действительно, сильно. Значит, Тиаль тоже не повертела ни единому его слову. Почему же тогда она его не убила? Неужто попросту решила не лишать Альянс такого хорошего бойца?

Пока лорд, рассеянно водя ногтем по выгравированным на кубке узорам, думал, стоит ли нарушать только что данное самому себе обещание оставить алкоголь в покое, страж вернулся. При виде того, кто первым вызвался участвовать в состязаниях, все сомнения покинули Даагона, и он осушил кубок до дна, залпом: такое надо было хорошенько запить.

Откашлявшись, глава великого дома вопросительно взглянул на королеву и, дождавшись ее разрешающего знака, спросил:

– Как тебе удалось заставить колокол заговорить, Эоста?

– Не знаю, – моргнули янтарные глаза. – Я должна была… Кто-то должен был это сделать, чтобы спасти…

Девушка запнулась, и лорд услужливо подсказал:

– Весь эльфийский народ.

Пророчица чуть покраснела и вытянула спину стрункой, прозвенев:

– Да! Когда я просила Галлеана об откровении, то увидела этот колокол. Я должна была дать знак тем, кто ждет. Теперь они придут.

Но «они» все не шли.

Темнело, тихими лампадами зажглись звезды. Малая Луна светила особенно ярко, затмевая их сияние, а до восхода Большой оставался час с небольшим.

Когда лорд уже подумывал о третьем кубке эля, а его будущая наследница искусала губы в ожидании, боясь поднять глаза на суровое лицо Даагона, рокот набата снова разнесся над эльфийскими рощами, заставив трепетать каждый листок.

К великому сожалению лорда, прием претендентов перенесли в величественный тронный зал, где, разумеется, не было никаких уютных столиков с напитками и фруктами, которыми можно было бы скрасить несправедливость судьбы.

Вторым оказался Сонил из клана воров – высокий даже для эльфа, с широченными плечами, подобающими скорее гному, нежели созданиям Галлеана и Солониэль. Удивительно, как он справлялся с тонкой воровской работой, требующей ловкости и неприметности. Этому никогда не стать Лунной Тенью. Может быть, он втирался в доверие жертвам? Очень уж добродушное лицо и располагающая улыбка.

Страж доложил то немногое, о чем сообщил сам претендент: Сонил остался сиротой после пожара, уничтожившего где-то в глуши небольшую семью диких эльфов, не входивших в Альянс. Его, единственного выжившего, приютил клан воров, и случилось это лет десять назад.

Королева нахмурилась, узнав, каким возмутительным способом Сонил ударил в колокол: по-великаньи тупо использовал подобие кувалды – пригнул близрастущее деревце и отпустил.

По кивку Иллюмиэль, к расспросам приступил Даагон:

– Что ж ты так медлил, эльф? Мы заждались.

– Так я издалека шел, благородный лорд, почти от болот змеекожих. Еле успел, – широко улыбнулся Сонил. – Как услышал, что несметные сокровища дома Эрсетеа даром в руки плывут, так в дорогу и собрался. Да и клану нашему негоже такое упускать. Это ж подумать только – такой благородный род, да в клане воров будет, а?

И ведь искренне радовался, паршивец. Ни малейшей издевательской нотки в голосе, ни тени насмешки в восторженно вытаращенных глазах. То ли совсем дурак, то ли, наоборот, изощрен и отчаянно смел, чтобы при королеве и архонтах открыто насмехаться над благородными эльфами.

– Моя королева, сиятельные архонты, благородный лорд, – по очереди поклонился вор. – Клянусь, я не уроню славы древнего рода Эрсетеа.

«Но не честь. Впрочем, после меня и честь, и славу ронять еще ниже просто некуда», – мысленно усмехнулся Даагон. Внешне он оставался невозмутим, но его взгляд нашел бледное личико пророчицы Эосты. Разве сможет нежная девушка посрамить в испытаниях наглого вора?

К счастью, в этот момент рокот набата третий раз за вечер всколыхнул птиц, уснувших в гнездовьях.

Перед королевой и архонтами предстал угловатый подросток. Тридцать лет для эльфа – это, конечно, еще совсем юность. Но не детство же! Черты острого треугольного лица не отличались приятностью по эльфийским меркам – слишком уж резкие. Узкие губы плотно сжаты, жесткие черные волосы, обрезанные до линии подбородка, торчат в стороны перьями, а взгляд – дерзок до неприличия. Одеяние цвета пожухлой осенней травы выдавало в мальчишке лучника диких кланов.

В нарушение традиций претендент опередил стража и самолично, звонким девичьим голосом, назвался:

– Тинира от клана Гаэтер!

Подбородок надменно вскинут, в хищной улыбке блестят зубы – девчонка прекрасно знала, какой эффект произведет имя клана. Впервые за три десятилетия кто-то от Гаэтер удостоил внимания эльфийский союз.

Услышав, что для извлечения звука Тинира использовала стрелу составного лука, понимающие в стрельбе и заговоренных колоколах архонты одобрительно переглянулись: и сам лук выше похвал, и лучнице удалось подобрать нужные расстояние и точку удара по бронзовой махине.

На этот раз королева не позволила Даагону расспрашивать возможную наследницу и поступила, как всегда, мудро: лорд онемел и вперился в пустое место, представляя там изящный стол, два кубка и себя, отмечающего с Тиаль предсмертное примирение.

– Передай нашу благодарность клану Гаэтер, Тинира, – сказала Иллюмиэль, – за то, что он откликнулся на призыв эльфийского союза и прислал тебя.

– Я передам, королева, – лучница склонила голову и тут же резко вскинула. – Но не буду скрывать: даже по воле моего клана я не подошла бы к этому вашему колоколу, если б на состязания не вызвался мужчина. Клан Гаэтер не может допустить, чтобы у самого презренного из эльфов появился приемный сын и наследник. Лорд Даагон недостоин сына. Никакого!

«О, эти дикие эльфийки, такие горячие по сравнению с нашими изысканными статуями!» – «Самый презренный эльф» торопливо опустил веки, чтобы лучница, сверлившая его убийственным взглядом, не прочла в его глазах улыбку.

Однако не стоит забывать, что, если этот взъерошенный галчонок проиграет, у ее клана будет еще одна причина люто ненавидеть благородные дома. А это, если вспомнить о влиянии Гаэтер на другие дикие кланы, сделает разрыв эльфийского союза почти неминуемым. Следом воспрянет Империя с ее инквизиторами, а там уж и до новой войны людей и эльфов рукой подать. И опять Даагон окажется виноват.

Но где же тот, кого он на самом деле ждет, ради кого прослыл безумцем и «предателем всего эльфийского народа»?

Четвертый удар колокола прозвучал так неожиданно, громко и резко, будто прямо во дворце разорвалась шаровая молния.

Даагон вздрогнул и едва сдержался, чтобы не уставиться на парадные врата тронного зала, как какая-нибудь имперская деревенщина. Краем глаза он отметил двух вошедших стражей и не сразу осознал, что озвученное одним из них имя имеет прямое отношение к состязаниям.

Только когда страж троп Энрах, приветствовав королеву и архонтов, почтительно поклонился и ему, лорд догадался, с чего бы такая честь.

Он был разочарован и уже вполуха слушал доклад наблюдателя о способе, каким претендент вызвался в наследники: Энрах бросил в колокол меч.

«Необычный, стало быть, меч. Простой звякнул бы по-комариному. Надо бы посмотреть, что осталось от оружия… Наследнички, демон их задери, – ни одного одаренного мага! – думал лорд, оглядывая четверку молодых людей, претендующих на его имя. – Впрочем, чем еще, как не магией, справилась с первым испытанием Эоста? Что ж, Даагон, она права – ты безумен, и тебе пора уйти на покой. Вечный…».

Тот, кого он ждал, не явился, равно как и посланец друидов Древа Смерти, – из этих четверых в подобном просто некого подозревать. И вот последнее-то как раз настораживало. Неужели весть не долетела до Алкмаара? Или слуги Мортис боятся проверки главным Посохом Духа, которая предстоит каждому претенденту?

Церемония официального знакомства с Энрахом, лет пять известным среди эльфов, прошла совсем быстро: надо было успеть на торжество Двух Лун. На следующий день предстояло огласить испытания для каждого соперника – в той сфере, какую он применил при вызове голоса колокола.

Даагон приотстал от королевской свиты, спешившей на холм с танцевальной поляной, откуда лучше всего было наблюдать встречу Двух Лун.

«Еще не все, – думал он. – Время еще не вышло. Ты же здесь, ты должен быть здесь! Неужели ты просто боишься привлечь к себе внимание тех, кто на тебя охотится, и выбрал крохотную отсрочку вместо сражения за жизнь? Пойми, ведь ты же не один будешь за нее биться, мальчик мой!»

Он торопился к поляне с оставленным почти без присмотра колоколом – единственный страж тоже уставился в небо, хотя обязан был наблюдать за явлением претендентов до последнего мига.

– Как будто наследник может упасть с Большой луны, – проворчал лорд.

Еще больше его огорчило, что колокол уже опущен к земле, и теперь его невозможно раскачать даже великану.

В момент восхода Большой луны, когда вот-вот должен был показаться краешек серпа и все взоры были прикованы к небу, земля грозно дрогнула, как будто в недрах повернулось что-то немыслимо огромное или все демоны Падшего разом поднимались на поверхность. Тучами взметнулись сорванные с ветвей птицы, грифоны с тоскливыми криками поднялись в небеса.

Серп Большой луны прорезался – словно ангелы чуть-чуть приоткрыли портал в мир сияющего света Всевышнего, – и никто его не приветствовал, только всполошенные птицы кричали и кружили над лесом.

Дрожь постепенно стихла, прорыва Легионов Проклятых тоже не последовало, но каждый эльф в душе был уверен: он стал свидетелем зловещего предзнаменования.

Никто еще не знал, что так прозвучал пятый удар королевского колокола.

Никто, кроме двоих: того, кто вызвал глубинный гул, и лорда Даагона, ждавшего до последнего мига.

И потом лорд долго сожалел, что сразу не обратил особого внимания на смутную фигуру, проходившую мимо колокола. Некто, почти невидимый в ночной тени под деревьями, оступился, словно что-то его толкнуло, глухо охнул (тогда лорд и глянул пристальней) и, падая, задел опущенный колокол. Задел случайно – в этом можно было поклясться, – но от его прикосновения бронзовая махина исчезла с нутряным, тягостным вздохом, перешедшим в земную дрожь.

Этот вздох словно вытянул воздух из груди лорда, сжав его легкие в гигантском кулаке. Пока Даагон судорожно пытался вздохнуть, упавший поднялся и растворился в лесу. Страж молча кинулся следом.

«Вот и жрец Древа Смерти, – несколько успокоился Даагон, придя в себя от потрясения. Хоть что-то из предположений оказалось верным. – Но какой небывалый кошмар изрыгнула Мортис из недр своей ненависти? О Галлеан… не слишком ли много ненависти для этого маленького мира!»

И лорд поторопился к месту исчезновения колокола, пока туда не пришли следопыты.

* * *

Наутро Даагон узнал, что загадочный пятый не стал набиваться в наследники, хотя формально имел на то полное право. Более того, все его поиски были безрезультатны, равно как и стража, охранявшего колокол. Враг – а обладавший столь грозной магией уничтожения не мог быть никем иным – где-то затаился.