Текст книги "Упоение местью. Подлинная история графини Монте-Кристо"

Автор книги: Наталия Вико

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

* * *

Ирина решила не брать извозчика и, не торопясь, направилась в сторону Арбата. На Чистопрудном бульваре нырнула в пестрый поток пешеходов, как и она, жадно впитывающих пьянящий воздух, пронизанный предощущением весны. Город, казалось, проснулся от зимней спячки. Дворники в длинных фартуках, несмотря на неурочный час, яростно мели еще влажные от островков подтаявшего льда дворы и тротуары, успевая беззлобно и весело переругиваться с извозчиками, вечно ставящими свои тарантайки не там, где нужно. Горластые подростки с огромными лотками наперебой предлагали ароматные булки и калачи, папиросы и спички. Мальчик в строгой гимназической форме тянул за рукав дородную даму с маленькой собачкой на руках и жалобным голосом канючил пирожное, указывая на ближайшую кофейню. У стены Страстного монастыря Ирину обогнала шумная группа возбужденно жестикулирующих студентов. Донеслись обрывки фраз про революционный террор и спасение России. На углу Тверской, напротив памятника Пушкину, чумазый рыжий парень, распугивая прохожих, истошным голосом предлагал поточить «ножи-ножницы». Бронзовый Пушкин с постамента задумчиво и, казалось, с сочувственной снисходительностью смотрел на людской круговорот вокруг себя. Из подворотни возле аптеки вывалились два мужика с лицами, разрумяненными принятием спиртосодержащих лекарственных препаратов, которые хоть и не вино, а веселят, да к тому же лечат, и, обнявшись, запели: «Целовался крепко… да-а-а… с чужо-о-ой жа-а-аной!» Ирина предусмотрительно обошла весельчаков и свернула с бульвара на Арбат, затем налево в первый переулок и подошла к подъезду дома с номером тридцать шесть. Из открытого окна третьего этажа раздавались звуки фортепьяно, на котором кто-то старательно пытался играть гаммы.

«Может, не ходить? – вдруг заколебалась Ирина, уже поднявшись по белой мраморной лестнице, покрытой ковровой дорожкой, на второй этаж и протягивая руку к звонку. – Ну почему же не ходить, коли пришла?» – дернула за шнурок и услышала мелодичный перезвон.

Дверь почти сразу открыл невысокий худощавый мужчина с аскетичным лицом, в красном шелковом халате, расшитом драконами, и небольшой круглой шапочке, делающей его похожим на китайца, изучающее глянул гостье прямо в глаза, будто на мгновение запустил и вытащил щупальца, и, ничего не спрашивая, жестом руки предложил войти.

– Мне, собственно, нужен господин Порфирий… де Туайт, – Ирина посмотрела вопросительно.

– Входите, мадемуазель, – мужчина сделал полшага в сторону, пропуская ее внутрь. – Я вас ожидал, – вдруг добавил он.

Пройдя по длинному полутемному коридору, они вошли в небольшую комнату с занавешенными окнами, освещенную колеблющимся светом свечей, расставленных прямо на полу.

– Располагайтесь, – хозяин указал на единственный стул посередине комнаты.

Ирина села и аккуратно расправила платье на коленях.

Мужчина же молча обошел вокруг нее и остановился напротив, разглядывая то ли бесцеремонно, то ли изучающе. Ирина отметила, что хозяин вовсе и не похож на китайца – глаза у него не раскосые, а, напротив, огромные, выразительные, зеленые. Хотя на француза тоже не похож. Она вдруг сообразила, что никого не предупредила о том, куда пошла, и, почувствовав беспокойство, заерзала на стуле.

– Я по объявлению… в журнале… – сказала она. – Может, я не туда? – сделала вид, что хочет подняться.

– Вы пришли туда, куда нужно, – хозяин жестом показал, чтобы она не вставала. – И вовремя, – добавил он многозначительно. – Позже могло бы быть поздно. – Вероятно, он остался доволен произнесенной фразой, потому что повторил ее снова: – Да-да, позже было бы поздно. – Еще раз медленно обошел вокруг Ирины, которая была чуть-чуть растеряна, не зная, как следует себя вести – то ли провожать хозяина взглядом, то ли, напротив, не шевелиться. Выбрала второе.

Через некоторое время, очевидно, вдоволь находившись вокруг, Порфирий де Туайт опять остановился перед ней, на этот раз скрестив руки на груди. Внимание Ирины сразу привлек украшавший безымянный палец хозяина необычный, явно старинной восточной работы массивный перстень в виде книги, обсыпанной разноцветными камушками.

– Порфирий де Туайт, – наконец, загадочно улыбнувшись, представился мужчина и даже церемонно поклонился. При этом слегка распахнувшиеся полы халата обнажили его сухие, мускулистые ноги. Это было неожиданно и забавно. Ирина поспешно отвела глаза в сторону и даже прикусила губу, чтобы не рассмеяться.

– Вам, мадемуазель Ирина, придется немного подождать, – серьезным голосом сказал хозяин.

«Разве я называла свое имя?» – удивленно подумала она.

– Мне потребуется выйти… на тонкие планы и получить разрешение для работы с вами, – продолжил он.

Ирина хотя и посмотрела вопросительно, однако про «тонкие планы» переспросить постеснялась.

– Видите ли, с обычными людьми я не работаю, – пояснил Порфирий небрежно. – Только с избранными.

Ирина важно и понимающе кивнула, похоже, ничуть не сомневаясь, что дозволение на работу с ней на этих самых «тонких планах» точно будет дано, и, проводив взглядом Порфирия, который скрылся за шторой, закрывавшей проход в соседнюю комнату, с любопытством огляделась. Вдоль стен помещения, в котором она находилась, стояли книжные шкафы. Она поднялась со стула и, подойдя к одному из них, с интересом стала читать названия на корешках: «Папюс. Эзотерические беседы», «Парацельс. Трактат о нимфах, пигмеях и саламандрах», «Лидбитер. Белая и черная магия», «Кизеветтер. История астрологии», «Плутарх. Озирис и Изида». Ни одну из этих книг она не читала и оттого невольно почувствовала уважение к владельцу столь редкой библиотеки. Вытащила книгу с названием «Практическая астрология» графа де Сен-Жермена, название которой показалось знакомым – помнится, читала в «Изиде», что именно в этой книге были опубликованы иллюстрации всех древнеегипетских Арканов – важнейших оккультных истин, изображенных в символической форме, овладение которыми и есть путь посвящения «Таро». Открыла книгу посередине наугад, как обычно делала с томиком стихов Байрона, когда хотела получить ответ на вопрос, прибегнув к воле случая. «Аркан I. Маг», – прочитала она надпись рядом с плоским египетским изображением стоящего возле кубического постамента человека в белой одежде, опоясанного змеей, на голове которого был виден обруч, а правая рука сжимала скипетр. «Ну что ж, маг так маг, – она поставила книгу на место. – Интересно, как долго маг, – решила, что про себя будет называть Порфирия именно так, – собирается пребывать на этих самых «тонких планах»?» Прислушалась. Из комнаты, куда тот удалился, доносились протяжные звуки, будто хозяин собирался спеть песню, но, затянув первую ноту, вдруг забыл все остальные, оттого и решил тянуть эту первую, пока не вспомнит всю мелодию. Ирина на цыпочках подошла к шторе, отодвинула и осторожно заглянула в приоткрытую дверь. Порфирий с закрытыми глазами, скрестив ноги, сидел на небольшом коврике в позе «лотоса» и, подняв чаши ладоней вверх, сквозь плотно сжатые губы издавал монотонный протяжный звук: «Ом-м-м-м…» Она тихо отошла от двери и опустилась на стул. Вдруг вспомнила, что подруга по Смольному Леночка Трояновская не раз шутила по поводу ее феноменальной способности попадать в непредвиденные ситуации, из которых найти выход бывает порой весьма затруднительно. «Вот и сейчас – зачем я здесь? И откуда он знает мое имя? Может, уйти, пока не поздно? Хотя, прежде чем искать выход из ситуации, надобно в ситуацию попасть», – подумала она почти весело.

Звук, доносившийся из соседней комнаты, постепенно затих, словно впитался в стены квартиры. Ирина положила ладошки на колени, как примерная ученица в ожидании строгого учителя. В комнату вошел сосредоточенный Порфирий, остановился напротив, достал из кармана халата колоду карт, перемешал и, сказав «сдвиньте», протянул ей.

«Видно, тоже решил погадать, значит, все еще сомневается», – подумала она снисходительно и указательным пальцем сдвинула карты в колоде.

Порфирий перевернул карту, взглянул и, показалось, даже развеселился.

– Я буду с вами работать, – заявил он с таким видом, будто вручил дорогой подарок. – Вы – редкий экз… – не договорив слово, поправился, – индивидуум. Очень редкий.

«Правильно я не ушла!» – удовлетворенно подумала Ирина, отметив, что ей, в общем, начинает нравиться, что именно так все складывается.

– А какая там была карта? – не смогла она удержаться от вопроса.

– Одиннадцатый аркан «Таро». «Укрощенный лев», – сказал Порфирий таким тоном, будто сделал одолжение и чтобы стало ясно: пояснений не будет. – Я продиагностировал вас, – неожиданно скорбным голосом сообщил он. – И могу сказать, работать с вами надо много.

Ирина глянула вопросительно.

– Засорены каналы, – Порфирий сокрушенно покачал головой. – Очень засорены. Будем чистить, – сообщил он как о чем-то само собой разумеющемся и не требующем обсуждения.

Ирина быстрым движением разгладила на коленях длинную серую юбку, собираясь поинтересоваться, не требуется ли все же для чистки каналов и ее собственное согласие, но Порфирий опередил:

– Знаю, что работа потребует значительных усилий не только с моей, но и с вашей стороны, но, – поднял указательный палец, – учитывая ваше стремление к совершенствованию, уверен, все получится. Для более короткого общения можете называть меня… – глянул, показалось, с лукавинкой, – маг.

Ирина вскинула глаза и кивнула.

– А теперь слушайте, – Порфирий опустился на пол перед ней, скрестив ноги. – Мы начнем обучение, – он глянул испытующе, – с урегулирования функций физического тела и подчинения его контролю воли, что достигается…

Ирине опять показалось, что в глазах у него промелькнула усмешка.

– …пищевым режимом…

Она невольно вздохнула, мысленно прощаясь с воспоминанием о запахе свежеиспеченных калачей на лотках уличных торговцев.

– …и физическими упражнениями на концентрацию, силу и гибкость, – продолжил он.

Идея ей понравилась, потому что она немедленно представила себя в роли цирковой гимнастки, парящей под куполом, на которую с восторгом и замиранием сердца смотрят сотни глаз. Нереализованная детская мечта.

– Затем, – Порфирий начал говорить медленнее, старательно выговаривая каждое слово, – приступим к выработке и накоплению динаминизированного нервного флюида, для чего, собственно, служит ряд дыхательных упражнений.

Он поднялся, заложил руки за спину и, глядя под ноги, принялся расхаживать взад-вперед по комнате.

– Усовершенствовав тело, обогатив организм флюидом и дисциплинировав свою психику, приступим к воспитанию воли, взгляда, голоса и жеста. При развитии активных и пассивных способностей значительную роль играет темперамент. Кстати, у вас какой темперамент? – Он остановился напротив, пристально глядя ей прямо в глаза.

Ирина смущенно отвела взгляд и пожала плечами.

– Поясню, – Порфирий снова принялся расхаживать. – Активный темперамент дает магнетизеров, пассивный же, напротив, способствует развитию психометрии и медиумизма. Женщина, в отличие от мужчины, чаще пассивна… хотя, – он приостановился и взглянул на гостью задумчиво, – здесь, как и во всяком деле, бывают исключения.

Слова об исключениях показались Ирине обнадеживающими и льстили самолюбию, потому что мужчинами лучше управлять, чем принадлежать им. Это она сегодня уже для себя решила.

Порфирий говорил и говорил, а Ирина, слушая его тихий, ровный, почти равнодушный голос, провожала взглядом его размеренное, как качание маятника, движение из стороны в сторону и впитывала слова мага жадно, мысленно примеривая услышанное на себя.

– И вот еще что…

Она вздрогнула, словно очнувшись от забытья. Порфирий стоял напротив и смотрел как будто сквозь нее. Почувствовала непривычное ощущение, словно множество иголочек вонзилось в затылок.

– Запомните то, что я вам сейчас скажу. Это важно. Потому что время смутное наступает.

Ирина подняла глаза, ожидая продолжения.

– Надеюсь, вы любите русские народные сказки? – неожиданно спросил Порфирий.

«Право, нелепый вопрос! – подумала она и неопределенно повела плечами. – Конечно же, люблю, но вот стоит ли в этом признаваться? Что если я скажу «да», а он улыбнется снисходительно, как взрослый ребенку?»

– Любите не любите, – Порфирий сделал вид, что не заметил замешательства, – но образ шапки-невидимки вам, думаю, знаком?

Ирина чуть улыбнулась, вспомнив, что в детстве мечтала именно о такой шапке, чтобы гулять, когда и где захочешь, наблюдать за скрытыми и оттого еще более интересными сторонами взрослой жизни или же сесть на поезд и невидимо для всех отправиться в путешествие в далекие страны…

– И действительно, кому из нас в детстве не хотелось надеть ее? – понимающе улыбнулся Порфирий. – Так вот, – он сделался серьезным. – На самом деле шапка-невидимка – это всего-навсего тот объем поля, где отсутствует вибрация человеческой мысли. Бывают ситуации, когда человеку для спасения своей жизни необходимо стать невидимым, а для этого надо перенестись центром своего сознания совсем в другое место, проще всего – в воспоминания, не отвлекаясь и никоим образом не реагируя на происходящее вокруг, и тогда он становится неприметным и, следовательно, не излучает в окружающую среду абсолютно ни-че-го. Эта практика пришла к нам с Востока. Ниндзя, например, очень хорошо тушили активность своего мозга в ощущаемом людьми диапазоне.

Ирина не знала слова «ниндзя», но спросить постеснялась. Однако Порфирий снова словно прочитал ее мысли.

– Ниндзя – это японские лазутчики, обладающие поистине мистическими способностями в искусстве маскировки. Над этим мы тоже будем работать. Время грядет смутное… – еще раз повторил он.

– Да, время тревожное, – Ирина согласно кивнула. – Господин де Туайт… – все же решилась она задать вопрос.

– Маг, – поправил тот.

– Маг, – послушно выдохнула она. – Скажите, вы знаете…

– Знаю, – едва заметно улыбнулся Порфирий, из глаз которого исходил теплый свет.

– Тогда скажите, что… что будет с… – Ирина растерянно замолкла, потому что вопрос, готовый сорваться с губ, вдруг показался несерьезным. Хотела спросить, что будет с ней самой… – Что будет с… Россией?

– С Россией? – Порфирий подошел совсем близко и печально взглянул ей в глаза. – Россия разлетится в клочья, – тихо проговорил он, – но ты обретешь свою любовь.

– Счастливую? – чуть слышно спросила Ирина.

– Любовь – это уже счастье. Именно так, – ответил Порфирий и почему-то отвел взгляд.

* * *

Домой Ирина возвращалась на извозчике. Холодный злой ветер, прилетевший неизвестно откуда, врывался внутрь пролетки, заставляя прятать лицо в воротник. Облака пытались укутать озябшую луну пушистым дымчатым мехом. Ветер рассерженно гнал их прочь, потому что не терпел соперников. Луна желтым глазом выглядывала из-за облаков и снисходительно наблюдала за ночным городом, скрывая вечные тайны на обратной стороне своей души…

* * *

Ирина вошла в квартиру, отдала Василию пальто и сразу же направилась к кабинету отца, зная, что, кроме кабинета, он нигде быть не может, потому что любит работать допоздна, зачастую засыпая на огромном кожаном диване у письменного стола. Подошла к неплотно прикрытой двери и замерла, услышав приглушенные голоса.

– Так что, Сергей Ильич, придется вам к осени снова перебираться в Петроград.

Узнала голос Керенского.

– Георгий Евгеньевич надеется, что вы примете это решение с пониманием. Он человек мягкий, но, что касаемо дела нашего Братства, в решениях последователен. И жесток.

– М-да… Прямо скажем, несколько неожиданно, – в тоне отца послышалось замешательство. – Но… передайте князю Львову, что конечно же, конечно же…

Ирина начала уже отходить от двери, но, услышав следующую фразу, приостановилась.

– А вы уверены, что другого выхода нет? – Голос отца звучал удрученно. – Я не о себе, Александр Федорович, вы понимаете. Я о государе императоре.

– Другого выхода? – послышался шум отодвигаемого стула. – А вы что же, друг мой, не видите, что происходит? Государь слаб, ему не хватает решимости. Или будем ждать, пока Россия разлетится в клочья?!

Последняя фраза заставила Ирину подойти ближе к двери.

– Вспомните, дорогой Сергей Ильич, Александра Третьего! Что он ответил своему министру в Гатчине, когда тот настаивал, чтобы император немедля принял посла какой-то там великой державы? А?! – В голосе Керенского послышались горделивые нотки. – «Когда русский царь удит рыбу, Европа может подождать!» Вот ответ, достойный российского самодержца! Вот каков должен быть государь император великой страны! А Николай Александрович? – Керенский сделал паузу, словно давая возможность отцу самому мысленно ответить на этот вопрос. – Государь страдает от своих же душевных качеств, ценных для простого гражданина, но недопустимых, даже роковых для монарха.

– Пожалуй, вы правы, – услышала она голос отца и нахмурилась. Об императоре нельзя говорить дурно. Никому.

– Рок превращает прекрасные свойства его души в смертоносное орудие! – горячо воскликнул Керенский.

В коридор из своей комнатушки выглянул Василий, явно собираясь что-то сказать. Ирина приложила палец к губам и направилась к себе в спальню.

* * *

Во сне Ирине привиделся Керенский. Александр Федорович, одетый во френч защитного цвета, бесцеремонно ворвался в квартиру Порфирия и требовал, чтобы тот немедленно отдал ему «динаминизированный нервный флюид», без которого совершенно невозможно спасти Россию. А Порфирий, лукаво улыбаясь, говорил, что никакого флюида у него больше нет, потому что не далее как вчера вечером весь флюид уже был передан одной юной особе с очень засоренными каналами.

«И я тоже не отдам. Никому ничего не отдам. Что мое, то мое. И никогда ни о чем не пожалею…» – блаженно улыбнулась Ирина во сне.

2

К осени 1916 года положение на фронте стало еще тяжелее. Воздух, пронизанный тревогой и предчувствием неминуемого краха, словно лишал возможности вздохнуть полной грудью. Лица людей были хмуры и озабочены. Войной были ранены все…

3

После переезда в Петроград, где они с отцом поселились в своей старой квартире на набережной Мойки, Ирина вместе с подружкой по Смольному институту Леночкой Трояновской пошла работать в госпиталь и почти забыла о московском одиночестве и невостребованности. Впрочем, последним месяцам, проведенным в Москве, она была благодарна за знакомство и возможность общения с Порфирием, у которого многому успела научиться. В ней словно появился внутренний стержень, а вместе с ним – уверенность, что обстоятельства, какими бы они ни были, не смогут ее сломить.

В стенах госпиталя, где она дежурила через день, жили боль и страдания. Боль, казалось, пульсировала и пыталась пронизать и подчинить себе все вокруг. Ирина почти физически чувствовала это. Боль пряталась в каждом уголке, дожидаясь своего часа, а потом выползала и хватала за горло, заставляя плакать и кричать несчастных, искалеченных войной людей. Раненые жили с болью и умирали с ней, но боль не уходила вместе с умершими, а замирала где-то в укромных уголках, поджидая новую жертву. Обходя по ночам палаты и всматриваясь в лица лежащих на койках солдат, Ирина чувствовала, что нужна им не только как сестра милосердия. Раненые смотрели на нее как на надежду – весточку из другого, нормального мира, где течет обычная человеческая жизнь – без крови и мучений, жизнь, пряный вкус которой ты ценишь только тогда, когда вырван из нее обстоятельствами или чьей-то безжалостной волей. За месяц работы в госпитале Ирина почти безошибочно научилась определять, кто из тяжелораненых выживет, а кто – нет. И часто это не зависело от тяжести ранения. Те, кто хотел жить, каждым произнесенным вслух словом, как дикий виноград, цеплялись за шершавую кору жизни. Они просили выслушать или просто поговорить. Ирина садилась рядом и говорила. Умирали те, кто дочитывал книгу жизни молча…

Сегодня в госпитальных палатах было непривычно тихо. На стене мерно стучали старые больничные ходики. Хотелось спать. Подперев голову руками, Ирина пыталась читать, с трудом заставляя себя сосредоточиться.

– Сестрица… – донеслось из послеоперационной палаты. Торопливо убрав в ящик стола книгу, взятую в Москве у Порфирия, Ирина подошла к лежащему на койке у окна изможденному сероглазому парню с тяжелым ранением в живот и наклонилась к нему:

– Я здесь.

– Пить… пить… водицы… – проговорил тот, с трудом разомкнув спекшиеся губы.

– Нельзя. Доктор не разрешил, – она намочила марлю в стакане с водой и промокнула ему губы, а потом поправила сползшую простыню в застиранных желтых разводах – следах крови тех, кто побывал здесь раньше.

– Ирочка, дочка, – пожилой мужчина на соседней койке попытался приподняться. – Дюже нога у меня болит. Мочи терпеть нету. Христом Богом прошу, еще разок уколи, а? – По лицу раненого побежали слезы, замирая на рыжих усах. Солдата мучили фантомные боли в ноге, которую ампутировали три дня назад. Сегодня укол был ему уже не положен.

Дежурство уже подходило к концу, когда в дверях докторской, немного раньше обычного, появилась Леночка Трояновская – свежая, в белоснежном накрахмаленном фартуке с красным крестом на груди.

– Я тебя часом не разбудила? – весело прощебетала она, целуя подругу. – Вон как глазки-то припухли, будто со сна.

Ирина бросила поспешный взгляд в зеркало на стене и, улыбнувшись, погрозила подруге пальцем. Хотя они были ровесницами, Ирина всегда казалась самой себе намного старше этой худенькой, светловолосой, голубоглазой девушки, напоминавшей Снегурочку: не убережешь – растает.

– Как дежурство? Как Николаев? Боли не прекратились? – Леночка села на небольшой диван, покрытый чехлом из белой ткани.

– Ему ночью плохо было, – сказала Ирина из-за ширмы, за которой начала переодеваться. – Даже укол пришлось делать внеплановый. Я в журнал дежурств записала. – Она вышла переодетая в обычное платье.

– Слушай, Ирэн, присядь, поболтаем немного, – Леночка указала на место рядом с собой. По интонации и выражению лица было ясно, что пораньше она пришла не случайно. – Я тебе такое расскажу!

– Ну что там у тебя приключилось? – Ирина опустилась на стул напротив.

Леночка возбужденно набрала воздух.

– Ирэночка, ты не поверишь, что мне сегодня приснилось! – Глаза Леночки лучились восторженным удивлением. – Представь только себе: огромная комната. Мебели нет. Все кругом задрапировано белым и черным шелком, который, знаешь, лежит такими крупными мягкими складками, похожими на волны. И зеркала – мно-о-ого зеркал. Кстати, – она неожиданно прервала рассказ, – ты платье к Новому году уже заказала? Я сегодня свое примеряла. Хочу вот здесь, – приложила ладошку к бедру, – сделать присборку и…

– Ленусь, не отвлекайся. Я домой хочу. Устала, – Ирина откинулась на спинку стула.

– Прости, прости. – Леночка виновато улыбнулась. – Я постараюсь покороче. Так вот, вдруг вижу, прямо на полу посреди комнаты большая шахматная доска, а все фигурки на доске, – она округлила глаза, – будто бы жи-вы-е!

Ирина недоверчиво покачала головой и пересела на диван к подруге.

– Да-да! Именно живые! – повторила Леночка. – И сидят двое игроков: один с белыми крыльями, а другой с черными. Ангел будто и бес, – она торопливо перекрестилась. – И говорит этот бес, мол, до чего люди глупы! Открытия разные делают, изобретают что-то, а тайны зеркал так и не разгадали. До сих пор не поняли, что мы специально ловко так зеркала по всему миру расставили, потому что зеркала – наши окна, через которые мы за людьми наблюдаем. Днем и ночью. За мыслями и делами. И вижу я, говорит, что у людишек из века в век души все чернее становятся. А белый ангел головой покачал. Нет, говорит. Врешь ты. Я ведь всегда рядом с тобой в эти окна смотрю, потому что у нас с тобой вечная игра такая: ты, черный ангел, играешь с белыми фигурами, а я, белый ангел, – с черными. И вижу, говорит, что не прав ты. Души у людей из века в век – все белее. А черный ангел ухмыльнулся так страшно-страшно и… ничего больше не сказал. Вот такой сон. Ну, каково? – Леночка посмотрела на подругу блестящими от возбуждения глазами. – И вправду, Ирэн, с этими зеркалами какая-то загадка. Ты сама-то как думаешь? – Не дожидаясь ответа, она поднялась, подошла к зеркалу и, приблизив лицо, принялась всматриваться в свое отражение. – Сейчас вот и мне кажется: это точно – окно из другого мира.

– Или в другой мир, – сказала Ирина, поднимаясь с дивана, – только… они нас видят, а мы их нет. – Она замолчала. Стало обидно, что такой необычный сон почему-то забрел не к ней, а к Леночке.

– Так ты придешь к нам в пятницу? – Подруга продолжала стоять у зеркала, придирчиво разглядывая свое отражение.

– Приду. И papa обещал быть. Он любит у вас бывать. Мне даже кажется, что он неравнодушен к Софи, – как бы между прочим сказала Ирина и заметила, что рука Леночки, поправляющая косынку, замерла.

К своей старшей сестре Софи, женщине красивой, незаурядной и опытной, Леночка относилась с благоговением и даже с легкой завистью. Софи уже успела побывать замужем и, по неизвестным причинам решительно расставшись с мужем уже через год после свадьбы, вернулась в огромный отцовский дом на Невском проспекте, где стала собирать самую разнообразную публику: подающих надежды политиков, шеголявших военной выправкой офицеров, в основном из Генерального штаба, удачливых коммерсантов, сделавших состояния на поставках в действующую армию, подающих надежды поэтов, художников и музыкантов. Все они с удовольствием собирались вокруг этой яркой, притягательной женщины, главным талантом которой было умение устроить праздник, несмотря ни на какие внешние обстоятельства. Ее отец, известный банкир Петр Петрович Трояновский, этому не противился, напротив, всегда внимательно просматривал список приглашенных и сам время от времени появлялся среди гостей дочери, иногда уединяясь с кем-либо из них в кабинете.

– Кстати, Александр Федорович будет? – поинтересовалась Ирина.

– Что тебе в Керенском? – чуть наморщила носик Леночка и, подойдя к столику, на котором были разложены лекарства и ампулы, взяла в руки лоток с градусниками.

– Барышни! – В приоткрытую дверь весьма кстати заглянула сухонькая старушка со шваброй и ведром в руках. – Что ли я пол помою?

– Поликарповна, вы палаты помойте сначала! – строго велела Леночка.

– Помыла уж. Неужто не слышали? Я громко мою, – обиженно поджала губы санитарка, которая действительно мыла пол так, что слышал весь этаж – с прибаутками, беззлобным ворчанием, задушевными беседами с ранеными, а иногда даже, не отрываясь от основного занятия, начинала петь или приплясывать вокруг швабры, чтобы развлечь какого-нибудь «грустнящего» солдатика. Раненые Поликарповну любили и ждали, когда та придет. Она же сама считала себя человеком незаменимым – чуть ли не самым главным в госпитале.

– И коридор убрали? – пряча улыбку, спросила Ирина.

– Не добралася еще, – старушка бросила хитрый взгляд на девушек. – Да поняла я, поняла. Не глупая, поди. Щас пойду коридор помою и уж после – сюда приду. А вы пока свои секреты секретничайте. Оно понятно. Дело молодое. «Помню, я еще молодушкой бы-ла-а», – пропела она задорно и, энергично качнув ведром, из которого на пол выплеснулась вода, скрылась за дверью.

– Так что тебе в Керенском-то, я спросила? – Леночка с любопытством взглянула на подругу.

– Не знаю, – пожала плечами Ирина. – Александр Федорович вовсе не мой идеал, но человек он немного странный, а я, сама знаешь, люблю необычных людей. То вроде тихий, робкий, застенчивый даже, а то вдруг – Наполеон!

– Ну уж ты скажешь – Наполеон, – скептически заметила Леночка. – У него даже и треуголки-то нет. Вряд ли он придет. У него ж здоровье не в порядке, – сказала многозначительно, видно для того, чтобы удивить подругу своей осведомленностью. – Туберкулез в одной почке оказался, ему ее вырезали. Еще от операции не до конца оправился.

– Да знаю я про операцию, – сказала Ирина. – Потому и спрашиваю. Значит, говоришь, не будет его? – бросила вопросительный взгляд на подругу.

– Точно не будет, – ответила та.

– Жаль. Но я буду определенно. Очень праздника хочется.

* * *

Выйдя из госпиталя, Ирина сразу же приподняла воротник пальто, кутая шею от пронизывающего холодного ветра. Тяжелое серое небо, будто обпившись водой из Невы, грозило опрокинуться дождем. Улица была безлюдна, что казалось необычным даже в этот ранний час. Надрывный металлический скрежет колес и тревожные переливы звонка заставили остановиться, чтобы пропустить облепленный людьми трамвай, который вынырнул из-за угла и со стоном прогрохотал мимо, жалуясь на непосильную ношу и раскачиваясь из стороны в сторону, словно желая стряхнуть с подножек уцепившихся друг за друга людей.

«Все держатся один за другого вовсе не из желания помочь ближнему, а от страха свалиться под колеса и превратиться в изрубленный кусок мяса», – подумала Ирина, провожая трамвай взглядом и, представив, как это могло бы случиться, негромко произнесла:

– Как страшно…

– Страшно… – вдруг эхом отозвалось за спиной.

Она обернулась, наткнувшись на колючий, странно раздвоенный взгляд высокого небритого мужчины с несоразмерно маленькой головой в надвинутой на глаза кепке, неожиданно оказавшегося в полушаге от нее.

– Что? О чем это вы? – растерянно переспросила она.

– О том же, о чем и ты, – сиплым голосом сказал незнакомец. – Мысли наши вроде того… совпали, – ухмыльнулся он, обнажив мелкие прокуренные зубы. – Ты сказала, что страшно. И я думаю, что страшно, – ухмылка будто застыла на его лице.

– Вам? – Ирина окинула мужчину взглядом снизу вверх. – И отчего же вам страшно? – спросила с настороженной усмешкой.

– Да не-ет! Это вам должно быть страшно, – все еще продолжая ухмыляться, протянул косоглазый. – Вот я и подумал… этот трамвай, когда проехал, ты на него еще глядела, он ведь как наша Россия – перегружен.

– И что дальше? – недоуменно спросила Ирина и, пользуясь завязавшимся разговором, двинулась по направлению к дому.

Мужчина пошел рядом.

– А дальше… – Попутчик задумался и потер ладонью шею. – Знаешь, что надобно, чтобы этот трамвай… ну… как бы, изменился?

– Думаю, следует перекрасить, – съехидничала Ирина. – Какой цвет предпочитаете?

– Не об том я тебе говорю, – косоглазый посмотрел с раздражением. – Что надобно сделать, ну, чтобы трамваю легче было ехать?

– И что же? – Странный разговор можно было бы считать забавным, если бы не раздвоенный взгляд незнакомца.

– Я так думаю, – глаза мужчины сузились. – Надо уничтожить половину, а, черт его знает, может, и больше этих… сс-уук, присосавшихся, как пиявки, – сказал он злобно. – Сосут, сосут народную кровь, – почти прошипел он. – Думают, без них Россия – ну, никуда! – Мужчина распалялся все сильнее. – Давить надобно. Дави-и-ить… Тогда и ехать легче… – Он осклабился.