Текст книги "Шкаф поперёк (СИ)"

Автор книги: Наталия Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Часть первая

Усевшись на нижнюю полку плацкарта, девушка довольно потянулась, поёрзала и уставилась в окно, где была только ночь и отражение самой себя. Через какое-то время она уже крепко спала, ехать всего ночь, а самый быстрый способ сократить время в пути – уснуть.

Вываливалась она из вагона в толпе таких же спешащих граждан, тяжёлые сумки оттягивали руки. На перроне, разобрав  тележку, которую практически всучила бабушка, Громова почувствовала благодарность к бодрой старушке в светлых брюках, которая провожала её на вокзале и протянула видавшую виды тележку.

– Грооооооооомова! – на девушку шла размашистыми шагами другая девушка, статная, с зычным голосом, она приветственно махала рукой. – Грооооооооомова, вот ты где!

Бодро схватив тележку, практически кинув на неё две сумки, лихо перекрутив их резинкой, она схватила за руку Громову и, как ребёнка, повела по перрону.

– Пойдём быстрее, там частник ждёт, совсем дёшево договорилась, – делилась радостью Машка.

В машине Машка расспрашивала, что привезла Громова, и облизывала в нетерпении губы.

– И сальце, да? Скажи, что ты привезла тоооооооооо сало.

– Угу.

– О, мой бог, а самогоночку? На травочках?

– Ага, бабуля специально для тебя передала.

– О мой бог, у тебя мировая бабулечка... если ты скажешь, что привезла пирог с рыбой...

– Привезла! – Громова засмеялась.

– Громова, – Машка смотрела серьёзно, – выходи за меня, я серьёзно. Этот пирог должен остаться в семье.

– Смешная ты, Машка.

– Я тебе предложение сделала, а ты смеёшься, бессердечная... – Машка сделала вид, что надулась, но это не мешала её рукам копаться в сумке, что стояла между девушками.

– О, и орешечки, о... рыбонька сухая. Ням-ням-ням... ооооооо... сыровяленая колбаска, домашняя? Оооооооо... Громова... колбаска, колбаска, орешечки.

Внезапно Машка стала серьёзной и потупила взгляд, что с ней не случалось никогда в жизни. Громова на всякий случай заглянула в сумку.

– Маааааааш?

– Эм.

– Мааааааааш, ты чего?

– Понимааааааешь, Громова, тут такооооое деееееело... – и замолчала. Надолго.

– Маша! – Громова взвизгнула.

Машка была её лучшей, да что там, она была её единственной подругой. Которая умудрялась заменять ей маму и папу.

Громова была вундеркиндом. В школе ею гордились, её ставили в пример и иначе как «наша Гроооооомова» о ней не говорили. Надо ли говорить, что школу она закончила с золотой медалью и, с успехом и без каких-либо проблем, поступила в технический вуз, где и продолжала так же учиться, без проблем и на стабильное «отлично». Её ставили в пример и иначе, как  «наша Гроооооомова» о ней не говорили.

Проблема у Громовой была одна – возраст. Будучи вундеркиндом, она окончила школу в пятнадцать лет и в этом же возрасте, когда другие подростки только-только получают разрешение задержаться на улице до девяти вечера с компанией друзей, Громова отправилась покорять новые высоты знаний.

– Мы гордимся тобой, Громова, – сказал директор школы.

– Мы верим в тебя, – сказали родители.

И Громова, гордящаяся и верящая, отправилась в своё прекрасное далёко. Столкнувшись сразу с массой бытовых и прочих проблем. Самой главной из которых было общение. Какие возможны отношения между пятнадцатилетним подростком и «настоящими» выпускниками школ, которым закон Российской Федерации позволял употреблять алкоголь, курить и заниматься сексом.

Машка, как-то сразу взяла Громову под свою опеку, в двадцатилетней высокой девушке Громова вызывала едва ли не материнский инстинкт. Она следила за питанием подруги, её знакомствами, отваживала нахальных кавалеров, а нахальными были все, без исключения, заодно научила готовить, убираться и выбирать краску для волос. Таким образом, под чутким присмотром Машки, Громовой исполнилось уже девятнадцать лет, но никакого мало-мальского романа или порочащей её репутацию истории не было и уже не предвиделось.

Поначалу её не брали на вечеринки из-за возраста, а скорее из-за Машки, которая хмурила брови и говорила: «Что-что?», а теперь однокурсники остепенились, некоторые обзавелись семьями или стабильными отношениями, да и вообще «устали от всего этого», а Громова, проучившись четыре года в одном из самых весёлых вузов города, так и не пустила о себе сколь-либо недвусмысленный слух.

– Не расстраивайся, – поучала Машка, – вот пойдёшь на работу, там будете всё на равных, вот там и зажжёшь. А пока жуй яблоко, в нём железа много, полезно для мозгов.

– Машка, – Громова вскрикнула ещё раз, – говори сейчас же!

– Туууууууут такооооооое дееееееело, в общем, в соседнюю комнату заселились парни.

– И? Ненормальные что ли?

Громова с Машкой снимали на двоих комнату в трёхкомнатной убитой квартире, со старой мебелью и скрипучими полами, хозяйка сдавала студентам, беря плату с человека, таким образом, порой в комнате жило от двух до пяти человек. Студент не станет экономить на одежде или развлечении, а вот на жилье – всегда пожалуйста.

– Нормальные. В меде учатся...

– Ого!

– Дааааааа...

– И?

– Что и?

– Нормальные медики заселились в соседнюю комнату?

– Понимааааааааааешь, там Волоооооодя.

– Пока не очень.

– Волоооооодя, он хороший такой. В общем, мы живём вместе. Уже неделю!

– Отлично!

– Правда, ты рада? Я так и говорила, что Громова у нас свой человек, значит, ты не имеешь ничего против?

– Неееет, – Громова с подозрением смотрела на Машку, – чего это я против буду?

– Так тебе же с его соседом жить придётся!

– Как это?

– Так он с соседом, я с соседкой, мы пока в нашей комнате живём, но ты приехала... а его соседа куда-то нужно, понимаешь? Пусть он с тобой поживёт, а?

– Не буду я жить с соседом!

– Да он нормальный парень, его и не видно, днём учится, ночами работает, не пьёт, не курит, положительный со всех сторон, ты не бойся, ну Грооооооооомова, а вдруг Володенька моя судьба? Вдруг, как в легендах – раз и половинка? Громова, Громова, Грооооомова.

– Ладно, посмотрю я на вашего медика, – и отвернулась к окну.

Нормальный-сосед-медик появился в комнате с другом Володей, которого тут же узнала Громова, не могла не узнать. Машка не стесняясь и в красках описала свою судьбу, остановилась только когда дошла до совсем пикантных подробностей, увидев круглые глаза Громовой. И если белобрысый и щуплый малый точно был Володенькой, то тот, что стояла справа – определённо нормальный-сосед-медик.

Громова отошла к окну и уставилась на нормального медика. Медик был хорош... не как медик, а как парень. Обычно к комплекту из темно-каштановых вьющихся волос прилагаются какие-нибудь невзрачные карие глаза, ну или серые... Глаза нормального соседа медика были пронзительно голубого цвета высокого весеннего неба. Приятные черты лица и рот, который смело можно назвать чувственным, с рядом белоснежных зубов. Так же в комплект соседа-медика входил развитый торс, приличные мышцы на руках, подтянутый живот, и всё это обтягивала белоснежная футболка с V-образным вырезом, на шее был чёрный шнурок с кулоном, а на длинных пальцах пара странных перстней.

– Я не буду с ним жить... – просканировав объект, пришла к выводу Громова.

– Почему? – взмолились в два голоса Машка и Володенька.

– Да он же... он... да вы посмотрите на него... – Громова сделала попытку вдавиться в стену.

– Не-не, ты всё неправильно поняла, – взвизгнул Володенька. – Стас – гомосексуалист!

– Я? – Стас смотрел ошарашено, и не было похоже, что он в курсе своей нетрадиционной ориентации, – а, да, гомосексуалист.

– Врёшь! – так же взвизгнула Громова.

– Да ты посмотри на него, – вмешалась Машка, – как есть гомосексуалист! Уж поверь мне...

Громова задумалась и ещё раз посмотрела на нормального-соседа-медика Стаса. Самое большое подозрение вызывало даже не смазливое лицо и не его приложение к красивому телу, а белая футболка, тесёмочка на шее, перстни и пальцы. Громова могла поклясться, что  пальцы Стаса знакомы с маникюрным набором.

– Он гинекологом будет, – добавил Володенька, – насмотрелся... вот результат...

– Правда? – Громова уставилась на Стаса в поисках признаков обмана.

– Правда, – Стас вздохнул, – профдеформация.

– Значит, гомосексуалист?

– Гомо...сексуалист, да. Очень удобно гинекологу, да... он и есть.

– Аааааааа... тогда ясно.

– Что это тебе ясно? – Стас нагнул голову и смотрел на Громову пристально и с каким-то странным интересом.

– Да всё ясно... волосы твои, эта штука на шее, колечки... гомосексуалист.

– Давно операцию делала? – вдруг спросил Стас.

– Какую операцию?

– Ринопластику.

– Чего?

– Нос, говорю, когда делала.

– Не делала я нос.

– Да лааадно... – Громова почувствовала на своём лице тёплые руки, которые ощупали её лицо, нос, Стас нагнул ей голову и заглянув в ноздри, – хорошо сделано.

– Ты же гинеколог, – стена явно способствовала  диалогу и мешала побегу Громовой.

– Там тоже делала? Покажи-ка.

– Да ты хам!

– Нет, чисто профессиональный интерес.

– Хам!

– Нет!

– Гомосексуалист!

– Нет, то есть да. Правда, когда делала?

– Я не делала никакой пластики!

– Делала! Я не мог ошибиться.

– Мог, ты гинеколог!

– Я только учусь, вообще-то. Пластическая хирургия меня тоже интересует, – он продолжал крутить лицо Громовой, словно оно было отдельно от тела. – Крааааааасотаааааа, – довольно промурлыкал, что стало последней каплей для Громовой, и она выругалась так грозно, как только могла:

– Пошёл ты! Пошёл ты на пенис!

– Куда? – Стас отпустил руки и смотрел перед собой.

– Пенис, – пробурчала Громова и залилась краской, – ну это такой... там, в общем... ну... вот... да...

– Дааааа, – протянул Стас, – так что, живём вместе?

– Ладно, – Громова вздохнула в надежде, что нормальный-студент-медик-гомосексуалист-будущий-гинеколог как-то растворится сам собой.

Сходив на лекции, задержавшись в библиотеке, она пришла домой уже к ночи и обнаружила, что Стас не растворился. Он сидел на кровати, вытянув ноги в трикотажных штанах, и читал огромную по объёму книгу.

– Слушай, я не стал двигать кровати, – он показал на две односпальные кровати, которые стояли рядом для экономии жилого пространства. – Не знал – куда, ты же здесь хозяйка, ждал тебя...

– А, да всё равно куда, – Громова неопределённо махнула рукой и отправилась на кухню есть.

– Понимаешь, – Стас, который не только не растворился, но и материализовался перед лицом Громовой,  продолжил: – Сейчас двигать уже поздно, все спят, правда, неудобно как-то. Давай завтра, с утра. А сегодня так поспим.

Громова ещё раз окинула взглядом гомосексуалиста и согласилась.

– Ладно, давай.

– А где ты спишь?

– У стенки.

 – Хорошо. Ты только через меня аккуратней перелезай.

– А зачем мне перелезать?

– Ты же ходишь ночью по нужде, вооот...

– Нет, вообще-то нет.

– Плохо, – резюмировал нормальный-студент-медик-будущий-гинеколог, – обязательно нужно опорожнять мочевой пузырь.

– Я перед сном... это... Вот, что ты сказал... – Громова отступала, жуя хлеб с колбасой, с ужасом поглядывая на студента Стаса, который на полном серьёзе был готов обсудить опорожнение её мочевого пузыря. – Ты иди, я сейчас, – она развернулась и, схватив банные принадлежности, которые заранее взяла из комнаты, рванула в ванную. Кусок колбасы и хлеб всё ещё был в руках Громовой.

После душа, в старой футболке и шортах, она аккуратно перебралась через, казалось, спящего гомосексуалиста и пару раз вздохнув, уснула.

Просыпалась она от невероятно приятного ощущения, настолько приятного, что ей не хотелось просыпаться. Во сне она чувствовала, что спина её прижата к чему-то горячему, мужская рука выводит круги на животе, пробираясь под резинку шорт и сразу трусиков. Она явно ощущала на своей попе выпуклость, которая тёрлась об неё,  когда другая рука нырнула под футболку и гладила окружность груди. Громовой было настолько отчаянно хорошо, что она застонала и оказалась на спине, мужчина же был сверху и осыпал поцелуями её лицо, шею и грудь под футболкой. Когда она почувствовала губы на своих губах, Громова резко открыла глаза от осознания, что она ещё не чистила зубы. Второе осознание было не менее волнительным, но более странным. На неё смотрели голубые глаза, ставшие синими.

– Ой, – Громова пискнула.

– Эм, – Стас медленно отпускал свои руки, которыми крепко прижимал девушку к себе.

– Ты! – Громова подскочила и выскочила из комнаты. Придя в себя в ванной комнате, составив план по выселению соседа, она вернулась к себе, но застала закрытую дверь.

– Открой сейчас же! – Громова стучала в дверь, за которой была тишина, – Открой, я тебе говорю! Открой!!!

Выбежавшие соседи смотрели на взлохмаченную Громову и предлагали выбить дверь.

– Да что? – дверь открылась неожиданно. – Зачем так кричать, открыл бы я дверь.

– А зачем ты её закрыл?

– За надом.

– Каким ещё надом?

– Мне было надо, вот и закрыл.

– Что тебе было надо? Извращенец!!!

– Я не извращенец.

– Извращенец и не гомосексуалист!

Парни, стоявшие в коридоре, засмеялись.

– Чего это я не гомосексуалист? – набычился Стас. – Гомосексуалист я, очень даже.

– А чего тогда приставал ко мне?

– Я не приставал.

– Ты приставал к ней? – В Машке медленно просыпался материнский инстинкт. – Я тебе говорила? Говорила? Хоть пальцем её тронешь, хоть волосинку на её голове заденешь! – она надвигалась на Стаса, который медленно отходил в сторону кухни.

– Не приставал я!

– Зачем ты закрылся? Трусы мои искал? Фетишист!

– Не искал, – Громова никогда не видела настолько синих глаз.

– Зачем ты закрылся? И ты приставал ко мне! Приставал!

– Вообще-то тебе нравилось.

– Чееееегоооо? – Машка взвыла и ринулась в бой, охаживая Стаса полотенцем. – Я тебе говорила? Я тебя предупреждала? Что ты делал в закрытой комнате?

– Мастурбировал я! Понятно? – закричал Стас под общий хохот в маленьком коридоре.

– Чтоооооооооооооо? – Громова моргала и смотрела на Стаса. – Прям, вот это самое... прям на кровати?.. В смысле, вот это место?..

– Громова, не так много мест в организме мужчины, которым «прям, это самое»! – Стас смотрел зло, парни смеялись, Машка хваталась за бока, Володенька съезжал по стенке.

– Всё равно, ты ко мне приставал! – Громова смотрела зло. – Приставал, и не спорь.

– Да не приставал я к тебе, это во сне получилось, нечаянно, можно сказать.

– Ничего себе нечаянно.

– Что, Стас, скоро поллюции будут, как у подростка, – ржал Володенька. – Хорошо, что хоть передёрнуть догадался, – Володенька продолжал глумиться над взбешённым Стасом под хриплый смех окружающих. – Ты же гомосексуалист, забыл что ли?

– Не забыл, – Стас посмотрел на Володеньку и на Громову, которая стояла, прищурив глаза, – она на мальчика похожа, в смысле, на моего парня.

– Чтоооооооооооооооо? – Громова моргнула от неожиданности. Три раза.

– Вот одно лицо! И главное, попа. Упругая такая попа, крепкая, как орех, тёрлась об меня ночью, тёрлась, ну я и перепутал с Серёженькой своим. Ты же видел Серёженьку? – в округлившиеся глаза Володеньки. – Скажи, одно лицо! И затылок... Может, Громовой вашей мужчину охота, откуда я знаю, но я её реально с парнем перепутал. Прости Громова, уж очень ты на парня  моего похожа... Вот я и...

– Не похожа я на парня...

– Похожа-похожа, скажи, Володь? Ведь если я гей, чего бы я к девушке начал приставать? Значит, похожа она на парня, на мальчишку даже... Груди нет, попка маленькая, стрижечка... ну? – он рыкнул на Володю, который в растерянности смотрел на Громову.

– Так-то да... есть немного.

– Ну, а я что говорил? Пацаны, похожа же Громова на парня?

– А то! – парням было всё равно, над кем смеяться, и сейчас они потешались над Громовой.

– Я больше не буду, Громова, честно слово.

– Да ты... ты... ты... ты облапал меня!

– И решил, что ты парень, прости, ошибся. Теперь-то я точно знаю, что ты девушка... ну, какая есть...

 – Ты просто... пенис какой-то! – Громова сказала почти громко и красная забежала в комнату, где быстро надела джинсы и футболку, выскочила на улицу.

К вечеру она была дома и пыталась сосредоточиться на лекции, которую перечитывала, но слезы в глазах и хлюпающий нос не способствовали работоспособности.

Она подошла к большому зеркалу на дверце покосившегося шкафа и внимательно осмотрела себя. Короткое каре задорно лохматилось, футболка скрывала грудь, которая и без того была невелика, а джинсы «бойфренды», казалось, уменьшали ноги. Попа была действительно упругой, но оказалось, что мальчишеской. Серые и какие-то невзрачные глаза пробежались по лицу, остановились на верхней губе формы «лука купидона». Громова вздохнула и слизнула солёную слезинку со своего «лука купидона»

– Эм, – она резко повернулась на звук, в дверях стоял Стас и смотрел на Громову, которая, отвернувшись, отошла к кровати и села, уткнувшись в тетрадь с лекциями.

– Извини меня...

Громова молчала.

– Не похожа ты на мальчика, правда, ты симпатичная, нет, ты красивая девушка. Просто я разозлился и наговорил всякого.

Громова молчала, с громким шелестом переворачивая лист в тетрадке.

– В общем, я не гомосексуалист.

– Врёшь, – Громова набычилась и смотрела исподлобья.

– Не, не вру, просто тут такое дело... Этим двоим надо где-то жить, раз уж так получилось у них. Ну и мне тоже... Вот и придумали этого гомосексуалиста.

– Да ты посмотри на себя!

– Вот перестань, а? Если какой-нибудь батан начинает ходить в качалку, все кричат: «Молодец, занимается собой», а если кто-то, посимпатичнее орангутанга – всё, гей...

– У тебя на руках маникюр.

– Да... гигиенический маникюр, у меня практика сейчас. Вот представь, приходит врач тебя смотреть, а у него грязь под ногтями.

Громову заметно передёрнуло.

– И кудри у тебя, и глаза голубые, и колечки эти.

– Колечки да... но мне нравится, из медицинской стали, спецом заказывал, а с кудрями и глазами, я, прости, ничего сделать не могу.

– Так не гомосексуалист, значит?

– Нет. Поэтому утром и... я, правда, нечаянно, но... Во сне такая попка жмётся, я же не железный. – Стас выглядел страдающим. – Вот и... но, в любом случае, это мои проблемы, не твои, я не должен был всего этого устраивать. И говорить, что ты на парня похожа, это не так. Ты очень красивая девушка. Это чистая правда.

Громова смотрела внимательно на кающегося Стаса.

– И что теперь делать?

– Не знаю, я искал сегодня комнату, но знаешь... это сложно, до конца года осталась пара месяцев, хозяйке я заплатил за эти месяцы и за лето...

– Дааааа, – Громова сочувственно вздохнула. Хозяйка брала вперёд, и вернуть деньги назад в случае неожиданного переезда стоило огромных трудов.

– И агенту ещё. В общем, у меня нет сейчас столько денег, чтобы снять жилье, – она сел на табуретку, – как-то так. Я в деканат ходил, общагу могут дать, но с сентября.

– А почему ты ищешь жилье? – возмутилась Громова. – Это у них любовь, пусть они и ищут!

– А у них-то откуда деньги?

– Это да... – Громова вздохнула, – тогда живи здесь...

– Я раскладушку привезу, вон там поставлю, – он показал на угол.

– Нет, давай кровати переставим, сюда, – показала рукой, – и сюда, – ещё один взмах, – и шкаф поперёк...

– Ладно, только в проходной половине буду я. Я после ночных сплю крепко, а на твой половине окно, тебе нужней, да и вообще... я только вещи в шкаф положу, можно? Он вроде как на твоей половине остаётся.

– Можно, но прежде, чем зайти – стучи.

– Отлично, – Стас улыбнулся. – А как тебя зовут, Громова?

– Таисия... Тая.

– Очень красивое имя, как и девушка, – он ещё немного помолчал, а потом они дружно делали перестановку, двигали кровати и шкаф. Места в комнате поубавилось, но каждому было выделено хоть и небольшое, но всё же личное пространство. Две же шторки дополнили возможность уединения, и Тая довольно смотрела на плоды их трудов.

– Стас... я, правда, не похожа на мальчика? – щеки её заалели, и она прятала глаза.

– Правда.

– У меня волосы короткие и это... ну... в общем...

– И что? Иди сюда, – он доверительно подозвал к себе и провёл по экрану телефона, ткнув пальцем по иконке галереи.

– Воооот, смотри, – Тая увидела фотографии худенькой девушки с короткой стрижкой, почти ёжиком. – Это моя девушка, она в другом городе учится... видишь, худенькая, как ты, а причёска и вовсе. Скорей всего, я поэтому и... Но, обещаю, больше такого не повторится.

Громова ещё раз внимательно посмотрела на фотографию и пришла к выводу, что худые – тоже девушки, и удовлетворённо ушла на свою половину, где почти сразу уснула.

Через пару дней Громова смотрела в потолок, ей не спалось. Днём она уснула сразу после пар и сейчас маялась от невозможности уснуть.

– Стаааааас, – она прошептала, но громко.

– Ум? – раздалось из-за шкафа.

– А ты, правда, в медицинском учишься?

– Правда.

– И, правда, гинекологом будешь?

– Не знаю ещё... там сложностей много, долго объяснять.

– Понятно, – и замолчала.

– Стааааааас, – так же шёпотом, но громко.

– Ум?

– А ты в морге был?

– Был, – Громова услышала, как зашуршала простынь, и студент-медик-не-гомосексуалист сбил подушку.

– А мертвецов видел?

– Видел.

– Прям, живых мертвецов?

– Громова, живых мертвецов не бывает.

– Нууу... а ты их прям трогал? Прям, руками?

– Прям, ногами и немножечко языком!

– Ой, – пискнула Громова, и замолчала, услышав громкое сопение.

– Стааааааааас, – шёпотом, но громко.

– Ум? – приглушённо, скорее всего, студент-медик вёл диалог с подушкой.

– А они страшные? Мертвецы?

– Обычные, Громова, они обычные.

– А... – Громова не договорила, потому что уставилась на стоящего в проходе между стеной и шкафом парня, который был в одном белье и, нагнув голову вбок, смотрел на лежавшую на животе девушку, которая меееедленно подтягивала одеяло себе на пятую точку.

– Знаешь, Тая, ты первая красивая девушка, которая будит меня среди ночи, чтобы обсудить трупы... Я заинтригован.

– Когооооо?

– Не кого, а что. Мне говорили, ты вундеркинд, Громова, – он продолжал стоять, облокотившись на угол шкафа, скрестив ноги. Громова прятала глаза, прикидывая, на какое место на теле студента-медика-не-гомосексуалиста смотреть будет прилично. Тело было наго, кроме плотно облегающего белья, конечно, и невероятно хорошо.

– Так что ты хотела знать про трупы? – он медленно обошёл кровать и встал у изножья. Свет от фонарей бросал тень, и Громова судорожно сглотнула, потом моргнула. Три раза. И пискнула:

– Ничего. Я это... просто... для поддержания беседы...

– А ты не могла бы беседовать в другое время? – Стас подошёл ещё ближе, и Громова уставилась на его ноги, меееедленно поднимая глаза выше, пока не отвела их, вспыхнув.

– Хорошо. Извини. Прости, что разбудила.

– Отлично, – и меееедленно развернувшись, вышел с её половины комнаты. Громовой, конечно, только показалось, что белье у Стаса стало ещё плотней... как-то вдруг село, ужалось в размерах, а вот всё остальное увеличилось.

Через месяц Тая просыпалась от уже привычного запаха свежей сдобы. Каждое утро Стас оставлял на качающейся тумбочке рядом с кроватью Громовой пакет с двумя булочками. Заметив однажды «сытный» завтрак девушки, состоящий из чая и сахара, Стас покачал головой и сказал.

– Тая, завтракать нужно нормально.

– Нормально я завтракаю, – пробурчала Громова, отхлебнув глоток некрепкого чая и нагибаясь, чтобы завязать шнурок на кроссовке.

– Нормально – это клетчатка.

– Что?

– Кашу надо есть! – при слове «каша» Громову передёрнуло так сильно, что Стас милостиво отменил употребление клетчатки, а на следующее утро она нашла на своей тумбочке две булочки в бумажном пакете. Они настолько соблазнительно пахли, что одну она съела тут же, а вторую с чаем. Вечером, в знак благодарности, Тая поделилась пельменями собственного приготовления с нормальным-студентом-не-гомосексуалистом.

Проживание с парнем в одной комнате, конечно, вносило свои коррективы или смущающие моменты, как например, когда быстро вошедший Стас встретился глазами с голой грудью Громовой, которая всего-то на минуточку вышла за свою территорию, чтобы взять с сушки для белья, которая славно уместилась на половине Стаса,  свою футболку.

– Ой, – пискнула Громова, – ой-ой-ой, ай. – И, прикрывшись руками, побежала к себе.

– Я ничего не успел увидеть! – услышала в спину.

– Ага, – она быстро надела бюстгальтер, футболку и джинсы и стремглав пробежала мимо Стаса на улицу, где перевела дыхание и, наконец, покраснела, как свёкла, выругавшись в конце так грозно, как только могла.

– Пенис!

Когда пришло время отъезда Громовой, она тщательно убралась на своей половине и назидательно сказала студенту-медику.

– Только девушку свою на мою половину не приводи.

– Не беспокойся, она же не в этом городе.

– Да? А где?

Стас назвал город и смотрел на широко распахнутые глаза Таи.

– Ого! И оттуда, в смысле, я там жила.

– И я, – он оглядел ещё раз девушку, – не помню тебя, совсем... странно, мы вроде ровесники.

– Неее...

– Ты на четвёртом? На пятый перешла?

– Да... но я ведь вундеркинд, типа.

– И что?

– Я в пятнадцать лет школу закончила... и тогда же поступила.

– ВАУ! Как тебя родители-то отпустили?

– Они в меня верят и гордятся, – отчеканила.

– Лучше бы они твоей социальной адаптацией занялись, вундеркинд, – он улыбнулся, как-то до странного тепло, так тепло, что Громовой стало уютно под этой улыбкой. В неё захотелось закутаться и никогда не выбираться.

– Так значит, увидимся?

– Может, и увидимся, мне ещё месяц тут торчать.

Провожали её на вокзал Машка с Володенькой.

– Что у тебя со Стасом? – шепнула, пока не видит Володенька.

– Ничего...

– А тааааааак смотрит, как будто очень даже чего... ты, главное, помни про контрацепцию, Громова. Презервативы и ещё раз презервативы, как завещал великий вождь.

– У него же девушка! – возмутилась Громова.

– У кого? – Пропела Машка – Ум?

– У.... Стаса... – Тая отвела глаза и на всякий случай покраснела.

– Я вообще, не обязательно Стас, – Машка засмеялась, и Громовой показалось, что Машка что-то недоговаривает, но ей было не до загадок Машки, она затащила сумку и уселась на нижнюю полку плацкарта. Немного поёрзав и посмотрев в ночь, что отражала только саму Громову, она легла спать. Ехать было всего ночь, и самый лучший способ сократить путь – это поспать.

Часть вторая заключительная

Июль подходил к концу, ночи были тёплые, звёздные, низкие. Большую часть дня Громова оправдывала ожидания родителей и читала литературу по профилю или художественную, лишь иногда ныряя в планшет, чтобы с красными от смущения щеками прочитать какую-нибудь фривольную историю, где даже присутствовала нецензурная речь.

Громова зажмуривалась и даже с зажмуренными глазами отворачивала лицо от экрана. Продышавшись, она продолжала читать, иногда вздыхая или широко распахнув глаза. Пришедшая подружка, соседка по улице, пригласила «просто прошвырнуться».

– Пойдём, зайдём к одной, – сказала Марина.

– Пойдём.

Громова дооооолго смотрела на «одну» и на Стаса, который сидел рядом. Рука «одной» лежала на шортах нормального-студента-медика-не-гомосексуалиста, как раз там, где одна штанина встречается с другой, и этот собственнический и даже какой-то хищный жест не понравился Громовой.

– Какими судьбами? – довольный Стас улыбнулся и нагнулся к ушку «одной»: – Это та девушка, Тая Громова, я рассказывал.

– Здравствуй, Тая, – «одна» не выглядела дружелюбно. – Я Катя.

– Очень приятно, – Громова не ощущала себя приятно, напротив, рука Кати на шортах Стаса не приносила никаких приятных чувств Тае.

– Скучала по мне? – Стас выглядел очень довольным.

– Да, – ответила Громова, – особенно по твоему храпу у меня над ухом и булочкам по утрам. Он каждое утро приносил мне булочки, прямо в постель, таааааак мииииило, – глядя на Катю.

– Вообще-то я и пытался быть милым, – он смотрел на Громову как-то недобро, но Громову больше волновал недобрый взгляд Кати.

– Ты и был милый, особенно милым ты был в белых плавочках, такой милаха!

– Чтооооооо? – Катя, кажется, взвизгнула и уставилась сначала на Громову, а потом на Стаса. – Она видела твои трусы?

– Конечно, – подтвердила Громова, – мы же жили вместе, – она развела руками, всем своим видом показывая недоумение от столь нелепого вопроса.

– Да... ты! – Катя вскочила и выбежала на улицу, за ней побежал Стас.

– Вот это даааааааааааа, – протянула Марина.

– Хм, – вздохнула Тая и залилась краской, выругавшись про себя так отчаянно, как только могла: «Пенис»

– Прости меня, – увещевала несчастная и пристыжённая собственным поведением вундеркинд Громова, которой впервые в жизни не гордились и в неё определённо не верили.

– Да чего теперь, – вздохнул Стас.

– Я пойду и всё ей объясню!

– Не надо. Это даже хорошо... всё равно у неё другой.

– Как так?

– Вот так, – Стас уставился на носок ноги в сланце, которым ковырял мелкий гранитный песок на дорожке.

– Не бывает любви на расстоянии, – сказала Громова и сочувственно вздохнула.

– Бывает, – ответил студент-медик-не-гомосексуалист, – отношений, может, не бывает, а любовь бывает. Она вообще всякая бывает, вон в книжных героев влюбляются и сильно. – Он глянул на алые щёки Громовой, которая было влюбилась в книжного героя и даже представляла, как он приедет за ней и возьмёт её невинность, красиво, безупречно и не больно. – В актёров, в писателей. Любят же? Любят. А вот отношения, как оказалось... и то, от человека зависит, от внешних факторов, от желания, да много от чего...

– И почему мне кажется, что ты меня причёсываешь? – Громова смотрела с подозрением.

– Так заметно, да?

– Ага.

– Ты же у нас любительница прописных истин, Громова, вот... согласно ситуации. Да не парься ты, это даже хорошо, что так получилось. Ты-то точно не виновата, что у неё уже два года другой, – вздохнул, – да и я вроде как свободен. Всё отлично, – он подмигнул Тае и, приобняв за плечи, предложил «прогуляться куда-нибудь в этом захолустье»

Гуляли они почти каждый день, даже ездили пару раз на речку, но Тае не нравилось. Не то чтобы погода не располагала, не располагал купальник, который она купила с Машкой, на распродаже, в надежде, что никто его не увидит. Слишком уж номинальным он казался. Маленькие стринги и бюстгальтер-треугольничками. Выходя из воды, Громова видела собственные соски и краснела, как свёкла, пока Стас накрывал её лёгким полотенцем.

– Ты меня возбуждаешь, – как-то вдруг сказал Стас, между делом, жуя бутерброд с сыром. – Твоя невинность меня возбуждает, да так сильно... неожиданно.

Громова покраснела и отвернулась, готовая убежать в любую секунду.

– Не смущайся, я же не собираюсь с тобой... – он замолчал, как будто подбирая слово, – заниматься любовью. Меня много кто возбуждает, а то и вовсе само. Возраст такой, гормоны... но эти твои красные щёки, возмущённо трепещущие ноздри и пенис – это что-то.

– У меня нет... нет у меня... пениса, – последнее слова она прошептала.

– Знаю, – он засмеялся, – но твоё ругательство возбуждает меня. Жуй, – он пихнул ей в рот бутерброд, – не будешь нормально питаться, к тридцати годам будет язва, мешки под глазами и жёлтая кожа.