Текст книги "Перо фламинго"
Автор книги: Наталия Орбенина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)
Глава двадцать шестая
Сердюков покинул юную вдову, совершенно озадаченный. История с фотографией, тайным венчанием, от всего этого веяло каким-то дешевым балаганом, глупым водевилем, в котором автор толком не знает, чего хотят его герои. Или наоборот, роли расписаны, сценарий продуман, но кто же автор? Кто подбросил фотографию? Почему ни старшие Соболевы, ни Аристов не хотели брака молодых людей, но никогда никто вслух не произносил подобных речей?
Зоя все время твердит, что отношение свекрови к ней изменилось. От почти материнской любви до плохо скрываемой враждебности. Что могло произойти в душе Серафимы Львовны, что она подметила в своей невестке? Вдруг обнаружилась гордость, бунтарство, стремление во что бы то ни стало доказать свою правоту, даже очень сомнительным способом? Но ведь сей поступок был совершен только во имя любви к Петру, во имя их грядущего счастья, которое наступило, пусть и на короткий срок. Но все же Зоя Федоровна добилась своего! Так, так, так…
Как получалось, что свадьба все время откладывалась? Разумеется, благопристойный повод – тяжелая непонятная болезнь матери семейства. Очень удобный ход, просто гениальный для того, чтобы медленно, невзначай посеять сомнения, разочарования у влюбленных, а ведь они так горячи, так нетерпеливы! Подкинуть в костерок сомнений гадкую фотографию и готово, помолвка разорвана! Но зачем, зачем все это Серафиме Львовне?
Зоя с трудом перевела дух после ухода следователя. Мучительная тяжесть и светлая радость от одних и тех же воспоминаний обрушились на нее. Она понимала, что отныне долгие годы её жизнь будет сосредоточена на прошлом. И переживание этого прошлого заново станет значительной частью её бытия. Как же сладко было снова вернуться в ту маленькую гостиницу, где они впервые оказались совершенно вдвоем! И никого, никого более не существовало для них. По крайней мере, в первые несколько дней. Ни родителей Пети, ни брата Зои. Они на мгновение осиротели, но совершенно не чувствовали себя несчастными.
Любовь во всех её гранях захватила юные тела и души. Вспоминая эти дни, Зоя даже зажмурилась от удовольствия.
– Что ж, коли они обвенчаны, что им остается делать? Неужто и впрямь пытаться разрушить этот союз? – Викентий Илларионович старался говорить спокойно и держаться с достоинством. Он обвел взглядом присутствующих. Весь вид жены и Аристова выражал подавленность и горечь. Один Лавр глядел героем, словно он и впрямь совершил благое дело. – Полагаю, что нам с Серафимой Львовной остается только предложить нашим новобрачным вернуться в свой дом, то есть в наш теперь общий дом. Вы не против, Егор Федорович?
Аристов только махнул рукой в величайшей досаде, чем чрезвычайно расстроил Зою, которая все же очень рассчитывала, что брат тотчас же простит её и порадуется её счастью. На то же надеялся и Петя, будучи уверенным в том, что исступленная любовь его матери и глубокое внутреннее благородство отца в конечном итоге приведут к всеобщему примирению и радости. Их ожидало разочарование. Соболевы и Аристов смирились с тайным венчанием, признали его как неизбежность, но не приняли душой, сердцем.
Серафима Львовна и сама была не рада своим злым мыслям. Давно ли она любовалась девушкой и готовилась назвать ее любимой доченькой? Просто Серна сама боялась признаться в том, что, укоряя в непорядочности Зою, она клеймила себя. Замечая её смелость и решительность, отчаянно страдала, что ей не хватило в жизни именно душевных сил бороться за себя и свое счастье. Ни в юности, когда её, словно овцу на веревочке, повели под венец с нелюбимым женихом. Ни теперь, когда любовь явилась к ней, как чудесная сказка, а она вынуждена отказаться от неё. Просто и честно рассказать все мужу и сыну, заявить о своем праве быть счастливой. Не для них, а для себя. Ах, Зоя, в чем ты виновата? Зачем, зачем ты родилась сестрой Егора Федоровича!
После утомительных бесед с дамами Сердюков решил, что настал момент поговорить и с отцом семейства. Хотя опять он чувствовал себя жестокосердным злодеем, ведь несчастный отец даже не смог подняться с постели, чтобы проводить в последний путь единственное дитя! Поначалу следователь хотел испросить дозволения хозяйки дома, но вдруг отчего-то передумал и просто послал свою визитную карточку через старого камердинера. Дверь почти сразу отворилась и слуга, почтительно поклонившись, пригласил войти.
В просторной и светлой комнате Викентия Илларионовича витал запах какого-то лекарства, отчего угрызения совести полицейского усилились. Соболев, по причине визита непрошеного гостя, поднялся с постели и расположился в покойном кресле.
– Ох, батюшка, батюшка! – камердинер засуетился, стараясь поудобней устроить хозяина, укутать его колени шерстяным пледом. – Не прикажете ли чайку?
– Пожалуй, – последовал вялый ответ. – Ведь господин следователь не откажется в такой промозглый день выпить горячего чаю, или, быть может, прикажете добавить чего-нибудь покрепче?
– Благодарствуйте, – учтиво ответил Сердюков, слегка наклонив голову.
Когда он так говорил, то становился похож на большую белую птицу с огромным клювом. Его светлые волосы, белесые брови, почти бесцветные глаза и длинный тонкий нос были виной того, что в жизни Сердюкова не было места радости и романтическим приключениям. Всякий взгляд, брошенный в зеркало, жестоко напоминал обладателю сиих сокровищ, что он ужасно некрасив, совершенно непривлекателен. И посему нечего надеяться, что судьба рано или поздно вспомнит о нем и преподнесет жизнерадостный дар. Пусть самую малость. Нет, нельзя клеймить судьбу и возводить напраслину! А цепкий ум, а острый взгляд, а великолепная память? Разве это не подарки Создателя? Да…
– Я не буду спрашивать вас, господин следователь, зачем вы пришли ко мне. Я уже знаю о всех ваших беседах в моем доме, – Соболев поплотнее запахнулся в халат. Он был бледен, и кажется, его слегка знобило.
– Сударь, примите еще раз мои соболезнования по поводу вашей ужасной утраты. Прошу также простить меня, что вынужден нарушить ваш покой. Но долг требует, чтобы я неотлагательно проводил следствие. И чем раньше я это сделаю, тем больше у нас шансов найти преступника.
Соболев кивнул и потянул на себя часть пледа.
– Вы уже подозреваете кого-то, у вас есть версия?
– Увы, пока мне нечего вам сказать. Следствие только в самом начале пути. Однако я был бы вам чрезвычайно признателен, если бы вы соблаговолили ответить на несколько моих вопросов.
– Извольте.
– Из бесед с членами вашей семьи я понял, что мне необходимо увидеться еще с одним человеком, неким господином Северовым. Однако я не нахожу его среди живущих в доме, и как я уже узнавал у вашей прислуги, нет его теперь и на вашей даче, где он проживал постоянно в последнее время. Вы не подскажете мне, где его искать?
– Да, действительно, господин Северов жил у нас некоторое время. После женитьбы Пети в квартире стало совсем тесно, и я предложил ему перебраться на дачу. Там ему привольно с его занятиями. Да и дом под присмотром круглый год, удобно, знаете ли. К тому же я старался помочь Северову вернуться в медицину или, на худой конец, сделаться аптекарем. С его-то знаниями! Но он был категорически против. Странный, знаете ли, человек, со своими представлениями о чести и достоинстве личности. Хотя на первый взгляд и не подумаешь, глядя на него. Оборванец и оборванец, коих на Руси пруд пруди. А тут еще из Египта его привез! Но я ему благодарен. Он нашел в пустыне мою жену и господина Аристова, когда мы уже в мыслях их похоронили. Выходил их обоих, поставил на ноги, вернул к жизни. Я же вырвал его из той дикости, в которую он себя добровольно погрузил, вывез из Египта, справил ему документы. Словом, я предоставил ему возможность вернуться к жизни респектабельного и образованного человека, коим он несомненно когда-то являлся. Но бредовые романтические идеи совершенно преобразовали его внутренний мир и поглотили полностью. Мне ничего не оставалось, как попытаться предложить ему найти место, которое устраивало его нынешнюю сущность, его неуемное желание перемен и приключений. И такое место не сразу, но нашлось. Он отправился на юг России. Одно пароходное общество наняло его корабельным доктором. Так что он снова в путешествии, и в то же время при своем деле.
– А что это, если позволите спросить, за общество? – осведомился Сердюков.
– Простите, но я не помню, – слабо улыбнулся профессор. – После перенесенных потрясений моя память меня подводит. Не помню я названия, и адреса у меня нет. Да и к чему мне? Мы расстались окончательно. Уплыл, и бог с ним!
– Да, да, разумеется, – покивал головой следователь, слегка удивленный таким приступом беспамятства человека, который часами читал лекции по древней истории студентам, не заглядывая в записи.
– Господин профессор, я принужден еще просить вас об одной любезности. Можно взглянуть на вашу дачу, ведь именно там заболел Петр Викентьевич?
– Я распоряжусь, вас проводят, – глухо ответил Соболев. – Я сам, как вы понимаете, не в состоянии сопровождать вас.
– Не извольте беспокоиться, разве что записочку тамошней прислуге, чтоб впустили. Я и без сопровождения обойдусь, чай не в пустыне.
Сердюков мысленно крякнул. Эка, брякнул неудачно, неловко вышло. Он вовсе не хотел обидеть профессора. Ах, как некрасиво, неделикатно, не стоило так говорить!
Викентий Илларионович поднял голову и посмотрел на собеседника долгим тяжелым взглядом. Что, мол, возьмешь, с этих бестактных полицейских!
Сердюков, наконец, покинул квартиру профессора. Что ж, может быть, преступник – загадочный Северов? Неизвестная столичным медицинским светилам болезнь, стремительное исчезновение, странные порошки и мази. И разве сам Соболев не чувствует подозрительности своего постояльца, странности и сомнительности событий?
Уже выходя из парадной, полицейский невзначай спросил швейцара:
– Запамятовал я, барин здешний, профессор Соболев, что на третьем этаже живет, сказал мне, да я забыл, письмо он отправлял не так давно, то ли в Одессу, то ли в Ростов?
– В Одессу, Одессу, ваше высокоблагородие.
– Точно помнишь?
– Как можно-с! Сам на почту носил! Тут недалеко, за вторым переулочком и направо.
– И адрес помнишь? – хитро сощурился Сердюков.
Глава двадцать седьмая
Неожиданная свадьба сына поставила супругов Соболевых в тупик. Не так каждый из них представлял себе это знаменательное семейное событие. Пришлось плести околесицу знакомым о романтическом приключении юных влюбленных, эдакой блажи, которая, разумеется, была известна родственникам. После водворения новобрачных в родительский дом состоялся свадебный обед, с подарками и гостями, все как полагается, чтобы, упаси бог, не пошло разговоров и пересудов о недостойном поведении сына известного профессора.
А потом наступили будни, которые часто столь унылы и безрадостны, что самая горячая любовь выветривается из юной головы. Зоя, хоть и была молода, но внутреннее чутье подсказывало ей, что нельзя быстро сдаваться на волю семейных неурядиц. Недовольство и косые взгляды свекрови, тяжелый деспотичный нрав свекра, беспомощность супруга, нет, это не те препоны, которые она не может преодолеть во имя своего счастья. Она будет послушна, нежна и добра с родителями. Для мужа пылкая, страстная, но в то же время последовательная и прямая, если нужно чего-то добиваться. Ну и что с того, что Петя так зависим от воли родителей! Это пройдет, просто он еще очень молод. Да и жизнь его складывалась так хорошо, что не нужно было заботиться о хлебе насущном или искать смысл жизни и строить её по-особому, как это сделал брат. Нет, она будет счастлива во что бы то ни стало! Ведь Петенька её так хорош, так нежен, так добр и заботлив, что даже невозможно выразить словами.
Но всякий раз, когда Зоя выпархивала из своей опочивальни, кружась, подпрыгивая, напевая, и наталкивалась на свекровь, ей казалось, что в этот миг, она получала удар в грудь, её обливало ледяной водой. Как ни старалась бедная невестка, какой смирной и покорной ни была, ничего не менялось. И невольно сознание возвращалось к крамольной мысли о том, что вовсе не в Зое и дело-то! Она по-прежнему пыталась, хотя и безуспешно, сложить свои разрозненные наблюдения в единое целое. Но червь тяжелых подозрений уже начал свою работу.
К тому же Зою чрезвычайно удручало то обстоятельство, что после её замужества брат почти перестал бывать у Соболевых. Она относила это на счет его недовольства тайным венчанием. Но всякий раз, когда она навещала его в прежней квартире, то находила его доброжелательным и любящим, совершенно как прежде. Мысль о том, что недовольство брата может распространяться на бесценного Петеньку, она просто гнала. Потому что сразу и без обиняков рассказала Егору о том, что именно она придумала план побега и венчания, в тот день, когда она демонстрировала «голую правду». Что именно она, Зоя, писала Лавру и просила помочь. Пете оставалось только подчиниться и принять все эти события как подарок судьбы.
Аристову было и больно и забавно слушать откровения сестры. Конечно, она поступила дурно, вызывающе. Но ведь и он сам готов был в любой миг совершить самый неистовый, безрассудный поступок, только бы получить любовь Серны. Нет, он уже остыл и не осуждал сестру. О другом были его думы. Как теперь жить? Как смотреть в глаза Соболеву и новому родственнику, мужу сестры, пропади они пропадом! Егор не принадлежал к породе ловких интриганов, которые заводят интрижки и романчики, пользуясь слепотой и наивностью мужей – своих друзей и родственников. Нет, Аристову все это было глубоко противно. Он редко обращался с молитвой к Богу, и если и просил Господа теперь, то только об одном – избавить его от недоступной любви. Забвения, забвения требовала исстрадавшаяся душа. Любимая женщина была рядом, руку протяни. Но и так далеко, что никогда, ни за что не приблизишься!
Что же делать? Сидеть в сторонке и терпеливо ждать, пока пройдут еще годы, и Создатель, наконец, призовет к себе старого мужа и освободит Серну от цепей опостылевшего брака? Это сродни тому, что голодному смотреть, как сытый доедает пышный обед. Надобно бежать, куда глаза глядят. Но куда же, куда?
Может снова туда же, в шуршащий песок, под знойное солнце?
А, брат, надеешься, что Альхор снова примет тебя и явит свои чудеса во второй раз? Но на то и чудеса, что они не повторяются дважды одному и тому же избраннику. Тогда что же было там, в доме Соболева? Разве не знамение Альхора? Полно, то бред, горячечный бред неутоленной страсти.
Но мысли о побеге, а именно так он называл свое грядущее путешествие, все чаще и чаще приходили ему в голову. Так куда же? Может и впрямь, опять в знойные пески? Одному, или позвать с собой этого безумца Северова? Да, они оба теперь безумны, заражены одним ядом – неистребимым желанием еще раз приблизиться к великой тайне Альхора.
Тем временем растаял снег, зазеленела трава и весна вступила в свои права. Потеплело и в доме Соболевых. Профессор и его жена как будто примирились с Зоей и, казалось, что прежняя приязнь снова потихоньку распускается, как нежные почки на деревьях. Это не могло не радовать Егора Федоровича, потому что всякий раз он испытывал глубочайший стыд, видя, что сестра чем-то удручена, но не может ему пожаловаться. По незначительным фразам, отдельным словам и жестам, он угадывал, что обожаемая Серафима Львовна и есть источник страдания его ненаглядной сестры.
Пришедшая весна оказалась на удивление дружной, теплой, веселой. Некоторые дни и вовсе стояли жаркие, точно в середине лета. Поэтому Соболевы раньше, чем обычно, засобирались на дачу. Ах, ну кто же из петербуржцев не знает этих хлопот о даче! Надобно долго искать, желательно по знакомым, торговаться с хозяевами, снять удачно, да так, чтобы и комфортно и недорого. Перевезти семейство, все устроить наилучшим способом, а потом все лето метаться между дачей и службой. А если лето выдастся дождливое, куда деваться, скука и тоска! Но не оставаться же в пыльном и душном Петербурге? Хорошо, у кого собственные дачи, но таких немного. То все люди состоятельные, солидные. Соболевы принадлежали к таким счастливцам.
С первой недели мая семья уже полностью переселилась на дачу. И хотя по ночам еще было прохладно и даже случались заморозки, грядущее торжество лета было неоспоримо.
Светлый май пролетел, и за ним потянулись долгие летние дни, полные неги и радостного безделья. В ясное теплое воскресенье Соболевы и Аристов обедали под раскидистыми яблонями в саду. Прислуга только успевала уносить и подносить кушанья, так у господ разыгрался аппетит на воздухе. Над столом стоял веселый гомон голосов, смех, звон бокалов и стук приборов. Петя шутил и смеялся без умолку над своими же шутками, радовался пролетающей пчеле, которую чуть не проглотил, чирикающему воробью, который клевал крошки на земле, одним словом – всему на свете, а пуще всего тому, что милая мамочка и Зоя дружны как прежде. Или почти как прежде. Викентий Илларионович тоже давно не пребывал в таком приподнятом настроении духа. Его обуревали новые творческие планы, он весь кипел ими. Новый цикл лекций по древней истории, не только Египта, а более широкий пласт мировой истории громоздился в его могучем сознании. Его идеи были подобны волнам, которые расходятся сначала малыми кругами, потом все больше, все мощнее. Тут и Греция, и Рим, и все Средиземноморье.
– Папа, а как же Альхор? Неужели вы так и оставите эту тайну неразгаданной, уступите её другим? – изумился Петя.
И тут над столом наступила тишина, словно молодой человек сказал что-то неприличное. Как-то незаметно, не сговариваясь, в семье перестали говорить об таинственном городе. Его не было, как не было несчастья в пустыне, болезни матери, расстроенной свадьбы…
– Видишь ли, сын мой, – после некоторой паузы произнес профессор, – иногда отступиться необходимо. И это вовсе не означает поражения. Это не военные действия – это наука. А наука не терпит суеты, торопливости, небрежной поспешности. Я много думал, и понял, что Альхор не явился мне потому, что время не пришло ему явиться ученому, который может познать и объяснить его сущность. Он дает о себе знать натурам эмоциональным, страстным, трепетным, но не дается рациональному уму. Значит, не пришло еще время о нем писать и говорить. Значит, как это ни печально, этот лавровый венок достанется иному поборнику научной истины.
– Быть может, уважаемый Викентий Илларионович, через некоторое время вам удастся убедиться в справедливости ваших мыслей, – Аристов пригубил свой бокал и поставил его на скатерть с едва уловимым стуком.
Все взоры оборотились на говорящего.
– Да, господа! Не хотел я говорить, нарушать наш безоблачный настрой, но Петя мне помог, вспомнил об Альхоре. Поэтому уместно именно теперь сказать вам о том, что в скором времени я еду в Египет.
– Вы едете искать Альхор? – профессор стал серьезен и строг.
– Едва ли это можно назвать целью моего путешествия. Скажем так, я еду увидеть и понять то, что не успел осознать в первый раз.
– Но это невозможно! Невозможно! – со слезами в голосе вскричала Зоя и бросила накрахмаленную салфетку на край стола. – Ты опять едешь в эту ненавистную Африку. Я сойду с ума от беспокойства!
– Полно, милая моя Зоя! – Егор чуть улыбнулся, протянул руку через стол и похлопал сестру ладонью по руке, – у тебя есть теперь о ком беспокоиться. К тому же и я могу теперь быть совершенно спокоен за тебя. У тебя есть муж. Я же сложил с себя полномочия опекуна и могу быть свободен как ветер!
– Ах, но ведь это слова эгоиста, ужасного эгоиста! – стонала Зоя и беспомощно оглядывала сидящих за столом, ища поддержки.
Во время этого диалога Серафима Львовна сидела молча и неподвижно, словно ледяная статуя. Когда она услышала слова Аристова об отъезде, в глубине её души что-то оборвалось. Слова гремели в голове, как гром. Она не могла унять этот грохот. А потом поняла, что это отчаянно стучит её сердце, готовое выпрыгнуть из груди с криком: «И меня, меня возьми с собой! Не оставляй меня здесь в одиночестве! Не смей оставлять меня! Я сойду с ума, не видя тебя!»
– И скоро вы изволите нас покинуть? – чужим глухим голосом спросила Серафима Львовна.
Аристов вздрогнул, вряд ли он предполагал, что она будет с ним говорить о его поездке. Он не мог и помыслить, что они будут обсуждать эту мучительную тему.
«– Зачем ты едешь, зачем оставляешь меня?
– А почему ты не можешь сказать правду и принять решение, зачем ты мучаешь меня и не даешь себя любить?»
– Еду скоро, не могу сказать точно, но в этом месяце уже наверняка!
– Так быстро? – неприятно изумилась Серна. – Вы и билет выкупили, и паспорт выправили?
– Уже давно, – потупился Егор.
– Но ведь ты еще будешь бывать у нас тут, на даче, перед отъездом? – Зоя вся затряслась от расстройства, – или намереваешься покинуть нас, не попрощавшись?
– Бог знает, Зоенька, как получится. Может статься, что нынче уж последний раз, – вымолвил Аристов.
Серна сжала губы и стала подниматься из-за стола.
– Пойду, прилягу. Устала, да и прохладно что-то, – она передернула плечами. – Вы ведь не сию минуту едете? Мы ведь еще увидимся на прощанье?
Серна с трудом заставила себя посмотреть на Егора Федоровича, тот молча кивнул.
– Вот что, господа! Нечего грустить! Нам остается только позавидовать Егору Федоровичу и его грядущим приключениям. Предлагаю, чтобы разогнать хандру, прогуляться после обеда, а то и искупаться, – воскликнул Петя.
– Полно, что ты, Петя, какое купанье с полным желудком? – укорила мужа Зоя. – Ты камнем на дно пойдешь. Однако ж, пройтись надо, а то у меня глаза на мокром месте. Может, мы еще уговорим нашего неуемного путешественника не покидать нас?
Повставали с мест, Петя уронил стул, Зоя подхватила брата под руку, и все двинулись в сторону реки. Все, кроме Серафимы Львовны, которая только отмахнулась от их призыва и удалилась в свою комнату.
К реке надо было идти полем, потом по лесной тропе, и вот уже блестящей змеей извивается быстрая холодная речка. По дороге беседа не клеилась. Аристов шел впереди под руку с сестрой, одетой в цветастое яркое платье, следом Петя, слегка недовольный тем, что не он прижимает к себе божественную ручку. Замыкал процессию Соболев, поглощенный неприятными мыслями, которые начали одолевать его, душу заволокло, как небо перед грозой. На краю сада, у кромки поля Зоя вдруг приостановилась:
– Поглядите, поглядите, какие странные растения! – Зоя указала на гигантскую траву, вытянувшуюся выше человеческого роста. Громадные широкие листья, изрезанные подобно листьям петрушки, только больше в десятки раз, затеняли тропу. А на конце мощного, как у молодого дерева, стебля, гордо и величаво раскинулся белый зонтик цветков.
– Поразительно! Мне кажется, что раньше я не примечал их тут! – удивился Петя. – Папа, поглядите на этих гигантов!
Петя остановился около растения и хотел сорвать лист. Викентий Илларионович тоже вскинул голову, подивился на зеленых гигантов, взял сына под руку, и они двинулись дальше:
– Должно быть, в это лето очень тепло и влажно. Вот и вымахали как никогда. Жаль, что Северов уже отбыл, а то наверняка бы составил нам компанию, да пояснил насчет травы. Не думаю, что всякую траву можно использовать без опаски, в наших широтах тоже всякое встречается, – задумчиво заметил Викентий Илларионович. – А вы, Егор Федорович, намерены снова Альхор искать? – вдруг строго и серьезно спросил профессор Аристова. – Да! Жаль, жаль, что Северов уехал, а то отправился бы с вами в Египет опять.
– Альхор не терпит толпы, – последовал ответ. – К тому же я не уверен, что мне повезет встретиться с ним вновь. Мое разочарование, помноженное на разочарование еще одного человека. Нет уж, увольте, как-нибудь в одиночку. Если мне повезет, я не буду его делить ни с кем! Я испытаю все один. И наслаждение, и отчаяние!
– Как истинную любовь! – заметил вдруг серьезно Петя.
Соболев отстал на шаг от Зои и молодых людей, которых она к тому времени обоих держала под руку. А потом повернулся и быстро пошел назад, к дому, крикнув им, что ему надо воротиться проведать жену.
