Текст книги "Силуэты снов (СИ)"

Автор книги: Наталия Шитова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

Молчаливый телохранитель, дежурящий в холле, как много он знал. Как ошибался Виллен. Наверняка неглупый, уже многих осиливший и вырвавший себе и своему роду надлежащее положение, Виллен оказался просто игрушкой для теневых «серых кардиналов». Волшебная сказка о высших правителях миров обернулась обычной вознёй под ковром.

– Хороши, иерархи чёртовы… Между собой разобраться не могут, а ещё лезут другими править… – рассердилась я. – Если бы я знала, как вас тут запереть навсегда, сделала бы, не задумываясь…

Что, в сущности, решит моё бегство отсюда? Они найдут, рано или поздно, способ открыть себе пути. Не сейчас, так через столетие… Интересно, врут ли их легенды об эре Первого мира? Если нет, почему история моего мира упорно молчит о ней? Что она, прошла незаметно? Или же она закончилась для нашего человечества «полной потерей памяти»?

– Марсен, почему вы оказались запертыми? О какой «трагической ошибке» говорил Виллен?

– Знаешь, мне не очень‑то хочется об этом говорить…

– Тебе придётся. Иначе Виллен узнает кое‑что о том, что некоторые его секреты перестали быть таковыми, – я перехватила тяжёлый взгляд Марсена и добавила:

– А если ты захочешь убить меня прямо здесь, не забывай, что Виллен потребует с тебя отчет.

– Глупости. Свою работу я знаю. Если тебе непременно нужно знать все сразу, я могу сказать то, что знаю. В этом нет тайны, просто мы не любим об этом говорить.

Он немного помолчал и, наконец, заговорил тихо, но чётко:

– Это было очень давно. Население Первого мира было могущественным и многочисленным. Десятки миллиардов людей жили не только на этой планете, но и в нескольких иных галактиках. Мощная разветвлённая сеть была раскинута сканерами на несколько сотен реальностей. И все они постепенно подтягивались до уровня Первого мира, но, конечно, развитие цивилизаций в них шло своим путём, разными темпами… Постепенно многие цивилизации обнаружили воздействие Первого мира. Кое‑где это вылилось в понимание и сотрудничество, и эти миры быстро достигли расцвета и могущества. В других мирах зародились весьма привлекательные учения религиозного толка, и все постепенно наладилось, все конфликты были сглажены… – Марсен говорил легко, как по писанному. Словно эта история была им заучена наизусть. Он даже говорил как‑то немного распевно. – Но в нескольких местах влияние Первого мира было оценено неверно. Непонимание вызвало резкую враждебную реакцию. Естественные попытки объяснить теорию и практику работы Первого мира ни к чему не привели. Разгорелось несколько войн. Враждующие миры отказывались воспринимать Первый мир в качестве Первого. И тогда верховный иерарх принял решение, ставшее той самой трагической ошибкой. Он решил силой восстановить порядок в бунтующих мирах. Первый мир из обороны перешёл в наступление… В конце концов из всех мятежников осталась одна весьма красочная реальность. В нашей истории она называется Дерзким миром. Даже сейчас это самый перспективный мир. Именно там, как говорит Даррина, живёт аналог Виллена. А тогда… Написано, что лились реки крови. Люди того мира научились пользоваться теми самыми теориями, которые поначалу отказались принять, и даже стали проникать сюда… Но однажды война прекратилась сама собой. Никто не смог выйти отсюда.

– Что, вот так вдруг?

Марсен кивнул:

– Да, все двери, сотни дверей закрылись… Но это было только начало. Начали поступать отчёты сканеров о том, что во всех мирах, бывших раньше под контролем Первого, происходят ужасные катастрофы. Ледники, землетрясения, планетарные пожары, чего только там не было! И цивилизации угасли одна за другой, погибли, не оставив никаких следов, или эти следы были столь незначительны, что после того, как оставшиеся в живых люди начали все с нуля, никто и не вспомнил о Первом мире. А мы отсюда только наблюдали за ними и пытались к ним прорваться…

– …чтобы ещё раз загнать их в пропасть.

Марсен укоризненно взглянул на меня:

– Чтобы исправить ошибку. Чтобы прийти к ним открыто и открыто выполнять свою миссию.

– Ваша миссия – сидеть здесь и больше не высовываться.

– То есть как это? – не понял Марсен.

– А так. Неужели не понятно, что на ваш Первый мир нашёлся некий Сверхпервый, который, видя, куда вы катитесь, увлекая за собой других, просто‑напросто поставил вас в угол, как безмозглых детей, которые вздумали играть с оружием.

Марсен в замешательстве вскочил, потом снова опустился на песок. Он посмотрел вверх, словно искал там поддержки.

– Говоришь, поставили в угол… – начал он задумчиво.

– Погоди‑ка, Марсен, когда, ты говоришь, все это происходило?

– Десятки тысяч лет назад.

– Но в Дерзком мире есть следы человечества возрастом в миллионы лет, а столь же древних следов развитой цивилизации нет. Вся известная цивилизация развилась в весьма обозримом периоде.

– Тот, кто нас поставил в угол, просто умел хорошо уничтожать следы, – пробормотал он. – Но тогда нас ещё и очень сильно и больно выпороли. Так, что повреждения оказались смертельными.

– Что ты имеешь в виду?

– Нас было много миллиардов. Теперь нас два миллиона. Мы не смогли ни воспрепятствовать стремительному уменьшению населения, ни добиться затем его увеличения. Все те же катастрофы, болезни, страшные инфекционные эпидемии, демографические осложнения. Кто же сделал нас умирающими и беспомощными и отрезал от иных миров?

– Кто‑то, кто считает, что его священная миссия – контролировать вас, неразумных. Расшалились не в меру – получили по заслугам.

– Значит, пока мы не прекратим попытки выйти за пределы Первого мира с прежними намерениями…

– …Сверхпервый мир не позволит вам выйти из угла и играть с остальными.

– Не позволит нам возродиться, – серьёзно констатировал Марсен.

– Для телохранителя ты непростительно умён.

– Мы вообще умная раса, ведь мы не имеем аналогов, – уже невесело улыбнулся Марсен.

– Да, но имеете из‑за этого верный шанс на полное вымирание. Похоже, мироздание не терпит долго таких людей, как ты и я. Никто не должен достигать пика своих возможностей, наверное, это слишком опасный барьер. Скорее всего, любая чрезмерность не имеет права на существование. Другое дело, когда в мире есть несколько личностей с цельными сознаниями, и они знают не только цену себе, но и своё место. Но огромная реальность, населённая людьми с возможностями, равными их запросам – в этом‑то и кроется подвох.

– Ты хочешь сказать, что лучше, когда возможности не дотягивают до запросов? – уточнил Марсен.

– Я хочу сказать, что в этом случае меньше шансов пуститься вразнос.

– Кажется, наш разговор совершенно бесполезен. Такие речи иногда ведутся у нас тайно между близкими друзьями, но совершенно бесполезно предавать все это огласке, – заметил Марсен, правда, в нем уже не было видно ни тени беспокойства.

– Да с чего ты взял, что я собираюсь устраивать митинги по этому поводу. Я рассказала тебе все, что думаю. Но я не собираюсь публично делать выводы.

Марсен встал, размял ноги и заметил, оглядываясь:

– А почему мы сидим именно здесь?

– Потому что я этого хочу, – отрезала я.

Он пристально на меня посмотрел и все‑таки не удержался:

– Что ты думаешь делать здесь?

– А что должна здесь делать Рэста?

– Знаешь что? – Марсен поковырял песок носком сапога и все же продолжил: – Я буду исправно нести свою службу и буду приветствовать тебя на людях так, как предписывает закон вести себя с могущественными иерархами. Но ты не Рэста. Ты никогда ею не была, и никогда не будешь. Ты пришла откуда‑то издалека и разобрала наш мир по косточкам. Ты смотришь и будешь смотреть на него со стороны. А я здесь живу. Поэтому знаю, что ты, в сущности, права. Но ты чужая, если бы все знали, насколько ты чужая, у тебя было бы куда больше врагов, чем сейчас, когда все тебя считают сестрой иерарха…

– Извини, – я перебила его. – Ты что, обиделся?

– В какой‑то степени. Но я не о том. Ведь я же сказал, что ты права. Я хочу, чтобы ты сделала выводы и сказала мне, что ты собираешься делать. Не как Рэста, а как та, другая.

– Другую зовут Екатерина.

– Прекрасно, – улыбнулся Марсен.

– Я ничего не собираюсь делать. Ни пытаться сделать тут у вас переворот, ни распространять свои идеи. Потому что познание проблемы – это одно, а решать её все равно будут те, кто имеет на это право и силы. А у меня есть право и силы совсем для другого…

Произнося эти слова, я снова почувствовала, как меня неумолимо повлёк вниз очередной поток. Я заставила себя не смотреть на неведомую пещеру. Я была довольна уже тем, что не придётся больше ломать голову над вопросом: пытаться ли мне спасти свой мир от вторжения, или решать свои мелкие личные проблемы. Кесарю – кесарево… Мне – моё. К чёрту иерархии и миры с их заморочками. Тем более, что над ними есть надсмотрщики и покруче меня. Но я могу теперь делать несколько забавных вещей, которые не могут делать остальные. Так пусть же мои желания определят для меня моё место. А моё место – в Петербурге… Есть такой городок в Дерзком мире…

– А ну‑ка, Марсен, ты научишь меня управлять этой штуковиной? – я показала на вертолёт.

– Да, Рэста, – он поклонился, а потом хитренько взглянул на меня. – Конечно, Екатерина. Пойдём…

Он подал мне руку и потащил по разъезжающемуся песку на верхушку обрыва.

Глава 13

– Ты ещё кому‑нибудь говорила это? – Виллен встал и подошёл к окну.

– Говорила.

Он резко обернулся, посмотрел на меня, как на чокнутую. – Марсену, – добавила я.

– Только?

– Только.

– Это правда?

– Правда. За кого ты боишься? За себя или за меня?

Виллен не ответил. Здесь, в небольшом лесном поместье, он и то не чувствовал себя в полной безопасности. И поэтому прежде, чем отвечать на мои самые безобидные вопросы, он долго и напряжённо обдумывал слова. И если поначалу я считала, что его неторопливость, точность формулировок – просто черта характера, после нескольких недель общения стало ясно: Виллен существует в абсолютно невыносимой для него обстановке и вынужден взвешивать каждое слово.

Доверял ли он вообще кому‑нибудь? Я удивилась бы, если бы такой человек обнаружился. Марсен не в счёт. Доверие к телохранителю сродни доверию к любому человеку, хорошо делающему свою работу. Это все равно, что доверять хирургу, умеющему хорошо вырезать аппендицит. Друзей же у Виллена не было, да и не могло быть.

Виллен ещё неделю назад перевёл меня из иерархии за многие километры в центр нескончаемого лесного массива в милый домик, окружённый несколькими озёрами и полянами. Перевёл без всяких комментариев и объяснений. Здесь было красиво, глухо и очень тоскливо. В причудливом двухэтажном доме находились около десяти человек прислуги, мужчин и женщин. Все относились ко мне, как и к Виллену, с трепетом и почтением. Стоило только кому‑нибудь из них поймать мой взгляд, как человек тут же принимался вытанцовывать ритуальное приветствие. Сначала это меня немного пугало, потом стало смешить. А в конце концов опротивело. Меня раздражали безмолвные фигуры, бесшумно передвигающиеся по дому и постоянно кланяющиеся. Мне было бы совсем невыносимо, если бы не Марсен. Он постоянно находился где‑нибудь поблизости, но ни на какие существенные вопросы не отвечал, ссылаясь на то, что Виллен мне сам все расскажет. Зато по нему, как по чуткому индикатору, можно было понять многое. Едва заметно, но довольно ч`тко он реагировал на слова и действия окружающих, давая мне понять, как нужно относиться к тому или иному факту, как повести себя в той или иной ситуации.

Обстановка в доме была какой‑то слишком ненатуральной, неестественной. Все обитатели лесного дома, включая и меня, постоянно находились в напряжении, несмотря на то, что источники этого напряжения были совершенно различными.

Все, кого я встречала в Первом мире, были сосредоточенны и серьёзны, даже когда улыбались. Все словно находились под невидимым колпаком, причём общим для всех. Приглаженность и аскетизм обстановки, чёткая субординация в пределах иерархии, да и вне её, сделали людей похожими друг на друга, как близнецы. Одежда, разная по цвету и крою, была, в сущности, одинаковой: неизменно простой и функциональной. Полувоенное общество носило полувоенную одежду, чётко дающую понять, кто есть кто. Место человека в иерархии общества было определено с рождения, и будь кто‑нибудь хоть семи пядей во лбу, но, если он не принадлежит к верхним сословиям клана Вебстера, ему никогда не носить мягкого серебристо‑серого костюма с кошкой на груди. И никогда не получить право говорить, что думаешь, и делать, что считаешь нужным.

Все, кто обслуживал меня в лесном доме, относились к низшим. Они уважительно относились к Марсену, но никогда перед ним не расшаркивались, а это значило, что они считали его равным скорее себе, чем кому‑то более высокостоящему. Когда я начинала рассуждать о странных внутренних законах Первого мира, у меня начинала болеть голова. Я пыталась найти рациональное зерно в подобном порядке вещей, но все впустую. Человеку, воспитанному на несколько ином общественном устройстве, очень трудно принять то, что для Первого мира было тысячелетним привычным законом.

Поэтому, чтобы не забивать себе голову, я бродила по дому, изучала и разглядывала диковинную обстановку, которая никак не вязалась с той жизнью, которую я видела вокруг себя. Обстановка выглядела архаичной и даже антикварной в сравнении с тем техническим уровнем и той промышленной эстетикой быта, с которыми я познакомилась в здании иерархии. В доме было много деревянной мебели, деревянных сувениров, комнатных растений, картин‑пейзажей и книг. Поскольку просмотр иллюстраций не мог меня удовлетворить, я заставила Марсена научить меня читать. Рэста, которую никогда в жизни ничему не учили, и которая чудом научилась говорить на родном языке, справилась с обучением чтению довольно быстро, теперь оставалось только приступить к изучению множества толстых томов. Если бы у меня были планы задержаться здесь или я была заядлым книгочеем, я бы уже могла кое‑что прочесть. Но не успела. Вернее, не постаралась успеть.

Виллен прилетал в мою новую красивую тюрьму практически каждый день на несколько часов. Казалось, он отдыхал здесь, пытался разрядиться. Несколько раз он брал меня с собой в вертолёт, и мы часами носились над поверхностью планеты, любуясь красотами. И я с трудом сдерживалась, чтобы не стали заметны те совершенно физические реакции, которые иногда возникали у меня в ответ на сильное притяжение некоторых участков ландшафта. Все ощущения были разными, но ни одно не было таким сильным, как то, что дал мне овраг с пещерой. Я не хотела загадывать вперёд и делать выводы, но объяснение уже было нащупано.

Виллен обычно говорил со мной о разных пустяках, но его уставшие, напряжённые глаза и скованные, неловкие жесты ясно говорили, что он не очень удачно пытается играть беззаботного человека. Я ждала, как долго продлится проверка моей лояльности. Я приняла игру, и вела себя так же невозмутимо, каким он пытался представить себя.

Только сегодня он заговорил со мной о моих теориях, касающихся Первого мира. Я сказала ему то, что уже говорила раньше Марсену, почти слово в слово.

– Я и раньше думал об этом, но у меня нет и не может быть доказательств твоей правоты, – заметил он наконец.

– Я не настаивала на своей правоте. Просто я сказала Марсену то, что думаю.

– Ему так тоже показалось.

– Ах вот как? Значит ты не только телохранителя ко мне приставил, но ещё и исполнительного шпиона? – я искренне огорчилась, узнав о том, что то, кто уговаривал меня саму не говорить Виллену ни слова, сам побежал и выложил все.

– Я приставил к тебе, пожалуй, самого честного парня из всего моего окружения. Он был озабочен твоей судьбой, поэтому и сообщил мне, что твои теории могут выплыть наружу и принести тебе массу неприятностей. И я поселил тебя здесь.

– Из одной тюрьмы в другую?

– Это не тюрьма, это твой дом. Это дом нашей матери. Здесь она родилась, выросла и жила до тех пор, пока не вышла замуж за иерарха Варскеля. Я не хотел тебе раньше об этом говорить и запретил Марсену. Мне нужно было сначала понять, насколько ты приняла свое новое положение.

– А что, у меня есть выбор? – проворчала я, но Виллен меня не услышал.

Теперь мне стало ясно, почему лесной особнячок выглядел таким домашним. Но Виллена, кажется, совсем не грело то, что он находился в доме матери. Он был напряжён, как струна, и собирался, видимо, продолжать какой‑то важный разговор.

– А ты знаешь, Виллен, что о твоём незаконном положении знает отнюдь не только Даррина?

– Да, теперь знаю, – отозвался Виллен после небольшой паузы. – И тоже от Марсена.

– Хорош честный парень! И ваших, и наших, всех заложил…

– Если бы он был из более близких мне слоёв клана, я бы с радостью предоставил ему самый высокий пост в иерархии, но по своему происхождению он занимает верхнюю ступень, которая ему позволена законом, – возразил мне Виллен.

– Очень может быть. Но не все смиряются с той ступенью, которая им уготована мудрым законом. Например, Даррина.

– Я всегда знал, что Даррина будет вести двойную игру, – нахмурился Виллен. Хорошо ещё, если не тройную. Ей по рангу положено несколько больше, чем Марсену, но она тоже не может рассчитывать на пост иерарха.

– Но ведь ты считаешь её серьёзным противником?

Виллен серьёзно кивнул:

– Понимаешь, Рэста, Даррина из тех людей, которые меняют правила игры в тот момент, когда они перестают их устраивать.

– Зачем тогда ты вёл себя с ней вызывающе?

Виллен вернулся от окна, где, видимо, пытался успокоиться, глядя на вековые деревья.

– О чём ты, Рэста?

– Тогда, после того, как ты представил меня Совету, ты унизил Даррину передо мной. Заставил её в угоду мне прервать работу, которую она вела годами. Разве разумно было делать это тогда, учитывая твоё зависимое от неё положение?

– У меня появился шанс найти новую точку опоры, – усмехнулся он.

– Проще говоря, ты пробовал меня купить?

– Пожалуй, – кивнул Виллен. – Нужно же мне было привлечь тебя на свою сторону. Глупо было надеяться на голос крови. А теперь я и вовсе готов сделать для тебя все, что в моих силах, лишь бы ты помогла мне поскорее покончить с моим шатким положением.

– Что конкретно ты от меня хочешь? Без пространных разговоров и намёков.

Виллен придвинул свободное кресло вплотную к моему и сел.

– Я хочу, чтобы ты… – он начал, замолчал, задумался.

– Если ты будешь тянуть кота за хвост, хуже будет только тебе.

– Я просто понял, что ты не хочешь открывать двери для Первого мира…

– Дело не в том, что я этого не хочу, а в том, что это было бы большой ошибкой, которая может погубить тех, кто ещё остался.

– Поэтому пока я хочу покончить хотя бы с тем проклятым парнем, который заставляет меня плясать под дудку Даррины. Из‑за того, что он ещё жив, я нахожусь между небом и землёй…

– То есть, ты хочешь, чтобы я прошла обратно в Дерзкий мир и убила твоего двойника‑аналога?

– Да. Только и всего, – чётко ответил Виллен.

Только и всего. И насколько было бы сейчас просто согласиться и удрать отсюда через только мне известную песчаную пещерку на дне оврага. И оставить Виллена с носом.

– Извини, Виллен, но этого я делать не стану. Ни своими руками, ни чужими. Ты слишком много просишь.

– Нет, не много. Ровно столько, чтобы моему положению ничего не угрожало. И тогда уже я смогу решить, что следует предпринять, чтобы спасти Первый мир.

– Спасти Первый мир или восстановить его господство?

Виллен скорчил недовольную гримасу, а его глаза стали совершенно бешеными и очень похожими на глаза Юрия.

– Ты хочешь поиграть в благородство, девочка? Может быть, так было принято в твоих прежних мирах? Хочешь стать спасительницей реальностей от иерарха‑захватчика? – жёстко заговорил он.

– Я всего лишь хочу не сделать одну большую глупость, – я встала и заняла у окна прежнее место Виллена.

Мне не доставлял радости наш разговор. Я не хотела до конца объяснять Виллену своё поведение. Но мне не хотелось и хитрить перед ним, обманом вырываться отсюда. Если честно, у меня не начинало чаще биться сердце, когда Виллен рассказывал о своих проблемах. Мне было его немного жаль, как обычно бывает жаль досужему обывателю незадачливого монарха. Но и только.

И тем не менее, я заставляла себя задумываться о другом. Я боялась целиком поддаться Екатерине. Я пыталась представить, как повела бы себя Рэста, если бы ей выпало прожить нормальную жизнь рядом с Вилленом? Стала бы она на его сторону? Наверное. начала бы плести какие‑то свои интриги? И это возможно. Но при этом она, возможно, относилась бы к Виллену, как и положено сестре относиться к брату. Я только что поимела горький опыт пренебрежения чужой жизнью. Мне не хотелось повторять его сходу. Ведь Виллен действительно был существом одной крови с той женщиной, в шкуре которой я сейчас была. И с этим следовало все‑таки считаться.

– Твои глупости ничто в сравнении с моими. Особенно, если считать твоё восприятие Первого мира верным, – заметил Виллен. – Но я чувствую, что тебе наплевать на наши проблемы. Я прав?

– Ты прав. Я не буду наёмным убийцей. И никому не позволю попасть отсюда в Дерзкий мир.

– Тебе все равно, что будет со мной? – Виллен уже начинал терять терпение. – Честно говоря, ты вынудишь меня применить силу. Если бы я не помнил, как выделял тебя отец среди нас, я бы давно уже сорвался… А отец всегда мне говорил, что хоть ты и безумна, при удачном стечении обстоятельств можешь горы свернуть. Обстоятельства стеклись… Но, похоже, не очень‑то удачно для меня.

– Виллен, твоей сестре не в чем тебя упрекнуть. Ты сделал для Рэсты все, что должен был сделать, как только узнал о ней. Но ты же знаешь, что я не совсем та, которая тебе нужна.

– Знаешь, давай‑ка и ты без намёков, – отрезал Виллен.

– Ну давай, черт с тобой, – я подошла и села на подлокотник кресла Виллена. – Я не заинтересована в смерти Юрия Орешина. Более того, я готова на все, чтобы ты оставил свои намерения на его счёт. По‑моему, коротко и ясно.

– Ты хочешь, чтобы Даррина доконала меня, чтобы я лишился возможности действовать?

– Я хочу, чтобы Юрий Орешин жил.

– А я хочу объяснений, – упрямо повторил Виллен.

– Недавно я рассказывала тебе обо всем, что со мной было раньше.

– И?..

– Так догадайся же. Я рассказала тебе все очень подробно, не называя только имён.

Виллен развёл руками, вспыхнул вдруг до корней волос и решительно отрезал:

– Рэста, ты невыносима. Кто такой тебе Юрий Орешин?

– Твоя вторая половинка – мой брат.

Виллен молчал долго, теребя волосы на висках и закрыв глаза. Когда он посмотрел на меня, было ясно, что он все понял.

– Больше нет вопросов, – заявил он и поднялся с кресла.

Он встал и зашагал по комнате. Я никак не могла привыкнуть к нему, хотя уже давно старалась приучить себя к мысли, что с этим человеком теперь так или иначе будет связана моя жизнь.

– Виллен, ты говорил про Варскеля… Из кого это меня выделял отец?

Виллен не сразу вник в мой вопрос, потом его лицо немного прояснилось.

– Ты же знаешь, мы боремся за выживание, в семьях всегда много детей. Я был старшим. Семеро наших братьев и сестёр умерли детьми. Выжили только мы с тобой. Был ещё младенец, но он исчез перед самым заговором против Варскеля. Каким он был и кем он стал сейчас, если жив – никто не знает и не узнает никогда. Он даже не знал ещё своего имени. Хотя отец дал ему имя – Тарон. Громкое имя для смешного беспомощного малыша. Иногда я жалею, что он пропал. Сейчас ему было бы уже почти семнадцать, он мог бы поддержать меня…

Я не разделяла ностальгии Виллена. Тарон вполне мог стать для него смертельным врагом.

– Кстати, мне пора на Совет… – Виллен взял со столика кобуру с оружием и надел ее на пояс. Я заметила, что она появилась на нем на прошлой неделе, и теперь он с ней не расставался. – Марсен будет с тобой, как всегда.

– А мне кажется, тебе лучше взять Марсена с собой. Для верности.

Виллен усмехнулся:

– Ты об этом? – и похлопал ладонью по своей кобуре. – Кроме Марсена есть и другие офицеры. К тому же, если меня все‑таки хлопнут те или эти, или ещё какие‑нибудь заговорщики, ты будешь только рада.

Он пошёл к выходу, обернулся на пороге:

– Я не буду больше настаивать на твоём содействии, но это не значит, что я оставлю свои намерения. Я просто найду другой путь, не обольщайся, Рэста.

Он вышел. Я, в принципе, ждала, что он именно так и скажет. Да, Виллен, может быть, достаточно честен со мной и даже по‑своему чуток, насколько может быть чутким человек, облечённый слишком большой властью и давно питающий некие тщеславные устремления. Только так и мог поступить Виллен: шаркнуть ножкой. Извини, мол, понимаю, сочувствую, но ради тебя не брошу то, что задумал. Извини и ты меня, Виллен, пожалуй, и я не брошу то, что задумала.

Лёгкое покалывание в висках бросило меня в смутное забытьё контакта. Он давался с трудом, с огромным трудом. Человек, пытающийся со мной связаться, тратил все свои силы, это чувствовалось по неровно накатывающим волнам боли. Так мог со мной разговаривать только один человек.

«Катя, ты слышишь меня?» – внепространственный колодец не хотел отдавать мне полностью энергию, которой стоила Валерию связь, слова долетали до меня нечётко и затруднённо.

«Да, Валера. Привет.»

«Я тут иногда подслушивал, это проще, чем взаимный контакт… Это глупо, но я даже чуть‑чуть счастлив.»

Я сначала не поняла, что он имеет в виду, но потом до меня дошло, что известие о том, что во всем им содеянном не было его собственного злого умысла, должно было его согреть на некоторое время.

«Я понимаю. Зачем ты связался со мной? Как у вас там?»

«Если ты о своих друзьях, то они в порядке. Я тут побывал на развалинах Рая и чуть не попался. Поблагодарил судьбу, что Середы уже нет в Сылве, иначе он оторвал бы мне голову…»

«Ты знал о том, что Юра и Виллен?..»

«Боже мой, да откуда? Мне и в голову не приходило проверить…»

«Я верю. Зачем ты связался со мной?»

«Тебе лучше поскорее уйти оттуда, тебе нельзя там оставаться. Люди, которые использовали меня, как тряпку, могут натворить дел, которые тебе не понравятся. Берегись их, особенно Виллена.»

«Спасибо, Валера. Я разберусь… Ты не планируешь вернуться в Дерзкий мир? Я не отказалась бы от твоей помощи.»

«Время терпит. Но если я буду тебе нужен, я приду.»

Контакт растворился, несмотря на все мои попытки держать его. Валерию было очень трудно преодолеть гипнотический барьер, воздвигнутый Дарриной. Но уже то, что он смог дважды ко мне прорваться, говорило о том, что он выздоравливает. Я уже в который раз испытала настоящее облегчение от того, что вина Валерия не получила подтверждения. Теперь я знала, что у этого парня есть совесть, а значит ему уже никогда не быть счастливым. Я поймала себя на том, что уже не могу вспомнить тот момент, когда моя ненависть перешла в терпимость, а затем в сочувствие и благодарную привязанность. Этот парень знал, где нужно оказаться в то или иное время. Из него получился хороший друг.

Неизвестных мне истин он не открыл, я представляла и то, куда попала, и то, что мне предстояло сделать. Внешняя безмятежность и красота Первого мира уже не могли ни обмануть, ни очаровать меня.

Жившие здесь люди, хоть они и называли себя Первыми и цельными личностями, не были суперменами ни внешне, ни, тем более, внутренне. Совершенно обыкновенные страсти и страстишки, с некоторым местным колоритом. Такие же опасные, какими они были бы и в любом другом месте, где идёт борьба за выживание и за власть.

Приход Марсена несколько помешал мне сосредоточиться. Я могла бы выставить его вон, но его взбудораженный вид не дал мне это сделать. Нечасто за время нашего знакомства Марсен бывал столь неуравновешен.

– Ну, Рэста, чем ты довела иерарха до такого плачевного состояния?! – Марсен влетел в комнату, отстёгивая на ходу своё оружие и бросая его на тот же столик, что и ранее Виллен. В Первом мире был странный обычай: оружием пользовались только вне жилых помещений. Раньше Марсен никогда не снимал оружие, справедливо считая, что и в моих жилых апартаментах он на службе. То, что он, тем не менее, сделал это, было уже странно.

– По‑моему это ты, дружок, в плачевном состоянии! – огрызнулась я. – Болтун несчастный! Зачем ты рассказал Виллену о нашем с тобой разговоре?

– Да потому что иначе его очень трудно навести на нужную мысль, – ответил Марсен и повалился в кресло.

– И на какую же мысль ты собирался его навести?

– На мысль уйти в подполье, – усмехнулся он. – И резко сменить стратегию и тактику борьбы со своими врагами. – Тут Марсен стал серьёзным. – Я пытался объяснить ему, что для спасения Первого мира не двери нужно искать, а изменить общую ориентацию.

– Объяснил?

Марсен пожал плечами:

– По нему никогда не ясно, какие выводы он делает. По крайней мере, когда я с ним говорю. Он считает ниже своего сословного достоинства признаться, что и я иногда прав.

– По‑моему, он остался совершенно на тех же позициях, – вздохнула я.

– По‑моему, нет. Только он сейчас не хочет думать. Ему сейчас надо действовать. Даррина словно взбесилась. Требует крови, власти, даже твоей головы. Виллен попал в хорошую ловушку, из которой он выберется только случаем. Вообще, мне кажется, что правлению династии Вебстера наступил конец. А заодно и всем, кто хоть как‑то связан с кланом, – никогда ещё Марсен не был так красноречив и напорист. Мне нравилась его немного флегматичная натура, и такой резкий перепад эмоций только насторожил меня.

– Дружище, а ты не под гипнозом ли часом? – я наклонилась поближе к его лицу.

Он отмахнулся от меня, но я, как бы в шутку ухватила его соломенные пряди и повернула его лицом к себе. Нет, его глаза были чисты и не затронуты никаким посторонним воздействием. Я попробовала впервые поймать его волну. Контакт вспыхнул резко, бодро, пружинистыми пульсирующими ударами. Не было ни боли, как при связи с Валерием, ни ряби в глазах, как в случае с Дарриной, только лёгкий звон в ушах, напоминающий маленькие колокольчики.

«Что случилось, Марсен?»

Он мотнул головой, высвободился и вскочил с кресла, чуть не сбив меня.

– Неужели ты интересуешься тем, что случилось?! – мне показалось, что он был даже зол.

– Почему бы и нет?

– А мне показалось, что тебе совершенно все равно, – он стоял посреди комнаты, широко расставив ноги и подбоченясь, с видом решительным и непреклонным.

– Чего это так тебя разбирает? Ты делаешь своё дело, ну и делай. Тебя приставили пасти меня, ну и паси… Ты же офицер иерархии, какая тебе разница, какому иерарху ты будешь служить?

– Да, я офицер иерархии. Но я служу иерарху Виллену. Если Даррина пересилит его, я буду служить Виллену, даже если он перестанет быть иерархом, – пояснил Марсен. Он не был похож на фанатика. Наверное, он имел свои причины так думать и действовать.