Текст книги "Женский день (СИ)"

Автор книги: Наталья Мацкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

 

Счастливый несчастливый день.

   С утра у экономиста ремонтно-строительной конторы Людмилы Алексеевны было приподнятое настроение. Сегодня 7 марта, и к тому же четверг, а значит, во-первых, короткий рабочий день и впереди ещё три выходных, а во-вторых, на работе намечается вечер, посвящённый Международному женскому дню 8 марта. Сначала, как водится, будет торжественное собрание, речи, вручение грамот, концерт, а потом начнётся самое интересное. В комнате мастеров сдвинут столы, женщины разложат по тарелкам закуску, мужчины принесут спиртное, включат музыку, и начнётся самое настоящее празднование этого самого женского дня.

   Торжественное собрание должно начаться в 15.00, а на 12.00 Людмила Алексеевна была записана к парикмахеру, поэтому она решила, что вечером шестого марта голову мыть не будет, «зачем зря сушить волосы», а утром просто начешет чёлку, польёт лаком и наденет норковую шапку. На улице ещё было достаточно холодно, и шапка была как раз к месту, правда, она была мамина, фасона «боярка», немного великовата, и постоянно съезжала на лоб, но ничего, до обеда в ней вполне можно будет дотерпеть. Людмила Алексеевна надела новый костюм цвета «пьяная вишня», купленный по случаю у нормировщицы Вики, и тонкие колготки.

   Но тут вмешалась мама. Она потребовала, чтобы дочь обязательно надела поверх колготок ещё и панталоны, чтобы «не застудить органы». Панталоны эти были розового цвета, не очень новые, но тёплые и удобные. Они не нравились Людмиле Алексеевне, но маму она любила и решила не расстраивать по таким пустякам.

   – Приду на работу и сниму, – подумала экономист.

   Но так получилось, что только она зашла в кабинет и пристроила на тумбочку сумку и пакет с туфлями, как дверь распахнулась, и в проём втиснулась секретарь – машинистка Вера.

   Когда-то давно Вера увидела фильм, где главная героиня в исполнении очень известной и заслуженной артистки с придыханием говорила: «Цепочка на груди у женщины должна лежать строго горизонтально». А ещё, тоже давно и тоже в фильме, но только в другом, красавец-казак говорил своему другу, что хорошая баба должна быть тонкой, но усадистой. Эти слова Вера очень хорошо запомнила, фигурой своей гордилась и любила повторять, что она полностью соответствует женскому идеалу – цепочка лежит, как полагается, и усадистость основательная тоже имеется.

   – Людмила Алексеевна! – крикнула Вера и помахала каким-то листком. – Я Вас очень прошу! Умоляю! Нужно срочно поехать в универмаг и купить подарки передовикам! На собрании вручать будут! Вот список! Мастера с рабочими заняты, бухгалтерия стол накрывает. Только Вы и Виктор Петрович свободны. Он Вас уже в машине ждёт.

   Людмила Алексеевна сначала хотела возмутиться и сказать, что она совершенно не свободна, и что она тоже оч-ч-чень занята, но сообщение о том, что за подарками поедет ещё и Виктор Петрович, её остановило.

   Этот сорокалетний инженер по технике безопасности недавно работал у них в конторе. Мужчина он был обыкновенный, не сказать, чтобы очень уж очень толстый, но и не такой худой, как, например, инженер-электрик Валерий Александрович, и к тому же, не нахальный, как механик Макаров. Красоты в нём особенной тоже не было, только светло-серые глаза на загорелом лице удивляли и притягивали. Они могли быть то холодными и пронзительными, когда он был серьёзен или не согласен с кем-то, то, наоборот, тёплыми и лучистыми, когда улыбался. Короче говоря, не глаза, а озеро Байкал, как выразилась нормировщица Вика.

   Но самое главное его достоинство состояло в том, что он был не женат, точнее, был женат, а потом разведён. Об этом интересном факте его биографии стало известно буквально через десять минут после того, как он оформил документы в отделе кадров. А ещё через два дня секретарша Вера рассказала в бухгалтерии, что Виктор Петрович бывший офицер, служил в отдалённом гарнизоне. Жена не выдержала прелестей жизни в военном городке и уехала. Потом он где-то воевал и теперь на пенсии, у него квартира и «дело» в Москве, но заболела мама, и он всё бросил, приехал в родной город, чтобы быть рядом с ней. Все эти сведения ей, Вере, сообщил один очень хороший знакомый, имя которого она назвать не может, потому что тот «занимает пост». При этом Вера многозначительно показала на потолок. Бухгалтерия тоже посмотрела на потолок, понимающе покивала головами, а когда секретарша ушла, бурно обсудила услышанное.

   Короче говоря, Виктор Петрович привлёк внимание всех женщин коллектива, как тех, кто давно и прочно был замужем, так и тех, кто ещё не нашёл своей второй половины, а именно к последним и относилась Людмила Алексеевна. С этого момента жизнь в тихой конторе резко изменилась. Женщины начали менять наряды, снимать под столом зимние сапоги и надевать туфли-лодочки, наращивать ресницы, приклеивать накладные ногти и делать другие разные глупости, на которые обращают внимание, как правило, только сами женщины, но уж никак не мужчины.

   Виктор Петрович довольно часто заходил к Людмиле Алексеевне, просил подписать какие-то акты и ведомости, при этом очень многозначительно, как ей казалось, смотрел и, молчал, по её мнению, тоже оч-ч-чень выразительно. На Новый год он подарил ей конфеты «Рафаэлло», а однажды, когда она оступилась на лестнице, поддержал, приобнял и не дал упасть. Людмила Алексеевна часто вспоминала этот момент, и сердце замирало в предчувствии чего-то такого, волнующего и удивительного.

   Такое с ней было давно, после школы, она тогда «ходила» с сыном соседей по даче Костиком. Они сидели на лавочке, скрытые от любопытных взглядов соседей старыми разросшимися кустами жасмина, и целовались. Было очень душно, от запаха жасмина слегка подташнивало, но было так хорошо, как никогда в жизни до этого момента не было. Потом Костик уехал в другой город и поступил в военное училище, а она осталась. Сначала он писал письма и рассуждал о том, как они поженятся и поедут жить на заставу, где «за окнами домов стеной стоит тайга, а продукты сбрасывают с вертолёта». Потом он окончил училище, но, ни в какую тайгу не поехал, а остался там же, в городе «при училище». Писем он больше не писал. Потом были ещё, как говорила мама, объекты внимания, но этого замирания сердца не было, хотя некоторые из них, в смысле объекты, были очень даже ничего – перспективные. Но из этих перспектив как-то ничего не складывалось.

   – Это всё потому, – говорила мама, – что ты, Людочка, неактивная. И о чём ты только думаешь? Ведь тебе уже тридцать два года! Вот посмотри на Оксанку, хоть и замужем, а мужики всё равно проходу не дают. А всё почему? Потому что она активная. Мужчины таких женщин любят.

   Соседка по площадке Оксана работала провизором в аптеке. Они дружили с детства, точнее говоря с детского сада. Тогда, много лет назад, когда Людочка тихо стояла у деревянной горки и прижимала к груди плюшевую уточку, которую мама разрешила взять в садик, к ней подошла девочка в белой вязаной шапочке с красными помпонами, дёрнула за рукав и крикнула:

   – Побежали листьями кидаться!

   Они побежали к большим пестрым кучам листьев. Была осень, и опавшие листья дворничиха баба Галя сгребала в эти самые кучи. Они брали листья и кидали вверх и друг в друга. Листья были жёлтые, оранжевые и красные, их подхватывал ветер, крутил, играл, поднимал почти до верхушек деревьев, дрожащих от холода, и со всего размаху кидал вниз. Но листья не падали сразу, а сначала кружились, вертелись, кувыркались, как бы, наслаждаясь полётом, а потом плавно опускались на землю, на плечи, на голову. Было очень весело. Потом воспитательница Светлана Ивановна их ругала и говорила, что они совершенно не уважают чужой труд и, что она обязательно всё расскажет родителям. Но почему-то не рассказала. Наверно забыла, а, может быть, ей самой хотелось вот так, как они, кидать листья? С этого самого дня Людочка и Оксана стали подругами.

   Быть «активной» у Людмилы Алексеевны никак не получалось и она ничего кроме вины перед мамой, которая искренне хотела устроить её жизнь, не чувствовала.

   Но вот теперь, как только она встречала Виктора Петровича, сердце, то замирало, как будто останавливалось, то, наоборот, бешено стучало, и от волнения краснели уши, и начинали предательски дрожать руки.

   Поразмыслив немного, Людмила Алексеевна пришла к выводу, что, наверно, всё-таки нужно стать активной. Но как это сделать она не знала и не умела. Можно, конечно, посоветоваться с Оксанкой. Но рассказывать о своих переживаниях она стеснялась, тем более что и рассказывать-то особенно было не о чем. Подумаешь, на лестнице поддержал и конфеты подарил! Ерунда всё это. Оксанке вон почти каждый день то шоколадку кто-нибудь принесёт, то конфетами угостит. Ну и что? Да ничего! Оксанка заходит вечером поболтать, и они пьют чай с этими «знаками внимания». Вот и вся любовь.

   А если про Виктора Петровича узнает мама, то наверняка будет расстроена. Она скажет, что есть более подходящие варианты для устройства личной жизни, Виктор Борисович из санстанции, например, или юрисконсульт ЖРЭУ Игорь Григорьевич, очень приличные люди, и в материальном плане всё в порядке, не то, что какой-то инженер по технике безопасности.

   Но всё равно нужно было сделать что-то такое «активное». Людмила Алексеевна решилась и купила себе импортный и, между прочим, очень недешёвый крем для лица «с увлажняющим эффектом», а ещё «в целях похудения» начала пить кофе без сахара. По правде говоря, худеть ей было совершенно не обязательно, а даже наоборот, как говорила мама, пара-тройка килограммов в нужных местах не помешала бы. Но это не имело никакого значения, потому что нужно быть «активной», а активные женщины не пьют кофе с сахаром, да и с молоком тоже, а только чёрный молотый и обязательно из маленьких чашечек. Коричневая вода с громким названием «Голд» была горькой и невкусной, да и маленькой чашечки у неё никогда не было. Людмила Алексеевна любила пить кофе с сахаром и молоком из большой кружки, но мысль о том, что она «следит за собой», давала ей хоть и небольшую, но, всё же, уверенность в том, что и она тоже сможет стать такой же «активной», как Оксанка или, например, нормировщица Вика.

   – Так Вы поедете или нет? – оторвала Людмилу Алексеевну от всех этих мыслей Вера и с сожалением добавила. – Я бы сама поехала, но нужно срочно печатать приказ на премирование.

   – Никто и не сомневается, что «поехала бы», – мысленно усмехнулась экономист, сделала строгое лицо и сухо сказала. – Да, Верочка, поеду, передовиков нужно уважать, давайте Ваш список.

   Следующие три часа пролетели незаметно. Сначала Виктор Петрович подсадил Людмилу Алексеевну в старенький автобус ПАЗик. Правда, то, что с ними поехал ещё и водитель Миша, немного её разочаровало. Но, около универмага, Миша сообщил, что ему нужно зайти на рынок, который располагался неподалёку, потому что «жёнка дала целый список, чего нужно купить», и они разошлись в разные стороны.

   Потом, когда они выбирали и покупали подарки, Виктор Петрович шутил, наклонялся, заглядывал ей в глаза и говорил что-то значительное и интересное. Их руки и плечи время от времени, как бы случайно, соприкасались, и тогда Людмила Алексеевна, не смотря на то, что очень волновалась, делала вид, что не замечает этого, и только рассеянно смотрела на очередную вазу или скатерть.

   Когда все подарки были куплены, они зашли в кафетерий, который располагался на первом этаже универмага. Виктор Петрович угостил её заварным пирожным и предложил на вечере после концерта сесть рядом. Пирожное было свежим и вкусным, а «Сюза-а-анна-а-а – девушка моей мечты-ы-ы», которая раздавалась из приёмника, стоявшего за спиной у буфетчицы, показалась ей самой лучшей песней в мире.

   Потом они ехали назад. Виктор Петрович сидел рядом с водителем, а Людмила Алексеевна сзади на откидывающемся стульчике. В одной руке у неё была хрустальная салатница, а в другой керамическая ваза для цветов. Внутри у экономиста всё ликовало. Давно, да что там давно, очень-очень давно, да-да, очень-очень давно ей не было так хорошо. Начиналась новая прекрасная жизнь.

   Виктор Петрович время от времени поворачивался и смотрел на неё долгим взглядом. От этого взгляда Людмила Алексеевна замирала и переставала дышать, он отворачивался, и она отмирала и хватала ртом воздух. А ведь ещё будет вечер и танцы. Она прикрыла глаза и представила, как наступит очередь «медленного танца», и Виктор Петрович пригласит её, а она согласится, они выйдут в центр комнаты, он обнимет её, прижмёт к себе и...

   Додумать она не успела, потому что водитель Миша заорал: «Мать твою!» – и вдруг резко затормозил. Как оказалось – вот и не верь потом в приметы! – дорогу пред машиной перебежал чёрный кот. Или кошка?

   Но это уже не имело никакого значения. Людмила Алексеевна, которая на своём приставном стульчике не имела точки опоры, ткнулась вперёд. Её, точнее мамина, норковая шапка-"боярка" соскочила, перекувыркнулась в воздухе и аккуратно наделась на Мишину руку, крепко сжимавшую рычаг переключения скоростей. Потом водитель так же резко дал газу, и Людмила Алексеевна с визгом повалилась на спину. Тонкая юбка-стрейч – «шик и нежность – два в одном» – сначала надулась, как парус, а потом плавно опустилась на лицо аккуратными складками.

   И тут Людмила Алексеевна вдруг вспомнила, что – какой кошмар! – в утренней спешке совершенно забыла снять тёплые розовые панталоны, и они, эти проклятые панталоны, сейчас, как говориться, выставлены на всеобщее обозрение. Ей стало так плохо, что она застонала и попыталась приподняться, но руки были заняты подарками, бросить которые Людмила Алексеевна не смела, потому что они были «бьющиеся». Ко всему прочему теперь она была без шапки, которая прикрывала сальные волосы, стянутые резинкой с двумя красными сердечками. Короче говоря, «полный провал всех плановых намерений», как любил выражаться на совещаниях директор Николай Афанасьевич.

   – Всё, – пронеслось в голове Людмилы Алексеевны. – Всё.

   Когда Виктор Петрович и Миша обернулись на шум, то они увидели, что всеми уважаемая экономист первой категории лежит в проходе между задними сиденьями ПАЗика с лицом, прикрытым, как паранджой, то ли сиреневой, то ли бордовой – не мужское это дело различать такие тонкости – тканью, стонет, вращает глазами и беспомощно перебирает ногами.

   Потом водитель и Виктор Петрович за руки тянули её из прохода, усаживали на удобное сиденье и успокаивали. Перепуганный Миша извинялся, совал ей в руки «боярку», сочувствовал и божился, что такое с ним случилось впервые. Но Людмила Алексеевна молчала, смотрела куда-то вниз, крепко прижимая к груди салатницу и вазу, и водитель аккуратно пристроил шапку ей на голову.

   Виктор Петрович тоже помогал, усаживал, сочувствовал и пристраивал, но от этой помощи и сочувствия ей стало ещё хуже.

   – Всё. Всё. Всё, – стучал в голове невидимый молоточек. – Всё. Всё. Всё.

   Потом они бесконечно долго, как показалось Людмиле Алексеевне, ехали назад. Весь обратный путь прошёл в полном молчании. Виктор Петрович ни разу не повернулся и не посмотрел на неё тем самым взглядом, каким смотрел раньше. Людмила Алексеевна мрачно уставилась в окно ПАЗика. По тротуарам шли люди. У автобусной остановки мужчина в пуховике продавал мимозу. Жёлтые шарики стыли на ветру, и он заворачивал хрупкие веточки в целлофан, как будто от этого им будет теплее. Пошёл снег. Сначала он ложился белыми праздничными хлопьями на деревья, кусты, крыши автомобилей, людей, землю, асфальт, а потом погибал под ногами людей и колёсами автомобилей и превращался в противную грязную жижу.

   Наконец доехали до конторы. Мужчины остались выгружать и заносить подарки в актовый зал, а она пошла к себе в кабинет. Из последних сил Людмила Алексеевна поднялась по лестнице, закрыла дверь на ключ и рухнула на стул. Головы не было. Вместо неё на тоненькой верёвочке-шее болтался воздушный шарик, готовый в любую минуту лопнуть и разлететься на жалкие кусочки.

   Всё. Всё. Всё.

   Людмила Алексеевна застонала и обхватила ненавистную голову руками. Ну, почему? Почему? Почему ей так не везёт? Почему она не сняла эти проклятые панталоны? Почему? Как она сможет посмотреть в глаза Виктору Петровичу? И перед Мишей стыдно. Ужас!

   Она посидела немного, потом сняла пальто и шапку, кинула их на стол и подошла к окну. На улице всё падал и падал снег. Он наверно не знал, что зима закончилась, и его белый праздник уже никому не нужен.

   – Весны не будет, – с тоской подумала Людмила Алексеевна и уже хотела отвернуться, но вдруг услышала смех. Она посмотрела на крыльцо конторы и увидела, что там, пытаясь спрятаться под козырьком от порывов ветра и валившего снега, курят мужчины.

   Среди них был водитель Миша.

   – Ну, вот, уже смеются, – она была уверена, что водитель описывает сегодняшний случай в автобусе.

   Смеются.... И правильно делают. Она тоже смеялась бы, если бы кто-нибудь рассказал ей что-нибудь подобное. Людмила Алексеевна решительно встала и нахлобучила шапку. Решено. Ни на какой вечер она не пойдёт. Не по-й-дёт. Все будут сидеть, сочувственно смотреть на неё и смеяться за спиной. Она этого не перенесёт. На сегодняшний день хватит. Она пойдёт домой, а потом попросит маму отнести заявление об увольнении и больше никогда сюда не придёт. Ни-ког-да. Да, это самое правильное решение.

   Людмила Алексеевна быстро надела пальто и достала из стола кружку с изображением лошади. Эти кружки пару лет назад от имени руководства вручил всем женщинам конторы председатель профкома Юрий Борисович. Тогда тоже, кстати, было торжественное собрание в честь Женского дня, а потом вечер и танцы. Было весело. Людмила Алексеевна уставилась на произведение китайских тружеников. У лошади на кружке были неестественно длинные ноги и грустные жёлтые глаза. В носу защипало, и слёзы сами собой покатились по щекам, увлекая за собой тушь для ресниц.

   – Остановись, потерпи до дома, – приказала сама себе экономист первой категории. – Ещё не хватало здесь сидеть и реветь.

   Она кинула кружку в сумку и ещё раз посмотрела вокруг: не забыла ли чего? На столе осталась только коробка из-под конфет «Рафаэлло», которую Людмила Алексеевна приспособила под скрепки, карандаши и прочую канцелярскую мелочь. Слёзы опять подступили к глазам, но она решительно застегнула «молнию» на сумке, встала и осторожно выглянула в окно. На крыльце и во дворе уже никого не было.

   Тогда она быстро выскочила из кабинета, захлопнула дверь и, тревожно озираясь по сторонам, как вражеский шпион из старых советских фильмов, стараясь не стучать каблуками, пробежала по коридору и буквально скатилась по лестнице. Потом так же осторожно выглянула во двор. Там всё ещё никого не было. Только ветер гонял по замерзшей земле снег и чёрный целлофановый пакет. Пакет противно скрипел и шевелился, как живой. Людмила Алексеевна посмотрела на него, прислушалась и рванула к воротам. Последний раз она так бегала, наверно, в классе десятом. Или в девятом? Нет, в десятом. Ей тогда, во что бы то ни стало, нужно было получить «пятёрку» по физкультуре, потому что эта отметка шла в аттестат.

   – Людочка? А что ты так рано? – удивилась мама.

   Людмила вяло махнула рукой и пожала плечами. Это могло означать что угодно. Рассказывать маме про сегодняшние события не было ни сил, ни желания.

   – Меня Фроловы пригласили провести выходные на даче. Они сейчас за мной заедут, – торжественно объявила мама. Она стояла у высокого старого трюмо и подкрашивала губы.

   – Они – это кто? – равнодушно спросила Людмила и присела на тумбочку для обуви.

   – Люда, ты меня не слушаешь. Как это кто? Фро-ло-вы! Борис Михайлович и Эльвира Сергеевна, конечно. Не сиди на тумбочке, у неё ножка шатается. Я там курочку приготовила, возьмёшь в духовке, в холодильнике – салатик. Поняла? Я приеду в понедельник.

   Хлопнула входная дверь.

   – Вот и хорошо, – подумала Людмила. – Не придётся ничего рассказывать и объяснять, а потом выслушивать советы: как нужно было себя вести, что говорить, куда смотреть, где сидеть и как сохранять достоинство. Горячая ванна, вот, что сейчас нужно, просто жизненно необходимо, очень горячая, а потом старый байковый халат, постель и никаких мыслей, только сон и всё.

   Спя-я-ят уста-а-алые игрушки... ля-ля-ля-ля...ля ... ля-ля-ля-ля...ля.... Во-о-от.

   Но, когда она вышла из ванной, зазвонил телефон. Людмила сначала посмотрела на номер, а вдруг звонят с работы, но в окошечке высветилась надпись «Оксана».

   – Люд, ты дома? Нас с работы пораньше отпустили. Стёпку мама из садика забрала, Виталя на дежурстве, а у меня шампанское и торт «Киевский». Мы с Танькой сейчас к тебе придём. Доставай фужеры, будем отмечать женский день!

   Татьяна работала вместе с Оксанкой в аптеке, жила в соседнем подъезде и тоже иногда присоединялась к их посиделкам. Людмила кивнула головой.

   – Люд, ты чё молчишь?

   – Хорошо, – прошептала Людмила.

   – Люд, ты чё шепчешь, заболела что ли?

   – Нет, всё нормально, заходите, конечно.

   Ну вот, байковый халат и сон отменяются. Людмила вздохнула, как будто ей предстояла тяжёлая и ненавистная работа, поплелась в спальню, натянула джинсы и любимый голубой свитер с растянутым горлом.

   Она поставила греться чайник, достала из духовки курицу и полезла в холодильник. Расставляя тарелки и фужеры, Людмила подумала, что, всё-таки, хорошо, что девчонки надумали устроить праздник. Она сейчас вместо того, чтобы страдать и реветь в подушку, выпьет шампанского, наестся до отвала всяких вкусностей, наболтается, насмеётся и забудет все свои неприятности. И все дела! В коридоре раздался звонок. А вот и они!

   Людмила распахнула дверь, на площадке стояли ... Виктор Петрович и водитель Миша.

   – Вот. Вам, – сказал Миша и протянул ей шампанское и коробку конфет.

   – Не... не надо... – пролепетала она и попыталась захлопнуть дверь. Но Виктор Петрович, на удивление ловко, поставил ногу в дверной проём, подтолкнул робевшего водителя в квартиру, вошёл следом и сказал:

   – Добрый день.

   Людмила кивнула и прижала ладони к загоревшимся щекам. Зачем они пришли? Она специально ушла с работы, чтобы никого не видеть. А они! Для чего всё это? Почему?

   – Вы это... – смущённо пробормотал Миша и переступил ногами. – Вы меня, Людмила Алексеевна, того... понимаете. Вот Петрович мне помог, всё объяснил про последствия. А у меня жена ... дочки... маленькие они.

   Рукой, с зажатой в ней коробкой конфет, он показал рост дочек.

   – Мне увольняться никак нельзя. Мне увольнение вот...

   Он поводил по горлу шампанским.

   – Понимаете?

   Она ничего не поняла. О чём это он? Какие дети? Какое увольнение? Чего «того»?

   – Михаил Семёнович хочет сказать, – вступил Виктор Петрович, – что он раскаивается в своём поступке.

   – Раскаиваюсь, – подтвердил водитель и рукавом вытер пот со лба.

   – Сегодня днём он грубо нарушил правила техники безопасности при перевозке пассажиров...

   – Нарушил, – согласился Миша.

   ... и теперь просит Вас извинить его и никому об этом инциденте не рассказывать.

   – Прошу, – кивнул Миша и для того, чтобы было видно, как сильно он просит, прижал руки с шампанским и конфетами к груди.

   Он изо всех сил старался говорить так, как учил Петрович. Спасибо ему, вот и шампанское с конфетами для подарка сам купил и даже денег с него, с Миши, не взял. Как назло, все нужные слова вылетели из головы, и водитель потел, смущался, переминался с ноги на ногу и от этого потел и смущался ещё больше. Мужчины молчали и смотрели на Людмилу. Она обхватила плечи руками, как будто ей стало холодно, и подтянула воротник свитера.

   – Ну, так что, Людмила Алексеевна? – спросил инженер.

   Она взглянула на него и растерялась. Говорил Виктор Петрович, вроде бы, серьёзно, а глаза ... Господи, помоги! На озере Байкал была ясная солнечная погода.

   – Что? – спросила она и посмотрела на Мишу, будто это он обращался к ней.

   – Вы сможете извинить Михаила Семёновича и никому не сообщать об этом инциденте? – продолжал Виктор Петрович.

   Людмила кивнула, опять же, Мише и тихо, почти шёпотом, сказала:

   – Да.

   – Спасибо Вам огромное, Людмила Алексеевна! Вот, с праздничком! – водитель протянул шампанское и конфеты.

   Но она только помотала головой и ничего не взяла. Тогда Миша поставил свои подарки на пол и облегчённо выдохнул. Вдруг засвистел чайник. Людмила вздрогнула и так поспешно ринулась на кухню, как будто там начался пожар, выключила плиту и без сил опустилась на табурет. Почему он улыбался? Или ей это показалось? Нет, не показалось! Он определённо улыбался. Конечно – розовые панталоны! – это очень смешно. И свитер этот старый с растянутым горлом. Зачем она его надела? Зачем? Фу! Какое убожество! Её даже затошнило от отвращения к себе.

   Она услышала, что открылась входная дверь. Кто-то поговорил в коридоре. Дверь закрылась.

   – Ушли, – облегчённо вздохнула Людмила.

   Она подошла к окну. На улице продолжал валить снег. Во дворе мальчишки кидались снежками, им было наплевать на то, что уже наступила весна и где-то распустилась мимоза. Им просто было весело. Людмила мрачно уставилась на них. Внизу хлопнула дверь. Из подъезда вывалился Миша, пробежал до ПАЗика, оставляя на снегу чёрные проталины, завёл мотор и уехал.

   И зачем они приходили? Ах, да! Миша говорил что-то и просил, чтобы она никому ничего не сообщала. Ни-ко-му. Ничего. Ничегошеньки. Стоп. Это что же получается? Это получается, что Миша никому ничего не рассказал? Похоже, что так и есть. Почему? Потому что ему «Петрович помог и всё объяснил».

   Да, Миша так и сказал, а потом ещё что-то про технику безопасности объяснял. Нет, это не Миша объяснял. Это объяснял ОН, а потом стоял и улыбался. Хотя, нет, не улыбался. Нет, все-таки улыбался! Или... Стоп. Получается что? Она совсем запуталась. Что получается-то? Получается, что это ОН объяснил Мише про «последствия», а потом ещё и САМ пришёл к ней домой. А, может быть.... Всё-таки... Может быть, он пришёл, чтобы увидеть её, Людмилу? Она приложила ладони к пылающим щекам. Нет, не может быть. Просто человек выполнял свою работу инженера по технике безопасности, вот и пришёл. Только и всего!

   Опять хлопнула дверь. Людмила вытянула шею, чтобы посмотреть, как ОН будет спускаться по ступенькам крыльца. Но из подъезда вышли... Оксанка и Татьяна. Что за дела? Стол накрыт, чайник согрелся, а они куда-то идут!

   Людмила отодвинула занавеску, влезла на подоконник и попыталась открыть форточку. Но ничего не получилось. Ручка на форточке держалась на одном шурупе вместо трёх и давно уже плохо поворачивалась. Людмила дёрнула сильнее. Форточка не открывалась. Прямо день невезения какой-то!

   Совсем недавно, а точнее вчера вечером, мама сказала, что если бы был в доме мужчина, то всё было бы по-другому: и форточка закрывалась бы, и ножка у тумбочки была бы на месте, и вообще.... После этого «вообще» она выразительно посмотрела на дочь. От этих воспоминаний Людмила разозлилась – она и сама может тумбочку отремонтировать, а ещё возьмёт отвёртку и прикрутит эту проклятую ручку. Вот только крикнет девчонкам, чтобы они не уходили, а потом пойдёт искать отвёртку, вот сейчас ....

   Оконная ручка вдруг отвалилась от форточки вместе с шурупом, который нужно было прикрутить. Людмила беспомощно взмахнула руками, потом ещё раз и ещё, потеряла равновесие, схватилась за занавеску, но не удержалась и полетела вниз.

   Она успела зажмуриться и подумать:

   – Сломаю шею на собственной кухне! Дура!

   Она упала, но как-то странно: ни обо что не ударилась, ни за что не зацепилась. Людмила открыла глаза, увидела криво висящий карниз, и поняла, что стоит на полу, а сзади кто-то – вот наглость – крепко обнимает её и прижимает к себе. Людмила возмущенно высвободилась из объятий этого кого-то и быстро повернулась. Перед ней стоял Виктор Петрович.

   – Странно. Почему он не ушёл? Опять будет смеяться, – вихрем пролетело в голове. Людмила посмотрела на зажатую в кулаке занавеску. – Как глупо! Он подумает: что за ненормальная! Весь день падает. Днём в автобусе, сейчас вот с подоконника. Ужас, ужас, ужас.

   Виктор Петрович молчал и смотрел на неё. На озере Байкал под лучами солнца невыносимо сверкала вода. У Людмилы перехватило дыхание. Чего он так смотрит? Пусть уходит уже. Она и так замучилась от стеснения и непонятного волнения. И где Оксанка? Почему она ушла? Как она могла уйти? Вот что теперь делать? Оксанка бы знала! Она умеет очаровывать мужчин. А она, Людмила, ничего не умеет и не знает. Правильно говорит мама: – Ты, Люда никогда ничего не...

   Неожиданно Виктор обхватил ладонями её лицо, наклонился и поцеловал. А потом ещё и ещё раз. Это было так неожиданно и так – как бы это выразиться? – приятно, вот как это было, и он ей так нравился, что Людмила не смогла сопротивляться.

   Они стояли посередине кухни и целовались. Он её обнимал. Людмила ощущала на своих губах его губы, слышала, точнее, чувствовала даже сквозь свитер, как стучит его сердце, и ей хотелось, чтобы так было всегда. Всегда. Всегда. Всегда. Да. Да. Да. Виктор вдруг отстранился и спросил:

   – Люд, выходи за меня, а?

   – Что?

   Она растерялась. Как это – выходи? Он, наверно, пошутил. Она же не такая стильная, как нормировщица Вика, и совсем не активная, как Оксанка. И панталоны эти. И свитер старый. Людмила вдруг увидела себя, как бы, со стороны, в потёртых джинсах и голубом свитере. Отвратительно. Женщинам в таком виде мужчины не делают предложения о замужестве, тем более бывшие офицеры, тем более те, у которых «дело». Всё правильно, он решил просто пошутить. Людмила опустила голову. Виктор внимательно посмотрел на неё и, понял всё по-своему.

   – Чёрт! – пробормотал он и стукнул себя по лбу. – Понимаешь, Люд, я последний раз делал предложение двадцать лет назад, и совсем забыл, как это делается. Я тебя как увидел в первый раз, так сразу понял – вот...

   Виктор замолчал. Она поморгала глазами, чтобы прогнать навернувшиеся слёзы.

   Вот? Что это значит? Что «вот»?

   Он осторожно поцеловал её в висок и тихо сказал:

   – Я тебя люблю.

   Сердце остановилось, потом подпрыгнуло, а потом упало куда-то вниз, наверно, в пятки. Или это душа уходит в пятки, а не сердце? Как правильно? Людмила забыла. Вот оно! Свершилось! Он её любит? Неужели это правда?

   – Люд?

   Она хотела сказать, что тоже любит его, любит давно, и, как ей казалось, безо всякой надежды на взаимность, что она, конечно же, согласна быть его женой, но все слова, как назло, вылетели из головы. Людмила попыталась что-то сказать, но не смогла, замерла и уставилась на него. Мужчина, о котором она столько времени мечтала, опять всё понял не так.