Текст книги "Боруэлла"

Автор книги: Наталья Евдокимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

6. Знакомство с малочисленными родственниками

– Проходите, проходите, – растерянно затараторила Борина мама. – Заходи, девочка. Не стойте в дверях, просквозит ещё. Боря, что же ты, приглашай гостью войти!

Ага. По имени меня, значит, называть не будут. Это же настоящая дискриминация!

– Кстати, можете обращаться ко мне по имени-отчеству, – сказала я, переступая порог. – Боруэлла Вениаминовна.

Но Борина мама уже, видимо, успела прокрутить длинную ленту мыслей, из которой можно выделить два главных предложения: «Ну и имена сейчас у детей. Ну и дети сейчас!» После этого для неё всё стало на свои места.

– Тётя Надя, – очень серьёзно сказала она. – Можешь называть меня Веткиной Надеждой Петровной.

И протянула руку.

Я её даже зауважала!

На шум в прихожей сбежался народ, который состоял из Бориного папы.

– Михаил Васильевич Веткин, потомственный папа! – продекламировал он, вежливо кивнул и невежливо захихикал. Так вот в кого Боря такой… странно-смешной.

– Мама, папа! – сказал Боря. – Можно, Боруэлла какое-то время поживёт у нас?

Всё-таки отличные у Бори родители! Они не бросились в паническое бегство, а лишь посмотрели на сына несколько вопросительно. То есть глаза у них расширились и моргать перестали.

Пока родители не опомнились, Боря продолжил.

– Это сестра одноклассника моего, Отвё… Петьки Сазонова. Он с родителями уехал на несколько дней в поход. Говорят, если уж такое жаркое бабье лето настало, то этого упустить никак нельзя! Я как раз в гости пришёл, а они собирались. И попросили присмотреть за ней, – Боря кивнул в мою сторону. – Я пообещал. Раз уж мы упускаем такое жаркое бабье лето…

И грустно вздохнул.

– А почему её с собой не взяли? – удивилась тётя Надя.

Что это они говорят между собой, будто у меня спросить нельзя?

– Папа сказал, что с этим исчадием ада, со мной, то есть, никуда ни за что не поедет, – выпалила я и улыбнулась. – А я не хочу расстраивать папу. Он добрый и иногда даже не ругается.

– Зато у нас исчадия ада в почёте, – заговорщицки сообщил мне Борин папа. – Потому что я к ним двум уже привык.

Тётя Надя посмотрела осуждающе – на мужа, и понимающе – на меня.

– Конечно, пускай поживёт! – сказала она. – Быстренько разувайтесь и проходите.

Только тут она заметила, что сандалии я держу в одной руке, а носки распиханы по карманам.

– Боренька, а ты почему носки сняла? – спросила она.

– Это чтобы у моей мамы было меньше стирки, – деловито сказала я. – Она и сама часто так делает.

– Какая умница! – сказала тётя Надя, хотя я не поняла – это она обо мне или о моей маме?

– Вы, наверное, проголодались? – продолжила тётя Надя. – Давайте, мойте руки, – она внимательно посмотрела на меня. – Умывайтесь, – тут она посмотрела на меня ещё внимательней. – …Мойте ноги, и к столу. Боря-старший, проследи.

Как нехорошо давать клички собственным детям! Но Боря не обиделся.

– Может, проще её выкупать? – рассудительно сказал он.

Ну, если тётя Надя ещё и согласится… Я вспомнила, как Боря жаловался, что его мыться заставляют. Наверное, неприспособленные после таких процедур не выживают! Не дожидаясь её ответа, я закричала как можно громче:

– Я три дня не ела! Крошки во рту не было!

И для убедительности рухнула на пол.

7. На грани жизни и смерти

Через минуту я уже сидела в кухне на табуретке, весело качая ногами. Тётя Надя торопливо стала вытирать мне руки и лицо влажной салфеткой. Я жмурилась от удовольствия. Неужели Боре такое не нравится?

– Боря-старший, покорми Бореньку, – сказала она после завершения символического мытья меня (на это, скажу я вам, ушла не одна салфетка!), и удалилась в комнату.

– Есть будем из одной тарелки, – сказал Боря.

– У вас так мало тарелок? – удивилась я.

– Мне их мыть! – отрезал Боря так, что я поняла – тут с ним не поспоришь.

– Кстати, я могу есть руками, – предложила я, чтобы облегчить Борины страдания.

А он почему-то испугался.

– Нет уж! – сказал Боря и положил передо мной вилку.

Потом задумчиво почесал затылок и положил ещё ложку и нож, после чего спохватился и нож убрал. Надо же! Убрать самый главный столовый прибор!

– Салфетку! – требовательно сказала я и застучала ложкой. – Хочу есть, как культурный человек, а не как ты.

– Ты ещё не знаешь, какой я культурный, – угрожающе сказал Боря и показал кулак.

Нет, ну мог он придумать меня, например, той же маленькой девочкой, но с бицепсами… трицепсами и четырицепсами? Я показала язык. Мол, моя сила – в нём, так что поосторожней со всякого рода угрозами! Не знаю, проделал ли Боря такой мыслительный путь или нет, но пусть не салфетку, а полотенце он мне дал. Как культурный человек, я постелила его на табуретку, и для собственного удобства забралась на неё с ногами. Боря в это время стоял у плиты. Это даже хорошо, что он моих махинаций не видел – не люблю быть культурной напоказ.

– Нам хватит? – спросил он, показав тарелку с насыпанной кашей и котлетами.

– Если ты перестанешь есть, когда я скажу «стоп», то хватит, – заверила его я.

Боря подозрительно посмотрел на меня и поставил тарелку на стол. Я резким жестом придвинула её к себе, взяла в одну руку вилку, в другую – ложку и набросилась на еду. Боря за стол не садился и был несколько озадачен. Затем взял другую тарелку и насыпал себе раз в пять меньше, чем мне. С возрастом желудок уменьшается, что ли?

…Эх, плохо, конечно, быть человеком, можно даже сказать – это худшее из наказаний, но вот кое-что хорошее в этом есть. Например, еда. И ещё… еда. Мы с едой просто созданы друг для друга, это я поняла сразу!

Правда, через какое-то время мне стало сложно махать ложкой и вилкой. Дело не в том, что руки устали – устал, видимо, желудок. Но в тарелке-то оставалось ещё больше половины!

Это с непривычки, наверное. Пройдёт. И я стала ждать, когда пройдёт, и я смогу снова погружать внутрь плоды кулинарного мастерства Бориной мамы. Чтобы чем-то себя занять на это время, я решила обратить внимание на Борю. Он жевал котлету и над чем-то хихикал.

– Чего это ты смеёшься? – спросила его я.

– Бодуэдда, – сказал Боря с набитым ртом. – Фамое дудацкое имя, кофорое я флыфал…

– Ты ещё маленький, и мало чего вообще флыфал за свою жизнь, – обиделась я. Такую задумку не одобрить! Это имя было самым оригинальным из того, что я придумала за последние годы!

– Тоже мне, бабушка всезнающая, – обиделся в свою очередь Боря.

– Разговаривай со мной на «Вы», – уточнила я.

После чего мы стали активно дуться друг на друга. Это занятие показалось мне слишком утомительным. Боре, по-моему, тоже надоело.

– А ты всегда такая вредная? – спросил он.

– По нечётным дням и праздникам, – пискнула я, вспомнив лестницу.

И мы рассмеялись.

Закипая, шумел чайник – самая мудрая, рассудительная и добрая посудина с повышенным уровнем коммуникабельности. Психолог, одним словом.

Мне вдруг стало так легко, как будто я была в каком-то далёком путешествии и вернулась домой. К родственникам. Своим…

Мысли перебил Борин папа, ворвавшийся на кухню.

– Бори в сборе! – многозначительно громыхнул он, и, смеясь, снова ушёл.

Так вот, вернулась я домой, к родственникам, а они все хором взяли и поглупели.

– Что это с ним? – спросила я Борю, кивнув в сторону исчезнувшего.

– А что? – в свою очередь недоумённо спросил Боря.

Я махнула рукой. Всё ясно. Яблоко от яблони… далеко бочку не катит. В принципе, Борин папа был мне чем-то симпатичен. Может, потому, что он быстро уходил?

Тут мои мысли плавно переключились на остатки питательных элементов, неравномерно нагромоздившихся в моей тарелке. Боря-то уже давно всё съел и частенько переводил взгляд на мою посуду. Любому ясно – отобрать хочет! И доесть!

Громко выдохнув и тряхнув при этом головой, я с деланным энтузиазмом набросилась на кашу с котлетами. Они – и каша, и котлеты, ко мне за это время охладели. Не было прежнего взаимопонимания. Тем хуже для них! И я жевала ещё активней. Боря смотрел на меня с некоторой опаской.

– Может, ты остановишься, а? – умоляюще сказал он.

Ага, думает, сейчас я всё доем, а ему не достанется! Нет, Боря, не бывать сему никогда! Это придавало мне уверенности. Да, я слаба в этом немощном тельце, но сила мысли способна превратить желаемое в действительное!

…Не знаю, что побудило меня перебраться с табуретки вниз и разлечься на полу, среди хлебных крошек, раскинув руки в стороны. Вдалеке – где-то на уровне горизонта, маячили две босые Борины пятки. Они показались мне знамением жизни, так стремительно отдаляющейся от меня…

Как это символично – оказаться на полу второй раз за сегодняшний день. И, главное – по причине, прямо противоположной предшествующей!

Умирать лёжа было удобней и… традиционней. А я не хотела нарушать традиций этих странных созданий природы в такой ответственный для меня момент. Я ясно представила себе надпись на надгробном памятнике. Красивыми золотистыми буквами. Вот так вот:

БЫЛА ТУМАНОМ, ЧЕЛОВЕКОМ УМЕРЛА!

Боруэлла Вениаминовна

15.09.02–15.09.02

Я даже всхлипнула от жалости за себя.

– А я говори-и-ил, – поучительно и протяжно вывел Боря.

Не оплакивай меня, мальчик! Пока ещё я жива. Хоть жить осталось мало…

– Обожралась, – утвердительно сказал Боря довольным голосом.

Да разве это нужно говорить в такие минуты? Насколько я знаю, правильней – сказать что-то вроде: «Не желаешь ли помолиться, дочь моя?» Хотя какая я Боре дочь? Тогда не «дочь моя», а «сестра моя», например. Но какой из Бори брат? «Не желаешь ли помолиться, хоть ты мне и не родственница?»

– Умираю… Произнеси какую-то историческую фразу… – шёпотом намекнула я Боре. Попыталась приподняться на руках, чтобы не только слышать, но и видеть, но тут же грохнулась в исходное положение.

– Молилась ли ты на ночь, Боруэлла?! – выпалил Боря громко и радостно.

Что же, тоже неплохо. Только к чему этот весёлый тон? Впрочем, я уже начала догадываться, что смех – это у него хроническое. Даже, скорее, какая-то генетическая болезнь, передающаяся по мужской линии.

Боре произносить исторические фразы, видимо, понравилось. Помолчав немного, он продолжил:

– Все беды – от жадности! Пороки общества…

– Не надо! – прервала его я. – Ты уже всё нужное сказал. Молчи и жди.

Но Боря не молчал. Следующую его фразу к разряду исторических можно было причислить лишь с большой натяжкой.

– Котлетку хочешь? – спросил он. – Там ещё остались.

Я тихонько застонала.

Вдруг, совсем невдалеке – на стене, я увидела движущуюся точку. Старые знакомые! Сколько проведено бесед, под какими только плинтусами я с ними не летала! Множество праздников проведено вместе, множество проводов безвременно ушедших собратьев… Весельчаки, балагуры!

Выбиваясь из последних сил, я поползла по направлению к увиденному. Перегородила ему дальнейший путь ладошкой.

– Дружище! – трагическим голосом сказала я. – Ты меня помнишь? Да что за вопросы, конечно помнишь! Как там продолжаются наступления? Как воспитываете молодёжь? Токсикомания прогрессирует или пошла на спад? А я тут, видишь, умираю… Передай мои последние слова потомкам… Пусть…

Таракан беспокойно зашевелил усиками и побежал в противоположную сторону.

– Не понимает! – отчаянно сказала я. – Не слышит!

– На спину перевернись, легче станет, – посоветовал Боря.

Так он спас мне жизнь.

8. Ночные кошмары

Выкупанная с головы до пят, в длинной ночной рубашке с кружевами, хожу взад-вперёд по комнате, спотыкаюсь и жду Борю. Его вызвали на производственное совещание.

Рядом с Бориной кроватью для меня поставили раскладушку. А я рассчитывала на Борину кровать, как минимум! Кто их учил так обращаться с высокопоставленными особами, пусть и маленького роста?

Я размышляла и не услышала, как в комнату ворвался Боря.

– Эх… – вздохнул он. – Села грязными ногами на кухонное полотенце вместо того, чтобы вытирать им руки. Порвала папе газету, потому что там «ничего интересного». Заставила маму думать…

– Что из всего этого я сделала неправильно? – поинтересовалась я.

– Теперь мне придётся за тобой тщательно следить, – ещё раз вздохнул Боря. – Получен соответствующий приказ от вышестоящего руководства.

– Не лучше ли меня сразу превратить в нормальное туманоподобное состояние?

Я начинаю подозревать, что Боря вообще об этом забыл! Поэтому тысяча-другая напоминаний ему не повредят. Может быть, тогда он превратит меня хотя бы во что-то, более соответствующее моему бесстрашному, неповторимому, великому и даже величайшему характеру! В крайнем случае, если полное превращение меня откладывается, я могу побыть мальчиком, например… Хотя бы не так обидно. Но быть какой-то мелкой девчонкой – это уже перебор!

– Сегодня уже не могу, – снова вздохнул он. – Постараюсь завтра с утра. Думаю, получится!

– Ну-ну, – недоверчиво сказала я. – А папа твой ничего насчёт пяток на полотенце не говорил? Может, ему такой натюрморт нравится?

– Не, – махнул рукой Боря. – Папа лежит на диване с перебинтованной рукой и периодически жалуется, что у него прививок от бешенства нет.

– А твой папа очень даже ничего, – решила я. – Будь у меня больше времени, мы бы подружились.

– Времени и так много, – зевнул Боря. – Давай спать. А то не день, а карусель какая-то. Укачивает уже.

– А у меня бессонница. Я вроде дежурного на карусели – спать никак нельзя. Включить карусель – выключить карусель. Включить карусель – выключить карусель… Кстати, ты знаешь, что карусели любят эти всякие фразочки вроде «а роза упала на лапу Азора» и прочие… не помню как они называются…

В это время Боря выключил свет и быстро, на ощупь, добрался до кровати.

– Спа-а-ать! – протяжно и громко заявил он.

– Чего кричишь? – возмутилась я. – Только засыпать начала. Уже звёздочки перед глазами полетели…

– Звёздочки перед глазами летают в других случаях. Могу наглядно продемонстрировать, – ухмыльнулся Боря.

– Я сплю, – быстро сказала я. – Не мешай.

Боря захихикал, и его хихиканье, будто эхо, разносилось по комнате. А потом затих. Тишина оказалась такой непривычно насыщенной, что я не выдержала.

– Борька… – шепнула я. – Ты спишь?

– Пока что нет, – тихо и невнятно сказал он.

– Слушай, Борька… А почему тебя Отвёртка Лопатой величал? Это случайно, или…

– Неслучайно, – сказал он нехотя. – Из-за фамилии. Я же Веткин. Ветка – дерево – лопата…

– У вас что, класс с гуманитарным уклоном? – догадался я. – Ассоциации неслабые. Почти как «деньги – кошелёк – бейсболка».

– Не, никто из класса у нас никуда не уклонялся. А причём тут бейсболка? – заинтересовался Боря.

– Как причём? Куплена на деньги из кошелька!

– Эх… Смешная ты, Элька.

– Элька? – удивилась я, даже приподнялась на локте. – Какая такая Элька?

– Бо-рю-элька, – улыбнулся Боря сквозь темноту.

По крайней мере, мне показалось, что я вижу, как он улыбается.

Я улыбнулась в ответ.

И уснула.

…Среди ночи меня разбудило какое-то странное, неизвестное до этих пор чувство внутреннего противоречия. Я испугалась – неужели действительно туманная моя сущность так широка, что не вмещается в маленькое детское тельце? Неужели мне снова, вот уже который раз после превращения, грозит гибель, и теперь по-настоящему?

Я подошла к Боре и подёргала его за плечо. Никакой реакции! Подумав, я потянулась к Бориной пятке, которую он предусмотрительно высунул из-под одеяла, и слегка пощекотала.

– Ты чего?! – испуганно подскочил он.

– Борь… – неуверенно сказала я, переступая с ноги на ногу. – Я себя неважно чувствую. Мне будто что-то мешает. Очень.

– Ой, извини! – схватился за голову Боря. – Пойдём, провожу тебя, куда следует. И свет включу, ты сама не дотянешься. Рассказать тебе о необходимой очерёдности действий?

Следующее моё пробуждение пришлось уже на утро.

9. Лучше, чем ничего

Первое, что я увидела после пробуждения, так это Борю. Он сидел на своей кровати и не сводил с меня глаз. Я даже засмущалась, о чём незамедлительно ему сообщила.

– Смотри на потолок, – сказала ему я. – Он симпатичнее.

Боря удивлённо расширил глаза и уставился на меня ещё пристальнее.

Обидно, когда пробуждение не сулит ничего хорошего. Те же руки, ноги, голова… Боря ведёт себя как-то странно. А главное – эта осенняя муха не прекращает ныть, пытаясь пролететь сквозь стекло. Свободу ей, видите ли, подавай. Не люблю мух. Скандальные они, сплетничать любят. Обо мне чего только не говорили! Даже ходили среди них слухи, будто я – заколдованный пчелиный рой, который во что бы то ни стало нужно расколдовать, а потом уничтожить. Наивные! Вот и сейчас эта крылатая угроза всего вкусного и сладкого никак не хотела умолкать:

– Кругом шаманство! – возмущалась она страдальческим тоном. – Повадились эти люди воздух сгущать! Ой… Эти шишки с моей бедной головы сойдут только в следующем веке, да и то при особом старании пластических хирургов. Ай…

Там, где она говорила «ай» или «ой», я постоянно слышала ещё и «дзынь», что символизировало очередной удар о стекло.

Я попыталась отвлечься от ноющего мухозавра. Тем более что заныл ещё и Боря.

– Я пробовал, пробовал, – вдруг сказал он дрожащим голосом. – Я уже час назад проснулся и всё пытался тебя превратить. И! Ничего! Не получается!

Дело плохо, решила я, раз уж Боря разучился складывать слова в предложения. Я попыталась его утешить.

– И что, совсем-совсем ничего не получилось? Может быть, хотя бы на несколько веснушек меньше стало?

Боря посмотрел на меня ещё раз и отмахнулся:

– Не знаю насчёт тебя, но передо мной сидит сейчас всё та же вчерашняя девчонка. С повышенным уровнем вредности!

– Странно, но передо мной никакой девчонки не сидит! – сказала я, надеясь, что Боря хотя бы улыбнётся.

Боря на шутки сегодня никак не реагировал и снова отмахнулся. Мне это не понравилось.

– Всё-таки что-то в лице изменилось, – серьёзно сказал он. – Только понять не могу, что именно… Вроде бы всё на месте.

Я хмыкнула и отвернулся. Поэтому снова услышал вопли.

– Разнесу, разбомблю, уничтожу! Дайте прорваться! Меня на улице девчонки ждут! Я не могу пропустить встречу у банки с мёдом! Помогите!

– Выпусти ты её, – буркнула я. – Видишь, убивается.

– Кого выпустить? – непонимающе спросил Боря.

Вообще-то я спокойная, но тут не выдержала.

– Не меня же! Эту стеклопробивающее устройство! Муху! Она уже полчаса ноет, ты что не слы… – и запнулась.

Потому что догадалась – Боря муху не слышит. Как не слышит и недовольное бульканье оконного стекла, которое всё не хочет просыпаться.

Боря не слышит.

– Борька! – радостно подскочила я на кровати. – Я слышу! Я стала почти такой же, как раньше, только другой! У тебя получилось! Ну, почти получилось.

– Правда? – недоверчиво поднял глаза Боря.

– Правдивее не бывает. Это лучше, чем ничего, честное слово!

Боря заулыбался и, довольный, растянулся на кровати.

– Э, ты чего разлёгся? – толкнула его я. – Сначала выгони муху. Потом мне ещё раз свет включи. Ты сам говорил, что я не дотянусь.

Похоже, от радости Боря был готов на всё. У меня промелькнула мысль, что неплохо бы попросить немного денег на карманные расходы – всё-таки мне ещё день, видимо, придётся побыть неким подобием человека. Но я решила не омрачать Бориного счастья, и удивилась собственной щедрости.

Чуть позже из специализированной комнаты гигиенического назначения донёсся мой радостный вопль.

– Борька! Молодец! Знал бы ты, какой ты молодец! Ты бы знал бы ты, ты, Борька! Здорово!

– А? Чего? Где? – растерянно спросил Боря.

– Я стесняюсь. Лучше наклонись, я на ухо шепну.

Боря глупо захихикал, когда услышал мою сногсшибательную новость.

– Мальчишеская стрижка будет? – нетерпеливо спросил я и замотал головой.

– Ты что! – возмутился Боря. – Никаких стрижек.

– Тогда я сам постригусь. Дай ножницы! – потребовал я.

– Ну куда ты так торопишься! Резать – не растить! Стрижка твоя, то есть её отсутствие, нам ещё пригодится, поверь мне, умудрённому опытом человеческого существования! У меня есть некоторые соображения на этот счёт.

– Какие такие соображения? – подозрительно спросил я.

– Позже, – сказал Боря, закрывая разговор. – Позже я тебе всё расскажу. В школу со мной пойдёшь?

10. Понедельник – день для школы

Боря вытаскивал меня из-под дивана за ноги, за руки, а потом за ночную рубашку, в которую я был до сих пор облачён. Я мычал, сопротивлялся и забирался как можно дальше к стенке. Боря перешёл от физического воздействия к моральному – начал меня уговаривать:

– Элька! Это же всего на полдня! Ты даже глазом моргнуть не успеешь!

В ответ на это я отчаянно заморгал.

– Всё, – сказал я Боре. – Моргнул. Можешь считать, что в школу мы уже сходили. Наша совесть осталась незапятнанной. Наши души спасены.

Но Боря решил, что моя душа ещё не окончательно спасена и, более того, ушла в пятки. За них-то он и схватился и потащил меня куда-то… То ли на юг, то ли на север, точно не знаю – компаса с собой не было. Да и Борина кровать оказалась не настолько древней, чтобы на ней нарос мох. Когда моё положение оказалось плачевным, я схватился за край одеяла руками и зубами. Боря не обратил на это внимания, и тащил меня дальше по направлению к выходу. Это дало мне возможность использовать вторую руку для захвата ножки раскладушки…

Через пять минут Боря пытался привести свою комнату в видимый порядок, а я спокойно залез под кровать и чувствовал там себя в полной безопасности. Не разговаривал со мной Боря сейчас, наверное, потому, что был занят делом. Пусть тогда и для меня время не проходит зря! Прочитаю-ка я небольшой отрывок из книжки! Из той, за которую я схватился во время очередной атаки, а Боря решил книжку отобрать. Несколько листочков до сих пор были зажаты в моем кулаке. Молодец я, хорошо держал – оторвались ровно, читать легко. К тому же, это будет тренировкой чтения по диагонали.

Я начал читать вслух, чтобы Боре веселей работалось:

– Тридцать пять, девятнадцать…

– И телефонный справочник разорвал, – вздохнул Боря с сожалением. – Неужели тебе настолько сильно не хочется идти в школу?

– У меня на неё аллергия! – заявил я, и дальше читать вслух не стал.

– Как это – аллергия на школу? – удивился Боря.

– Так же, как и на апельсины и стоматологов. Никакой разницы, – пробурчал я и уткнулся носом в прохладную, слегка пыльную стенку.

Так лежать было неудобно, поэтому я уткнулся носом в пол. Тот не возмущался – стены дома были заняты тем, что перешёптывались друг с другом, передавая дальше текущую обстановку. Их совсем не удивляло, что двое мальчишек безобразничают – они привыкли ко многому. Да и вообще, сообщения стен домов всегда были краткими и напоминали рацию – вроде тех, что используются в такси.

– Три килограмма апельсинов только что поступило в двадцать пятую квартиру, – процитировал я одно сообщение, потому что к слову пришлось.

– Ленке привалило три килограмма даров от братьев наших цитрусовых? – присвистнул Боря. – Надо будет в гости зайти. А ты откуда знаешь?

– Я сквозь стены вижу, – соврал я.

– Врёшь! – догадался Боря.

– Вру, – признался я.

Это помогло Боре задать высокоинтеллектуальный вопрос:

– А почему ты так уверенно говоришь об аллергии, если ты и человеком-то никогда не был?

– Бу-бу-бу, бу-бу-бу, – неинтеллектуально передразнил его я.

– Да ну тебя, – решил Боря. – Я есть пошёл.

И потопал на кухню. Когда запах разогреваемого завтрака добрался до моего прижатого к полу носа, я не выдержал и пошёл следом.

Как только я оказался на пороге кухни, Боря сказал странным голосом:

– Т-так!

– Как? – искренне поинтересовался я.

– Не перебивай меня, когда я с младшими разговариваю!

И повторил своё «так», после чего поставил ультиматум:

– Или получаешь еду, но идёшь в школу, или не питаешься, но остаёшься дома. Выбирай!

При этом он так сильно размахивал кухонным ножом, что мой голод победил. А если победил мойголод, значит, победил и я! Не так уж плохо всё складывалось. К тому же, я умудрился выпросить у Бори за это целое желание. То есть я когда-то что-то попрошу, а он обязательно сделает. Я даже удивился – надо же, Боря с такой лёгкостью подписал свой практически смертный приговор!

– И что делать с этой бумажкой? – спросил в тон моим мыслям Боря.

– С какой бумажкой? – очнулся я.

– Да с запиской, – помахал Боря исписанным клочком бумаги. – Ода моей мамы в твою честь.

– Ну-ка, напой?

– Уважаемая Нина Аркадьевна!

– Эээ, стоп! – перебил его я. – Это совсем не мне ода. Или тебе кажется, что я похож на какую-то Нину Аркадьевну?

– Нина Аркадьевна напоминает мне не тебя, а мою классную руководительницу, – объяснил Боря. – Собственно, это она и есть.

– А причём тут я? – спросил я недоумённо. – И это нечестно по отношению к Нине Аркадьевне.

– Ты же не дослушал! – сказал Боря. – Это такое вступление. А о тебе там будет дальше.

– Спасибо, как-нибудь в другой раз, – сказал я ему, и, выхватив листочек, убежал в комнату, где спокойно дочитал посвящённое якобы мне произведение.

К сожалению, его содержание особой оригинальностью не отличалось:

«Уважаемая Нина Аркадьевна!

Сестра одного из учеников вашего класса, Пети Сазонова, на некоторое время осталась у нас. Сами же Сазоновы уехали по уважительным причинам и в ближайшее время вернутся в город. Девочку зовут Боруэлла. Большая просьба – пусть она сегодня (и, возможно, завтра и послезавтра) посидит в классе. Поскольку мы с мужем до вечера будем находиться на работе, нет возможности оставить ребёнка дома. Мой сын, Боря Веткин, за ней присмотрит.

Заранее приношу извинения за причинённый ущерб.

С уважением, Веткина Надежда Петровна»

– Боря! – крикнул я в пустоту коридора. – Не думай, что я буду снова изображать девочку! Ни за что на свете!