Текст книги "Мышка"

Автор книги: Наталья Черемина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Олег сидел перед ней, расслабленно откинувшись на сиденье и чертя пальцем невидимые узоры на дубовом столе. Но глаза поблескивали из-под очков настороженно, и приветствие прозвучало слишком беззаботно. Видимо, что-то почувствовал в ее голосе, когда она по телефону предложила встретиться в «Диком Дрейке». Таня решила не играть в кошки-мышки и начала с места в карьер:

– Я беременная.

Секундное замешательство сменилось напряженно-ровным выражением лица. Почертив еще немного кружочки на столе, осведомился:

– Какой месяц?

– Уже второй. Почти два. Я сама недавно узнала, все думала, просто задержка, а врач… – поперхнулась, увидев радостную улыбку, разливающуюся по лицу Олега. Такому любимому, как никогда. Он рад, рад слышать, он хочет…

– Только второй? Так это же очень хорошо! Значит, еще не поздно сделать аборт.

Татьяна все улыбалась, одеревенев. Удар был слишком силен. За какое-то мгновенье она прожила целую жизнь, полную детских улыбок, нежных объятий и солнечных прогулок всей семьей. Мама, папа, малыш. Мама и папа выбирают малышу комбинезончик, учат его новым словам, целуют перед сном. Мамуля – такая добрая и красивая, читает малышу яркую книжку. Папуля – большой и сильный, катает его на плечах и подбрасывает вверх. И еще зоопарк, и еще трехколесный велосипед, и «я хочу писать», и «наша мама родит нам сестричку», и еще, еще…

За мгновенье до его слов. А потом ледяной душ и пустота. Нет сил кричать. Помолчали. Татьяна сделала глубокий вдох и тихо сказала:

– Я не буду делать аборт.

Теперь одеревенел Олег. Он непонимающе похлопал глазами, потом с еле заметной ноткой отвращения, так же тихо сказал:

– А вот это и называется «женить на себе». И не надо было делать вид, что ты такая особенная, что тебе на фиг не нужен штамп в паспорте, такая вся современная и свободу уважаешь. Такая же, как все. Алчная бабища. Не надо на меня так смотреть. – Его тон неуклонно повышался. – Именно алчная бабища, говорю твоими же словами. Сначала ты мне впариваешь какую-то байку о непроходимости труб, под этим предлогом перестаешь предохраняться. А все для чего? Для того, что всем бабам надо. Залететь, зная, что мужик порядочный и никуда не денется.

– Никакие это не байки! Мне вообще сначала сказали, что это бесплодие. Господи, ты хоть понимаешь, что значит бесплодие, или это для тебя пустой звук? Только потом, в Центре планирования, успокоили, что я могу забеременеть, но у меня меньше шансов, чем у других – одна из труб… Ну я же тебе говорила! Я же ничего не скрывала! Это такая удача… Врачи говорят, что первого ребенка желательно родить до тридцати лет, потом увеличивается возможность всяких там отклонений. Ну, ты же знаешь… – потухшим голосом закончила Татьяна, следя за его реакцией.

– Так что за проблемы, – добродушно улыбнулся Олег. – Ты же еще молоденькая у меня, тебе всего двадцать восемь.

– Двадцать девять.

– Ну и что? Вон на Западе и в сорок рожают, и нормально. Подумай сама, зачем тебе это сейчас? Ни жилья своего, ничего. На работе только-только в гору пошла, глупо сейчас все бросать. У меня ничего не ясно, банк в любой момент может лопнуть – и я без работы. Ребенка надо заводить, когда ты готов, уверен в завтрашнем дне…

– Так и без детей останешься.

– Блин, как мне уже все осточертело. – В голосе Олега от добродушия ничего не осталось. С усталостью и раздражением он уставился на пепельницу. – Все так и норовят попользоваться. Начальство на работе имеет каждый день, родители дома… Перед всеми – отчитывайся. Теперь и ты. То, что ты делаешь – просто циничный шантаж, Таня. И это не в первый раз, ты знаешь, о чем я говорю. – Татьяна машинально глянула на узкие шрамики, чуть белевшие на левом запястье, и к горлу подкатил комок. – И сейчас ты в очередной раз приперла меня к стенке. Конечно, Олежа такой хороший мальчик, покладистый болван, он будет делать все, как скажут. Надоело!

Она слушала и в очередной раз чувствовала, как вина и стыд затопляют ее, вытесняя гнев и ощущение собственной правоты. Действительно, пошлая, алчная бабища с банальными приемчиками. Он же не подлец какой-нибудь и они уже столько вместе – почти четыре года, и Олег ее ни разу не обманул. Все так, но ребенок… Гнев и отчаяние вновь нахлынули на нее, сметая все никчемные мыслишки. Татьяна, неожиданно для себя, вдруг шарахнула ладонью об стол так, что пепельница подпрыгнула, заставив Олега вздрогнуть всем телом.

– ДА ПРИ ЧЕМ ТУТ ТЫ!!!

– Тише, тише, – зашипел Олег, озираясь по сторонам. С соседних столиков бросали заинтересованные взгляды. Но Таньке было все равно. Она не чувствовала своего голоса.

– Ты что-нибудь видишь вокруг, кроме себя, любимого?! Я тебе говорю про свое здоровье, ты же докторский сынок, должен понимать! Про свои насморки ты очень хорошо понимаешь! Я тебе говорю, что это, возможно, мой единственный шанс родить. Я говорю про этого малыша, тебе когда-нибудь приходило в голову, что аборт – это убийство? А ты мне про свою вонючую работу, про своих, блин, родителей! Что ты о себе возомнил? Мне на фиг не нужны твои женитьбы, мне нужен этот ребенок, понял?!

– Это, как всегда, красивые слова! – Теперь он тоже орал, не обращая внимания на откровенный интерес посетителей «Дикого Дрейка». – Ты прекрасно знаешь, что я не брошу ребенка, если он родится, я не так воспитан. Загнала меня в угол и строишь из себя мученицу, а я такой негодяй и должен чувствовать себя виноватым. Хитрые бабы!

Таньке вдруг стало смешно. Она как будто увидела со стороны эту сцену: сидит не юная уже девушка, нервничает и пытается чего-то добиться от инфантильного субчика, больше всего на свете ужасающегося от мысли, что ему придется самому о ком-то заботиться и принимать ответственные решения. Ему так страшно, что не понятно и даже не слышно, о чем речь идет. А чего она, собственно, хочет? Женился чтобы? Да ни фиг ей такая семья. Что она вообще здесь делает, с этим чужим, абсолютно чужим человеком, зачем рассказывает ему о сокровенном: о болезнях, о радостях? Внизу живота опять потянуло, посильнее, чем с утра. Ладно, Танюша, ты не услышала то, что хотела, а значит, и рассиживаться больше незачем.

– Я про Фому, ты про Ерему. Как обычно. – Она решительно встала. – В общем, так. Ребенка я оставлю, а от тебя мне ничего не нужно. Даже признания отцовства не нужно. Так что ни в какой угол я тебя не загоняю, живи себе спокойно. И забудь обо всем, что между нами было. Я постараюсь забыть. Чего глазки испуганные? Боишься, что опять? – Она вытянула вперед левую руку и засмеялась. – Не бойся, трусишка, зайка серенький. Я очень хочу жить, так сильно, как никогда. Ради него.

Татьяна ткнула пальцем в живот, развернулась и пошла к выходу. Ее слегка мутило, но было весело и легко, как бывает после принятия трудного, но окончательного решения. Олег нагнал ее уже на улице, схватил за локоть и заговорил проникновенно, заглядывая в глаза:

– Тань, ну давай спокойно поговорим, а? Если ты так решительно настроилась, я готов, ну и отцовство, и… А может быть, подумаешь еще? Ты же умница, ну рассуди здраво…

Танька чувствовала себя совершенно разбитой: рука Олега казалась ей чугунной, низ живота все больше и больше болел, легкое недомогание сменилось откровенной тошнотой и головокружением. Наверное, от жары. Может, съела чего. Беременная все-таки. Больше всего на свете ей хотелось добраться до дома, лечь на любимый диванчик и просто немного полежать. Вон она, машина, а тут это досадное препятствие.

– Олежа, я сделаю, как ты хочешь. Аборт хочешь? Так тебе спокойнее будет? Хорошо, сделаю аборт, только пусти меня, ладно? Хорошо? Ну, я пошла.

Ватными пальцами Танька отцепила наконец от себя его руку и припустила к машине. «Аборт тебе, как же. Пошел ты…» – подумала она, угрюмо глянув из окна на своего озадаченного друга. Завела машину, вырулила на вторую полосу и снова почувствовала приступ дурноты. Живот болел все больше, в горле стоял комок. «Чертов токсикоз. А это нормально, что живот так болит? Надо у врачихи спросить». Через пять минут она поняла, что не в состоянии больше вести машину. Перед глазами вспыхивали красные круги, рот затопила соленая слюна. До дома оставалось совсем немного, но сзади уже начали сигналить: ее машина виляла. Таня включила аварийку и ткнулась как попало прямо под знак. Посидела, отдышалась. Тошнота немного отступила, но вести машину было страшно. Оглянувшись, припарковалась поудобнее и вышла ловить такси. Уже сидя на заднем сиденье потертого «частника», повинуясь внезапному порыву, назвала адрес сестры.

Вылезая из машины, Татьяна поняла, что что-то не так. Как-то тепло и липко. Опустила глаза на свои щегольские кремовые брюки и ахнула: между ног расползалось ярко-красное пятно. Беспомощно наблюдая, как оно стремительно ползет вниз по штанинам, Танька глупо попыталась прикрыть его сумкой, но, поняв, что у нее нет другой сумки, чтобы прикрыть все это сзади, опомнилась и, не глядя по сторонам, рванула к Ольгиному подъезду.

– Ты что, не на работе? А-а, сегодня же суббота… А чего не позвонила? Меня могло не быть, я как раз гулять собиралась с… Господи, что это? Мамочки!

Ольга подхватила сползающую по стенке сестру и поволокла ее в комнату.

– ГДЕ ЭТОТ ХРЕНОВ ТЕЛЕФОН?!!

Какое-то время после выкидыша Таньке казалось, что жизнь закончена. Она ходила на работу, автоматически, без эмоций выполняла свои обязанности и, видно, делала это неплохо, потому что получила повышение: должность исполнительного директора и несколько тысяч рублей прибавки к зарплате. Где-то в начале у нее мелькнуло воспоминание о белых шрамиках, но она с гневом отвергла эту идею: еще не хватало, чтобы гнусный маменькин сынок решил, что это по нему так убиваются.

Как будто в издевку над Танькиным горем среди ее знакомых начался повальный бум рождаемости. Сестра родила совсем незадолго до Татьяниного выкидыша и как раз собиралась гулять с младенцем, когда та примчалась к ней вся в крови. Ольга родила мужу Сереге мальчика, которого назвали Николкой, кормила его грудью, была толста и счастлива, с румяного раздобревшего лица не сходила сытенькая полусонная улыбка. Ее старшая, Настя, которой уже стукнуло двенадцать лет, и Серегин сын Артем не отходили от своего общего братика и бросались помогать Ольге по первому намеку. Сам Серега, не стесняясь, плакал от счастья и зарабатывал все больше и больше денег в своем магазине запчастей. Таньку от этого перебора идиллией слегка мутило, она частенько бурчала: «сироп сиропный», но своего нового племяша обожала и не упускала случая с ним понянчиться.

От толстой Алки до нее доходили новости о бывших подругах. Машка родила второго сына, едва ее старшему сравнялось два годика. Аморфная корова Марго наконец-то разродилась сыном для своего любимого Славиньки. Подавляющее большинство ее старых знакомых встречались ей либо беременными, либо с колясками. «Да что же это такое? Неужто демографическая ситуация улучшается?» На что ее мать, как всегда беспардонно, заявила: «Это потому, что возраст у твоих знакомых такой. Все нормальные женщины стараются родить к тридцати годам. Одна ты у меня слишком умная – по горшкам дежурная». Последней каплей стало известие о беременности одной из самых одиозных фигур Танькиного окружения – Светки Седовой. Королева похабных анекдотов и подстилка по убеждениям, Светка уже давно как-то притихла. Ночную жизнь с Танькой и другими мелкопоместными «светскими львицами» вела уже не так бурно, чаще отказывалась от походов по ночным клубам, участвовала только в частных вечеринках и вечером всегда ехала домой, к Гене. Старых любовников забросила, новых знакомств избегала. На дружеские подковырки отшучивалась, но как-то призналась, что устала. Да и привыкла уже к Гене: как-никак уже десять лет вместе, он ей столько уже всего простил, что ее вдруг посетило чувство благодарности. О своей беременности она рассказала не сразу, а уже когда округлился животик. Беременность она переносила плохо: была вся отекшая, опухшая, с одышкой и пятнами на лице. Но в глазах поселилось умиротворение, схожее с сытой благостью Танькиной сестры. Это Татьяна переносила с трудом и все чаще предпочитала общество беззаботных «светских львиц».

К ее собственному удивлению, ее стало тянуть в церковь. Каждое воскресенье она приходила туда, становилась в уголок и подолгу наблюдала за службой, за прихожанами. Поборов непонятное смущение, стала молиться за здоровье близких, ничего не прося для себя. Через какое-то время набралась смелости и исповедовалась. Невероятно, но почувствовала облегчение, как будто разгрузила себя немного. Однажды, повинуясь внезапному порыву, подкараулила батюшку после службы и задала вопрос, как можно попасть в монастырь. Отец Меркурий внимательно посмотрел на бледную Таньку в изящном шифоновом шарфике на голове и пригласил на разговор.

– Недавно ходишь. Случилось что?

Танька, смущаясь и с трудом подбирая слова, начала рассказывать о себе, священник перебил:

– Помню твою исповедь. Много грехов было. Каешься хоть?

Танька понурилась. Если походы в «Глобус» с пьянством до поросячьего визга – это раскаяние…

– Ты в себе разберись сначала. К Богу надо прийти осознанно, а не потому, что просто хочешь как-нибудь изменить свою жизнь. Не греши, делай добрые дела – и жизнь твоя изменится к лучшему. А монашество – это призвание, посвящение себя всей без остатка служению Господу нашему. Думается мне, что не твое это призвание. Иди.

Танька уныло побрела домой, по дороге раздав всю мелочь нищим у церкви, хотя раньше принципиально этого не делала: считала их всех профессионалами. Придя домой, послонялась по комнатам, повздыхала, потом встряхнулась, фыркнула и позвонила «светской львице».

Прошло каких-то семь месяцев после расставания с Олегом, как до Таньки дошли слухи о его свадьбе. Женили-таки бедолагу на генеральской дочке, здоровой алчной бабище, взращенной и взлелеянной с единственной целью: выдать замуж за подходящего мальчика. Бракосочетание было на редкость пышным и безвкусным, воплощая в себе все то, о чем Олег с таким презрением и ужасом рассуждал. Невеста была высоченной, полнокровной самкой, из тех, кто, по выражению самого Олежи, прижмет грудьми к березе, и ты сдаешься. Вероятно, это делало его хоть немного счастливым, не говоря уже о его родителях. Таньку новость позабавила, не более того.

Сама же Татьяна пошла вразнос. Она оправдывала свое всеядие желанием заиметь ребенка, при этом рискуя элементарно подхватить что-нибудь венерическое. В ее гареме, как она это называла, теперь значились: старый знакомый – развеселый Виталик Манкель, новый знакомый – женатый «оборотень в погонах», богатый гибэдэдэшник Костя, также эпизодически присутствовал обветшалый «богемный лев» Федорков, доставшийся в наследство от остепенившейся Светки, и совсем недавнее приобретение – смазливый двадцатилетний работник бензозаправки Димон, который обаял тридцатилетнюю Таньку полным отсутствием денежных средств и комплексов по этому поводу. Он смотрел на свою взрослую подругу со смесью неприкрытого вожделения и благоговейного любопытства, порожденного ее несомненными (в сравнении с собой) ученостью и изысканностью. Интерес был, конечно же, и меркантильный: Татьяна водила его по ночным клубам, платила за выпивку, бильярд, боулинг, даже пару раз давала немного денег с собой. Эти деньги он тратил потом в дешевых кафе на своих юных подружек и демонстрировал им свои беспорядочно нахватанные от Таньки знания, вызывая девичье сексуальное возбуждение.

Взяв шефство над сим воплощением простодушного порока, Татьяна поначалу даже испытывала что-то вроде радостного предвкушения Пигмалиона, пытаясь рассмотреть в юноше какой-то скрытый потенциал умственного и духовного развития. Увы, кроме потенциала физиологического она так ничего и не рассмотрела. Вкусив несколько раз свежего неумелого тельца и пережив эффект новизны, Татьяна заскучала. Физическое общение себя исчерпало, интеллектуальное не заладилось. Некоторое время она развлекалась тем, что утонченно унижала Димона и с мрачным наслаждением наблюдала его замешательство, но скоро почувствовала жалость к бедняге, отчаянно пытавшемуся подстроиться под ее изменчивое настроение. Эта жалость отнюдь не прибавила ему сексапильности, и Танька, сама себе опротивевшая, думала, как бы уже все поизящнее закончить. Еще и сестра капала на мозги: «Господи, с кем ты вошкаешься? Какое-то вторсырье…»

Очередной раз бросив в мусор отрицательный тест на беременность, Танька подавленно размышляла: «Действительно бесплодие? Почему я? Кто-то по три аборта и рожает… Кто-то не хочет, а рожает… Рожают и бросают. Бросают?» Ее осенило. Почему раньше об этом не подумала?

Окрыленная, Танька стала искать телефон знакомой, у которой была своя знакомая, у которой, в свою очередь, был муж судья. Кто, как не судья, должен знать об этом – всякие дела об усыновлении… Где же он? А, в старой записной книжке. Ну и что, что не свой? Наследственность – все фигня. Мать не та, которая родила, а та, что вырастила. Вот и телефон. Хотя бы узнать, где спросить, как искать. Переговорив со знакомой и получив обещание разузнать все и даже, может быть, устроить встречу, Машка подумывала, не озадачить ли еще адвоката, который работал на их контору, ведь плюрализм мнений никогда не помешает. Решила, что надо выбрать момент и как бы между прочим спросить, специально звонить не следует.

Сдернула с полки семейный кодекс, раскрыла, но тут же закрыла и положила на место. Не в состоянии сейчас воспринимать формулировки, другая мысль свербит. Какая? Ну конечно! Надо отделаться от всего своего гарема, от всех тошнит. От всех до единого. На ум пришла крылатая Машкина фраза: «Господи, ну как я могла спать с этим уродом?» Она так говорила после каждого своего хахаля, за исключением мужа. Вот и у Таньки тоже вопрос: «Как я могла?» Никакими чувствами здесь и не пахнет, на слово любовь даже нет комментариев – одно циничное ржание. Секс? Нет у нее такой зависимости, она может без секса годами жить, проверено. Пьянки, гулянки? Из праздника превратились в рутину с гнусным похмельем. Как она, Татьяна, могла так упасть? Разве эта перезрелая девушка с помятым лицом – она? Ее передернуло. Ей нужен был от них ребенок, она его не получила. Она получит его в другом месте, а этих – отрубить и выбросить. Да не прятаться и не морочить голову, а сразу – раз и нет их. Не видеть и не слышать. Проще всего решается вопрос с Федорковым: она просто не будет ходить в тот клуб, где он работает арт-директором. Вообще не будет ходить в клубы. Надоела эта жизнь, надо начинать новую.

Полная решимости, она набрала Виталика Манкеля.

– Привет, не занят? Слушай, я…

– Приве-е-ет, рыбка. Я как раз о тебе-е-е думал. Целую неделю тебя не ви-и-идел. Так бы тебя и скушал. Как ты насчет сегодня?

Танькина решимость куда-то подевалась. Парень-то он неплохой, Виталя. Ей ничего такого не сделал. Несерьезно, конечно, к ней относится, но он на себя никаких обязательств и не брал. Какой он муж, какой отец, это же развеселый Виталик Манкель. Он такой, и никого не обманывал. Надо просто постараться его не обидеть, не грубить, а просто по-дружески распрощаться. Но не чересчур дружески, а то он это еще за новую игру воспримет.

– Слушай, Виталя, я как раз звоню, чтобы сказать: встречаться больше не будем. И созваниваться.

– Гыы… Ты что, замуж вышла?

– Не вышла! То есть, может быть, да, очень может быть. Но так или иначе, не звони мне, ладно?

Кажется, до него дошло, потому что после паузы он спросил тихим, робким, не свойственным себе голосом:

– Тань, ты узнала про Анжелку, да? Из-за этого?

Танька хрюкнула и, не сдержавшись, расхохоталась от души. У нее как камень с души свалился: ну, Виталик, знала я, что с тобой проблем не будет. Прям люблю тебя за твою беспроблемность.

– Ох, Манкель, рассмешил, не могу. Да расслабься, не из-за Анжелки, не из-за Манжелки. Мне на них наплевать, так же, как и тебе на моих Костю, Диму и Андрея. Просто обстоятельства так сложились, мне это сейчас не нужно. Лишнее, понимаешь? Но дело не в тебе, ты не обижайся. Ты прелесть, нам с тобой было весело. Хорошо?

– Как-то неожиданно…

– А что, подготовку делать, что ли? Ну, прощай тогда?

– Ну, прощай… Звони, если что…

Танька положила трубку в отличном настроении. Теперь женатый «оборотень» Костя. Они познакомились два месяца назад в бильярдном клубе: Танька с двумя своими новыми подружками и компания нестарых мужчин в таком же численном составе. В бильярде очень удобно знакомиться: главное – надеть что-нибудь плотно обтягивающее попку, а остальное – дело техники. Ты увлеченно гоняешь шары, а мягкое место само оттопыривается, не надо даже строить глазки и продумывать жесты. Собственно, бильярдный клуб – это парад женских поп, на эту шоу-программу и стекается народ, любителей игры здесь минимум. Все было как по плану: «Девчонки, у вас столик свободен?», партия с победой Таньки, японский ресторан, дискотека с жаркими танцами, чил-аут с задушевными разговорами, телефончик, в выходные – шашлык на природе, лесной отельчик с сауной и уютными номерами до вечера, но не на ночь. Одно и то же каждые выходные с редкими перерывами.

Но расставание с Костей не прошло так гладко, как надеялась Танька. Как истинный работник правоохранительных органов, Константин Сергеевич поставил задачу выяснить мотивы Татьяниного неправомерного поведения.

– Так, я не понял. Что произошло? Тебя что, жена вычислила?

– Нет, понимаешь…

– А что, заболела?

– Да Бог с тобой…

– Беременная? Хотя нет, если бы беременная, то наоборот… Тебе кто-то что-то сказал? Кто? Что? Говори!

– Н-никто, н-ничего. Костя, я…

– Так, тогда я не понял. Нет, я не понял. Что произошло?!

– Да просто не хочу тебя видеть!

– Так, а чего это ты мне грубишь? Ты чё мне грубишь, я спрашиваю?!

– Ой, ну все, до свидания.

– Нет, подожди, я тебя все равно достану. Лучше сейчас мне признайся.

– Да не в чем мне признаваться. Не нравится мне такая жизнь. Не хочу тратить время на женатого мужика. Мне уже много лет. Я детей хочу. Все просто.

– Тань, Тань, Тань, подожди, Та-ню-у-уша. Я ж тебе говорил, вот разведусь со своей, и мы с тобой что-нибудь придумаем. Ну ты такая резкая, вообще. Ты бы мне раньше сказала: мол, давай, Костян, то да се…

– Костя, ты не обижайся, пожалуйста, но даже если ты разведешься, меня это не заинтересует. Жить с тобой я все равно не буду. И видеться больше не хочу. Не звони, ладно?

– Так, я понял. У тебя кто-то завелся, да?

– Если да, какие у тебя ко мне могут быть претензии, дорогой мой женатый мужчина?

– Да ты чё мне грубишь, блин?!

– Все, до свидания.

Танька положила трубку и тут же услышала, как в сумочке заиграл мобильный. Конечно, он. Не понял. Надо сменить номер. Хорошо, что он не знает ее домашний телефон, не знает, где она живет и где именно работает. Хотя знает ориентир. Если совсем без башни, может поджидать и выловить возле работы, тем более что знает ее машину. Настроение испортилось окончательно. Вот этого геморроя только не хватало.

Юный смазливый Димон вообще не знал ее координат, потому что Татьяна сама заезжала к нему на работу, когда считала нужным. Поэтому она просто перестала заезжать, не учтя тот факт, что в один прекрасный выходной день они забегали к ней в контору за забытым пальто. И в один такой же прекрасный, правда, рабочий день, спустя где-то неделю после Танькиного просветления насчет новой жизни, когда она уже успела забыть о своем гареме и полностью погрузилась в сбор информации по усыновлению, дверь в ее кабинет открылась и вошел бледный призрак.

– Я сказал, что по личному делу, и она меня пропустила, – несчастным голосом провещал он. – Она, секретарша, – добавил Дима со смесью ужаса и благоговения.

Да, Элла может напугать. И гораздо более взрослые и солидные мужчины откровенно опасаются ее монументального величия. Танька подумала, что Эллино величие сейчас сгорает от любопытства по поводу этого личного дела, и ей стало дурно.

– Дима, у меня очень мало времени, – сказала она тоном, отражающим ее самочувствие. – Что случилось?

– Ты обещала приехать в выходные и не приехала. И не звонила. Я ждал, ждал… Я бы позвонил, но ты же мне не дала свой телефон.

– Дима, я больше не буду приезжать. И мы больше не будем встречаться. Извини, что я не предупредила тебя, но я думала, без лишних сентиментальных прощаний будет лучше и быстрее.

– Но почему? – трагически вопросил Димон и, к ужасу Татьяны, из глаз его брызнули слезы.

– Дима, ты чего?!! Перестань немедленно, какой ужас! Я же на работе! Вдруг кто-нибудь увидит, что я скажу?

– Тебя это больше всего волнует, это, да? Кто что скажет? Я думал, что ты!.. А ты!.. Я не думал, что ты такая!

Сцена стала сильно смахивать на бразильское «мыло», и Татьяна поспешила перевести разговор в более продуктивное русло.

– Слушай, Дим, ну это же несерьезно. Мы с тобой взрослые люди, давай поговорим. Зачем ты так все близко к сердцу принимаешь? Может, тебе что-нибудь нужно? Ты только скажи. Может быть, денег нужно? Если не очень много, я могу…

– Ты! – Обычно робкий и ласковый, как ягненок, Дима метнулся к ней с необычайной проворностью и через секунду его искаженное яростью багровое лицо оказалось в десяти сантиметрах от ее испуганной физиономии. – Ты, стерва подлая, ты мне в душу плюнула, на мои чувства, на мою… – Он задохнулся и сжал кулаки, подавшись к ней через стол. Танька вскочила как ошпаренная и отшатнулась.

– Дим, Дим, Дим, подожди. Боже мой, извини, извини, давай поговорим, – лепетала Танька, отодвигаясь к стене, пока не уперлась в нее.

В этот, именно в этот, по закону подлости, момент дверь распахнулась и в кабинет величаво вплыла Элла.

– Татьяна Евгеньевна, извините, но Юрий Викторович просил срочно… О-о-о… – лицо Эллы осталось невозмутимым, но брови переместились на середину лба. – Татьяна Евгеньевна, вам нужна помощь?

Димон несколько остолбенел и пока не сообразил, как себя вести, а Танька бочком переместилась поближе к двери и зачем-то очень громко сказала:

– Элла, это мой племянник.

Одна бровь у Эллы опустилась вниз, а другая поднялась еще выше.

– Это мой племянник, у него возникли кое-какие затруднения, и я должна ему немного помочь. Это займет пять минут. Нет, десять. Скажи Юрию Викторовичу, что через десять минут я буду У него, ведь десять минут это потерпит, правда? – заискивающе спросила она, не глядя, рукой нашарив плечо Димона и рванув его за собой. – Если не потерпит, скажи, что я в туалете, скажи что-нибудь. Я решу эту проблему и приду очень быстро, – закончила Танька, вытолкнула обескураженную проблему в коридор и вылетела туда сама.

С Димона слетел весь апломб: глаза глядели потерянно, губы дрожали, под носом блестело. Танька вновь почувствовала себя на коне. Схватив своего Ромео чуть выше локтя, она волокла его по коридору, шипя:

– Устроил. Устроил мне концерт по заявкам. Сейчас выйдем на улицу, я тебе все скажу. Изображает тут любовь до гроба. Да что б ты понимал! Малолетка.

Выйдя на улицу, она завернула за угол и открыла было рот, как услышала сзади:

– Так вот кто у тебя завелся. Этот хмыренок?

Если бы это было бразильское «мыло», героиня бы грохнулась в обморок. Татьяна такой счастливой способностью не обладала и поэтому просто втянула голову в плечи и медленно повернулась.

– Эээ… Привет, Костя.

Коренастый тридцативосьмилетний Костя в роскошном пальто выбросил руку назад, и за его спиной пикнул новый глазастый «мерседес», из которого и велось наружное наблюдение. Костя вразвалочку подошел к сопернику и с нехорошей улыбкой смерил его взглядом с головы до ног. Димону стало еще хуже, чем Таньке.

– Как в анекдоте, блин. Моя любовница мне изменяет. Вопрос – с кем. Я впечатлен, Танюха. На молоденьких потянуло?

Танька подавленно молчала. Она прикидывала, как может закончиться эта история, и знала только одно: в десять минут она не уложится. Костя же решил допросить Димона:

– И давно вы?

– Почти месяц.

– Часто встречаетесь?

– Не очень. Не каждый день.

– Не каждый день? Ай-ай-ай. Сколько раз в неделю?

– Два. Три.

– Меня ты так не баловала, Танюха.

– А ты и не просил.

– А чё ты мне грубишь, блин?

Тут Димон решил до конца сыграть роль героического влюбленного:

– Не трогай ее! Она как раз говорила мне, что между нами все кончено. Она уже неделю не приезжала, и я сам к ней пришел. А она говорит: больше не будем встречаться. Она меня не любит.

– А-а-а, вон оно что. Она тебя не любит, меня не любит, значит, есть кто-то третий? Да ты, оказывается, шалава, Танюха?

Димон понял, что помог своей любимой с точностью до наоборот, и запальчиво крикнул первое, что пришло на ум:

– Она не шалава!

Хрясь – и получил короткий хук справа. Танька квадратными глазами посмотрела на нокаутированного Ромео и поняла, что сейчас то же самое будет и с ней.

– Подожди! Нет никого больше! Выслушай меня.

– Да ты б… чё тебя слушать!

– Я хотела ребенка. У меня проблемы с этим, шансов немного. Был выкидыш, мой парень меня бросил. Я стала пробовать с другими. Полгода пыталась – ничего не выходит. Попробую усыновить. А вас не хочу обманывать – ни тебя, ни его.

Повисла пауза. В душе у Кости, видимо, происходила борьба: на лице попеременно вспыхивали то гнев, то жалость. На земле Димон пошевелился, поднял голову и обвел их мутным взглядом. Мучители тупо уставились на него. Вдруг Костя выдал неожиданную информацию:

– А тебе, наверное, не дадут. Потому, что ты не замужем. Там должно быть все супер: семья, доход, здоровье. У меня знакомая пробовала, так ей не разрешили усыновить. Нет, говорят, всех условий. Иностранцам, прикинь, отдают детей, а нашим, русским, – нет. А баба такая нормальная…

Танька посмотрела на него взглядом побитой собаки. У нее было чувство, что лучше уж хук справа.

– А, ну ясно, – бесцветным голосом пробормотала она и добавила, обращаясь к Димону: – Ты извини, Дим, если что не так. Не приходи больше. – Повернулась к Косте и сказала ему: – И ты извини. Не хотела никого обидеть, не знала, что вы так все воспримете. Ну, я пошла, мне пора.

Глядя на ее понурую спину, Костя зачастил:

– Танюх, ты это, не обламывайся. Той тетке уже под пятьдесят было, ей еще про возраст сказали. А ты молодая, тебе должны дать. Не дрейфь.

Татьяна посмотрела на него и очень серьезно сказала:

– Я и не сдамся. Сделаю все.

Отвернулась и ушла. Но спина у нее была уже прямая.

Танька сидела в маленьком душном кабинете в потертом здании органов опеки и попечительства и старательно записывала в блокнотик все, что говорила толстая тетка, одетая в неприлично дорогой костюм. Перечень справок оказался впечатляющим, ручка бегала по бумаге, едва успевая, но резко замерла, когда прозвучал вопрос: