Текст книги "Сквозь ненависть - к любви, сквозь любовь - к пониманию (Предисловие к роману Ф Горенштейна 'Псалом')"

Автор книги: Наталья Иванова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Иванова Наталья
Сквозь ненависть – к любви, сквозь любовь – к пониманию (Предисловие к роману Ф Горенштейна 'Псалом')

Наталья ИВАНОВА

СКВОЗЬ НЕНАВИСТЬ – К ЛЮБВИ, СКВОЗЬ ЛЮБОВЬ – К ПОНИМАНИЮ

Предисловие к роману Ф. Горенштейна "Псалом"

Читая роман Фридриха Горенштейна "Псалом", испытываешь чувство погружения – виток за витком – в особое, затягивающее пространство. В воронку, одним словом. И затягивает читателя Горенштейн туда, куда на самом деле ни попасть, ни выбраться без помощи автора невозможно – внутрь библейского преображения кровоточащей истории XX века.

Горенштейн – редкий образец абсолютно самостоятельного литературного пути. Его – по утяжеленному почти до материального веса письму – не спутаешь ни с одним из его современников по русской прозе сего дня. Его письмо пропитано смысловыми оттенками, настояно на текстах святых книг, украшено тщательно отобранной, устной речью. Слово в прозе Горенштейна никуда не спешит, движется неторопливо, но достигает своей цели с особой точностью. Это слово не столько информирующее, сообщающее о развитии сюжетов, сколько взывающее и взыскующее – требовательно взыскующее с героев его книг и всерьез взывающее к читателю, к его размышлению и пониманию.

"Да, шумно и суетливо на земле, – говорится в начале книги. – Но чем выше к небу, тем всё более стихает шум, и чем ближе к Господу, тем менее жалко людей. Вот почему Господь, чтоб пожалеть человека, шлет на землю своих посланцев". Посланец по имени Дан – сквозной герой романа Горенштейна. Дан, Дан Яковлевич, подросток, юноша, мужчина, старик, ему же дано автором – вполне полемически – и имя Антихрист, – жалеет людей. Но – и отвечает казнью за причиненное невинным зло. Кстати, Антихрист у Горенштейна – отнюдь не враг Христа, не тот Антихрист, которым "балуются мистики-модернисты" (вспомним начало века), называющие его Творцом и ставящие Демона выше Бога, – Антихрист у Горенштейна "вместе с Братом своим делает Божье", помощник Христа, только с другой стороны...

Роман разбит автором на пять частей, повествование в которых становится притчеобразным. Сила исторических обстоятельств мощно преображает и трагически сливает воедино человеческие судьбы. "Притча о потерянном брате" в этом ряду – первая.

1933 год, голод. Страшный голод. Нищенство голодающих детей единственная возможность хоть как-то выжить. Чайная колхоза "Красный пахарь", единственная роскошь которой – леденцы или горстка семечек. Но всем нищим не подашь, да и бдительность проявлять необходимо. Злобится бригадир на еврейского юношу, подавшего голодной русской девочке кусочек хлеба. Эмоция Дана – "несдержанность чувств" – причиною имеет тоску по дому своему, которая, как пишет Горенштейн, "была свежа, как недавно вырытая могила". Человек в несчастье своем откликается на беду и несчастье другого: в этом и есть живая иудео-христианская мораль, по-своему единая, несмотря на все различия ветхо– и новозаветной веры. Человек помогает человеку вне зависимости от цвета волос и формы носа, вне зависимости от состава крови и происхождения; а если человек – враг человеку, тогда что-то страшное просыпается в глазах Дана, и через него приходит наказание нечестивцу.

Вместо того чтобы просто по-человечески пожалеть детей или – хотя бы остаться к ним равнодушным, бригадир учиняет форменный допрос, а затем и начинает преследование: "Мотай в сельсовет, звони ... уполномоченному ГПУ..." Многих преследовал в своей жизни бригадир – и деникинцев, и петлюровцев, и кулаков, теперь дошло и до нищих детей. Да еще тех, которых со двора сама мать выгнала в люди – понимая, что дома девочка Мария, ее братик Вася, еще меньший Жорик погибнут наверняка и намного быстрее. Много написано об организованном партией голоде на Украине 30-х годов, многое нами прочитано, – но страницы Горенштейна прожигают описанием детского простодушия в этом ужасающем народном горе, детского простодушия и взрослого обмана, изворотливости, подлости и скотского предательства. Через тяготы и приключения проходит Мария, теряя по дороге своих родных и обретая помощь оттуда, откуда и ждать-то ее было невозможно.

Во вставных притчах и новеллах, сопровождающих хождение по мукам своей маленькой героини, Горенштейн рассказывает и о злых, и о добрых, не осознающих своей доброты и оттого особенно чистых душою, людях. Не размышляя о добре и не задумываясь о своей святости, помогает Марии безграмотная посудомойка Софья, – разум у нее косноязычен, но безмолвное сердце красноречивей любого философа, действенней любого политика.

Описаны в романе страсти человеческие – ненависть и любовь, похоть и великодушие; описаны в романе и те казни, которым подвергается человек за страсти свои в течение жизни своей. И голод, и язвы, и мор. Автор проводит своих героев через испытания не только физические, но и моральные, скажем, испытание простого человека злобным антисемитизмом, мол, все беды и горести твои известно откуда, виноват всегда чужой, не славянин и иноверец. Кто-то проходит через все испытания и искушения, ничем не замаравшись, а кто-то поддается на соблазн и становится орудием зла. А что Мария? Мария, пройдя через ужас середины 30-х, умерла пятнадцати лет от роду, оставив на земле потомство – свое и Дана.

Во второй части – в "Притче о муках нечестивцев" – действие переносится в 1940 год, из Украины в Россию. Аннушка – тоже сирота, как и Мария. И к ней тоже приходит Дан, Дан, которого уже немного состарили земные годы. Много злобных слов слышал Дан за своей спиной, – слова "произносились шепотом, а иногда и погромче, когда в горле была хмельная свобода". Разгул государственного антисемитизма еще только предстоял, но уже тогда так называемый "еврейский вопрос" в виде прямого оскорбления личности мог прозвучать на улицах прямо и с нескрываемой ненавистью. Ненавистью немотивированной – и оттого еще более страшной.

Особая сила, которой наделен Дан, – это возможность ставить преткновение злу и ненависти. Когда не выдерживает Даново сердце мистическая сила наказывает сей источник ненависти: алкоголик погибает прямо на улице! Алкоголик по имени Павлик, – автор вспоминает апостола Савла, который ранее, до преображения в Павла, был гонителем христиан. На похоронах Павлика Дан случайно – и не случайно, как всё в романе происходящее – встречает Аннушку, которой в результате всех перипетий предстоит стать матерью еще одного сына Дана.

Горенштейн удивительным образом сплавляет воедино высокий библейский стиль и низкую городскую, бытовую стилистику. Отсюда рождается особая музыка романа – виолончельная мелодия, полная муки и красоты, преодолевающей безобразие убогой советской действительности, унижающей человеческое достоинство. "Вечерело, но не было здесь вечерней тишины, какая случается зимой в поле при заходе солнца. В шуме и реве авиамоторов опускалось оно, в дрожании морозного воздуха. И увидел Дан опять меч, который тогда рассек над окровавленным морем кровавые тучи..." Сравним это описание с описанием толпы, принявшей Дана за мелкого воришку: "Народ смотрел на Дана с веселой ненавистью, как смотрят обычно на слабых врагов", – сравним, чтобы представить диапазон авторских возможностей. Но загадка мощи горенштейновского романа отнюдь не в стиле, вернее, не только в стиле. Загадка этой мощи – в рыдании, в плаче автора над неудержимой страстью своего героя, Дана, Дана Яковлевича, к русской женщине, олицетворяющей Россию, – любовью, плодоносящей разными плодами, и горькими, и ядовитыми, и прекрасными.

Неудержимой страстью – и неудержимой ненавистью со стороны. Постоянным, неизменным, угрюмым, сумрачным призраком сопровождает Дана не народ, нет, – иначе женщин Дана придется из народа исключить, – а подлость, гнездящаяся внутри народонаселения. (Впрочем, подлость эта не имеет исключений во всем, даже в так называемом цивилизованном мире, – просто там ей поставлены ограничения – увы, уже после Освенцима.) Фридрих Горенштейн пишет о невероятных страданиях, через которые проходила Россия в XX веке. Искалеченные физически люди часто были искалечены и морально. Автор – как и Дан – никого из моральных калек и инвалидов не оправдывает, но жалость к ним – после всех бед и несчастий – явно испытывает.

А уж если не нравственные уроды, а больные и убогие – здесь ни герой, ни автор не могут сдержать своей горечи и своего сочувствия. Чего стоит одна только убитая птичка – в блиндаже, где прятались дети с матерью, именно птичка стала жертвой вражеской артиллерии... Но и убогие, и дети тоже могут стать жестокими. Если время и обстоятельства ожесточают – трудно сохранить и тем более преумножить свою человечность. Дразнят детдомовские одинокую старуху Феклу "бабушкой Свеклой" – и та не остается в долгу, обзывая девочку "еврейской жидовкой". Вот она, "справедливость" XX века! Что у "нас", что у "них". "Немецкая национальная машина работала четко и дифференцированно. Кузьмина (директор детдома, оказавшегося на оккупированной территории. – Н.И.) увели в лагерь для пленных, крестьянку ударили прикладом и разбили ей в кровь лицо, Суламифь вывели из зоны, отведенной для славянской расы села Брусяны, отняли у нее жизнь и бросили тело в канаву, а Аннушку погрузили в товарный вагон, чтоб она в Германии научилась немецкой культуре и немецкому труду".

Но пусть не подумает читатель, что этот роман посвящен только зловещей истории XX века.

Главное, что побеждает в романе, – это любовь.

Она может быть и неправедной, прибегающей к хитростям, ловушкам, в результате которых гибнут люди, – но она высока и бессмертна. Именно так писал Шекспир о любовниках и злодеях, злодеях-любовниках, следует этой традиции и Горенштейн: недаром он ставит в эпиграфы романа изречение из Библии, цитаты из Пушкина и Шекспира.

Во всех пяти частях "Псалма", объединенных только присутствием героя, Дана, спор по сути идет о трех вещах: о любви, о христианстве, о шовинизме. И аргументами в этом споре являются человеческие истории – притчи. Горенштейн как художник дает фору любому мыслителю, у которого обязательно будет итоговый результат. У Горенштейна итога нет и быть не может – нельзя подвести итог развивающейся, сложной художественной системе, приоткрывающей, сцена за сценой, целый куст смыслов. Какой итог может быть тому, что он и она, русская и еврей, вопреки всему, не могут разомкнуть рук при тайной встрече – и поцеловаться не могут, чтобы не нарушить обморочной радости встреч? Какой итог можно подвести тому, что мать, влюбленная в возлюбленного дочери, изыскивает возможность удовлетворить свою страсть – и навсегда оторвать дочь от своей любви? И, наконец, родить от возлюбленного дочери?

Страсти шекспировские?

Античные, скажу я вам. Библейские.

И при этом – всё связано, всё кровью замешено на нас, на нашем времени и на нашей почве.

Сама почва кровоточит – а кровь бросается в голову, мутит сознание.

Нет, не остались настоящие страсти там, вдали, за дымкой веков, – они рядом, близко, дышат в затылок, мы живем с ними, они угрожают нам, а без них, без страстей, жизнь опресневела и заплесневела бы.

И решать, впускать ли нам страсть в свой мир, – каждому отдельно.

Но прочесть роман-притчу о страстях человеческих и казнях Господних надо непременно.

Фридрих Горенштейн эмигрировал в конце 70-х, после выпуска своевольного "Метрополя", где была опубликована одна из его повестей самый крупный, кстати, текст в альманахе. Вот уже два десятилетия он живет на Западе, но его тексты насыщены самыми актуальными – потому что непреходящими – проблемами нашей общей российской действительности. Взгляд писателя на эту проблематику не узко социален, а метафизичен – он пишет совсем иначе, чем "шестидесятники". Кажется иногда, что его свобода – это свобода дыхания в разреженном пространстве, там, где не всякому хватит воздуха. Или смелости: прямо называть и обсуждать вещи, о которых говорить трудно – или вообще не принято. Табу. Табу – о евреях. Дважды табу – еврей о России. Трижды – еврей, о России, о православии. Горенштейн позволил себе нарушить все три табу, за что был неоднократно обвиняем и в русофобии, и в кощунстве, и чуть ли не в антисемитизме.

Горенштейн родился в 1932-м, в Киеве, через несколько лет был арестован и погиб его отец, профессор-экономист. Мать спаслась, уехав работать с малолетними преступниками в колонию. Фридрих Горенштейн видел воочию – и испытал сполна всё то, о чем будет написан "Псалом": и сиротство, и изгнание, и горький хлеб у приютивших родных, и детдом, и черная работа на стройке... Но уже к середине 70-х он – автор более полутора десятка киносценариев (среди них мои любимые – "Солярис" и "Раба любви").

"Псалом" – книга-свидетельство, книга-поэма и книга-память. Перечитывая роман, я подумала и о том, что автор не стилизует, а дерзает соревноваться с книгой книг – с Библией.

Читайте – и судите сами.

Наталья ИВАНОВА