Текст книги "Старая тетрадь (СИ)"

Автор книги: Наталья Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

‒ Если ты докажешь мне свою искреннюю преданность и любовь, я может и соглашусь лечь с тобой в постель, но для этого ты должен выполнить моё условие.

‒ Я готов, хоть сейчас! ‒ обрадовался Вадик и сунул руку мне под юбку.

‒ Нет! ‒ убрала я его руку. ‒ Сначала ты должен поступить в институт! Ведь ты же не глупый парень, а кроме как трахать баб, больше ничего делать не умеешь!

‒ Я согласен, я поступлю! ‒ не раздумывая согласился Вадик.

‒ Вот когда поступишь, тогда я соглашусь выйти за тебя замуж и в первую же брачную ночь, после нашей свадьбы, мы с тобой займёмся безудержным и страстным сексом.

‒ Не понял!? ‒ разочаровано воскликнул Вадик.

‒ Ну что ж, я знала, что ты не согласишься, поэтому давай ‒ тебе в ту сторону, а мне в другую. Уже поздно, мне спать пора. Завтра приходи в общагу, наши девочки тебя уже заждались!

* * *

Сложив аккуратно мамины открытки в конверт, я открыла свой огромный фотоальбом, в котором было, от силы, два десятка фотографий. Вот на фото моя мама в кафе, где она работала. Красивая! ‒ с тоской подумала я, в воспоминаниях переносясь в те годы, когда мы с ней были вместе.

 Как-то вечером мама стала куда-то собираться. Накрасив губы, она нанесла тушь на ресницы и, надев новое платье, долго крутилась у зеркала. Какая она у меня красивая! ‒ отложив в сторону книгу, с завистью думала я, любуясь моей мамой. ‒ Модное, короткое платье облегало её бёдра, декольте на груди открывало её красивую грудь, а упругая попка выглядела такой заманчивой и аппетитной, что даже её подруги неоднократно ей говорили: – «У тебя, Лариска, попка сладенькая, как спелый персик».

В нашей коммуналке ванной не было, только туалет с умывальником, но там долго не помоешься, всегда очередь, кому в туалет, кому умываться, поэтому мы с мамой всегда ходили в баню. Нет, если там ноги помыть, или ещё чего, так мы в комнате, в тазике мылись, но по пятницам мы с ней обязательно ходили в баню.

Бане было уже лет сто. Построенная ещё после революции, она уже вся рушилась, под землю уходила, но её всё не сносили и потихоньку латали, ведь надо же было людям где-то мыться!

В бане было два зала – мужской и женский. Посещали её одни и те же люди, поэтому все давно друг друга уже хорошо знали и встречались там, как давние и хорошие знакомые. Я знала, что некоторые женщины, которые приходили в баню, работали на «байдане», другие на «балу» третьи на «балке» подрабатывали. Что означают эти слова, я не знала, но была уверена, что это хорошие и доходные места. В своей среде мама разговаривала на непонятном мне языке, но дома никогда этих слов не употребляла, даже не объясняла их значение и мне приходилось самой догадываться.

‒ Привет Лариска! Ты всё в своём бардаке пашешь? Такая бева, при классных басах и шикарной духовке могла бы себе что-то и получше найти, – говорила маме её подруга.

‒ Закрой поддувало! Бесовка на лаврушниках юмает, да на югах утюжит, – перебила её другая.

‒ Не бережёшь ты империю, Лариска! – продолжала первая.

‒ Эти самолюбы больше рукодельничают, с их щекотунчиками они за нехилый ярус больше любят пилотку шлифовать! – отвечала ей мама. – На юрзовке напакуются и юрдонят, а на эдельвейс там шмох хватает, ранетки да шмакодявки работать не дают, фуфлом на жизнь зарабатывают. А я не размагничиваюсь!

‒ Может тебе шмоття подогнать, или на блат сдать? – спрашивали её подруги.

‒ Я тебе что, барыга? – отвечала им мама.

‒ Не, ну ты гагара видная, но пока твой откинется, мы просто хотим подогреть тебя немного. Тебе ещё долго осталось его ждать?

‒ Нет, уже не долго. Вот на заборе распишется, и будем с ним нитку рвать.

Эти непереводимые выражения для меня долго оставались загадкой. Я тогда думала что это какие-то кодовые слова, которые применяют жёны разведчиков, чтобы никто их не мог понять.

Однажды после школы я зашла к маме на работу. В дневное время в кафе посетителей много не бывает и мама со своими подругами сидела за столиком и о чём-то разговаривала. В противоположном конце зала расположились какие-то угрюмые мужчины.

‒ Эй, цыпа! Подгони пару чистых стаканов! – крикнул один из них, обращаясь к маме.

Мама посмотрела на них презрительно и подозвав меня сказала:

‒ Доця, отнеси этим блатарям пару стаканов, вставать не охота. А вы кончайте базлать, не на базе гуляете! Ребёнка басите! – ответила им мама.

‒ Без несчастья, цыпа! – ответил один из них.

Беря со стойки чистые стаканы, мне удалось услышать часть разговора этих мужчин:

‒ Шо за блатная кошка? – спросил один из компании у своего приятеля, явно главного среди них. ‒ А это шо, её босявка?

‒ Ша! Прикуси ботало! За них вальнуть могут, как два пальца! Говей и молчи!

‒ А кто елдарь этой жучки? Фраер или авторитет?

‒ Мудило! Она шкирля самого Академика! Давай, сваливаем отсюда по-тихому! ‒ обрезал его главный, и обратился к маме:

‒ Мадам! Всё в ажуре! Мы пошелестели и сваливаем!

Они расплатились и ушли, а я в тот день поняла, что мой папа был не только известным героем разведчиком, но и великим учёным, АКАДЕМИКОМ!

Мамина школа

Вадик исчез из общежития и не появлялся вот уже почти полгода. Девчонки давно обзавелись своими парнями и напрочь забыли о всеобщем любимце, а я всё свое внимание сконцентрировала на учёбе. На третьем курсе у нас началась практика общения с иностранцами, мы водили группы туристов, работали переводчиками, в общем, нарабатывали практику свободного общения в живой среде. Всё шло хорошо, за исключением нескольких немаловажных моментов. Во-первых, я постоянно хотела кушать. Мой организм стал расти, сиськи попёрли как на дрожжах, задница уже не влезала не то что в юбки, она не влезала даже в трусы. Блузы не застёгивались, лифчики на мне трещали, а меня всё пёрло и пёрло. И это всё на фоне полного отсутствия денег. Помощи было ждать не от кого, и я решила искать себе подработок. Первое что мне пришло в голову – устроиться в привокзальное кафе. Эту «кухню» я неплохо знала, часто в детстве помогала маме. Работу я получила быстро, меня взяли без лишних вопросов. Так я стала по вечерам работать официанткой в небольшом кафе. Зарплату обещали небольшую, но на жизнь должно было хватить, к тому же я знала, что официантки получают немалые чаевые.

Однажды кафе посетили четверо парней «определённого» типа. Их поведение сразу насторожило публику, тогда я подошла к ним и спокойно сказала:

‒ Кончайте базлать, не на базе гуляете!

Парни опешили от такой вольности общения с ними, а один, чернявый, спросил у меня:

‒ Ты из чьих такая будешь, бесовка?

‒ Из папиных с мамой, фраера! – и добавила: – If you do not understand Russian I can repeat in English! Oder deutsch!

‒ Нифига себе! Она ещё и по-ненашему базлает! ‒ вконец опешил чернявый. ‒ Цыпа, а кто твои родители, если не секрет?

‒ Для кого-то может и секрет! ‒ надменно ответила я и пояснила: ‒ У меня папа ‒ академик!

Ребята начали откровенно ржать надо мною.

‒ Слышь, ты, дочь академика, а погоняло у твоего папы есть?

‒ Слышь, ты, фраер, ты наверно думаешь, что я не ботаю по фене? Да меня сама мама учила, если хочешь знать, а погоняло, у моего папы, Барсук. Может слышали?

Ребята тут же притихли. Наконец чернявый поднялся, пододвинул мне стульчик и предложил присесть.

‒ Послушай, уважаемая, а что ты тут делаешь в этой рыгаловке? Я знаю, что без отца тебе тяжело, давай мы тебя устроим в приличное заведение, ну например, в гостиницу, в валютный бар, ты и языки знаешь и внешность у тебя в порядке. Прикинем тебя немного, и будешь рыбинкой! Деньжат мы тебе для начала подкинем, а там сама будешь прилично зарабатывать. Ништяк?

От такого предложения я отказаться не могла и уже через пару дней стала работать в валютном баре, совмещая приятное с полезным. Зарабатывала я прилично, а практики было ‒ хоть отбавляй. Рабочая смена начиналась в четыре и заканчивалась в двенадцать. Конечно очень поздно, но мой молодой организм справлялся с такими нагрузками, а чтобы не провоцировать судьбу и не подвергать себя опасности, я пользовалась такси. Сначала вызывала машину по телефону, а со временем водитель такси уже сам ожидал меня в половине первого ночи возле входа в гостиницу. Работала я десять дней, потом десять дней отдыхала. Моё тело, наконец, получив обильное питание, пошло в рост как озимые по весне. Я сменила весь свой гардероб, некоторые вещи я могла позволить себе покупать даже в валютных магазинах, но это были в основном мелочи ‒ чулки, колготки и нижнее бельё, зато такого белья не было даже у нашей Машки, помешанной на трусах. Когда она увидела на мне новые трусы, чуть не подавилась своей домашней колбасой. Ходила за мной и постоянно ныла: ‒ Достань мне такие же! Продай мне свою кофточку! Дай поносить джинсы!

‒ Так у нас размеры разные, на тебе же всё висеть будет.

‒ Ничего, я подверну, подкачу, подтяну… и так далее.

 Я уже боялась даже и к зеркалу подходить. Какая-то секс-дива, блин, а не студентка! Жопа как переспелый персик, а сиськи ‒ два арбуза, ничем вообще не прикрыть! А оно всё пёрло и пёрло, приходилось гардероб менять каждые три месяца, а свои, совершенно неношеные шмотки, отдавать Машке.

Так я и разрывалась между учёбой и работой. Вадика не видела уже Бог знает сколько. Куда он пропал, никто в общаге понятия не имел. Но однажды осенью он появился, ходил, разыскивал меня по всей общаге. Девчонки ему показали: ‒ «Так вот же она, на кухне, ты что, Вику уже не узнаёшь?» Вадик как меня увидел, так и остолбенел, даже слова сказать не смог, только мямлил что-то о нашем договоре. Оказывается, в этом году он поступил в Технологический институт и пришёл доложить мне об этом, даже студенческий билет и зачётку принёс. Мы опять стали встречаться, но теперь он смотрел на меня как на свою богиню, боялся ко мне даже прикоснуться, а мне наоборот хотелось, чтобы он почаще меня «касался». Теперь мне уже и самой хотелось, чтобы весь этот богатый урожай арбузов и персиков, поскорее отдать в чьи-либо надёжные руки, чтобы всё это богатство, складировать где-нибудь в тёплом и уютном месте и, когда Вадик, поборов свою нерешимость, наконец-то заговорил о свадьбе, я уже была совсем не против. Для виду я, конечно, немного поломалась, но согласилась. Свадьбу мы сыграли, как только я получила диплом.

А вот тоже интересные фотографии. Это мы в нашей комнате, в общаге. А кто это снимал, интересно? Нет, не помню уже. Ну, Машка, как всегда, ноги задрала, трусы свои демонстрирует. Кому они нафик нужны, кроме неё самой, или она собралась эти фото своим поклонникам дарить? Села, блин, дура, кино всем своё показывает! Ладно, память всё-таки. А это девки балуются. Какой-то праздник был, набухались и давай фоткаться в непристойном виде. Надька на Катю залезла и… чего? Только сейчас рассмотрела. Ну, сучки, ну дают! Теперь понятно чего они так часто в душевую бегали. Лучше бы уже в комнате дрочили друг дружке, а то в душевой! Там дырок в стене больше чем в решете, а через стенку мужская душевая. Я вспомнила, как мы с мамой в бане были и одна тётка вдруг вопить начала: ‒ «Там чей-то глаз! Там чей-то глаз!» А мамина подруга говорит: ‒ «Жаль что не кукан!» Подошла к тому месту и давай задницей крутить. После этого все почему-то полюбили мыться именно в том месте. А женщины говорили: ‒ «Снести бы нахер эту стенку, всем бы от этого только лучше стало!»

А это Сашка. Он мне подарил свою фотку. Я и не просила его, а он у меня мою выпросил, а взамен свою дал. Бегал всё за мной, как ненормальный. Мне тогда и Вадима хватало с его ухаживаниями, а тут ещё он, хоть сбегай куда подальше. Не успею я в комнату зайти, а тут и Сашка в гости прётся. Ни переодеться не даст, ни заниматься, сядет, вылупится на меня и сидит, тихо радуется.

‒ Саша, выйди, пожалуйста, мне переодеться нужно! ‒ просила я его, а он:

‒ Я глаза закрою, смотреть не буду!

Придурок, так я ему и поверила! Он их ещё шире откроет! Приходилось переодеваться при нём, делая вид, что верю ему на слово. Но, всё-таки хороший парень был, этот Сашка, простой и надёжный. Он у нас в комнате как прописался тогда, только спать с нами не ложился, а так все вечера просиживал. Девочки так к нему привыкли, что уже и не стеснялись его. Даже мне было стыдно смотреть на них, всё-таки парень в комнате, а они как специально, сучки, провоцировали его. Но Сашка видел только меня. Я при нём боялась даже нагнуться лишний раз, или присесть не так, всё время на чеку, всё время контролировала себя, он так и сёк за каждым моим движением. А потом привыкла! Сашка часто подкармливал меня, то котлет принесёт, то колбаски или сыру, а иногда и с бутылкой вина приходил, но руки никогда не распускал, и все ему доверяли ‒ хоть голяка ходи! Я его даже в щёчку целовала, а он только глазки опустит и сидит, млеет. Иногда усядется возле меня на кровати, я читаю, а он любуется мной, я его голову положу себе на колени и глажу, а он только улыбается, ‒ счастливый! Если бы он меня замуж позвал – пошла бы не раздумывая! Так молчал же, даже не намекнул ни разу! А на нашей свадьбе набухался вдрыск, сидел в уголочке  и тихонько плакал.