Текст книги "Пупырь (СИ)"

Автор книги: Наталья Егорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Наталья Егорова
Пупырь

Арсений психовал молча. Уткнулся взглядом в помятый лютик и стиснул кулаки так, что побелели костяшки. В животе что-то болезненно скручивалось в тугой узел.

Влипли. Ох, как влипли...

И зачем он поехал?

Михалыч, как всегда, обещал невиданный клёв: золотых сазанов невероятного размера, полуметровых лещей и плотву чуть не по десять килограмм. Арсений вначале посмеивался, но с каждым днем идея нравилась ему всё больше. Опять же, хотелось опробовать новый спиннинг, родной Mega BANAX; не то, чтоб неподъёмно дорогой, но купленный вместо сапог жене и потому ценный задавленной внутрь виной.

Михалыч был истинным энтузиастом, постоянно выискивал новые рыбные места, забираясь порой в изумительную глушь. Он умудрялся заражать своей радостью не только Арсения, но даже анемичного начальника сектора, до знакомства с Михалычем ни разу не бравшего удочку в руки.

Круглый, как колобок, он бегал вдоль ряда кульманов, неистово сверкал глазами и растопыривал коротенькие руки, изображая размеры улова. Впрочем, донести восторг до дома слушателям удавалось редко, поэтому компания у Михалыча всякий раз подбиралась разная. И всегда малочисленная.

Сегодня вот оказалось, что третьим с ними едет Ванька Щербина – завзятый игрок в компьютерные стрелялки, лет десять как «молодой специалист» отдела.

Начать с того, что он уже на вокзале был хорош. Арсений сидел на рюкзаках и меланхолично размышлял, не вернуться ли от греха подальше: Щербина – парень, конечно, неглупый и душевный, но уж если начнет расслабляться, тут только держись. Драться, правда, не лезет, но чудит – в соседнем отделе до сих пор вспоминают, как он у них под Новый год мебель двигал.

Так и вышло. Вначале лез угощать всех подряд сплюснутыми в пакете бутербродами, принимался рассказывать бородатые анекдоты, но каждый раз забывал, с чего начал. Потом купил у помятой тётки, торгующей по электричкам всякой мелочью, три пачки зелёного чая, чтобы через минуту искренне удивиться.

– Слышьте, мужики, зачем он мне? Да я и не пью его, зелёный-то.

– Ну, тебе лучше знать, зачем, – устало отозвался Арсений.

Щербина расковырял одну пачку и в изумлении уставился на серую труху внутри целлофанового пакета.

– Не, это как же пить-то? – в сомнении пробормотал он и принялся сватать многострадальный чай немолодой женщине на соседней лавочке. Та, растерявшись от напора, одну пачку действительно перекупила, сунула в щербинину ладонь мятые десятки и быстро вышла в тамбур.

Михалыч похохатывал и совал Щербине минералку, тот отнекивался, а потом разом задремал с истерзанной пачкой в обнимку, обвиснув худыми плечами, уронив вялую челюсть.

Арсений бездумно провожал глазами бесконечные столбы.

Он и сам, похоже, задремал, потому что из окна глянул вдруг начальник сектора, и не лысый, как положено, а с буйной рыжей гривой и дьявольским огоньком в глазах. Ядовито сообщил, что программисты потеряли архив с чертежами, а значит, Арсению срочно цифровать все заново, иначе плакала квартальная премия... на этом месте он вздрогнул и пробудился в холодном поту.

С соседней лавочки звонко бранилась сухонькая старушка в белом платочке. Длиннолицая девушка нервно подбирала юбку, косясь в проход.

В проходе суетливо ползал Ванька Щербина.

– Это ж надо, ироды, развели тварей! – взвизгивала бабулька.

Арсений, все еще в тумане со сна, глянул вниз. Огибая неровную вдавлину, по грязному полу бегали здоровенные чёрные муравьи.

– Ладно тебе, бабка, подумаешь, муравей, – чуть заплетаясь языком, уговаривал Щербина.

– Муравей! – взвилась старушенция, – Почём я знаю? Может, ты специальную бактерию выпустил, заразную, вот хоть с гриппом этим... из Китая который!

– Ну ты, бабка, вообще...

В голове у Арсения все встало на места. У Ваньки в рюкзаке открылась банка с наживкой, и муравьи живо проторили тропку на свободу. Вот собирай их теперь.

– Вот щас как милицию позову, – ярилась бабка. – Разберутся, что у вас там такое!

Девушка торопливо пересела в конец вагона.

Собрать успели всего ничего. Михалыч глянул в окно, за которым уходил в туман громадный зев оврага, подхватился, едва заново не опрокинув муравьиную банку:

– Подъезжаем!

Спешно оторвали от собирания муравьёв Щербину, засуетились пихать в рюкзаки невесть как оказавшиеся снаружи термосы, бутерброды, газеты, какие-то вафли, подхватывать палатку. Уже с шипением и скрипом тормозил состав, и едва успели вывалиться в тамбур, а оттуда – в ледяную сырость утра.

Электричка простучала мимо платформы, мокрой змеёй вильнула за поворот, увозя щербининых муравьев, бранчливую бабку и женщину с пачкой зеленого чая. Упала та особенная вязкая тишина, какая бывает в лесу безветренным утром. Из тумана наплывали то ржавые перила в бусинах капель, то потемневшая лестница, уводящая куда-то в заросли орешника, то заросший ряской пруд не пруд, а так, большая лужа со скособоченными мостками.

Арсений медленно втянул глоток воздуха, пахнущий мокрыми листьями. Не хотелось не то что говорить, а и шевелиться даже. Хорошо...

– Ну чего, мужики, двинули? – радостно гаркнул Михалыч.

Тишина враз осыпалась росяными осколками.

– Автобус отменили, я узнавал, – бодро сообщал Михалыч. – Так что мы леском, а там тракторная станция. У меня там муж сестры работает, подбросит до самого места. Оно даже лучше выйдет, от автобуса километра четыре еще идти бы пришлось.

Мокрые репьи цеплялись за штаны, под сапогами вминались в грязь травяные плети. Невидимая птица самозабвенно голосила из ветвей, рассыпалась такими чистыми трелями, что замирало дыхание. Арсений, пожалуй, так и до места дошёл бы пешком, чем на воняющем соляркой тракторе ехать.

Муж сестры, баскетбольных габаритов детинушка с ясными глазами, отрекомендовался Григорием. Говорил он мало, но вдумчиво, руки пожимал осторожно, боясь ненароком сломать хрупкие инженерские лапки.

Зато обещанный трактор оказался на диво крохотным, почти игрушечным: узкая кабина без единого стекла, кузов облупленный, на руле самодельная нитяная оплетка. Арсений сунулся в кузов, подозрительно принюхался: не хватало на ошмётки навоза рюкзак укладывать.

Изнутри пахло травой, мокрой землёй и почему-то корицей.

Трактор зарычал, охваченный крупной дрожью. Пласт жирной глины отвалился с колеса.

– Ты нас близко не вези, чтоб не распугать! – орал Михалыч, перекрывая грохот мотора.

– На поле высажу.

– Сами-то ловите?

– Не.

– А чё так?

Григорий неопределенно дёрнул шеей. Умявшись в кабину, он будто выпирал из нее плечами и коленями, макушкой упираясь в потолок.

Интересно, это ему за провинность какую-нибудь мелкий трактор достался?

Раскисшая дорога пьяно вихлялась в полях. Выстроились на пригорке деревянные дома, накренившись каждый в свою сторону, как радикулитные старички. С годами все они приобрели общий, буро-седой цвет; и только смутно угадывалось, что вон тот в молодости красили в желтый, а этот, на углу – в голубой.

– Малаховка, – прокричал Михалыч. – Тут сестра у меня.

Дорога свернула в расхристанный дождём горох, ухнула с косогора и утонула в широченной луже. Трактор взвыл, густая жижа взметнулась веером.

Михалыч наклонился к кабине:

– А это чего там, слева?

Налево действительно мираж образовался. Серые замковые стены вздымались над полёгшим горохом, блестели ярким цинком крыши, а у подножия вроде черных ниток натянуто. Колючая проволока, не иначе.

За стенами торчал замок красного кирпича, растопырив во все стороны башенки, балкончики и – апофеозом – выставив спутниковую тарелку вместо флюгера.

– Новый русский живет.

– А-а-а... – протянул Михалыч со смесью уважительности и презрения. – А чего это он так далеко забрался?

Григорий пожал могучими плечами и вывернул трактор прямо в заросли. Хлестанули мокрые ветки, и внезапная тишина обрушилась на рыболовов.

– Приехали, – буднично сообщил тракторист.

Пока Михалыч совал Григорию поллитру и заручался обещанием забрать их непременно в три часа воскресенья, пока вконец очуманевший Щербина ломился в кусты по внутренней надобности, Арсений распрямлял затёкшие конечности и потягивался до хруста в суставах.

Впереди тянулся луг, усыпанный блестками куриной слепоты, и лохмотья кустарника. Взъерошенные ивы торчали безо всякого порядка, вольготно разбросав длинные плети. Поодаль они выстроились в линию, обозначая берег невидимой отсюда реки.

Звенели кузнечики.

– Удачного клёва, – пожелал на прощанье Григорий, и грохот мотора вспорол воздух.

***

– Почти вся наживка сбежала, – сокрушался Ванька, потрясая банкой, где копошилось десятка два муравьёв.

Арсений молча распаковывал палатку. Насаживать муравьёв на крючок он не любил – брезговал. Впрочем, опарыша и вовсе в руки бы не взял, предпочитал "чистую" наживку: крупу там, кукурузу, хлеб. Червяков, на худой конец: отчего-то дождевые червяки казались ему интеллигентнее.

– Брось ты, Вань, – благодушно отозвался Михал Михалыч. – Лучше кашу достань, у меня в рюкзаке перловка готовая. Сейчас прикормим сразу, а как почуют, тут мы и...

Над оранжевым полотном палатки зависла стрекоза. Разводила устрашающие жвалы и вроде даже глазищами крутила, высматривая добычу.

Арсений потянул ткань; стрекоза мигом порскнула в сторону и исчезла.

– Я их тут недели три назад прикармливал. Лещи тогда шли – размера сорок пятого... с подошву, в смысле. Жирные такие, горбатые. У меня жена их не любит, костлявые, говорит. Дура, что с нее возьмёшь...

Оранжевый шатер вырос среди травы диковинным цветком. Рядышком, под толстой ивой наладилась куча веток для будущего костра, улеглись в ряд чехлы с удочками.

Щербина гулко заглатывал минералку из пластиковой бутылки.

– На хлебный мякиш попробуем, на кукурузу хорошо идет, бывает. Прошлым летом я на кашу ловил, так не поверите – такая плотва клевала! Во какая.

Арсений обошёл палатку по второму кругу, выдёргивая колышки и снова забивая их чуть поодаль, растопыривая капроновые струны растяжек. Выпрямился медленно, но все равно кольнуло в поясницу, и привычно подумал, что заняться бы физкультурой, вот хоть вечерами по парку бегать...

– Ну, за прибытие, что ли? – Щербина подставлял стаканчик под горлышко поллитровки. Когда только успел достать, свинтить пробку.

Михалыч разворачивал пакет с бледной перловкой, блаженно щурился на тихую воду.

– Хор-рошо! Красотища-то какая, а?

Арсений на мгновение зацепился взглядом за дрогнувший лиловатый стебелек. А уже в следующую секунду все смешалось в безумную круговерть.

Тугое полотнище стегнуло Арсения по лицу. Прыгнули в небо лохматые ивы, обожгло холодом, хлынула в рот тина.

Выдернулся из воды, кашляя и ругаясь одновременно, выплевывая мерзкие илистые ошмётки. Толстый стебель кувшинки запутался в пальцах.

Несвязно и визгливо кричал с берега Михалыч. Отчего-то не ему кричал, а вроде бы Щербине. И нехорошая рябь шла по воде, будто дрожала земля.

Порыбалили, называется. Всю рыбу распугали.

Арсений проморгался и едва обратно под воду не ушёл.

Над берегом торчал невесть откуда взявшийся... пупырь. Громадный выпуклый холм, поднявший к небу толстенную старую иву, и с десяток деревьев помельче, и лохматые кусты, и обмякшую палатку, горевшую оранжевым лоскутом с макушки.

Выглядело так, будто под верхний слой почвы засунули гигантский футбольный мяч: эдакий правильной формы прыщ вырос в одно мгновение.

– Ох, м-мать, – метался по берегу Михалыч. – Это ж надо. Ох, м-мать, а?

Щербины видно не было.

Цепляясь за травяные плети, окончательно измазавшись, Арсений выбрался на берег. Опасливо подошёл к холму, тронул рукой. Осторожно топнул в подножие, потом ещё раз – основательней.

Трава как трава. Мокрая. Земля твёрдая. Банка кукурузы вон валяется.

Наклон градусов сорок навскидку.

Внезапное появление бугра среди ровного поля не хотело укладываться в голове, Арсений в ступоре побрёл вокруг пупыря и, только углядев рассыпанную на полпути к вершине перловку, догадался испугаться.

И разом осел на землю.

Из столбняка его вывел жалобный крик Михалыча:

– Вань! Ва-а-ань!

Щербина-то, наверху, что ль, остался?

Когда подбежал Арсений, Михалыч кричать уже перестал, только бурчал себе под нос и мял круглый подбородок.

– Ты глянь, какая штука, – он поставил ногу на склон бугра. – Сколько градусов, как думаешь? Тридцать пять? Сорок?

– Сорок, сорок два...

– Ага. А ногу ставишь, как на ровное.

– Это как? – опешил Арсений.

– А попробуй вот.

Арсений попробовал. Действительно, полное ощущение, что ровная поверхность.

– Так чего ждем-то? – возмущенно крикнул он, устремляясь к вершине, где призывно рыжела распластанная палатка.

Палатка манила, близилась и... внезапно оказалась за спиной. А впереди теперь было лицо Михалыча с вылезшими из орбит глазами.

– Ты это... как? – сипло вытолкнул он из себя.

Арсений обернулся. Оранжевый лоскут неподвижно лежал на траве. Ждал.

Несколько шагов вверх, когда кажется, будто идешь по плоскому, и бац! снова внизу.

– Чёрт! Ты видел? – закричал Михалыч. – Нет, ты видел? Стой здесь, смотри.

Он шагнул на пупырь, сделал шаг. Плотная фигура его накренилась, застыв под диким, невозможным углом к земле.

– Видал? О как!

И ногу поднял, демонстрируя вовсе уже не человеческую ловкость.

У Арсения в животе булькнуло, и резкая боль скрутила кишки.

– Это что же такое-то, а? – потерянно пробормотал он и метнулся к ближайшим зарослям.

***

Потери были гигантскими. Во-первых, Щербина, разливавший водочку, оказался прямо на вершине пупыря. На крики он не откликался, сам не шевелился; что с ним сейчас происходило, и жив ли он вообще – неведомо.

Во-вторых, палатка и все три рюкзака. А с ними – съестные припасы, документы и удочки. И если палатку можно, скрепя сердце, бросить, то спиннинг было искренне жаль. А уж чтобы вернуться без документов – такое даже представить страшно.

В наличии оставались: запасные дюралевые колышки от палатки числом семь, моток капронового шнура, пенал с поплавками и мормышками, банка сладкой кукурузы и поллитровый термос с отваром шиповника.

Отвар, впрочем, тут же и выпили, пока планировали эксперимент.

– Ну-ка, Михалыч, давай ещё раз.

Тот послушно побрел к вершине, шаг за шагом накрениваясь чуть не до горизонтали. Потом в один невозможно краткий миг повернулся и назад. Главное, Арсений заметить ничего не успел, как раз сморгнул.

– Давай ещё.

И снова та же история. Будто... Арсений похолодел от аналогии – будто отражается в невидимом зеркале. Плоскостная симметрия трехмерного объекта... бр-р.

В пузе забурлило от жути.

– А если бегом попробовать?

– Давай-ка ты теперь. Я посмотрю.

Бегом опять не вышло. Почудилось на мгновение, будто расплылось все перед глазами, и опа! бежим обратно.

Чертовщина. И ведь до макушки пупыря всего ничего, а не добраться.

– Может, кинуть чего?

Кидали палки, потом колышки от палатки. Летели они вначале нормально, но затем, будто притянутые к поверхности пупыря, отвесно падали вниз в метре от подножия.

Для чистоты эксперимента Арсений встал сбоку, наблюдая за процессом. Баллистическая траектория несомненно искажалась.

Собирать колышки не составило труда. Если не оглядываться, полное ощущение, что наклоняешься к земле. Со стороны, конечно, вид жутковатый.

Пробовали падать: человек прилипал к склону почти вертикально, чувствуя при этом, что лежит.

Пытались забросить шнур с петлёй, зацепить ветку поближе к вершине. Выходила та же ерунда, что и с палками. Не долетало.

У Арсения от нервов вконец расстроился желудок; он то и дело, выпучив глаза, бегал в густые заросли. Михал Михалыч панике не поддавался, хмурил лоб, крутил пальцами подбородок, но решения тоже не видел.

Арсений с отчаяния пытался звонить – все равно куда, но телефон мёртво молчал. Глушь.

В конце концов решили возвращаться за помощью. До Малаховки километров двенадцать, часа три шагом. Оставался, правда, вопрос, как объяснять про пупырь, но эту проблему Арсений малодушно переложил на Михалыча.

Сам он оставался на всякий случай караулить застрявшего Щербину.

Кругленькая фигурка Михал Михалыча закатилась в гороховое поле и пропала из виду. Арсений вздохнул и прикинул, что бы ещё попробовать.

Он побродил вокруг пупыря, считая шаги и выяснил, что в окружности тот метров шестьдесят, а значит радиус "футбольного мяча" около десяти метров. Что деревья, торчащие из бугра параллельно земле, ничуть не клонятся вниз. Что между травяными пучками не проглядывает земля, а ведь если бы почва действительно натянулась на громадный "мяч", проплешины должны бы появиться.

Арсений закрыл глаза и шагнул на пупырь. Никаких странностей в ощущениях: будто идешь по тому же ровному лугу. Глянул под ноги – крутой склон, голова немедленно закружилась. Снова зажмурился и продолжил путь, считая шаги.

Чуда не произошло. Вернее, чудо продолжало оставаться неизменным: Арсений опять вернулся в исходную точку. Согласно подсчетам, повернул он буквально метрах в двух от подножия. Два метра условно вверх, необъяснимый и неощутимый поворот и два метра вниз.

Вот такая арифметика.

В тине мощно плеснуло. Видно, ходил там здоровенный сазан, смотрел из-под воды на глупого человечка и посмеивался в четыре уса.

Тоскливо думалось, что с чудаковатым Ванькой Щербиной творится неладное. Если уж невмочь спуститься, то показаться-то он мог. Палатку вон хорошо видно.

А раз не показывается...

Вдалеке зарекотал трактор.

Григорий привёз кастрюлю с варёной картошкой, кусок копчёного мяса, тугие помидоры и колючие огурцы; Арсению при одном взгляде на еду опять поплохело с животом.

Михалыч торопливо жевал и говорил без умолку. Жена Григория, она же михалычева сестра Ленка слышала, что вроде бы прошлым летом на овсяном поле такой же пупырь вздувался. И вроде бы тоже никто наверх забраться не мог. А потом вроде бы пропал он, сам.

– Скоро?

– Да никто не следил. Неделю, говорят, может, две...

Две недели – это катастрофа.

А ещё мужики видели, как весной сюда новый русский из замка на трех джипах ездил. Вот прямо на это место. Следить не следили за ними, конечно, но языками потом в деревне мололи: и что оружие здесь прятали, и что трупы зарывали.

Григорий солидно кивал.

– Чего ж сразу не сказал-то? – растерянно спросил Арсений.

– Так вы же на рыбалку, а не копать.

– Может, съездить к этому новому русскому, спросить?

Михалыч поперхнулся огурцом.

– Ну... если уж только совсем припрёт.

Представились высоченные каменные стены, охрана на башенках, злобные ройтвеллеры, натасканные на людей... Решили, что "совсем припрёт" завтра к вечеру. Если раньше не разберутся.

Продемонстрировали пупырь Григорию. Тот чесал в косматом затылке, разводил мощными руками, удивлялся. Попробовал въехать на тракторе, разворотил колёсами глубокую колею, но дальше тех же двух метров не продвинулся. Руль при этом не поворачивался, а трактор неизменно возвращался назад; для чистоты эксперимента рулевое колесо даже заклинивали при помощи палки и шнура.

Швыряли железяки в высоту, чтоб попасть на верхушку навесом. Выяснили: если бросать так, чтоб перебросить, так она через бугор и перелетает. А чуть слабее – падает на заколдованном рубеже.

Устали, обозлились, наорали друг на друга, обвиняя невесть в чём. Григорий обиделся и досадливо шарахнул кулачищем в бок трактору, оставив заметную вмятину.

Остыли.

А Щербина... казалось, от этого шума и мёртвый проснётся. Ох, не накаркать бы, не накаркать.

Уже часов пять было, когда Арсений бумажку нашёл.

***

Ближайшие кусты оказались использованы полностью. Арсению даже казалось, что ветер доносит запашок к самому пупырю, что его страшно конфузило. На этот раз он примостился у самой воды, меланхолично наблюдая за черным муравьём с длиннющими усами. Не иначе, из Ванькиных запасов насекомое.

Наткнулся взглядом на картонку. И не сразу даже понял, что нашёл.

Это в городе бумажек под каждым пеньком полно. А в деревне... Арсений в детстве у бабушки в деревне жил, так там во всем доме десяток газет двухлетней давности и учебник органической химии. Он тогда этот учебник за лето чуть не наизусть выучил.

Он все ещё соображал, строил умозаключения, а сам уже машинально застёгивал штаны, выуживал грязный, разлезающийся в руках ошмёток. На обрывке этикетки угадывалось:

=====================================

Генератор ограничения доступа ГОД-Х28

Тип: плоскостной

Размер: малый

Тип активац

========

На душе стало легко и радостно. Не мистика, не сверхъестественная чертовщина – всего лишь технология. А с технологией-то мы ого! мы её раз плюнуть! Мы же для того и высшее образование получали, и штаны в КБ просиживаем, мы ж с технологией «на ты»...

– Толку-то, – сказал Григорий. – Делать-то с ним чего?

– Так это ж, небось, он как раз.

– Ну и как теперь?

– Э...

Арсений вернулся обратно. Долго шарил по кустам, нашел еще несколько картонных обрывков, но единственно нужного продолжения этикетки не было.

"Тип активац"... Тип активации, наверное.

– Выходит, мы сами его запустили?

– Похоже...

– Что сделали-то, Арсений? Что сделали – вспоминать давай.

– Я палатку ставил.

Точно ведь, палатку он ставил. Наскоро повтыкал колышки, чтоб только шесты держались. Потом ещё раз обходил, и каждый вбивал подальше, туго натягивая брезент.

Может, колышек в кнопку воткнул? Ну, должна же там кнопка быть.

– А ты, Михалыч, перловку доставал.

– Не, перловку я раньше достал.

– Говорю, перловку разворачивал. И трепался про карасей.

– Врёшь, про плотву рассказывал. Я карасей года три не ловлю. А Ванька водку пил.

– Наливал. Как пил, я не видел.

– Да ты вообще ничего не видел, ты же в речку слетел.

– Это я потом слетел, когда тряхануло.

Смерили глазами земляной прыщ. А ведь правда, встряхивало.

Михалыч застопорился, остекленев глазами – идея пробила.

– Так может его водочкой активизируют, а? – предположил он. – Ванька плеснул, и вперед.

– Н-ну...

Запасы водки пропадали на макушке пупыря, вместе с палаткой, Щербиной и паспортами.

Григорий молча двинулся к трактору, пошарил за сиденьем, выудил давешнюю поллитру – непочатую. Скусил пробку, недрогнувшей рукой наклонил над пупырем.

Алмазная струйка канула меж стеблей.

Ничего.

– А может быть...

А правда, чего ещё может быть? Топнуть в нужное место – так не подберёшься теперь. Крикнуть если только: отчего бы пупырю на голос не реагировать.

– Михалыч, ты чего про плотву говорил-то?

– Ну, здоровая, грю, клевала. На кашу.

– А если точно?

В михалычевых глазах загорелась искра понимания.

– Плотва здоровая клевала, – с выражением завёл он, уставясь на холм. – На кашу хорошо клюёт плотва. Во какая ловилась. На кукурузу тоже хорошо идёт иногда. А прошлым летом я на кашу ловил. Плотву.

Арсений поморщился.

– Ну, не помню я точно, – развел руками Михалыч.

– А Щербина сказал, – Арсений прикрыл глаза, вспоминая. – Ну, с приездом, что ли?

– С прибытием. Ну, с прибытием, что ли?

Холм не дрогнул.

– Ну, за прибытие, что ли? Ну, на здоровьичко, что ли? Ну...