Текст книги "Быстрее пули"

Автор книги: Наталья Корнилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Я недоуменно взглянула на Родиона Потаповича и выговорила:

– Бориса Рейна? Управляющего «Торо-банком»? Это тот, что был задушен в мужском туалете клуба «Пирамида»?

– Вот именно, – сказала старуха.

– А Виктор Семин – это депутат Государственной думы, владелец сети автосалонов, который был расстрелян из автомата у собственного дома вместе со своими охранником и шофером?

– Вот-вот.

– И вы говорите, что ваша внучка имеет какое-то отношение к этим, без сомнения, заказным убийствам? – Я вновь взглянула на босса.

Тот поправил на переносице очки и спросил:

– Екатерина Измайловна, простите… а кто, собственно, ваша внучка?

– Моя внучка, Лилия Адамова, мастер спорта по альпинизму и кандидат в мастера спорта по художественной гимнастике, в данный момент работает фитнес-инструктором в частном спорткомплексе «Черномор», – отчеканила старушка.

– А на каком же основании, позвольте вас спросить, Екатерина Измайловна, вы заподозрили собственную внучку в таком чудовищном деянии? – проговорил босс.

Старушка оглянулась по сторонам, а потом спросила:

– Я так полагаю, со звукоизоляцией у вас все в порядке? Нас никто не подслушает?

Я уже устала удивляться нашей эксцентричной посетительнице. А потому ответила просто:

– Да, разумеется.

– Надеюсь, что все мною сказанное останется между нами, – свирепо добавила Екатерина Измайловна. – Потому как дело важное и очень личное.

– Каждому из наших клиентов гарантируется абсолютная конфиденциальность, – сказал Родион Потапыч.

По всей видимости, первоначальное околостолбнячное состояние, потом перешедшее в недоумение, теперь сменилось заинтересованностью, босса забавляла наша странная клиентка.

– Это хорошо, – произнесла Адамова. – Я следила за расследованием по делу Рейна и по делу Семина и должна сказать, что следственная работа поставлена безобразно. Вот если бы был жив мой муж, Виктор Кузьмич, и если бы ему были поручены эти дела, то он повел бы их совершенно иначе.

– Если вы так категорично утверждаете, значит, у вас есть возможность доступа к следственным документам? – доброжелательно осведомился Родион.

– Нет, но ничто не мешает мне делать собственные выводы. Так, например, по телевизору сообщили интересную особенность, общую для этих двух убийств.

– Какую же?

– А то, что и при Рейне, и при Семине нашли два одинаковых рисунка. Рисунка кошачьей лапы.

– Да, я знаю, – сказал Родион.

– Так вот, для комплекта им недостает вот этого рисунка, – сказала Екатерина Измайловна и выложила на стол босса лист бумаги.

Это была, очевидно, ксерокопия, но чрезвычайно качественная. Изображение растопыренной кошачьей лапы.

При виде этой лапы я почувствовала, как промозглый холодок пробежал по моей спине и вызвал мгновенную мелкую дрожь – приступами, как кашель или чиханье.

– Точно такие же рисунки были обнаружены возле задушенного банкира Рейна и в брюках расстрелянного в собственном «Мерседесе» Семина, – сказала Екатерина Измайловна и снова потерла усики.

– А где вы обнаружили это?

– В столе у моей внучки. Я время от времени просматриваю ее личные вещи, несмотря на то что она запирает от меня стол, секретер и шкаф. Но это, разумеется, не проблема, – бодро заключила старуха.

Я невольно содрогнулась. Не завидую я этой внучке, раз у нее такая оперативно-следственная бабушка, да еще вдова энкавэдэшника.

– И вот не далее как вчера я увидела этот рисунок. По всей видимости, он представляет собой точную копию тех, что нашли у Семина и Рейна, – воодушевившись, продолжала свирепая старуха. – Я немедленно сделала ксерокопию этого рисунка, а потом подумала, что за Лилией надо последить, и поставила «жучок» на телефон, который стоит в ее комнате. Там у нас блокиратор, и я не могу слышать, о чем она говорит, – пояснила Екатерина Измайловна.

Я содрогнулась вторично, а Родион воскликнул:

– О господи… а «жучок»-то у вас откуда?

– Позаимствовала у Марины Борисовны, – сказала мисс Марпл московского розлива. – А она получила его от вас, когда ей нужно было прослушивать какого-то…

– Понятно, – произнес Родион Потапович, пристально рассматривая ксерокопию. – А вот здесь что за завиток? Вот этот, над коготочком. Там так и было, или это вы карандашом задели и черточку поставили?

– Никаких черточек! Вы меня что, за идиотку считаете?

– Все понятно, – констатировал Родион, и осталось невыясненным, что именно ему понятно: то ли то, что на оригинале рисунка была точно такая же неаккуратная черточка, или же то, что говорилось об идиотизме нашей долгожданной посетительницы.

– Да ничего вам не понятно! – фыркнула старуха. – Вы еще не знаете, что я услышала.

– И что же вы услышали, Екатерина Измайловна?

– А то, что говорила она с каким-то Лешей. Сказала ему, что сегодня вечером она идет в ресторан «Клеопатра» и будет ждать его там. Вам это ничего не говорит, Роман Прокопович?

– Родион Потапович. Если честно, то ничего.

Старушка скептически хмыкнула, и в ее глазах, острых и светлых, появилось презрительное выражение. Дескать, тоже мне сыщики, ничего толком понять не могут, все им преподноси да разжевывай!

– А вы знаете, кому принадлежит ресторан «Клеопатра»? Нет, не знаете? А принадлежит он некоему Владимиру Андреичу Каллинику, который являлся деловым партнером и старым другом и Рейна, и Семина. А также бандитом и дармоедом. Вот такие дела, Родион Борисович.

– Потапович, – снова поправил босс. – Но тем не менее я не понимаю, что именно вы инкриминируете вашей внучке? То, что у нее в столе лежит рисунок кошачьей лапы, похожий на тот, что нашли у Рейна и Семина? Вы знаете, у меня в детстве мама нашла нарисованную на бумажке фашистскую свастику. Я тогда читал энциклопедию про мировые религии. Меня выпороли, и мне пришлось долго объяснять, что свастика – это один из религиозных знаков древнеиндийского культа. Выпороть-то выпороли, но мама не стала же обвинять меня в фашизме!

Старуха свирепо шмыгнула носом, встала с дивана и сказала с выражением оскорбленной в лучших чувствах британской леди:

– Мне кажется, вы мне не верите, товарищ Шульгин. – Как фамилию-то с первого раза запомнила? – Ну и прекрасно! Я и так вижу, что мне стоит самой провести расследование! Вы, наверно, еще и денег бы с меня потребовали за свою работу, да?

Вот тут Родиона прорвало. Он захохотал. Я едва удержалась от того, чтобы присоединиться к нему, и пояснила набычившейся старухе:

– Конечно, Екатерина Измайловна. Берем деньги. Что тут странного, если за работу мы берем деньги?

– Вот мой покойный муж, Виктор Кузьмич… он вас всех вывел бы на чистую воду! – воскликнула та. – Распустились совсем, дармоеды!

Все последующее воспроизводить не стану. Скажу лишь, что если первые две фразы прозвучали забавно, то все остальное было откровенно утомительным. Старушка пообещала натравить на нас налоговую инспекцию, санэпидстанцию, пожарную службу и еще какого-то отставного майора Дениса Прокофьевича.

К счастью, от воплей старой стервы проснулся Счастливчик и, услышав, что кто-то может гавкать, брехать и выть не хуже его, набросился на опасную конкурентку с бешеным лаем, норовя укусить за ногу.

Мегера осыпала нас и собаку финальной бранью и хлопнула дверью.

2

Я бросилась перед Счастливчиком на колени и поцеловала шарпея в морщинистую морду.

Тот перестал лаять, завилял хвостом и лизнул в лицо так, что размазал макияж. Но я не способна была обидеться на него в такой момент.

– Ну хоть чем-то пригодился! – воскликнула я. – А то я уж думала, неотложку нужно вызывать. Молодец, песик, выгнал эту старую грымзу!

Родион поскреб в затылке, а потом произнес:

– Если поразмыслить, то старушка, быть может, в чем-то и права. Хотя манера изложения своей информации у нее, откровенно говоря, не очень…

– А что ж вы хотите, босс, – вставила я, – муж-то в НКВД работал.

Босс прошелся по кабинету и сказал:

– А рисуночек-то в самом деле интересный. Сама знаешь, Мария, какая у меня зрительная память. Так вот, он в самом деле соответствует тем рисункам, что нашли у Рейна и Семина, до мельчайших подробностей. Конечно, для полного документального сличения не мешало бы затребовать копии тех рисунков, но мне кажется, что я и так с уверенностью могу сказать: оно.

Я тут же остыла. Значит, босс вовсе не принял слова старухи за болезненный бред маниакально подозрительной персоны? Или он так хочет поработать, что может взяться за что угодно, даже бесплатно? Ведь от злобной бабки не следует ожидать денег.

– Дело в том, что я знаком с этой Лилией Адамовой, внучкой такой боевой бабушки, – продолжал Родион. – Та действительно работает фитнес-инструктором в «Черноморе» и является мастером спорта по альпинизму и кандидатом в мастера по «художке». Разноплановые виды спорта, не правда ли?

Я оттолкнула Счастливчика, который что-то уж слишком усердно взялся вылизывать мою туфлю, и спросила:

– Значит, вы не исключаете, что сказанное этой полоумной старухой может быть правдой?

– А кто его знает, – отозвался Родион. – Единственное, что я могу добавить к словам бабушки о своей внучке, так это то, что Лиля, бесспорно, любит общество богатых мужчин и часто проводит с ними время. Так что ее вечернее посещение «Клеопатры» еще ничего не значит. Даже несмотря на то, что ресторан принадлежит Каллинику.

– Ну ладно, – сказала я, – я все-таки, с вашего позволения, пойду завтракать в кафе.

– Да, конечно. Вот что, Мария, – вдруг остановил меня Родион Потапович на самом пороге, – а касательно ужина у вас есть какие-то планы?

Я улыбнулась и тоном, не лишенным известной доли ехидства, проговорила:

– Что, Родион Потапович, не успела законная супруга уехать на некоторое время, вы уже интересуетесь распорядком дня других женщин?

Босс пожал плечами и сказал:

– Тогда я хочу пригласить тебя на ужин в ресторан. Жрать-то надо. Можешь расценивать это как рабочую вылазку. Тем более что ужинать мы будем в ресторане «Клеопатра».

* * *

Когда я, плотно позавтракав и даже выпив немного мартини, вернулась в офис, я застала здесь вторую старушку. Эта выглядела куда менее свирепо, нежели ее предшественница, и, главное, я ее знала: это была Марина Борисовна, пенсионерка, одна из внештатных сотрудниц нашего агентства. Раньше она работала в прокуратуре, сначала следователем, потом, по выслуге лет и отправке на пенсию, уборщицей. А затем, когда нашла более приемлемый способ приработка к пенсии, то есть выполнение тех или иных заданий Родиона – преимущественно собирание сведений по инстанциям, она окончательно рассталась и с прокуратурой, и с тряпкой с ведром.

– Я же не знала, Родион Потапович, что она прямо от меня пойдет к вам, – говорила она, виновато потупив глаза. – Она вообще какая-то не того… недавно на соседа Гришку из двадцать первой квартиры заявление накатала. Гришка в квартире не живет, он у брата в основном кантуется, так он сдал свою квартиру двум ребятам-студентам. А эта грымза тут же пошла с заявлением: дескать, нарушение паспортно-визового режима.

– А что там за жуткая история с внучкой? – спросил Родион.

– Да что с внучкой! Внучка ее – великомученица, как она эту старуху терпит – непонятно. Живет только потому, что нельзя Измайловну одну оставлять: старая, мало ли что… Да и квартира, не дай бог, пропадет. Вот и мается Лиля.

Марина Борисовна наклонилась к Родиону поближе и, таинственно понизив голос, проговорила:

– Я боюсь ее, Измайловну-то. Она немного не в себе… и, говорят, запросто сглаз навести может. А что? Это уже научно доказано – бывает и сглаз, и порча.

Бывшая работница прокуратуры всегда хотела выглядеть современно.

– А что Лиля с богатыми мужиками водится – видела я, как за ней подкатывали на «мерсах», – так это ж разве плохо? Вон у моей подруги, Аньки Кавардаевой, внучка вышла замуж за болвана, голь перекатную, да еще двух детей родила непонятно зачем – так теперь одни расстройства. Причем все больше кишечные, – непонятно к чему добавила пенсионерка. – У Аньки вся пенсия на одни памперсы уходит, а куда деваться? Болван тот, внучкин муж, не работает, сократили его, внучка с младшеньким сидит в декрете. Вот и говори после этого, что с богатыми зазорно!..

Родион с умным видом покачал головой, а потом проговорил:

– Ну а «жучок»-то вы ей зачем дали, Марина Борисовна?

– Что? Ах это… Да куда ж мне деваться, когда она своими глазищами как уставилась – хлоп-хлоп. Говорит, есть у тебя такая штучка. Подавай.

– М-да, – скептически произнесла я.

Пенсионерка взглянула на меня, поднялась с дивана и поспешила откланяться.

* * *

Ресторан «Клеопатра» находился недалеко от нас.

Это заведение, в свое время бывшее заурядной точкой общепита под удручающе скучной вывеской «Столовая», а теперь переделанное согласно веяниям нового времени, было отнюдь не самым дешевым.

Но тот факт, что наше агентство уже больше недели сидело без работы, не могло расстроить относительного финансового благополучия. Посидеть в заведении господина Каллиника мы пока вполне могли себе позволить.

Откровенно говоря, я не до конца поняла, зачем боссу, собственно, понадобилось туда идти: то ли для того, чтобы разнообразить свою жизнь, то ли потому, что он усмотрел в рассказе свирепой старухи какое-то рациональное зерно и теперь ожидал, что в «Клеопатре» может произойти что-то наподобие трагического происшествия в клубе «Пирамида» или расстрела у дома бизнесмена Семина.

А может, он просто воспользовался отсутствием своей жены и решил выбраться со мной в свет. Ведь, если отбросить ложную скромность, я куда красивее Валентины, и ему приятно видеть в моем лице не только компаньона и сотрудницу его агентства, но и просто очаровательную женщину.

Родиона Потаповича даже не смущало то, что я никогда не воспринимала его как мужчину.

В этом плане я предпочитала иной тип представителей так называемого сильного пола: высоких, аккуратно выбритых и причесанных и с хорошими манерами.

А Родион – Родиона я едва заставила причесаться и побриться. Босс, будучи не особо высоким, к тому же довольно тощим и с тонкой шеей, которая удерживала слишком большую и тяжелую голову, был полной противоположностью моему идеалу мужчины.

Надев вечерние туфли, я выяснила, что на полголовы выше босса, который намылился надеть в ресторан чуть ли не какие-то тапочки.

После пяти минут нервотрепки Родион все-таки надел туфли.

Нацепив стильные очки в дорогой оправе, которые он неизвестно зачем держал в нижнем ящике стола, а носил такую раскоряку, какую Маяковский метко поименовал «очки-велосипед», и надев легкий темный костюм, Родион стал похож на Стивена Спилберга.

– Вот это уже совсем другое дело, – с удовлетворением сказала я.

«Клеопатру» мы пришли приблизительно в восемь часов вечера. В это время ресторан был еще не полон, однако тут оказалось существенно больше людей, чем я ожидала. И в основном зале, и на широкой белокаменной балюстраде, обводящей ресторан по периметру.

Вот на последнюю-то мы и отправились.

Мы уселись за столик как раз по соседству со скульптурой Клеопатры со светящимися змеями в руках. По всей видимости, последние были сделаны из пластика под мрамор и содержали фосфоресцирующие световоды. На фигуру египетской царицы какой-то шутник приклеил счет с итоговой цифрой в пять тысяч рублей.

Нам подали меню, и мы немедленно углубились в него. Определившись с выбором блюд, я начала рассматривать помещение ресторана. Тем временем Родион сделал заказ официанту, и тот удалился.

– Надо полагать, господин Каллиник не принадлежит к числу самых бедных сограждан, если владеет таким рестораном, – заметила я.

– Да, – отозвался Родион, – я сегодня просматривал его файл в базе данных ФСБ.

– Опять попросили доступ к ней у Саши-чекиста? – насмешливо спросила я.

– Разумеется. Так вот, господин Каллиник весьма преуспевающий бизнесмен. Имеет обширные связи в различных влиятельных кругах. Например, прямой выход на банки – к кредитам и выгодным договоренностям обеспечивал ему господин Рейн, управляющий «Торо-банком». В политических кругах Каллиник имел представительство в лице второго своего близкого друга, господина Семина. Господин Семин, как известно, являлся членом Госдумы. Туда он попал по спискам партии, которая так не любит буржуев. А Виктор Иваныч Семин и есть самый что ни на есть ортодоксальный буржуй – владелец сети крупных автосалонов и авторемонтных мастерских.

– Позвольте, Родион Потапович, но член Госдумы не может иметь свой бизнес, – сказала я.

Босс улыбнулся:

– По закону – да. Но, как известно, строгость российских законов смягчается тем, что их никто не выполняет. Закон легко обойти, Мария. Весь его бизнес был оформлен на подставных лиц. Кстати, говорят, Семин потому и в Думу попал, что удачно подарил кому надо на день рождения замечательную буржуйскую машину «Мерседес». Широким народным массам эта демократическая модель известна под именем «шестисотого». Анекдотично, правда?

– Вы так рьяно взялись за это дело, босс, как будто вам его уже заказали, – отозвалась я.

Родион Потапович сразу скис. Пыл пропал, огонь в глазах угас, и он без особого энтузиазма оглянулся и произнес вялым голосом:

– И где там наш ужин?

* * *

Уже через полчаса все было кончено.

Нет, я не придаю этой фразе трагического звучания, как это время от времени бывало в моей бурной биографии. Просто иначе сложно поименовать мизансцену: мой босс Родион Потапович Шульгин с потерянным видом смотрит на тарелку с бренными останками оприходованного цыпленка, который наверняка влетит боссу в копеечку. Но самый трагический взгляд, бесспорно, был брошен в сторону совершенно опустевшей бутылки белого вина.

Я не выдержала:

– Да что вы, в самом деле, как маленький, Родион Потапович? Закажите бутылочку приличного коньяка. Дело хорошее… я тоже немного выпью.

– А ведь это мысль, – сказал он с таким видом, словно это я навела его на подобную идею, а не крутилась она, злополучная эта идея, все полчаса в голове моего начальничка, так смахивающей на голову Стивена Спилберга.

Уже через пять минут на лице Родиона Потаповича сияла самая что ни на есть жизнерадостная усмешка: ему принесли превосходный армянский коньяк в пузатой матовой бутылочке.

– По всей видимости, о поводе, который привел вас сюда, босс, вы уже скоропостижно запамятовали, – полушутя-полусерьезно сказала я. – Во всяком случае, никаких оперативно-следственных потуг на предмет обнаружения коварной Лили Адамовой, внучки столь замечательной бабушки, вы что-то не предпринимаете.

– А… не порти аппетит, – легкомысленно отозвался шеф, – давай лучше выпьем за то, чтобы всегда был повод выпить…

– Что-о?

– Ты меня не дослушала. Выпьем за то, чтобы всегда был повод выпить за удачно раскрытое и щедро оплаченное дело. Чтобы не сидеть нам без работы.

– Вот это совсем другой разговор, – сказала я.

Мы чокнулись, и тут же, как по заказу, а может, оно и было по заказу, верхний свет потух, просторный зал ресторана осветился настенными светильниками, а внизу, под балюстрадой, засверкал фейерверк и полилась оркестровая музыка.

– Баха играют, – с некоторым недоумением сказала я. – Это с каких же пор в московских ресторанах играют классику, да еще под фейерверк?

– Какая тебе разница? Может, у них предусмотрена культурная программа? – беспечно произнес Родион.

К тому времени как мы с боссом более чем наполовину осушили бутылку, болтая о том о сем, оркестр успел переиграть несколько наиболее известных произведений Моцарта, Баха, Глинки и Чайковского.

Родион снова налил, и в этот момент заиграли «К Элизе» Бетховена.

Я очень любила эту вещь и потому даже прекратила разговор и начала слушать; надо сказать, что играли хорошо, да и сложно предположить, что в приличном ресторане будут играть плохие музыканты. Все-таки большую часть ресторанных оркестров составляют профессиональные музыканты, игравшие ранее в филармониях и театрах, а ныне по финансовым обстоятельствам поменявшие работу.

Но как раз в тот момент, когда я совершенно перестала слушать, что мне говорит Родион, и погрузилась в музыку, оркестр вдруг сбился: пронзительно взвизгнула, как поросенок на мясохладобойне, труба, захрипела скрипка…

Я перегнулась через перила балюстрады, и моим глазам предстало в высшей степени занимательное зрелище.

3

В гущу музыкантов затесался какой-то господин в сползшем на плечо пиджаке, взъерошенный и, судя по всему, находящийся в последнем градусе алкогольной горячки. Он напал на скрипача, обнял его, поцеловал, потом начал целовать скрипку в руках оторопевшего музыканта с таким видом, как будто он был ценителем музыкальных инструментальных раритетов, а скрипку делал сам Антонио Страдивари. После этого жертвой подвыпившего господина стал трубач, у которого господин стал отнимать инструмент.

Родион проследил направление моего взгляда, поднялся из-за столика и, перегнувшись через перила, стал наблюдать и комментировать все происходящее следующим доброжелательным образом:

– Ну, мужичок явно перебрал с алкоголем. По всей видимости, сейчас его ожидает позорный остракизм.

Немного выпив, босс начинал изъясняться мудреными словами, чрезмерную концентрацию которых в своей хмельной речи сам он объяснял тем, что в юности его любимой настольной книгой был «Словарь иностранных слов».

– Что-то не заметно, чтобы его собирались этому подвергнуть, – сказала я. – По крайней мере, решение об изгнании… остракизме… – я невольно содрогнулась, – древние греки писали на глиняных черепках, а их-то я пока и не вижу.

– Ничего, разобьют что-нибудь, вот тебе и черепки, – бодро спрогнозировал босс.

Тем временем обсуждаемый нами господин добрался до микрофона, щелкнул пальцем по нему и проговорил:

– Ик!.. дорогие посетители ресторана. Я хочу сказать, что за все это бе-зо-бразие, учиненное здесь и сейчас на ваших… почтенных глазах, будет отвечать… ха-ха-ха!.. правильно: ха-азяин этого ресторана. То ись…

– Во дает, – сказал Родион, – только я одного не пойму: почему охрана его не выводит? Или они таким образом экономят на клоуне – дескать, нашелся бесплатный виртуоз эксцентрического жанра?

– А мне кажется, – начала было я, – мне кажется…

Но как раз в этот момент господин, на котором были скрещены любопытствующие взгляды всех присутствующих, заорал особенно вдохновенно, и я осеклась:

– То ись за все отвечаю – я! Вы не глядите, что Володя фсе-о-о киваит… он сабражаит… он все панимаи-и-ит! Володя – это, стало быть, я. Вообще-то я – не алгоко… ал-ко-голик! Нее-еет! Отлезь, гнида! – совершенно по-шариковски рявкнул он на дирижера оркестра, который попытался мягко взять разошедшегося господина за талию и оттащить в сторону от микрофона.

Усатый дирижер, в своем блестящем смокинге похожий на жука, отпрянул.

– Честь имею представиться, – продолжал пьяный господин, – меня зовут Вы-ладимир Каллиник. Я – я хозяин этого… рресторана. Да вы сидите-сидите! Вы не смотрите, что я вот так… я кон-пен… копенси…рую. Вот. А ну, Гена, – га-а-ани к этому узкоглазому Сянь Хунь… шеф-повар у меня китаец, – пояснил он под уже откровенный хохот ближайших столиков.

К провозгласившему на весь зал свое имя и статус хозяину ресторана приблизился рослый молодой человек, по всей видимости, сотрудник местной секьюрити и, склонившись к уху босса, начал что-то быстро говорить.

Но Каллиник не стал слушать – он просто оттолкнул охранника и заорал в микрофон:

– Я не договорил, твою мать! Не люблю, когда меня пере-бивают!

– Перебьешь его, – сказал Родион, – вон какой голосина, да еще через микрофон. Значит, это и есть Каллиник. А я его представлял немного другим – солидным представительным бизнесменом.

– Все до поры до времени солидные и представительные, – отозвалась я. – А этот Каллиник недавно потерял двух друзей и одновременно очень важных деловых партнеров. Может, поэтому он так?..

Тем временем владелец ресторана, пресекший все контрмеры в отношении своей разбушевавшейся персоны и окончательно застолбивший за собой пятачок у микрофона, вещал:

– Си-вод-ни у меня особый день. Можно сказать, день рождения, только наоборот. Вот. И по этому поводу я… я решил, что сегодня все могут не оплачивать счетов и…

– Это я удачно зашел! – тонко подметил Родион.

– …и еще каждый столик получит от меня бутылку марочного французского коньяка! В-в-вот. Гена… иди, распорядись! – рявкнул он на того самого секьюрити, что пытался отвести хозяина от микрофона, а теперь стоял в пяти метрах с самым унылым и подавленным видом.

– Бутылку марочного коньяку? – переспросил Родион. – А еще говорят, что чудес не бывает. Особенно в Москве – и чтобы бесплатных чудес. Неужели дадут всем по бутылке? Так ведь это он целое состояние раздает!

– Судя по всему, ему это до лампочки.

– Мне… мне просто хочется сделать людям… чтобы хорошо, – снова проклюнулся заплетающийся голос Каллиника. – Если честно… если честно, то в последний раз я так выпил… вот как сейчас – пятнадцать лет назад. Это когда мы с моими старыми друзьями Борькой Рейном и Витьком Семиным закончили универ и обмывали это дело… вот так.

Имена убитых бизнесменов, которые были у всех на слуху, благо оба убийства связывали общей нитью и таким образом получали самую громкую «заказуху» текущего года, – имена Семина и Рейна мгновенно угомонили всех смеющихся и оживленно обсуждающих происходящее. По всей видимости, до многих сразу дошло, что в пьяной, заикающейся, заплетающейся речи владельца «Клеопатры» нет ничего смешного. И когда он говорил, что у него сегодня день рождения, только наоборот, – это совсем не забавно.

– Ваш коньяк, – сказал подошедший официант заметно более тихим голосом, чем тогда, когда он подходил с меню – и уж тем более тогда, когда он рано или поздно подошел бы со словами: «Пожалуйста, вот ваш счет».

– Благодарю, – сказала я, – а ведь коньяк в самом деле марочный, босс. Посмотрите.

– Да-а-а, – протянул Родион, как только взглянул на бутылку, – не слабо…

Тем временем Каллиник куда-то исчез, оркестр снова заиграл какую-то мелодию, оживившиеся посетители ресторана начали бодро открывать халявные бутылки, содержимое которых, как известно из популярной поговорки, было бы сладко даже в том случае, если бы там оказался уксус.

За столиком четырьмя метрами ниже нас кто-то затянул «Боже, царя храни».

Но идиллия продолжалась недолго.

Оркестр снова хрипнул и развалился, как карточный домик. Одна скрипка некоторое время балансировала на тонком раскатистом поющем звуке, но тоже вскоре замерла. Зато щелкнул микрофон, и все опять увидели господина Каллиника.

На этот раз он был уже без пиджака. На белой рубашке был прикреплен бумажный кружок с четко отпечатанной на нем стрелковой мишенью и жирной точкой «десятки» как раз в районе солнечного сплетения.

Каллиник крутанулся перед микрофоном, и все увидели, что на спине находится точно такой же кружочек мишени.

– Что это такое? – пробормотал Родион. – У него ум за разум зашел, что ли?

Я помолчала и, коснувшись прохладной поверхности бутылки марочного коньяка, произнесла:

– А может, он просто получил точно такую же метку с кошачьей лапой, а? Как его друзья Рейн и Семин?

– Да ты что? – воскликнул Родион. – Таких случайностей не бывает, значит, эта старая мымра Екатерина Измайловна говорила истинную правду!

– Может, и так…

И я снова перегнулась через перила.

Каллиник тем временем помялся у микрофона, а потом заговорил:

– Не обращайте на меня… вни-мания. Я просто хотел, чтобы вы выпили за моих друзей. Для того и конь…як. Хотя, конечно, русские пьют за упокой водку… Вот – как я.

С этими словами он взял из рук стоящего рядом телохранителя стакан водки, наполненный до краев, и выпил его буквально за три секунды. Проглотил.

– А говорил, пить не умеет, – сказал Родион. – Ну что, Мария, уважим хозяина ресторана?

– Уважим, – отозвалась я.

И мы выпили по пятьдесят граммов превосходного, отличнейшего коньяка, который Родион не стал бы заказывать даже в пик нашего финансового процветания: дорого. А тут – как с неба свалилось.

– Я не хочу портить вам вечер, – продолжал Каллиник, как ни странно, куда более трезвым голосом, чем был у него до принятия стакана водки. – Мне… это… вот. – Владимир дернул рукой, запрокинулся назад и едва не упал, но счастливо устоял на ногах. И вдруг – чего я не ожидала, как не ожидала от ресторанного оркестра исполнения классической музыки – в микрофоне хрипнуло, и Каллиник отчетливо произнес:

– Гул затих, я вышел на подмостки, при-слонясь… к дверному косяку…

– Да нет, к косяку ему лучше не прислоняться – не выдержит косяк-то, – саркастически заметил Родион.

– Я ловлю в далеком отголоске, что случится на моем в-веку…

– Владимир Андреевич! – крикнул дирижер.

– На м-меня… наставлен сумрак ночи… тысячью биноклей на оси…

– Владимир Андреевич!

– …если только можно, Авва Отче…

– Владимир Анд…

– …чашу эту мимо пронеси!

И вот тут мне показалось, что сейчас – по всем канонам то ли драмы, то ли фарса, разворачивающегося в стенах «Клеопатры», – должен хлопнуть выстрел. Хлопнуть, как небрежно открытое шампанское, дрогнуть в сморщившемся, скомканном нездоровым весельем воздухе, прозвенеть в зеркалах – и угаснуть. А по белой рубашке Каллиника, там, где он прицепил мишень с жирным черным кружком «десятки», должно разойтись, как круги по воде, в которую бросили камешек, кровавое пятно, разрастающееся, вбирающее в себя и белую ткань рубашки, и белую с концентрическими кругами бумагу мишени. И тело, и жизнь Владимира Каллиника.

Наверно, я просто прилично выпила. По сравнению со своей обычной мерой употребления алкогольных напитков, конечно. Но ничего из того, что я столь нервно и опрометчиво предположила, не произошло. Каллиник откинулся на руки своих телохранителей, а оркестр снова заиграл.

Такой вот вечер классики и халявы. За упокой грешной души еще живого раба божьего Владимира.

– Теперь и мне кажется, что Каллиник получил бумажечку с кошачьей лапой, – вдруг сказал Родион. – И не исключено, что эта милая вдовушка сотрудника НКВД говорила не такую уж чушь.

– Да, по-моему, Родион Потапыч, вы сразу восприняли ее слова не как чушь, о чем тут же мне и сказали, – не выдержала я. – Собственно, поэтому вы и предложили пойти сюда. По крайней мере, номинальная причина была такова.

– Для того чтобы быть Шерлоком Холмсом, надо меньше пить, – глубокомысленно заметил Родион, и я подумала, что он снова вступил в полемику с самим собой, как это все чаще было в последнее время. Я подняла на него глаза, но в этот момент за спиной босса возникла чья-то массивная фигура, неверно пошатывающаяся и явно намеревающаяся обогнуть наш столик. Непосредственно за ним начиналась лестница на второй этаж – то, где находились мы, считалось бельэтажем, – и господин, по всей видимости, собирался попасть именно туда. Если он хочет выспаться, то это самое верное решение.