Текст книги "Как грабят корованы (СИ)"

Автор книги: Наталья Егорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

* * *

Козёл трусил по дороге, изредка от избытка чувств поддавая задом. Позади было три дня передышки на большом постоялом дворе, когда корованщики спали на настоящих кроватях, ели жареное мясо, пили молодое вино, мылись и опять спали. Приходилось, конечно, по очереди пасти коров и козлов, а заодно охранять телеги, но и там было тихо.

У Ваньки почти сошёл синяк с лица, да и к обломку зуба он как-то притерпелся.

Впереди ждала переправа через Волгу, а за ней ещё что-то, о чём Оззи не говорил, только многозначительно закатывал глаза.

Ну и ладно. Доедем – увидим. Заодно и от Чубаря избавимся на имперской заставе.

Ванька Чубаря вначале остерегался, потом ненавидел, а нынче даже жалел. Ну не дурак ли: решил под шумок дорогую вещь свистнуть, а куда бы он с ней в тамошних лесах делся? К тем же разбойникам в руки. Или коняве бы на зуб попал. А не то вообще Хозяину. Как есть дурак.

Сам Чубарь был угрюм и жалок. Извинения, правда, просить не пытался, но за еду благодарил и бежать не рыпался, так что ему даже ноги развязали – пущай разомнётся. Он и разминался два дня – смирный, молчаливый.

А потом сбежал. С ларцом.

Корованщиков разбудил вопль старика. Оззи рвал на себе остатки волос и голосил так, что должны были слышать на другом берегу.

– Ну как же так, дуся? – взывал он к небесам. – Ну это как же такое, а?

Как заговоренный, вот как. Развязался – ну это понятно, верёвки давно не проверяли, было у него время. Ларец из стариковых лохмотьев выудил, а ведь Оззи с ним не расставался – вот это странно. А чуднее всего, как его охрана не учуяла, три викинга ведь сторожили. Словно глаза кто отвёл.

Скоробогат ругался на Силу, Сила распекала охрану, Оззи бранился на злосчастную судьбу. Корованщики притихли и пытались быть невидимыми.

Решили, что ушёл Чубарь лесом до Твери, где обреталась банда "тверских супербизонов". Эти разбойники вставляли медные кольца в нос, ездили на быках и, по слухам, большинство пропавших на здешних дорогах торговцев было на их совести. В прошлом году корован Силы от них два дня убегал, троих викингов потеряли, только возле переправы и отбились.

– Вещь ценная, вещунская, – говорила Сила. – Кому попало не сбудешь. А у этих свои торговцы и в Твери, и, подозреваю, в Москове.

– Если ушёл недавно, догнать можно, – покивал Оззи. – Здесь чащоба, болота, запросто не добежишь. Сами только осторожней.

– Я сама пойду, – сказала Сила. – А со мной Лежень и…

– Можно я? – выскочил Ванька. Не собирался напрашиваться, делать ему нечего, по болотам лазить. Само как-то вылетело.

Сила смерила его суровым взглядом.

– И Джек.

Лежнем был кряжистый викинг с огромными кулаками. Впрочем, по лесу он ходил шустро и неслышно, чему Ванька отчаянно завидовал. Сам он цеплялся за все сучки, спотыкался обо все коряги, а шумел так, что Сила то и дело оборачивалась и морщилась.

Ну и ладно. Вот до дела дойдёт, тогда посмотрим, кто полезным окажется. Не зря же Ванька цеп прихватил и пищальку заряженную. Перезарядить, правда, нечем, ну да ему и одного выстрела хватит.

Хотел ещё хлыст взять, но вовремя одумался: куда тут с хлыстом в чащобу.

Сила время от времени припадала к земле, или веточки надломанные рассматривала, или траву примятую. Сказала, что недалеко табун коняв, а Чубаря не слышно, хотя шёл он здесь.

Ванька-то Чубаря первым и увидел: эти двое носом по земле вели, следы читали, а Ванька от неумения по сторонам пялился. А тут пригорочек, под ним низинка, глядь – вот он, супостат, в папоротниках.

Им бы подкрасться тихонько или с самострела предателя подстрелить. Да Ванька ветками затрещал и птицу какую-то вспугнул: та как всполошится, как заверещит на весь лес. Чубарь обернулся, рожей перекосился и бежать зигзагами, ровно заяц. Ну и они следом.

А в чаще побеги-ка попробуй. Всякая коряга под ноги подвернуться норовит, всякий куст в волосы сучками вцепиться.

Беглец за выворотень – порск, и будто в воду канул.

– Я туда, – кричит Лежень. – Сбоку обойду.

Сила в другую сторону побежала. Ванька туда-сюда дёрнулся, и за ней. Обогнули выворотень… да так и остолбенели.

Конявы пасутся. Голов двадцать, да совсем близко – каждую шерстинку видать. У Ваньки с перепугу вся картина разом в уме отпечаталась: и как копыта в мох уходят, и как острые зубы листья с дерева обдирают, и как две конявы в стороне милуются – лапами сцепились, будто в ладушки играют. И маленьких конявок Ванька первый раз в жизни увидел – голенастые, смешные, как телята, брыкаются.

Тут уж не до ларца, самим бы уйти. Конява – животина всеядная, она и на траве проживёт, ан свежее-то мясо всяко вкуснее!

Сто лет, кажется стояли. Сила-то с Ванькой подале, Чубарь и вовсе в стороне, а Лежень прямо возле самой здоровой конявы очутился. Та ему в глаза уставилась, будто все мысли прочитать хочет.

Лежень и не выдержал. Завопил и бежать. Ну и они, понятное дело, тоже.

У коняв четыре ноги, а у человека две, как тут удерёшь. Разве что в самый бурелом забраться, где зверюги себе все копыта поломают. Лежень позади орал-орал, а потом враз смолк, и только хрупнуло что-то до того мерзко, что Ванька весь похолодел.

Сдуру вспомнилась сказка, как Весняр-богатырь с трехголовой конявой сражался. И ещё, совсем из голоштаного детства: "Баю-бай, баю-бай, не ходи-тко за сарай. Там конява тебя ждёт, в лес густой уволочёт. А у нас Ванюшка один, детку мы не отдадим…"

Не отдадим детку, как же, спросят вас.

Топот за спиной. Ванька улучил минутку, оглянулся. Скачут следом три здоровые твари, неспешно так; знают, что добыче никуда не деться. И зубы скалят по-человечьи, у самого крупного зубищи красным вымазаны.

Выскочили на опушку. Протянулась впереди полянка, не полянка – вроде широкой просеки, а из неё кривые ёлки торчат. Все трое туда с размаху и выскочили.

Ванька чуть в сторону шагнул – по колено в грязь ушёл. Болото!

– Топь! – кричит. Это чтоб Силу предупредить. А она, ровно коза, с кочки на кочку, вот-вот Чубаря нагонит.

Конявий вожак тоже на кочку прыгнул и Ваньке в лицо лыбится. Никуда ты, мол, человечишка, не денешься. Ванька озлился, дёрнул пищальку из-за спины и прицелился в самую оскаленную пасть.

Грохнуло, и Ванька чуть с кочки не свалился. Конява глазищами хлопнула, а потом у ней из пасти чёрное хлынуло, и ноги подломились.

– Джек! – Сила позади зовёт.

А Ванька глаза отвести не может. И две оставшиеся зверюги с копыта на копыто переминаются, будто растерялись. Потом одна морду протянула и из шеи убитой конявы кусок хвать! Башку задрала, проглотила.

Ваньку замутило. Слышал он, что конявы своих жрать не брезгуют, но чтобы своими глазами увидеть…

– Джек!

Отвернулся Ванька и пошёл кочки нащупывать. Пусть-ко конявы следом сунутся, разом завязнут.

А там Чубарь с Силой борются. Увидел Чубарь, что Ванька на подмогу спешит, оттолкнул Силу и бежать. Пять шагов проскакал и с размаху в трясину ухнул.

Ванька на пузо в мох лёг, пополз к Чубарю, руку тянет:

– Держи!

А позади Сила:

– Ларец!

Чубарь глаза выпучил, ларец к груди прижал, а сам уж по грудь в трясине.

– Держись ты!

А тот ларчик не отпускает. Ну, Ванька одной рукой в ларец вцепился, а другую к Чубарю тянет – за рукав схватить или за пальцы. А тот, видать, совсем очумел. Нет, чтобы помочь себя из болота вытащить, так он ларец отнимать. Дёргает его, а сам всё глубже в трясину уходит.

– Руку давай, дурак! – Ванька орёт.

А тот уж по подбородок в жижу провалился.

Нащупал Ванька чубареву руку, тащит, а из трясины его ровно кто за ноги тянет. Не пускает топь. Чубарь трепыхается, в ларчик вцепился, а грязь уже к носу подошла. У Чубаря глаза выкатились, трясина пузырями пошла; видать кричать решил, а поздно.

Свистнуло у ванькиного уха, и Чубарю промеж глаз стрела вошла. Ванька опомниться не успел, а голова целиком в трясину провалилась, только пальцы ещё мгновение за ларец цеплялись.

Вскочил Ванька, на кочку, себя не помнит:

– Ты зачем? – орёт. – Зачем стрелила?

А у той губы дрожат.

– Потому что лучше так, чем… вон…

Оглянулись оба на окно, а там пузыри – бурк, бурк. Представил Ванька, каково в трясине тонуть. И то верно, лучше уж стрелу в лоб.

Тут у него так коленки задрожали, что плюхнулся Ваня на мокрую кочку. И увиделось ему странное: далеко за болотом, у самого неба, где смутно виделись развалины, вырастала из земли громадная поганка. Тонкая нога тянулась к облакам, вздрагивала манжетка, распухала квашнёй шляпка, на которой весь корован бы поместился, и ещё бы для деревни место осталось.

Сморгнул, и пропала поганка.

А Сила вовсе ничего не заметила. Глаза закрыла, лицо серое: пусть хоть десять раз над охраной главная, и бранник, каких поискать, а всё ж девка. Ваньке даже обнять её захотелось, утешить.

Утешишь такую, как же. Будто почувствовала, сверкнула чёрным глазом:

– Ворочаемся.

Уходили-то трое за одним, а вернутся вдвоём. Ларец, правда, отбили, да что в нём такого, в ларце этом, чтоб двух человек в лесах загубить?

Открыл Ванька крышку. Лежат в ларце прозрачные прутики с золотыми клювами, а внутри у прутиков синеется. Вынул он один – лёгонький, тоненький, еле в пальцах удержишь. Провёл клювом по ладони – остался яркий синий след. Поелозил пальцем – не стирается. Батюшки, сам себя пометил, не к худу ли?

Потом не удержался, по языку повозил. И на вкус дрянь. Ох уж, эти вещуны.

* * *

Вода, журча, бежала вдоль бортов, а Ванька с наслаждением нюхал речной воздух. Пахло свежим. Куда вкуснее, чем от козла.

Впереди из воды поднимался громадный корабль без мачт. Был он призрачно-дымным и смотрел прямо на Ваньку. В чёрной воде корабль не отражался.

– Это, дуся, Аврора. Она раньше на Неве стояла, где старый Питербурх. Стояла-стояла, а потом как бабахнет, и прямо по старой Москове. Ну, та и порушилась вся.

– Это когда большой бабах случился?

– Он и есть. А от того выстрела Аврору завернуло и по Питербурху пронесло, так что и его порушило. Ну а малые города, те тоже… как-то развалились многие… А теперь, видишь, здесь стоит. А вот куда целится? Может, в Кострому? Но для нас она безобидная, ей бы в чего покрупнее стрельнуть.

Помолчали.

– А что, книжки твои ещё один бабах обещают?

– Эх, дуся, кто ж его знает. Вот соберёт наш император всех вещунов, заставит их все книжки на свете прочитать и придумать большой бабах для… к примеру, городу Парижу. А вещуны из Парижу обратно – для Московы. И пойдёт гулять…

– А мы тогда что же?

– Мы-то? А мы – как повезёт…

Журчала вода, солнце присело на корму призрачного корабля. Казалось, что всё Ваньке только приснилось: синий вещунский эликсир, табун коняв, утонувший в болоте Чубарь, электричка с огненным хвостом, разбойник с окровавленной мордой, тяжесть пищальки в руках, сломанный зуб.

Нет, зуб точно не приснился.

– Успеть бы, – беспокоился Оззи.

Торопливо свели на берег животину, потрусили на закат, пока разбитая земля не сменилась чудным серым камнем, гладко стёсанным сверху. Тут Сила крикнула: "Стой!", корованщики слаженно спешились и выстроились поперёк дороги в ряд. Оззи прикрикнул на замешкавшегося Ваньку

– А тебя, дуся, отдельно приглашать? Да куда ты лезешь, сюда давай, по росту.

Что происходит, Ванька не понимал, а спросить казалось неудобно. Даже Скоробогат не возражал. Даже Сила молча заняла своё место в ряду, оказавшись рядом с Ванькой. Тот аж заволновался.

– Руки вытянули! – командовал Оззи. – Головы не вешать! Ноги… ноги куда?!

Воздух впереди задрожал и прорвался, как тряпка. Из прорех выходили невиданные чудища: тяжёлые и медлительные, с круглыми гладкими головами, двумя руками и двумя ногами. Они странно походили на людей, как походит ручной медведь. Или скоморох, одетый медведем.

Чудища были призраками – сквозь них виднелись берёзы и любопытная ворона, которая открыла клюв, да так и не каркнула.

– Привет вам, солдаты третьей мировой, – торжественно прокричал Оззи. Ветер взметнул остатки его волос, и сделался старик похожим на буревещника из сказки.

Чудища встали в ряд напротив людей и медленно склонили гладкие головы. Корованщики поклонились в ответ.

Впереди, заслоняя ворону, сгустилась из воздуха вовсе чудная штука: три ноги, каждая с корабельную мачту, а на них котёл, а из котла гляделки торчат и трубки какие-то, вроде пищалек. Штука поворочала котлом, а потом как бухнет по вороне. Только гул пошёл и перья полетели.

И растаяло всё.

– Уф, – Оззи лоб вытер. – И эти пропустили. Ну, а теперь на Питербурх.

* * *

В корчме хватало всяких – уставших за день работников, местных дебоширов, вралей-пустозвонов и прочих разных пьяниц. Но эта парочка казалась самой странной.

Один был старик в немыслимых лохмотьях. На голове его красовалась плешь, зато брови росли густыми пучками, а из-под них молодо блестели хитрые глаза. Другая – стриженая девка в мужской одёже, такая худая, будто её год не кормили. В остальном была она ладная, но охотников познакомиться не находилось: глядела она мрачно, а на коленях держала самострел.

Позже к ним присоединился третий.

– Джек! Здоров будь!

– И вам не хворать.

– Ты ж в солнечную Лапландию собирался, а?

– Да был я в этой Лапландии, – замялся Ванька.

– А что ж не остался?

– Ну, море и вправду тёплое, и ключи горячие бьют, и огурцами сладкими на постоялом дворе кормят – бананы называются. Только солнца-то вовсе нету! Ночью темень, днем темень… Я неделю у моря посидел, чуть с тоски не подох.

Оззи мелко захихикал.

– Дурак ты, дуся. Это ж у них полярная ночь – на полгода!

Ванька поскрёб макушку.

– Как в сказке, что ль?

– Скажешь тоже, в сказке. Как в жизни. Зато потом полгода день, солнце вовсе не заходит. Так что дуй обратно, дуся, ждать рассвета.

Ванька замотал головой.

– Нет уж, дудки. Я и так наленивился, на сто лет хватит. В Лапландии-то оно, конечно, жить лучше. Зато в короване веселее.

Сила прыснула, как девчонка, и поспешила спрятать улыбку в кружке.

– А вы это… в Москову обратно не собираетесь? Или ещё куда? А то я бы заново пошёл – корованщиком.

Сила зыркнула на него тёмным глазом, и Ваньке подумалось, что вот так должна выглядеть настоящая валькирья. Даром, что без крыльев.

– А что ж… Возьму тебя. Через два дня выходим.